Человек Огня

Глава 8

Утром стало очевидно, что лесной доктор решил идти на попятный. Нет, он не говорил напрямую, что отказывается готовить снадобье, но, сложив все необходимые ингредиенты — корни одних растений, кору других и кучу листьев, старательно собранных Тиной и Рамоном прошлым вечером, явно не хотел продолжать. Доктор тянул время и все поглядывал на густые заросли, точно ждал какого-то сигнала или происшествия. И так продолжалось, пока солнце не поднялось высоко над поляной, а сеньор не начал выказывать нетерпения. Он завел оживленную беседу с доктором, явно настаивая, чтобы тот принимался за дело, но старик лишь смущенно бормотал, возводя очи к небесам, словно просил своих богов явить какой-нибудь знак благоволения.

Несколько секунд спустя в зарослях послышался шум — посыльный из деревни, выскочив на поляну, подбежал к доктору. Он так спешил, что совсем запыхался и не сразу смог заговорить. Известие, по всей видимости, требовало от доктора каких-то решительных действий, поскольку даже настойчивые требования сеньора не смогли привести его в такое возбуждение, как слова посыльного.

Тина старалась не вмешиваться, но в конце концов нетерпение пересилило, и, подскочив к группе спорящих мужчин, она потянула сеньора за рукав:

— Пожалуйста, объясните мне, что происходит! Случилось что-нибудь ужасное?

— Жена лесного доктора родила мальчика, — коротко бросил Рамон.

Лицо Тины засияло.

— Но ведь это великолепная новость, значит, мы можем приступать…

— Нет! — сердито отрезал сеньор. — Доктор настойчиво твердит, что, согласись он делать джамби сейчас, ребенок заболеет и умрет. Короче, нам надо потерпеть шесть месяцев, прежде чем он посмеет бросить вызов своим богам. Будь младенец девочкой, доктор еще мог бы пойти ва-банк, но рисковать сыном он не станет.

У Тины опустились руки, когда до нее дошел смысл сказанного.

— Значит, мы ничего не добьемся… Если магия джунглей запрещает доктору нам помочь…

Однако Рамон не желал так быстро сдаваться.

— Магия джунглей обычно запрещает все, что не хотят делать сами туземцы! — гаркнул он. — Думаю, настало время слегка подшутить я над доктором!

Рамон быстро повернулся к упрямому старику и начал что-то быстро объяснять. Тина остолбенела от изумления, увидев, как он достал из кармана пачку мятных таблеток, и, не переставая что-то втолковывать, опустил один белый кружок на ладонь доктора. Тот посмотрел на конфетку и, пару раз потрогав ее пальцем, опасливо положил на язык.

Несколько секунд лицо его ровно ничего не выражало, потом осветилось удивлением, и старик широко открыл рот, пытаясь смягчить жгучий холод. На лице доктора ясно отражалась борьба страха и удовольствия, пока Тина и Рамон молча ожидали решения. В конце концов, через несколько долгих минут, туземец медленно присел к ногам сеньора, а потом быстро подпрыгнул, и Тина поняла, какое из чувств победило. Бессильно привалившись к Рамону, она взмолилась:

— Пожалуйста, удовлетворите мое любопытство! Что вы ему сказали?

— Конечно. — Напряжение ослабло, и теперь он довольно улыбался. — Хотите, чтобы я повторил дословно или объяснил в двух словах?

— Как угодно, — отозвалась Тина, — только поскорее!

Рамон посмеялся над ее нетерпением, но просьбу выполнил.

— Я напомнил доктору, что уже много лун его народ знает: мои слова не бывают плохими и все мои дары — полезные вещи, а не всякий хлам. Например, ножи, принесенные мною, режут лучше тех, что у них были. Я также напомнил о дне, когда впервые продемонстрировал им силу своей «огненной палки», а в конце заверил, что, если доктор положит на язык мою волшебную «огненную таблетку», с его ребенком ничего дурного не случится. Он, слава богу, мне поверил. — Рамон кивнул в сторону старательно работающего доктора. — Я принес эти конфетки на крайний случай, как последний козырь, надеясь, что уж они-то помогут рассеять все его страхи и сомнения.

На лице Тины отразилась целая гамма чувств — изумление, восторг, облегчение, и, естественно, ее разбирал смех. Описать, что творилось у нее в душе, было невозможно, и тогда Рамон просто взял девушку за руку и потянул туда, где стоял лесной доктор:

— Идемте, вы должны понаблюдать и сделать необходимые заметки.

Тина безропотно подчинилась и молча присела рядом с колдующим туземцем.

Остаток дня она провела, внимательно наблюдая за возней доктора с составляющими снадобья, — каждую он аккуратно укладывал на большой плоский камень, а потом измельчал деревянной колотушкой. В перерывах старик бегал в хижину немного передохнуть, потом, освеженный и набравшийся сил, продолжал трудиться. Когда эта часть работы была завершена, он отправился в заросли искать палочки определенной формы и вида, чтобы разжечь огонь. Наконец, к видимому удовольствию доктора, пламя разгорелось, и, поставив на плоский камень посреди костра горшок с водой, старик разложил измельченные ингредиенты аккуратными кучками и принялся отмерять определенное количество каждого.

Работа шла полным ходом, но, когда доктор уже приготовился бросать порошки в кипящую жидкость, Тина невольно воскликнула:

— Нет, подождите! — Доктор тотчас отпрянул от костра с недовольной гримасой и злобно плюнул к ее ногам. Перепуганная больше, чем когда-либо, девушка бросилась к сеньору: — Я должна взвесить ингредиенты, до того как он бросит их в воду, иначе все мои наблюдения бесполезны!

Рамон кивнул и что-то крикнул на гортанном языке разъяренному доктору. Тина затаив дыхание ждала. Доктор явно понял, чего от него хотят, но, к полному отчаянию девушки, отказался — гневный отрицательный жест не требовал перевода. Мужчины опять начали спорить, сердито жестикулируя, но в конце концов доктор снова сел и, метнув на Тину горящий ненавистью взгляд, передал все составляющие сеньору.

Девушка вопросительно посмотрела на Рамона.

— Доктор отказался подпустить вас к джамби, но разрешил сделать все необходимое мне. Давайте-ка показывайте, что надо делать, пока он не передумал и не удрал от нас в джунгли!

Тина поспешно объяснила, как пользоваться миниатюрными весами. Рамон подтвердил, что все понял, коротким кивком, и они тотчас принялись за дело. Сеньор взвешивал ингредиенты, а девушка скрупулезно записывала вес каждого из них, прежде чем доктор бросал его в горшок. Тина старалась не слышать яростного шипения, сопровождавшего ее торопливые записи в блокнот. Шипение это, впрочем, утихло, когда доктору была предложена очередная мятная конфетка; сунув ее в рот, он молча уселся наблюдать за своим горшком, нарочито не замечая присутствия посторонних.

Это было донельзя мучительное дежурство. Тина не позволяла себе ни на миг упустить доктора из виду на случай, если он вздумает бросить в горшок какую-нибудь утаенную от них целебную травку. Ее решимость наблюдать за процессом до последнего не исчезла, даже когда сеньор отправился в джунгли поискать что-нибудь съедобное. После его ухода поляна вдруг показалась Тине зловеще тихой и пустынной. Вдоль позвоночника прошла ледяная дрожь, на лбу выступили крупные капли холодного пота, хотя инстинкт подсказывал, что Рамон не может позабыть о ней и оставить тут надолго одну. Но аура физически ощутимой беспредельной ненависти, которая исходила от неподвижной, словно впавшей в кому фигуры чуть не свела Тину с ума. Но она не могла дать волю панике. Помощь была недалеко, и, если бы столь остро ощущаемая угроза вдруг материализовалась, девушка могла позвать Рамона — он тотчас прилетел бы на крик. И все-таки, продолжая караулить, Тина мысленно молила Провидение, чтобы сеньор поскорее вернулся и спас ее от страхов, вызванных присутствием лесного доктора.

Туземец настолько мощно излучал ненависть, что когда Рамон вышел на поляну в сопровождении посыльного из деревни, девушка не помня себя от страха бросилась к нему.

— Что случилось? — Сеньор окинул проницательным взглядом мертвенно-бледное лицо и каменно-невозмутимую маску доктора. — Почему вы так дрожите? Он напугал вас?

Тина помотала головой. Слишком испуганная, чтобы вразумительно объяснить буквально парализовавший ее ужас, Тина смогла только выдавить:

— Прошу вас, не оставляйте меня с ним одну, пожалуйста!

Девушка была благодарна Рамону за чуткость: он, казалось, без объяснений понял, что все тревоги — порождение ее собственного разума, а доктор не пытался причинить никакого вреда.

— Постарайтесь больше так не бояться. Я обещаю, что не оставлю вас с ним одну.

Когда Тина подняла голову, желая поблагодарить Рамона, тот уже сосредоточил внимание на посыльном, который что-то объяснял доктору, размахивая руками. Потом она услышала, как с губ сеньора слетело негромкое проклятие, а когда его лицо исказила гримаса раздражения, лоб вновь покрылся испариной.

— Посыльный говорит доктору, что его ребенок совсем слаб, — процедил Рамон. — И его жена прислала этого человека, умоляя вернуться в деревню, пока не стало слишком поздно.

— Так они думают, ребенок может умереть? — выдохнула Тина.

Рамон, метнув подозрительный взгляд на обоих туземцев, задумчиво протянул:

— Не уверен, действительно ли это нечто серьезное или просто уловка, чтобы нарушить данное нам обещание. Но скоро мы это выясним. Он идет сюда. — Взглянув в указанном направлении, Тина увидела, что доктор действительно направляется к ним. Если его гнев и был притворным, то выглядел весьма убедительно: на скулах играли желваки, а бездонные глаза сверкали отнюдь не наигранным гневом. Без долгих предисловий доктор обратился к сеньору, и Тина тотчас поняла, что он твердо решил уйти в деревню. Об этом свидетельствовали и напыщенный вид, и гневное шипение, и то, как старик повернулся и еще раз плюнул ей под ноги с самой ядовитой злобой. Из последнего обстоятельства Тина сделала безошибочный вывод, что во всех своих несчастьях старик обвиняет только ее.

Холодный и резкий голос сеньора сотряс воздух, мигом прервав бормотание доктора. Тина слушала, разочарованная тем, что не может понять ни слова, но реакция старика принесла ей облегчение: агрессивная поза сменилась подавленной и нервозной, а когда сеньор завершил свою речь каким-то недовольным вопросом, доктор, покачав головой, уныло поплелся к своему горшку.

— Так я и знал, — голубые глаза сеньора холодно сверкнули, — это заранее продуманный план, позволяющий доктору увиливать от обязательств, не рискуя навлечь на себя гнев моей «огненной магии». Когда я предложил вернуться в деревню вместе и посмотреть, чем я могу помочь его семье, невнятный лепет убедил меня, что доктор лжет. Но, во всяком случае, теперь он больше не станет отрываться от дела. Я пригрозил обманщику отправить его в путешествие на каноэ смерти, если солжет еще хоть раз, и уверен, что с ним у нас никаких проблем больше не возникнет. Доктор пообещал, что джамби будет готово утром, и я ему верю. Так что можете не волноваться, с уловками покончено, уверяю вас.

И он был прав. Когда на рассвете лесной доктор внезапно сунул девушке в руки сосуд из выдолбленной и высушенной тыквы с густой серой массой, Тина отнесла его сеньору так осторожно, точно это был эликсир жизни, и благоговейно выдохнула:

— Доктор выполнил обещание! Я получила лекарство!

Резко очерченные губы дрогнули, и сеньор, снисходительно улыбаясь, заглянул девушке в лицо, осторожно взял за подбородок и приподнял голову, отведя ее зачарованный взгляд от серой массы.

— Да, вижу, что это оно, и мое сердце ликует, я рад за вас, — мягко поздравил он Тину. — Все муки, что вам пришлось перенести в этом диком краю, вознаграждены.

Девушку немного озадачил подтекст, скрывавшийся под этими словами, но в минуту всеобъемлющего восторга она не могла думать ни о чем другом. Позже, чуть-чуть успокоившись, Тина могла бы призадуматься, что именно Рамон имел в виду, но сейчас, когда девушка держала в руках сосуд с лекарством, способным облегчить страдания миллионов людей, все в ней ликовало и пело. Отныне Тина с особым нетерпением ожидала возвращения домой, к Крис. Протянуть сосуд, подаренный лесным доктором, и сказать что-нибудь вроде: «Милая Крис, я привезла тебе подарок», — да и вообще любую банальность, лишь бы это смягчило потрясение, когда Крис осознает истинную ценность этой невзрачной пасты.

Так, грезя наяву, Тина наблюдала, как сеньор снимает гамаки и укладывает рюкзак. Рамон то и дело поглядывал на девушку, как будто ее мечтательный вид и вцепившиеся мертвой хваткой в сосуд из тыквы руки изрядно забавляли его, но это нисколько не обижало Тину — ведь Рамон был неотъемлемой частью ее успеха, без него она не сумела бы добиться ничего, и сердце девушки таяло от бесконечной благодарности и любви.

Обратный путь в деревню занял поразительно мало времени. Возможно, Тина была так счастлива, а ее помыслы настолько радужны, что она скорее летела, чем шла. Обитатели деревни встретили их очень тепло, и Тину удивило возникшее вдруг сожаление, что им придется уйти отсюда, но чувство это, едва возникнув, угасло. Если бы девушка внезапно обрела крылья, то, ни минуты не медля, расправила бы их и поучалась в Лондон, к Крис.

В радостной суете встречи Тина не заметила, как лесной доктор потихоньку удалился и исчез в хижине, где были его жена и новорожденный сын. Девушка увидела старика, лишь когда он вернулся к ним. Теперь сморщенное личико доктора сияло искренней, почти детской улыбкой. И Тине даже не понадобилось спрашивать сеньора, что сказал ему доктор, — счастливое лицо и оживленное лопотание красноречиво свидетельствовали, что здоровье его близких не оставляет желать лучшего. Тем не менее сеньор с улыбкой повернулся к Тине и объявил:

— Ребенок и мать чувствуют себя отлично. Доктор, к своему несказанному удивлению, убедился, что моя магия гораздо сильнее и лучше, чем колдовство его предков, хотя и все его знания и опыт подсказывали, что такое просто невозможно. Отныне доктор готов безоговорочно верить в мою магию и подчиняться мне с первого слова. А еще ему очень понравился вкус моей магии.

Сердце Тины переполняла гордость за него.

— Это просто великолепно! — От радостного возбуждения девушка чуть не пустилась в пляс. — Рассказ доктора о ваших чудесах скоро разнесется по всем джунглям, и, куда бы вы ни отправились в будущем, все туземцы будут вам рады! — Тина положила ладошку на его смуглую руку и, вдруг посерьезнев, добавила: — Я так счастлива, что, помогая мне достигнуть цели, вы тем самым сделали шаг к достижению своей собственной. Со временем каждое племя на Амазонке убедится, что имя Карамуру означает правду, искренность и помощь всем, кто в ней нуждается.

Рамон изумленно уставился Тине в лицо, когда девушка, вздрогнув, замолчала. Неужели она окончательно выдала себя? Неужели эмоциональный подъем, охвативший ее в тот миг, настолько ослабил привычную осторожность, что Тина открыла Рамону свою любовь? Девушка попыталась отвернуться, но не смогла. Их все еще окружали смеющиеся, оживленно болтающие аборигены, но сейчас эти двое как будто остались одни во всем мире, стоя друг против друга посреди шумной толпы. Сердце Тины бухало, как кузнечный молот, пока она ждала, чтобы сеньор нарушил молчание. На нее нахлынули дурные предчувствия, а щеки до боли обдало жаром, когда на лице Рамона медленно расцвела довольная, даже ликующая улыбка. Он узнал ее тайну! Улыбка светилась теперь и в голубых глазах. Очень бережно Рамон взял ее за руку и спросил:

— А как насчет вас, дитя солнца? Что значит Карамуру для вас?

От его прикосновения разлился огонь по всему телу, но Тина сумела сохранить видимое спокойствие. Она не может позволить себе расслабиться, ведь это значило бы стать для него, а возможно, и для доньи Инес посмешищем! Все ее подозрения вдруг всколыхнулись, так что голос зазвучал беспокойно и неуверенно:

— А что я могу думать о вас, сеньор? Разве мое мнение что-нибудь значит?

Внезапная холодность Тины согнала улыбку с его губ и вернула настороженность взгляду голубых глаз, однако, в отличие от девушки, Рамон говорил спокойно, разве что чуть жестковато:

— Да, я хотел бы знать, изменили вы свое мнение обо мне или нет. Если помните, — медленно продолжал Рамон, — еще когда мы были в Манаусе, вы заявили, что эта поездка станет для меня испытанием. Надеюсь, вы не поставите мне в вину желание узнать, оправдан я или осужден?

— Я могу одобрить в вас многое, — сухо ответила Тина. — Несомненно, вы искренни в своем желании помогать людям, и я не могу отрицать ваши опыт и сноровку в работе. Единственный мой упрек, — с горечью выдохнула девушка, — касается вашей памяти!

— Моей памяти? — бесцветным тоном переспросил он.

— Да, — продолжала Тина, твердо намереваясь раз и навсегда избавить его от сомнений насчет своих невольно прорвавшихся чувств. — Подобно многим своим соотечественникам, вы большой любитель женщин. Я могла бы не придавать значения легкому флирту, не будь тут замешан еще один человек, но, по-моему, предательство и измена, пусть даже маленькая, — бесчестны!

Тина пыталась уверить себя, будто ее напоминание о донье Инес только справедливо. Рамон заслужил, чтобы ему причинили душевную боль, как недавно сам поступил с нею. Чтобы остаток их совместного путешествия получился более-менее терпимым, ей следует сохранять дистанцию и оградить себя от любых знаков внимания. Тине было куда проще бороться с собственными чувствами к холодному чужаку, сопровождавшему ее большую часть этого путешествия, чем к неотразимому мужчине, чья заботливость терзает ее в последние несколько дней.

Очевидно, Рамон не понял намека на донью Инес, однако для самой Тины смысл ее слов был предельно ясен.

— Можете не говорить больше ни слова, сеньорита Доннелли. — Голубые глаза сердито сверкнули, в голосе звучал холодный гнев. — Вы дважды обвинили меня в том, что я ветреный донжуан, однако я отрицаю это обвинение как по отношению к себе, так и к своим соотечественникам. Если вы думаете, что мои попытки завязать с вами дружбу хоть в малейшей степени предпринимались с расчетом поколебать симпатии к Брэнстону, то я должен извиниться. Но, — сеньор предостерегающе поднял руку, видя, что Тина хочет его перебить, — позволю себе заметить в целях самозащиты: я и не предполагал, что вы так сильно к нему привязаны.

Тина ошарашенно воззрилась на Рамона, помедлила, но решила не возражать. Если сеньор подумал, что она привязана к Тео, — тем лучше, теперь он не станет проявлять к ней столь мучительное внимание.

Вздернув подбородок и бесстрашно глядя в горящие гневом глаза, девушка насколько возможно твердым, спокойным и решительным током подвела итог:

— Прекрасно! Итак, теперь, когда вы все поняли, ничто не мешает нам продолжать путешествие!