Черная маска

20

— Летти, нет! — прокричал Рэнсом, и Летти замерла с револьвером в руке. Почему он запрещает ей стрелять? Ведь Мартин не пощадит их, если завладеет оружием.

В следующее мгновение раздался другой голос, который Летти уже слышала как-то ночью, — спокойный, но строгий, не допускавший возражений:

— Правильно, мисс Летти. Не надо.

Мартин сдавленно вскрикнул. Рэнсом не издал ни звука. Летти посмотрела через плечо, и дыхание ее перехватило, кровь отхлынула от лица. Она медленно встала, опустив руку с револьвером.

Люди в белых простынях бесшумно появились из леса, как привидения или как охотники, кем большинство из них и были всю жизнь. Угрожающе безмолвно они взяли их троих в кольцо и начали сжимать его. В руках у главаря была свернутая кольцами веревка. Потертая и мягкая, она небрежно раскачивалась, конец ее был завязан палаческой петлей.

Рэнсом встал рядом с Летти и обнял ее. Она все еще держала в руке револьвер, но даже не пыталась поднять оружие.

Стало так тихо, что слышно было легкое потрескивание осоки, примятой ногами и теперь распрямлявшейся. Летти сдавило грудь, нервы были напряжены, как натянутые струны. Это не могло так закончиться, было бы несправедливо, если бы все завершилось именно так! Рэнсом был Шипом, но не преступником, которого можно вздернуть на ветке. Он наказывал только тех, кто этого заслуживал. Он делал все, что в его силах, чтобы исправить многочисленные несправедливости, с которыми сталкивался. Да, однажды он бросил вызов этим людям, но только защищая свою собственность и своего друга.

Рэнни не заслуживал такой унизительной и бесславной смерти!

Летти шагнула вперед:

— Вы не можете этого сделать!

— Только мы и можем.

— Но это не правильно! Это несправедливо! — воскликнула она в отчаянии, глаза ее жгли слезы.

— А что сейчас вообще справедливо? Вожак взмахнул веревкой, и петля опустилась на плечи Мартина. Главарь повернулся к Летти и Рэнсому.

— Вы оба нас обяжете, если поскорее уйдете. Теперь мы сами обо всем позаботимся.

Смысл происходящего дошел до всех троих не сразу. Первым его понял Мартин. Он упал на колени и начал молить о пощаде.

Рэнсом нахмурился и покачал головой:

— Мы уйдем, только если Мартин уйдет с нами.

— Убирайся отсюда, сынок. Мы уступили тебе с Брэдли Линкольном, но сейчас этого не будет. Предоставь его нам.

— Правосудию веревки? Давайте я его заберу и сдам военным.

— Чтобы он мог отболтаться? Нет уж. Он подонок. Можешь винить войну, «саквояжников», что угодно, но он все равно подонок.

— Неважно, кто он. Виновен он или нет, должен решить суд.

— Мы и есть суд. И судьи, и присяжные заседатели.

— Так вы делаете только хуже для всех. Я не могу этого допустить.

Летти понимала, что все напрасно: их слишком много, и они очень решительно настроены. И все-таки Рэнсом пытался их остановить. Таким уж он был человеком. Осознав все это наконец, она ощутила в груди такой прилив любви и гордости, что это почти вытеснило страх.

— Тебе не должно быть дела до этого. Ты все равно не можешь нам помешать. — Главарь подал знак, и люди в простынях навели винтовки на Рэнсома. — Еще раз говорю тебе, убирайся отсюда, пока не случилось того, о чем мы все будем сожалеть.

— Это не правильно…

Вооруженные Рыцари начали приближаться, и Летти поняла, что настало ее время действовать.

— Пожалуйста! — взмолилась она, схватив Рэнсома за руку. — Пожалуйста, увези меня отсюда…

Она явственно ощутила напряжение от борьбы, которая происходила сейчас в душе Рэнсома. Ей стало страшно, что он откажется и будет драться с ними. Не столько из-за Мартина, сколько из-за того, что считал справедливым.

— Пожалуйста, Рэнсом, — прошептала она.

«Наверное, подействовало то, что я его так назвала, — подумала Летти. А может быть, тревога за меня».

Как бы то ни было, Рэнсом вдруг опустил голову, взял ее руку и медленно двинулся прочь. Кольцо людей в белых простынях разомкнулось, и они вышли из него. Потом кольцо снова сомкнулось и сжалось вокруг Мартина Идена.

Рэнсом пошел быстрее. Спотыкаясь и наступая на юбки, Летти ковыляла за ним, пригибаясь под ветками. Назад она оглянулась только один раз, когда Мартин начал визжать, но его не было видно за спинами людей в простынях. Содрогнувшись, Летти отвернулась и почти бегом бросилась за Рэнсомом.

Они нашли лошадей у обочины дороги — те мирно пощипывали траву, волоча за собой поводья. Зная, что Мартину его лошадь больше не потребуется, Рэнсом быстро и умело укоротил стремена. Потом он взял у Летти револьвер, засунул его себе за пояс и придержал лошадь, испуганную хриплыми криками Мартина, пока Летти садилась в седло.

Внезапно крики прекратились. Летти обхватила лошадь за шею и припала к ней головой, пережидая, когда пройдет дрожь в ногах. Рэнсом подъехал и положил руку ей на плечо:

— Мы ничего не смогли бы сделать. Ничего.

— Я знаю, — прошептала она.

— Он сам во всем виноват.

— Я знаю! Не в этом дело…

— А в чем же? Скажи мне.

«Она все равно обвиняет меня в том, что я не смог предотвратить эту казнь, — подумал Рэнсом. — А может, это я сам себя обвиняю?..»

Горло Летти мучительно сжалось.

— Господи милосердный, я думала, это собираются сделать с тобой! — чуть слышно прошептала она.

Рэнсом не смог сдержать вздоха. Рука его на мгновение сжала ее плечо. Несколько отрывисто он произнес:

— Давай уедем отсюда.

Они скакали быстро, не оглядываясь; лица их словно застыли. Солнце палило над головами, но они не ощущали его жара. Лишь переезжая речку, они ненадолго остановились, чтобы дать лошадям напиться, а потом Пустились дальше.

Летти едва замечала, по каким дорогам они скакали, и не думала о том, куда они едут. А если и думала, то полагала, что они возвращаются в Сплендору, — пока Рэнсом не свернул на проселок и не остановился перед так хорошо знакомой хижиной под раскидистыми дубами. Летти пристально посмотрела на него, но ничего не сказала. Он помог ей выбраться из седла и повел лошадей под навес, а Летти подошла к крыльцу и села на ступеньки. Она машинально сняла шляпу, поправила растрепавшиеся волосы и, опершись локтями на колени, закрыла лицо руками. Внезапно ее охватил гнев — неудержимый гнев и горечь из-за этой его последней выходки. Ну зачем он привез ее сюда?! То, что этот гнев всего лишь скрывал боль, было неважно: он вполне годился вместо щита.

— С тобой все в порядке? — раздался совсем рядом голос Рэнсома.

Она и не слышала, как он вернулся. Его умение двигаться беззвучно и заставать ее врасплох всегда раздражало Летти, а сейчас оказалось той последней каплей, которая переполнила чашу. Летти выпрямилась, глаза ее сверкали:

— Конечно, я в порядке! А что же со мной может случиться? Меня чуть не похитили, чуть не изнасиловали. Я наблюдала, как двое мужчин избивают друг друга до полусмерти, а потом оказалась так близко от виселицы, что меня можно считать очевидцем казни. Ну и что такого? Вполне обычное утро!

— Мне жаль, что так вышло…

— Тебе жаль? Это замечательно! Я одного не понимаю: зачем ты притащил меня сюда? Ведь ты должен понимать, что это место совсем не навевает приятных воспоминаний.

— Я хотел поговорить с тобой. Я должен поговорить с тобой, объяснить…

— Я слышала все, что хотела услышать, и сказала все, что хотела сказать. А теперь я хочу одного: вернуться домой, в Бостон. Единственное, что ты можешь для меня сделать, — это позаботиться, чтобы я села на поезд раньше, чем пропадет мой чемодан!

— Нет.

Это единственное слово прозвучало очень спокойно и взвешенно. Летти смотрела на Рэнсома, и гнев ее нарастал.

— Что значит «нет»? — грозно спросила она.

— Это значит, — откликнулся он, — что я не собираюсь отпускать тебя, пока всего не скажу.

Летти поднялась. Она стояла на ступеньках, а Рэнсом на земле, поэтому их глаза находились на одном уровне.

— Если ты думаешь, что можешь меня здесь удержать… — начала она.

— Я не только думаю, я знаю это.

Он загораживал ей дорогу, его широкие плечи были очень прочной преградой. Но еще более прочной преградой был решительный блеск его карих глаз. Однако Летти выдержала его взгляд, не отворачиваясь.

— Ты об этом пожалеешь! — с тихой угрозой в голосе произнесла она.

— Несомненно. — Он криво улыбнулся, оглядывая ее: щеки раскраснелись, грудь вздымалась, сжатые кулаки уперлись в бока в подражание его воинственной позе. — Но прежде всего я хочу выяснить, почему ты боишься за меня?

Летти хотела гордо промолчать, но ее, как всегда, подвел длинный язык.

— Ты же мне не совсем чужой человек. Сдается мне, Шипа скоро настигнет возмездие, справедливое или несправедливое. А я не желаю этого видеть: казней с меня хватит.

— Не думаю, что дело в этом. По крайней мере, не только в этом. Мне кажется, ты что-то ко мне чувствуешь, хотя и не хочешь в этом признаться.

— А, ты вот о чем, — Летти пожала плечами с нарочитой небрежностью. Да, ты довольно привлекательный мужчина, как тебе, должно быть, известно. А меня очень легко взволновать широкими плечами и усами — часа два назад ты мог в этом убедиться.

— Не говори так! — Впервые в его голосе зазвучал неподдельный гнев.

— Почему же нет? Ты сам видел.

— Я ничего такого не видел. Чего ты хочешь? Наказать себя за то, что использовала обычные женские уловки, которыми вас всех наградил господь?

— Ну, хорошо. Согласна, я разыгрывала прожженную соблазнительницу, настоящую Далилу! Но ты-то при виде этого почему пришел в такое замешательство? Мужчины сами превращают женщин в существ, единственная цель которых — привлекать их внимание, а потом оскорбляются, когда женщины обращают свою привлекательность в оружие. Где здесь логика, где справедливость?!

— Если я и был в замешательстве, то по единственной причине. Я боялся: вдруг твои уловки сработают так хорошо, что мне придется стоять и смотреть, как тебя насилуют.

— Ты подумал, что я бросаю тебя ради Мартина, признайся?!

— Если бы это могло спасти твою жизнь, я ничего не имел бы против. Но мне сразу все стало ясно. Черт возьми, Летти, я верил тебе! Я знаю тебя и ни на секунду не усомнился в том, что ты делаешь. Иначе я бы не оказался наготове.

Он был прав, и когда Летти осознала это, с плеч ее свалилась огромная тяжесть. Она смущенно взглянула на него, и этот признак неуверенности впервые дал Рэнсому надежду.

— Дело только в том, что мне невыносимо смотреть, как ты сражаешься вместо меня, — сказал он тихо. — Какими бы ни были твои приемы.

— Мне тоже пришлось стоять и смотреть, как вы дрались, — заметила Летти. — мне это было легко?

— Ты не просто стояла и смотрела. Ты была наготове — и ждала.

Она посмотрела на него каким-то отсутствующим взглядом.

— Я чуть не убила его. Он был так близко, и этот револьвер… Я ничего не чувствовала. Как если бы это была ядовитая змея, которую необходимо убить. Я хотела его убить, правда!

— Я знаю.

— Я никогда не думала, что способна на это. А ты?

— Я научился этому на войне.

Летти опустила голову и отвернулась. Подобрав юбки, она поднялась еще на две ступеньки, ступила на крыльцо и прислонилась спиной к обструганному кипарисовому столбу. Рэнсом последовал за ней, но она не смотрела на него. Взгляд ее был устремлен куда-то в пространство.

— Все-таки жаль, — пробормотала она наконец. — Во мне нет ничего, что должно быть у настоящей леди. Ни изысканности, ни утонченности…

— Мне не нужна никакая леди, мне нужна ты. И тебе, должно быть, это известно.

На губах у нее появилась скупая улыбка, но глаза оставались безрадостными.

— Конечно, известно. Я же не дура, хотя, наверное, и вела себя, как дура. Как легко ты меня обводил вокруг пальца! И как, наверное, смеялся…

— Никогда! Клянусь!

— Ну, не надо. Весь этот спектакль: «Вы поцелуете меня, мисс Летти?», «Вы можете меня еще чему-нибудь научить, мисс Летти?» Когда я думаю об этом, мне хочется…

— Хочется чего? Кричать? Ударить меня? Ну, давай! Давай, и покончим с этим. Я не могу смотреть на тебя, когда ты такая.

Голос его был тихим и напряженным. Он прямо смотрел ей в лицо, и в глазах его была боль. Но Летти едва взглянула на него.

— А эта ночь на пароме? «Плата за жизнь Джонни»… Ты назначил эту плату, и я, как безмозглая идиотка, заплатила! Так легко, все было так легко… — Она опять сжала руки в кулаки и поднесла их к глазам.

Цепь, на которой Рэнсом держал свои чувства, лопнула. Он схватил ее за запястья и притянул к себе.

— Прекрати! Не делай этого с собой! Не делай этого с нами…

Летти билась в его руках, но не могла освободиться.

Наконец она сжала губы в тонкую ниточку и яростно посмотрела на него.

— Я делаю это не с собой и не с нами, ты, подлец! Я делаю это с тобой! Какого справедливого и доблестного рыцаря, воюющего со злом, ты из себя изображал! Такого доброго, чистого, утонченного и галантного. Но то, что ты сделал со мной, не было поступком джентльмена.

— Нет, не было, — сказал он спокойно, хотя лицо его побледнело. — Я действительно стремился делать то, что справедливо, но никогда не изображал из себя святого. Я пытался извиниться, пытался исправить…

— О да! — усмехнулась она. — «Выходите за меня замуж, пожалуйста, мисс Летти».

Рэнсом встряхнул ее так, что шпильки вылетели, и волосы рассыпались по спине. Заключив Летти в стальные объятия, он запутал пальцы в шелковых локонах и прильнул к ее губам, наслаждаясь их сладостью. Он прижимал ее к своему мускулистому телу, как человек, который боится, что сокровище, которое oh так долго разыскивал, отнимут у него.

Летти вдруг почувствовала прилив нежности и горячее желание. Оно нарастало, захлестывало, и в конце концов она обняла его за шею, решив отдаться этому чувству в последний раз. Это не могло повредить.

Рэнсом целовал уголки ее губ, щеки, подбородок, вздрагивающие веки. Прижавшись подбородком к ее виску, он прошептал:

— Господи, Летти, ты сводишь меня с ума!

— Тебе его и без меня не хватало, — сказала она еле слышно и попыталась отстраниться, но он не дал ей этого сделать.

— О нет, я был не так уж глуп, пока ты не приехала. С того самого момента, когда я впервые увидел тебя — всего лишь тень в комнате, которая должна была быть пустой, — с того самого момента, когда я впервые прикоснулся к тебе, я потерял контроль над собой и самого себя. Ты — мое возмездие, моя справедливая кара за все эти годы, когда я думал, что любовь — это глупости, а мужчины, которые теряют голову из-за женщин, бесхребетные слабаки. Ты нужна мне так сильно, что я готов пойти на любую уловку — даже низкую, коварную и позорную, — лишь бы заполучить тебя.

— У тебя получается так, будто в том, что между нами произошло, виновата я.

— Нет, нет! Я, только я виноват, что влюбился в упрямую и своевольную северянку-янки!

— А я ведь никогда и не изменюсь, — произнесла она куда-то в воротник его рубашки. — Я никогда не впишусь в рамки образа кроткой женщины Юга, как Салли Энн.

— Салли Энн — прекрасная женщина. Но я предпочел бы кого-нибудь потемпераментней.

Летти усмехнулась, чувствуя, как постепенно тает лед ее недоверия и подозрительности.

— Она бы показала тебе темперамент, если бы услышала эти слова! Она бы выцарапала тебе глаза.

— Очень может быть.

— Да, но настоящая леди сделала бы это так, чтобы все правила приличия оказались соблюдены. А вот я этого не умею…

— Я разрешаю тебе вести себя сколь угодно неприлично. Ты вольна поступать, как хочешь, быть такой, какой хочешь, не опасаясь осуждения. Я не присваиваю себе права судить тебя или кого-либо другого. Ты мне нравишься такой, какая есть. И мне не надо, чтобы ты хоть как-то менялась ради меня.

Летти посмотрела на него, нахмурившись.

— Но ты же сам назвал меня своевольной.

— А разве не так? Как еще можно называть женщину, которая скачет ночью во весь опор в мужской одежде, набитой подушками? Впрочем, можно сказать по-другому: эта женщина очень храбра, у нее отважное сердце.

Лоб Летти разгладился. Она внимательно вглядывалась в лицо Рэнсома, словно для того, чтобы навсегда запечатлеть его в памяти. Потом, уступая какому-то внутреннему чувству, она прикоснулась кончиками пальцев к его недавно рассеченной губе, к старым ссадинам в углу рта и на подбородке, к темному шраму на виске. Странно, но, несмотря на все это, он казался ей очень красивым.

— Бедное твое лицо… Болит?

— Сейчас нет.

Летти вздохнула, пальцы ее скользнули вниз. Когда она снова посмотрела на него, ее глаза были серьезны, печальны, но непреклонны.

— Ничего не выйдет, ты же знаешь. Мы слишком разные. Мы вышли из разных миров и живем в слишком разных мирах. Навсегда останутся недопонимание, сомнения, страхи — даже если бы у нас не было этого неудачного пролога.

— Я не считаю его неудачным.

— Это потому, что ты такой же упрямый, как я, может, еще упрямее. Во всяком случае, этот пролог нормальным не назовешь.

— А мы и сами ненормальные, оба. — Рэнсом чувствовал, что говорит что-то не то, но готов был сражаться до конца.

— Именно поэтому ничего и не выйдет. Кто-то один должен быть нормальным. Думаю, будет лучше, если я уеду. Если я хоть что-нибудь для тебя значу, ты поможешь мне это сделать. Ты проводишь меня в Колфакс сейчас же, пока мы не сделали того, о чем оба будем сожалеть.

Она отстранилась от него и медленно пошла по террасе к ступенькам. Рэнсом смотрел ей вслед, и сердце в его груди готово было взорваться. Она была уже у самых ступенек, когда он нашел наконец нужные слова:

— Я отвезу тебя хоть к самому черту, если ты захочешь туда поехать! Но не надо ничего решать за меня, Летти, ни сейчас, ни когда-либо потом. И не надо мне говорить, что для меня лучше. Я не Рэнни. Отныне и навсегда я Рэнсом Тайлер. И я знаю, чего я хочу. Я хочу засыпать и просыпаться рядом с тобой все оставшиеся годы моей жизни, хочу обнимать тебя, когда в тебе впервые зашевелится мой ребенок, беспокоиться вместе с тобой из-за маленьких озорников, которых мы произведем на свет; сидеть с тобой на веранде на закате наших дней, а потом целую вечность лежать рядом с тобой на кладбище. Я хочу, черт побери, дышать с тобой одним воздухом. Я хочу, чтобы все, что у меня есть, имело твой вкус и твой запах!

Как будто что-то раскололось у нее в груди — словно вековые льды покрылись трещинами, расступились и начали таять. Она повернулась и посмотрела на него с изумлением.

— Так ты действительно любишь меня?

— А что, по-твоему, я пытаюсь тебе втолковать вот уже битый час?!

— Я думала, для тебя это всего лишь слово, которое…

Рэнсом застонал и закрыл глаза:

— Ради всего святого, милая, ты слишком много думаешь.

Два шага — и он оказался рядом с ней, прижал ее к себе и медленно закружил, спрятав свое лицо в ниспадающем водопаде ее волос.

Прошло немало времени. Рэнсом сидел, прислонившись к стене. Летти лежала в его объятиях, голова ее покоилась у него на груди. Солнце уже клонилось к западу, и в тени деревьев было прохладно; легкий ветерок обдувал их разгоряченные лица, шевелил золотисто-каштановые локоны Летти. Счастливые и умиротворенные, они смотрели на яркие пятна, высвеченные пробившимися через листву лучами солнца, на бледно-желтую ленту дороги.

Наконец Летти пошевелилась:

— Скажи, правда или нет, твой дядя Сэмюэл — один из Рыцарей?

— Ш-ш-ш! — Рэнсом, наклонившись, поцеловал ее в макушку.

— Что, не правда?

— Правда, но лучше нам об этом не говорить. Она молчала всего несколько секунд.

— Но они ведь снова могут приехать за Брэдли. Что ты будешь делать?

— Остановлю их, если смогу. А если нет, Брэдли примет свою кару так, как подобает. Это все, что мы можем сделать.

Летти тяжело вздохнула и подумала, что к этому, наверное, не привыкнет никогда.

— А что с Салли Энн и полковником? Ты думаешь, они поженятся?

— Как только Салли Энн будет готова к этому. Думаю, что скоро.

— Знаешь, она ведь считала, что он…

— Я знаю. Это их личное дело.

Рэнсом нахмурился, и она провела кончиками пальцев по его лбу, чтобы разгладить суровую складку.

— Реконструкция не может длиться вечно. Через год или два Юг сможет жить так, как захочет. Он освободится от «саквояжников», таких, как О'Коннор, и наконец возродится после этой войны. Когда это случится, Сплендора опять расцветет, правда ведь?

— Я думаю, правда.

— Ты думаешь? Да разве ты не умираешь от нетерпения увидеть это?

— Нет. — Он провел по ее щеке тыльной стороной ладони. — Сейчас нет.

Летти рассеянно улыбнулась, наслаждаясь этой лаской, но мысли ее были где-то далеко.

— А что же с Шипом? Тебе не предъявили официального обвинения, но продолжать эту игру будет очень опасно. Не думаю, что тетушка Эм когда-нибудь поверит, что Шип и ее Рэнни — один и тот же человек, однако люди начнут задумываться. Рэнсом тяжело вздохнул:

— Я полагаю, он уже сыграл свой последний выход, раз собирается обзавестись семьей.

— Ты жалеешь об этом?

Он ответил не сразу, и Летти быстро взглянула на него снизу вверх. Заметив ее взгляд, Рэнсом улыбнулся ей и покачал головой:

— Нет, совсем нет.

— А о Рэнни?

— А что Рэнни?

— Ты будешь продолжать разыгрывать роль?

— А как тебе больше нравится?

Летти пожала плечами:

— Мне все равно. Хотя, признаться, он был мне довольно дорог…

— Я ревную! Но не надо беспокоиться о нем. Я думаю, теперь, когда у него появилась невеста, он очень быстро поправится — на радость тетушке Эм.

— Я и не беспокоилась! Но, по правде говоря, я буду о нем скучать.

Он провел губами по ее лбу.

— Если захочешь его увидеть, только позвони.

— Я запомню это. А впрочем, кажется, я придумала кое-что получше. Правда, это потребует некоторого времени — скажем, лет десяти-двенадцати…

Рэнсом рассмеялся и прижал ее к себе.

— Боюсь, одной тебе не справиться. Ну ничего, — он приподнял пальцами ее подбородок, заставляя заглянуть ему в глаза, которые горели от веселья и желания. — Так когда же мы начнем?