Чёрная стая

Налет

После бурного объяснения отношения влюбленных изменились. О будущем они говорить избегали, но опасения, что предвкушение будущего счастья соблазнит уже сегодня перейти границы дозволенного, сдерживали проявления страсти, и все чаще поцелуи заменялись долгими нежными взглядами, полными сладостных обещаний.

Театры и концертные залы закрылись, прогулки стали реже. Да и дома Шемет теперь сидел не часто. Он с головой ушел в обучение новобранцев, его отряд уже почти обновился за эти пару недель. Дитрих фон Таузиг решил дождаться друга, чтобы вступить в фрайкор с ним вместе. К удивлению Шемета, с такой же просьбой обратился к нему, застенчиво опустив ресницы, и юный Карл Лампрехт. Войцех дружески потрепал его по плечу, и согласие было дано.

Вилли отложил свой отъезд до конца февраля, чем несказанно обрадовал Шемета, решившего принять приглашение княгини. Но представляться самому не хотелось, Войцеху казалось, что с петербургских времен он совершенно растерял манеры и светский лоск, привыкнув к простоте и товарищескому тону боевого братства.

С каждым днем Берлин все более напоминал разворошенный улей. Улицы полнились мужчинами всех возрастов и сословий, схожими между собой решительным и воинственным видом. Женщины и дети сновали от скорняка к сапожнику, от галантерейщика к портному, со свертками и узлами в руках. Лошади всех пород и мастей: крестьянские ольденбургские, извозчичьи ганноверские, кавалерийские тракененские, под седлом и без, впряженные в телеги, возы и повозки, проносились по городу со звонким цоканьем, или неторопливо тянули тяжелый груз.

Утром в пятницу, 19 февраля, Войцех навестил Исаака, выяснил, что часть документов уже отправлена в Кенигсберг, но некоторые дела потребуют его личного участия. Зашел к рекомендованному Вилли портному забрать заказ — для этого понадобилось нанять извозчика — и отвез его на квартиру к Дитриху. Вечером того же дня он, наконец, собрался нанести визит князю и княгине Радзивилл.

К дворцу Радзивиллов[13] на Вильгельмштрассе Войцеха и Дитриха отвезла присланная Вилли карета с княжеским гербом. По просьбе сына княгиня Луиза прислала приглашение на двоих. Войцех в зеленом бархатном фраке и белых брюках со штрипками, широкими складками спадающих на мягкие сапоги, с тоской поглядывал на фон Таузига, щеголявшего в новеньком черном мундире. Он все еще числился в списках Гродненского полка, даже если среди убитых, и в прусской форме появляться считал недопустимым.

Опасения Войцеха оказались напрасны. Привычным жестом скинув плащ на руки подскочившему лакею, он проследовал в малую гостиную, где хозяйка даже в эти тревожные дни сумела собрать весь цвет немецкой литературы, обретавшийся в Берлине. Князь Антоний Генрих, отец Вилли, известный своими музыкальными талантами и широтой взглядов меценат, только что закончил исполнять свою новую пьесу и, отставив виолончель, поднялся навстречу гостям. Друзьям уходящего на службу сына был оказан самый радушный прием. Княгиня Луиза, стройная дама с рыжеватыми волосами и ясными серыми глазами, чем-то напомнила Войцеху Жюстину, и он с трудом скрыл улыбку, наклонившись над протянутой для поцелуя рукой, при мысли о том, что бывшая горничная и племянница Фридриха Великого могут встретиться при прусском дворе и даже стать подругами.

Антоний Генрих по просьбе Вилли уделил Войцеху десять минут в своем кабинете. Шемет, по возможности не вдаваясь в подробности, рассказал князю, в каком щекотливом положении оказался в связи с непредумышленным исчезновением со службы, и Радзивилл обещал использовать все свое влияние, чтобы замять инцидент. Прошение об отставке, написанное тут же, в кабинете, и сопровожденное письмом князя Антония, Вилли должен был отвезти в Кенигсберг и передать лично графу Витгенштейну.

Вернувшись в гостиную, Войцех застал Дитриха за оживленной беседой с приятным мужчиной средних лет, с живым лицом и темными кудрями, взбитыми над высоким лысеющим лбом. Фридрих де Ла Мотт Фуке, автор нашумевшей сказочной повести «Ундина», с самым серьезным видом доказывал смеющемуся Дитриху, что русалки и феи существуют в действительности, а история любви Ундины и Гульдебранда не вымысел.

— И вы хотите, чтобы я поверил, что прекраснейшее из земных созданий избрало себе в мужья смертного в надежде на обретение такой эфемерной субстанции, как душа? — насмешливо спросил фон Таузиг. — Променять вечную юность и бессмертие телесное на неизбежную старость и весьма неопределенную надежду оказаться в человеческом раю? Да ни за что не поверю.

— А в силу любви вы тоже не верите? — усмехнулся Фуке. — Как прагматична и недоверчива нынешняя молодежь, однако.

— Я верю в силу любви, господин Фуке, — вмешался в разговор Войцех, — и на месте Гульдебранда не пожалел бы ни души, ни самой жизни, чтобы моя возлюбленная оставалась вечно юной и прекрасной.

— И оставил бы ее вечно плакать на твоей могиле? — хмыкнул Дитрих. — Право же, вот он, истинный эгоизм.

— Мы бы что-нибудь придумали, — подмигнул Войцех, — мне тоже не к спеху помирать.

— А как же Лизхен? — фон Таузиг сурово сдвинул брови, но не сдержался и расплылся в улыбке. — Ты еще не женат, а уж готов ей изменить.

— Ты прав, — Войцех провел рукой по лбу, вытирая неожиданно выступивший холодный пот, — я не знаю, что на меня нашло.

Разговоры в гостиной прервал доносившийся с улицы шум — лязг железа, конское ржание, громкие голоса. Князь послал разузнать, в чем дело, и камердинер, вернувшийся минут через пять, доложил, что французы, получившие известие о приближении русских войск, готовятся оборонять город. Эти новости вызвали среди гостей большое оживление. Многие спешно откланявшись, поторопились разъехаться по домам, другие вызвались остаться, чтобы в случае необходимости защищать дворец. Последнее предложение, к которому, конечно же, присоединились Шемет и фон Таузиг, было принято с благодарностью, и князь тут же отправил слуг собирать по всему дому развешанные по стенам сабли и старинные шпаги, чтобы вооружить добровольцев.

К полуночи все утихомирилось, но выразившие желание остаться расходиться не стали, и князь отдал распоряжение приготовить для гостей комнаты. Войцех и Дитрих, которым досталась одна широкая кровать на двоих, стянули только сапоги и верхнее платье и уснули, по-братски поделив многочисленные пуховые подушки. На этот раз Войцеху снились битвы, и рука не раз нащупывала спросонья холодный эфес лежащей у изголовья сабли.

Утром, после завтрака, к которому княгиня вышла с трехнедельной дочкой на руках, чем снова напомнила Войцеху о доме, молодые люди выразили желание прогуляться в город и разведать обстановку. Вилли, несмотря на обеспокоенные взгляды матери, решил отправиться с ними. Спрятав под широкими плащами сабли и пистолеты, друзья покинули дворец, пообещав непременно вернуться и доложить князю о своих наблюдениях.

Берлин превратился в военный лагерь. На Дворцовой Площади и Унтер-ден-Линден расположилась бригада Сенекала, правым флангом упираясь в Бранденбургские ворота, а на левом, у Дворцового Моста, выставив два орудия, сведенные в батарею. Мимо друзей галопом промчался эскадрон вюрцбургских шеволежер, проследовавший к Шенгаузенским воротам. Полиция и жандармы рассеивали скопления высыпавших на улицы любопытных горожан, но те только меняли диспозицию, наотрез отказываясь расходиться по домам.

В полдень весь город взбудоражило известие, что через Шенгаузенские ворота на плечах отступающих шеволежер ворвались казаки. Друзья что было духу помчались на Александр-плац, где выстроилась в каре французская пехота. Казаков, встреченных ружейным огнем, они увидели мельком, всадники тут же повернули обратно и ускакали в направлении Унтер-ден-Линден.

Еще два казачьих полка влетели в Берлин через Королевские и Гамбургские ворота. Поодиночке и небольшими группами казаки мчались по городским улицам, вступая в мелкие стычки с рассеявшимися в поисках противника французами, под приветственные возгласы берлинцев. На глазах у Войцеха один из казаков остановился и свесился с седла, сорвав за это поцелуи по меньшей мере десятка восторженных горожанок, и помчался дальше, в направлении Старого Дворца.

Проклиная неразбериху, молодые люди поспешили к дворцу. Деревянные мосты через Шпрее были сломаны, а на каменном французы установили шесть орудий, встретивших казаков дружным залпом. Казаки ветром пронеслись через ряды пехоты и умчались, уворачиваясь от летящих ядер. Толпа, заполнившая улицу, ринулась прочь. В это время со стороны Брайтештрассе показался отряд горожан, вооруженных топорами и кузнечными молотами. Предводительствовал ими молодой мужчина, судя по кожаному переднику — кузнец. Друзья, решившие, что настало время действовать, обнажили сабли и присоединились к бесстрашным берлинцам.

Кузнец, шедший во главе колонны, ударами молота свалил двух французов, охранявших пушки, остальные отступили, напуганные напором толпы. Вытащив из кармана фартука пару длинных гвоздей, парень принялся забивать их в запальные отверстия. Не успел он закончить свою работу, как французы вернулись с подкреплением, и молот снова превратился из кузнечного инструмента в грозное оружие.

Войцех и Дитрих разрядили выхваченные из-за пояса пистолеты в французских солдат и с саблями в руке бросились на помощь кузнецу. Вилли, у которого из холодного оружия был только короткий кинжал, торопливо перезаряжал пистолет.

На некоторое время им удалось задержать обескураженного сопротивлением неприятеля. Дитрих, слега побледневший, на мгновение застыл с саблей в руке, переводя взгляд с окровавленного клинка на упавшего ничком француза, на мундире которого расплывалось красное пятно.

— Уходим! — Войцех дернул друга за рукав. — Еще полюбуешься.

Под натиском французов горожане отступили. Друзья, улучив момент, отделились от толпы и попытались скрыться в узкой улочке, но десяток солдат, вооруженных ружьями с примкнутыми штыками, бросился за ними. Силы были неравны, и Войцех, сбросив плащ и проклиная неудобный фрак, подал пример Вилли и Дитриху, стремглав взобравшись на высокую решетку, отделявшую двор какого-то особняка от улицы.

Засвистели пули, но друзья уже бросились к задней двери дома, откуда махала им рукой хорошенькая горничная в крахмальном чепце и белом переднике. Солдаты побежали к воротам, заколотив по их чугунным завиткам штыками.

— Быстрее, — девушка схватила Вилли за руку и потащила в дом, — сюда. Эта лестница ведет на чердак, а оттуда — на крышу. С нее можно перебраться на чердак соседнего дома.

— Вам будет грозить опасность, фройляйн, — покачал головой Дитрих, — наш долг остаться здесь и защитить вас.

— Не тронут они меня, — отмахнулась девушка, — мой хозяин — господин обер-полицмейстер, в его доме они бесчинствовать не посмеют.

— Но вы можете потерять место! — на бегу возразил Вилли. — По нашей вине.

— И только рада этому буду! — сердито заявила горничная. — Если бы не он, берлинцы уже помогли бы казакам удержаться в городе. Стыд-то какой, французов русские бьют, а он горожан по домам разгоняет.

— Вы смелая девушка, — улыбнулся Вилли, переводя дыхание, — приходите на Вильгельмштрассе, во дворец Радзивиллов. Моя матушка устроит ваше будущее.

Войцех и Дитрих уже выбирались через слуховое окно на крышу, но Вилли, разгоряченный приключениями, задержался на минуту, чтобы подкрепить свое предложение поцелуем, от которого спасительница довольно раскраснелась.

— У меня сегодня все в первый раз, — весело заявил юный Радзивилл, вылезая на крышу.

Холодный ветер пронизывал до костей, ноги скользили по обледеневшей жести. Но друзья благополучно добрались до соседней крыши, спустившись на забитый старой мебелью чердак. Теперь оставалось объяснить хозяевам, как они туда попали, и скрыться, не привлекая к себе внимания французов. Первое потребовало изрядных трудов, хозяйка, величественная старуха в громадном чепце, была глуховата, и только после долгих переговоров согласилась отпереть дверь на улицу. Второе оказалось на удивление легким делом, у ворот дома обер-полицмейстера шла оживленная перебранка между солдатами и берлинской полицией, и беглецам удалось проскочить мимо них незамеченными.

К двум часам дня казаки[14] покинули город, оставив после себя запах порохового дыма и надежду на скорое освобождение от ненавистной французской власти. Друзья вернулись на Вильгельмштрассе, где их приняли как героев, с распростертыми объятиями, и за обедом заставили повторить историю несколько раз.

Только к вечеру, заехав предварительно к фон Таузигу, чтобы сменить разорвавшийся под мышкой фрак на старый сюртук, Войцех вернулся к себе на квартиру. Мальчики уже спали, но фрау Грета и Лиза, снедаемые тревогой за пропавшего юношу, все еще сидели в гостиной. Наскоро пересказав новости, Войцех отправился наверх и уснул, едва коснувшись головой подушки.