Черная маска

14

Петух был молодой, гордый и какой-то сбитый с толку. Он начинал кукарекать вечером после десяти часов, и продолжалось это часа четыре без перерыва, пока он не начинал хрипеть и издавать звуки, напоминающие скрип несмазанной калитки. А в пять утра он снова брался за свое. Хуже всего было то, что местом для своего насеста петух выбрал магнолию рядом с окном спальни Летти. Она терпела его одну ночь, потом вторую, но на третью не выдержала. Удивляясь, как же тетушка Эм может спать в таком гвалте, Летти встала, надела халат и, сунув ноги в тапочки, вышла из комнаты, даже не пытаясь идти потише. Если все в доме не проснулись из-за петуха, то она и подавно никого не разбудит.

Лайонела не было видно у двери Рэнни, но это совсем не означало, что у Рэнни нет сегодня головной боли и он спит без опийной настойки. Скорее, это объяснялось тем, что на ужин к Маме Тэсс должен был приехать Брэдли, отец Лайонела. Летти слышала, что в таких случаях он обычно оставался ночевать.

Летти выбралась из дома и спустилась по задней лестнице. Она с тоской подумала о хорошей горсти камней, которыми можно было бы прогнать петуха, но ничего такого видно не было. Зато у двери кухни стояло ведро больших и желтых огурцов, которые мама Тэсс собиралась выбросить как негодные. Лайонелу велели отнести их свиньям, но от выполнения этого поручения его отвлек Питер, которого забросили к ним поиграть, когда Салли Энн и полковник Уорд отправились прокатиться в вечерней прохладе.

Ярко светила луна, и Летти все было отлично видно. Она обошла с ведром огурцов дом и приблизилась к магнолии. Заметив ее, петух перестал кукарекать и несколько обеспокоенно закудахтал. Летти поставила ведро и выбрала огурец покрупнее. В тени густой листвы магнолии было темнее; прикинув по издаваемым звукам, где находится петух, Летти запустила туда огурцом.

Снаряд с громким стуком пролетел сквозь ветки и гулко шлепнулся на землю. Петух пронзительно закричал и перелетел на другую ветку, но совсем убраться не пожелал. Летти взяла еще один огурец и замахнулась для очередного броска, но внезапно стук подков, еле различимый в неподвижном ночном воздухе, заставил ее замереть. Все еще сжимая в руке огурец, она повернулась к проходившей перед домом дороге.

Сначала Летти заметила свет факела — он был как огненный глаз. Свет приближался, становился ярче, а зловещий стук подков теперь напоминал приглушенные раскаты грома. Льющийся рекой лунный свет упал на белые простыни, которые надувались и хлопали от ветра, дувшего навстречу ночным всадникам — Рыцарям Белой Камелии. Лунный свет падал и на их капюшоны с прорезями для глаз и придавал им загробный вид посланцев ада.

Летти понимала, что именно на этот эффект все было рассчитано, но это не уменьшило ее ужаса. Куда же они едут? Зачем?

Ответа не пришлось ждать долго. Всадники повернули на дорожку, ведущую к Сплендоре. Приближаясь, они сомкнулись и перешли на рысь, а когда проехали через ворота, растянулись цепочкой. Факел, отбрасывая снопы искр, освещал весь отряд, и теперь их можно было пересчитать. Получилось шесть. У крыльца люди в балахонах не остановились — они двинулись по дорожке вокруг дома к хижинам бывших рабов.

Летти наблюдала за ними, пока они не скрылись из вида, потом бросила огурец, подобрала полы халата и бросилась бежать. Задыхаясь от страха и странной, захватившей ее злости на этих людей, которые осмелились вторгнуться в Сплендору, она обогнула дом, проскочила через калитку и помчалась мимо кухни по тропинке, которая тоже вела к хижинам.

Впереди Летти видела плывущий и пляшущий в воздухе свет факела. Он был ее маяком. Путаясь в полах халата, натыкаясь лицом на мокрую от росы паутину, Летти следовала за ним.

Огонь факела остановился у хижины, принадлежавшей Маме Тэсс. Послышался грубый оклик:

— Брэдли Линкольн! Выходи!

Всадники рассыпались веером перед хижиной так, чтобы были видны боковые окна. Спрятавшись за фиговым деревом, Летти заметила тень за одним из окон. Ей показалось, что это Лайонел. Ждать было нельзя; подхватив полы халата, Летти повернулась и побежала к дому. Единственной надеждой была тетушка Эм с ее живым и здравым умом. Она обязательно придумает, что делать, чтобы предотвратить страшную расправу. Только тетушка Эм своим безоговорочным авторитетом сможет убедить всадников покинуть ее владения.

Еле заметная тень мелькнула у кухни. Сердце Летти больно кольнуло. С разбега она врезалась во что-то твердое, крепкое, как железо. Чьи-то руки, словно тисками, сжали ее плечи.

— Спокойно, — прошептал знакомый голос у самого ее уха. — Это всего лишь я, Рэнни!

Летти вдруг почувствовала, что у нее стучат зубы, говорить она не могла. Рэнни ослабил объятия и сделал шаг назад. Изо всех сил стараясь унять дрожь, Летти чуть слышно произнесла:

— Это Брэдли. Рыцари приехали за ним.

— Я знаю.

— Надо позвать тетушку Эм.

— Нет. А вы идите в дом.

— Что? Нет! Мы же должны что-то сделать.

— Я сделаю.

— Вы не сможете!

— Не говорите глупости. Я смогу.

В лунном свете блеснули вороненой сталью сдвоенные стволы ружья, которое он держал в руке.

— Вас подстрелят.

— Нет. Идите в дом.

— Я не могу отпустить вас одного. Я пойду с вами.

«На всем свете не было еще более назойливой и несносной женщины», подумал Рэнсом. Опасно было показывать ей, как он будет действовать в облике Рэнни, но едва ли удастся ее быстро уговорить. Ведь ему придется приводить веские доводы, используя ограниченный лексикон Рэнни. Никогда еще избранная им роль не создавала для него таких трудностей!

— Хорошо, — сказал он ничего не выражающим голосом. — Тогда пошли.

Летти очень хотелось все-таки позвать тетушку Эм, но ей вдруг пришло в голову, что пожилая женщина может разволноваться и потерять свою рассудительность. В любом случае времени у них не было. Если она бросит Рэнни и побежит в дом, он попадет в беду раньше, чем она сможет привести его тетушку.

Что же он собирается делать? Этого Летти даже предположить не могла. В голове у нее стучала кровь, во рту пересохло, ноги плохо слушались, но она упорно шла за ним. Летти не могла припомнить, когда была так напугана или чувствовала себя такой беспомощной. Даже первый раз столкнувшись с Шипом, она так не боялась. Но тогда опасность касалась только ее. Теперь все было иначе.

Рэнни двигался уверенно, тихо и удивительно быстро. У него было преимущество — он знал каждый сантиметр пути. Кроме того, он, кажется, действительно знал, что делать. И все же Летти не ожидала от него такой решительности. Поспеть за ним было трудно. Он обошел поселок и вышел с задней стороны к полуразвалившейся хижине через дорожку от хижины Мамы Тэсс. Казалось, он очень хочет, чтобы Летти отстала.

Они остановились в густой тени огромного старого куста жасмина, переплетенного лианами дикого винограда и жимолости. Его аромат был таким густым, что, смешиваясь с запахом жимолости, просто пьянил. Тетушка Эм не разрешала сажать жасмин у дома. Она говорила, что его запах напоминает ей о похоронах. Жасмин окружал их, тяжелый, колеблющийся, с бледно-желтыми увядающими цветами среди темно-зеленых листьев, распространяющими запах с привкусом смерти.

Летти отодвинула свисающую ветку и посмотрела, что происходит там, за дорожкой. Сначала она видела только движущиеся тени, свет факела и совершенно неуместные в данной ситуации цветы луноцвета, которым было обвито сбоку крыльцо хижины Мамы Тэсс. Потом глаза ее привыкли к темноте, и дыхание немного выровнялось. Рядом с ней застыл Рэнни.

Брэдли выволокли из хижины и сорвали с него рубашку. На щеке его блестела красная мокрая полоса. Мама Тэсс в длинной белой ночной рубашке стояла на коленях в дверях и с отчаянием в голосе умоляла отпустить ее сына. Лайонел замер у нее за спиной, глаза его расширились от ужаса, а руки сжались в кулаки.

Негра столкнули со ступенек и швырнули к одному из столбов, которые поддерживали крышу, и связали руки за спиной. Главарь всадников неторопливо слез с седла, снял с седельной луки хлыст, длинный и черный, расходящийся на конце, и пощелкал им по земле.

— Это что-то вроде предупреждения. — Голос мужчины, скрытого капюшоном, не был ни грубым, ни хриплым. Напротив, это был голос образованного человека. Искаженный ненавистью, но спокойный, он показался Летти знакомым. — Мы хотим, чтобы вы знали: нас не устраивает, что вы выступаете рупором этих проклятых «саквояжников». Вы больше не захотите быть ничьим представителем. Поверьте мне, не захотите.

Люди в простынях отошли назад. Главарь отвел кнут за спину, опустил руку так, что длинная черная змея хлыста растянулась по земле. Он сделал глубокий вдох, повел плечами и начал поднимать руку вверх в широком замахе.

— Довольно!

Рэнни вышел из укрытия. В руке он сжимал ружье, положив палец на один из спусковых крючков.

Главарь быстро повернулся. Голос его звучал раздраженно, но твердо:

— Не вмешивайся в это, сынок.

— Этот человек — мой друг. Это моя земля. Оставьте моего друга в покое. Убирайтесь с моей земли.

Некоторое время стояла полная тишина. Горящими глазами Летти смотрела на Рэнни. Колеблющийся свет факела превратил его волосы в золотисто-красный шелк и придал коже бронзовый отлив. В какой-то момент показалось, что он не принадлежит этому бренному миру — он походил на древнего бога войны, величественного и страшного в своем гневе. Не было никаких сомнений в том, что Рэнни нажмет на курок своего ружья. Более того, чувствовалось, что он это сделает без малейшего сожаления, совсем не задумываясь о последствиях.

И все же Летти знала, что он страшно уязвим — мужчина с душой ребенка, один против всех. Его могли обмануть, пересилить, ударить так, что он потеряет сознание, а это может привести к самым ужасным последствиям. От этой мысли Летти стало плохо. Сердце билось так часто, что было трудно дышать, земля поплыла у нее перед глазами. Никогда еще в своей жизни она так не боялась за другого человека. Никогда. Даже за Генри. Думать, что Рэнни, с его мягким характером и легким дразнящим смехом, будет умирать в такую чудесную лунную ночь, было невыносимо. Летти чувствовала, что превратится в калеку, если его убьют. Воспользовавшись тем, что главарь отвлекся, Лайонел встал на колени рядом с отцом и возился с веревками, стягивающими ему руки, осторожно поглядывая на мужчин, которые стояли к нему спиной. Мама Тэсс рыдала, и в рыданиях ее звучала вековая боль.

Главарь шагнул к Рэнни, кнут волочился в пыли у него за спиной.

— Это совсем не твое дело, сынок. Ты вмешиваешься в то, чего не понимаешь. Иди ложись спать и оставь это нам. Так будет лучше всего.

— Я все понимаю. Убирайтесь с моей земли.

— Речь идет о наших жизнях, наших семьях, домах, землях. Все, о чем мы мечтали и для чего трудились, отнимают у нас. Мы вынуждены сопротивляться.

Летти заметила, что главарь немного дернул кнут за своей спиной, и он опять распрямился. Судя по всему, он собирался воспользоваться кнутом, чтобы оглушить Рэнни или выбить у него из рук ружье. Видит ли это Рэнни? Понимает ли?

— Это и меня волнует, — сказал Рэнни, пристально глядя прямо в прорези на капюшоне вожака.

Тот снова шагнул вперед и протянул свободную руку:

— Ведь ты же не будешь наводить ружье на своих друзей и соседей, сынок. Отдай мне эту штуку.

Люди в простынях придвинулись ближе, готовые броситься на Рэнни в любой момент. Не раздумывая больше ни секунды, Летти шагнула из укрытия на залитую лунным светом дорожку. С высоко поднятой головой она подошла к Рэнни и встала рядом с ним. Ее голос звучал отчетливо и многозначительно:

— Я бы на вашем месте подумала. Если он что-то говорит, то, как правило, не шутит и будет действовать решительно. Очень решительно.

Главарь взглянул на Летти, потом снова на Рэнни. Зло, но уже не так угрожающе он произнес:

— Подай мне это ружье!

Рэнни поднял оружие и навел черные зрачки стволов ему на грудь. Послышался двойной щелчок взводимых курков, от которого по телу Летти пробежали мурашки. Глаза Рэнни сверкнули в свете факела. Это можно было принять и за смех, и за приступ ярости или сумасшествия.

— Каким концом? — спросил он.

Ни один из людей в простынях не пошевелился. Где-то крикнул козодой; как будто ему в ответ, кукарекнул безмозглый петух на магнолии. Порыв ветра колыхнул простыни и понес дым факела вверх длинным серым плюмажем. Ночь стала вдруг жаркой и душной.

— Я полагаю, — сказала Летти, — вам лучше всего сделать то, что вам говорят. И побыстрее.

Люди в белых балахонах начали отступать назад к лошадям; их взгляды были прикованы к ружью в руках Рэнни. Главарь медленно и осторожно свернул кнут, в его неторопливых движениях было признание поражения. Повесив кнут на руку, он вскочил в седло и посмотрел вниз:

— Мы этого не забудем.

— И не забывайте.

Они уехали. Красный огонек факела становился все меньше и наконец совсем исчез где-то на дороге. Брэдли, освобожденный от веревок, подошел к Рэнни. Его лицо, несмотря на темный цвет кожи, было серым, и все же он заставил себя улыбнуться:

— Я тоже не забуду этого.

Рэнни протянул руку, и они радостно, с облегчением обнялись. Рэнни негромко засмеялся:

— Опять мы спасли свою шкуру.

— Опять, — согласился Брэдли, — особенно мою.

Рэнни быстро взглянул на Летти:

— Мисс Летти очень помогла.

— Да, очень, — сказал Брэдли, поворачиваясь к ней. — Поверьте, я страшно признателен.

— Не стоит благодарности. — Если ее тон и был недостаточно учтивым, Летти ничего не могла с этим поделать. Она не могла не думать о том, какую опасность этот человек навлек на всех них. — Как вы думаете, почему они решили напасть на вас именно здесь?

— Здесь тише, меньше людей, чем в городе. Они были уверены, что в Сплендоре им никто не помешает.

— Вы так легко об этом говорите?!

Негр покачал головой:

— Это не было неожиданностью.

— Тогда почему же у вас нет оружия?

Вся взъерошенная, к ним подлетела мать Брэдли, ее страх превратился в гнев.

— Потому что он глуп, вот почему! Глуп, потому что влез во всю эту кашу, глуп, потому что приезжает сюда, глуп, потому что позволил вытащить себя на улицу, не сопротивляясь.

Брэдли опять покачал головой:

— Если бы я убил или даже ранил одного из них, я был бы покойником. Покойники не могут заседать в Палате представителей.

— Представителей кого, сынок? Этих «саквояжников»? Они же наши враги! Неужели ты этого не понимаешь? Им нет до тебя дела, они тебя не знают и знать не хотят. Они тебя используют, а потом выбросят, как тряпку, которая слишком истрепалась, чтобы ее стирать.

— И все же я должен попробовать. Я не могу иначе.

Это был все тот же спор, все те же навязчивые страхи. Никого, казалось, не беспокоило, никто даже не обратил внимания, что в это опасное дело оказался втянут Рэнни, что он нажил себе смертельных врагов, которые могут в любой момент появиться из ночной темноты. Летти вспомнила о том, как она испугалась, что его могут обмануть или убить, и ее снова обдало ледяным холодом. Она больше не могла оставаться здесь ни минуты, сохраняя спокойствие и учтивость.

— Извините, — сказала она. — Увидимся утром.

В ответ что-то пробормотал только Лайонел. Летти повернулась и быстро пошла по дорожке, все ускоряя шаг. Когда их голоса были уже не слышны, она подхватила юбки и побежала.

От чего она убегала, Летти и сама не знала. Только не от Рэнни. Скорее от себя. Что-то было не так, ужасно не так внутри ее. Ей хотелось зарыдать, но она не могла; хотелось закричать от боли, но крик не получался. Может быть, все эти нелепицы о южном климате не так уж нелепы? Ведь что-то в ее сердце и разуме заставляло чувствовать то, что она не должна была чувствовать, хотеть того, чего она не должна была хотеть. Ей казалось, что она пересилила все это, но она ошиблась. Теперь это было еще очевиднее.

Летти уже почти добежала до задней лестницы, когда услышала быстрые и мягкие шаги за спиной. Как безумная, она подхватила подол, взлетела по лестнице и помчалась по веранде.

Рэнни догнал ее только внутри, в темном холле. Он схватил ее за руку и повернул к себе. Летти споткнулась, ноги у нее подкосились, и в ту же секунду она оказалась в его объятиях. Грудь ее вздымалась, дыхание было прерывистым. Каждым своим нервом она ощущала, что на ней ничего нет, кроме ночной рубашки и халата, а мягкие округлости ее тела касаются его твердых мышц.

— Что случилось, мисс Летти?

Эта нежная заботливость лишила ее последнего контроля над собой. Из груди вырвался мучительный стон, она прижалась к нему, приподнявшись на цыпочки, и сплела руки у него на шее. Чувство спокойствия и безопасности, охватившее ее, было ложным, обманчивым, но в данный момент этого было достаточно.

Рэнсом осторожно прижимал ее к себе и чувствовал, как Летти сотрясает дрожь, словно натянутую скрипичную струну. В каком-то отчаянии она сжала руки у него на шее! Он гладил ее спутавшиеся волосы, бормотал неизвестно что и мысленно ругал себя, войны, политиков — все, что их разлучало. Он знал, что может сейчас подхватить Летти, унести в свою постель, любить ее там. И пусть она гадает, кто он и что он! Но у него не хватило смелости. Рэнсом боялся не того, что она обо всем догадается. Ему было страшно, что Летти его возненавидит.

Она была очень чувствительной, его страстная скромница. И он вдруг подумал, что ненависть ее, может быть, вынести легче, чем то сострадательное расположение, которое она испытывала к Рэнни. Он почти хотел, чтобы она обо всем догадалась. А ведь был момент, когда ему показалось, что она все раскрыла. И он был тогда настолько охвачен паникой, что не мог думать ни о чем, кроме как запутать следы и выкрутиться. Пожалуй, это просто случилось слишком рано. Сейчас, если бы она его спросила, если бы ей захотелось испытать его, он нашел бы в себе силы решиться и раскрыть ей все.

Рэнсом наклонил голову, коснулся ее лба губами, потом легко поцеловал ее висок, щеку. Летти приподняла подбородок и подставила ему губы. Ее пыл был таким восхитительным и многообещающим, что он невольно сжал руки. Поцелуй стал глубже. Их языки сплелись, сталкиваясь и играя, — бесподобно и мучительно для их напряженных чувств. Очарованный ее сладостностью и прелестной нежностью подчинения, Рэнсом позабыл, кто он и что должен делать, пока не почувствовал солоноватые капли ее слез.

Слегка опомнившись, он поискал в своей памяти интонации Рэнни — и нашел их не без труда.

— А можете ли вы научить меня еще чему-нибудь?

Летти не засмеялась. Она смотрела на него в оцепенении, плохо понимая, что он сказал, и не сознавая, что по лицу ее льются горячие слезы. Его пульсирующее горячее и жесткое возбуждение занимало ее чувства и разум. Это она сделала с ним, заставив его желать то, что он не может получить! Она навлекла на него мучения страсти, которые не так легко контролировать, — в этом Летти сама имела возможность убедиться. Как будто она заразила его своим болезненным бесстыдным желанием, наградила тем, что не позволит ему жить дальше таким, какой он есть, — невинным и веселым ребенком в облике мужчины. Это было безумно и жестоко, может быть, гораздо опаснее для него, чем любые сборища ночных всадников.

Она должна была сделать хоть что-нибудь, чтобы исправить это.

— Нет. Нет, Рэнни, больше ничему, — голос ее срывался от слез.

— Вы рассердились на меня?

— Как… как я могу? А вы на меня больше не злитесь, как тогда, на пикнике?

— Пока вы целуете меня — нет.

— Я поступила не правильно, больше этого не будет.

— Если это не правильно, ничего правильного вообще и не существует.

Иногда его слова звучали вполне осмысленно, даже если на них нечего было ответить… Летти поняла, что не может думать, размышлять вместе с ним сейчас. Может быть, в другой раз, когда она успокоится и заранее продумает, что нужно говорить.

— Пустите меня, пожалуйста. Будет лучше, если я оставлю вас и пойду к себе.

— Почему вы убежали?

— Я перенервничала.

— Что значит это «пере…»?

— Испугалась. Это означает — испугалась. Я даже не знала, как мне страшно, пока все не кончилось.

— Вы боялись за меня?

Иногда он был слишком проницателен. Летти опустила глаза, положила руки ему на грудь и осторожно надавила, пока он не отпустил ее. Она отступила назад. Дышать стало легче.

— За всех нас.

— За Брэдли, Лайонела, Маму Тэсс?

— И за себя.

— Со мной вам не придется больше ничего бояться.

Было что-то в его голосе, из-за чего на глаза ее опять навернулись слезы. Они мешали ей говорить.

Прошептав «спокойной ночи», Летти ушла, а он все стоял на том же месте. Обернувшись, она увидела темный силуэт на фоне освещенного луной прямоугольного дверного проема, когда Летти вошла в свою комнату и закрыла дверь.