Чёрная стая

Блокгауз

Из особняка Кернеров офицеры выступили внушительным отрядом почти в три десятка сабель. Но к мосту Августа они подъехали уже вчетвером: Шемет, фон Таузиг, лейтенант Петер Ортманн, командовавший вторым полуэскадроном, и майор фон Петерсдорф, избравший главной квартирой Штальхоф, где расположился гусарский эскадрон. Подковы коней звонко цокали по каменной кладке моста, перекрывая легкий плеск Эльбы. Дрезден уже спал, лишь изредка доносились эхом перекликающиеся протяжные голоса городских стражников.

— Эх, — печально вздохнул Дитрих, вглядываясь в темные улочки за мостом, ведущие к Конюшенному двору, — не учили меня рыцарским забавам. Где бы еще представился случай поддержать славные традиции предков?

— Ты о чем? — удивился Войцех.

— Ну как же, — рассмеялся фон Таузиг, — преломить копья во имя прекрасных дам, содрать выкуп с выбитого из седла противника и напиться до умопомрачения. Штальхоф — одно из последних мест в Германии, где проводились турниры. Пандус, ведущий на верхнюю галерею, видел? Это чтобы рыцари могли покрасоваться перед очами курфюрста.

Дитрих снова обреченно вздохнул и махнул рукой.

— Все равно вряд ли я втиснусь в те доспехи, которые там выставлены на обозрение публики. Да и копья я там не приметил.

— Мои предки под Грюнвальдом без всяких доспехов тевтонских рыцарей с коня ссаживали. Так что можем напиться и без выкупа, вскладчину. В честь общей победы над мрачным наследием прошлого.

— Идет, — согласился Дитрих, — завтра после учений и займемся восстановлением рыцарских традиций.

Шум голосов и лязг железа они услышали еще у Хоффкирхе, возвышавшейся над набережной темной громадой. Петерсдорф пришпорил коня, и офицеры последовали его примеру, галопом пролетев по Дворцовой площади, высекая подковами искры из старой брусчатки. На въезде в Конюшенный двор их остановил часовой. Несмотря на бурные события, по-видимому, происходившие во дворе Штальхофа, караульную службу черные гусары несли исправно, что весьма порадовало Шемета, чей полуэскадрон находился на боевом дежурстве.

Завидев командующего кавалерией, гусары толпой бросились к нему. Красный от стыда Ортманн и бледный от гнева Шемет, не сговариваясь, пустили коней вперед, перекрывая шум голосов зычными словами команды к построению. В несколько минут порядок был восстановлен, и корнет Эрлер, дежурный по эскадрону, направился к спешившемуся Петерсдорфу с докладом.

Из доклада следовало, что командир эскадрона, ротмистр Вольфганг Метцингер, «попал в плен к неприятелю». Седой фридриховский вояка, не взятый на регулярную службу по возрасту и вздорному характеру, благоволил к молодежи, с восторгом выслушивавшей его байки о Семилетней войне, не раз заставлявшие Войцеха украдкой усмехаться в усы, не столько от недоверия к самим историям, сколько от того почти эпического значения, которое ротмистр придавал весьма скромному вкладу гусарских полков в кампании Старого Фрица.

От приглашения к Кернеру Метцингер отказался, сославшись на усталость и боль в старых ранах. Однако же вечером, проследив за обустройством эскадрона и расстановкой караульных, решил воспользоваться оказией, чтобы, по его собственным словам, «отпраздновать славное взятие Дрездена». Учитывая, что французские войска оставили город без боя за три дня до вхождения в него Силезской армии, повод был, мягко говоря, притянут за усы.

Прихватив с собой особо восторженную молодежь в лице эскадронного барабанщика Иоганна Дасслера, корнета Зигфрида Энгеля и вахмистра Гюнтера Цоха, Метцингер пешком отправился за Эльбу, в Новый город, где воплотил свое намерение в изрядное количество бутылок рейнского. Дрезденцы, до поры бесстрастно выслушивавшие победные здравицы и грубоватые прусские шутки, однако, не стерпели, когда ротмистр коснулся в своих громких разглагольствованиях персоны Фридриха-Августа, обвинив саксонского короля в трусости и двоедушии. Завязалась драка, и подоспевшая городская стража уволокла буянов в Блокгауз, где разместился полицейский участок. Цоху удалось скрыться по дороге, и вахмистр принес черные вести в эскадрон, тут же вскипевший праведным гневом и порешивший большинством голосов поспешить командиру на выручку.

— Я надеюсь, приказ командующего армией генерала фон Блюхера тут всем известен? — ледяным тоном осведомился Петерсдорф, выслушав доклад. — К саксонцам относиться со всем уважением, как к вероятным союзникам, в бой вступать только при угрозе жизни, по возможности уходя от сражения даже в этом случае. Административный арест такой угрозой не является. Все, не явившиеся завтра к вечерней поверке, объявляются дезертирами, и эскадрон выступает без них. Разойтись!

— Господин майор, — тихо спросил Войцех, подходя к Петерсдорфу, — Метцингер, безусловно, получил по заслугам. Но мальчишек жаль.

— Они не мальчишки, а гусары, молодой человек, — усмехнулся майор, — кто бы говорил, герр лейтенант, но не вы. Выбросьте из головы эту историю и идите спать. Завтра с утра у вас дел непочатый край, учения не отменяются. Возьмете на себя временное командование эскадроном.

— Разрешите провести учения на городских улицах! — у Войцеха промелькнула шальная мысль, но он и сам еще не знал, как ее осуществить. — Здешний двор предназначен для ристалищ, а не для экзерциций.

— Разрешаю, — усмехнулся Петерсдорф, — главное, не переусердствуйте, герр Шемет.

Своим новым положением Войцех не замедлил воспользоваться, созвав офицеров эскадрона на военный совет. Участники пробирались в небольшую каморку, заваленную каким-то средневековым хламом, по одному, стараясь не привлекать внимания. На шаткий стульчик с треснувшей ножкой поставили свечу, и отблески пламени, раздуваемого сквозняком из-за потертого гобелена, которым было завешено выбитое окно, плясали по стенам, придавая собранию вид таинственного заговора.

— Если ротмистра завтра объявят дезертиром, — не тратя времени на долгое вступление, начал Войцех, — позор всему эскадрону. И за меньшее части распускали. Но и приказ командующего нарушать нельзя. Да и стражники ни в чем перед нами не виноваты, они честно исполняли свой долг.

— Если сделать ничего нельзя, — недовольно заметил Ортманн, — тогда зачем мы вообще собрались? Вставать ни свет, ни заря.

— Затем, чтобы решить, что делать, — улыбнулся фон Таузиг, — верно, герр лейтенант?

— Верно, — кивнул Шемет, — но времени действительно в обрез. Так что давайте ваши предложения, господа.

— Может, обратиться к перфекту? — с сомнением в голосе спросил Ортманн. — Хотя это может занять не один день, а майор своего решения менять не будет.

— И слухи по всему городу пойдут, — добавил Дитрих, — нам это ни к чему.

— Значит, надо придумать что-то такое, чтобы стража оказалась заинтересована в пресечении слухов, — заметил Войцех, — но что?

Он вдруг замолчал, приложил палец к губам и прислушался к воцарившейся в каморке тишине. Где-то скреблась мышь, ветер шуршал гобеленом, тихое дыхание собравшихся эхом отражалось от каменных голых стен.

— Корнет Лампрехт, — строгим голосом, но едва сдерживая улыбку, произнес он, — вы можете покинуть укрытие и принять участие в собрании.

— Как вы догадались, герр лейтенант, что это я? — удивленно спросил Карл, выбираясь из-за гобелена. — И с каких пор я стал корнетом?

— С этой минуты, — рассмеялся Войцех, — в связи с моим повышением командный состав эскадрона нуждается в экстренном пополнении. И кто еще мог влезть в окно по отвесной стене? Никого другого плющ бы не выдержал.

— Простите, герр лейтенант, — смутился Карл, — мне не следовало…

— Оправдываться потом будете, корнет, — вмешался Ортманн, — у нас есть более важные дела, чем выслушивать оправдания любопытного мальчишки.

— Решаете, как организовать побег ротмистру Метцингеру? — самым невинным голосом осведомился Карл. — Его держат в Блокгаузе, на втором этаже. Всего-то дел, что решетку перепилить и выпустить узников.

— А стража в это время будет ворон считать? — саркастически хмыкнул фон Таузиг. — Или ты знаешь способ бесшумно пилить решетки? И как передать им пилу?

— Решетки не пилой пилят, а ножовкой, — ответил Карл, — и передавать ничего не надо. А надо взобраться по стене и сделать это самим.

— Вот ты и забирайся! — насупился Ортманн. — А мы поглядим, как стража тебя будет со стены снимать. Зато у тебя будет шанс попасть в одну камеру с ротмистром, если повезет.

— Никто никого снимать не будет, — Войцеха, наконец, озарило, — мы их отвлечем. Карл, отыщи мне перо и бумагу. Отвезешь записку Кернеру, нам понадобится его помощь.

Поспать в эту ночь Шемету так и не довелось. Отослав новоиспеченного корнета с запиской, он отправился к Гансу Штоку, капельмейстеру эскадронного оркестра, и вытащил его из койки, только чтобы услышать, что составленный им план имеет одно слабое место. А именно содержание барабанщика Иоганна Дасслера под стражей совместно с ротмистром.

— А кто-нибудь еще может на барабане сыграть? — спросил Войцех, нахмурившись. — Это же, наверное, несложно?

— Вот сами попробуйте, герр лейтенант, — проворчал Ганс в седые усы, — тогда и решите, сложно это, или нет. Я, конечно, мог бы заменить Иоганна. Но кто заменит меня?

— А, знаете, герр Шток, — усмехнулся Шемет, — я готов попробовать. Мой учитель музыки говорил, что это все, на что я гожусь.

— Вы, значит, считаете, что барабанщику талант не нужен? — Шток грозно сдвинул косматые брови.

— Нет, что вы, — рассмеялся Войцех, — наоборот. Хочу ему заочно доказать, что я не настолько безнадежен, как он думает.

Во избежание лишнего шума барабан обернули в конскую попону, а палочки замотали мягкой замшей. Шток морщился, заявляя, что трудно судить о результатах, не слыша настоящего звука, но в конце признал, что Шемет подает большие надежды и при надлежащей практике и прилежании из него выйдет вполне сносный барабанщик.

— Если будет такая надобность, герр лейтенант, — довольно заметил Ганс, когда рассвет, пробирающийся в окна, приглушил огонек почти догоревшей свечи, — сможете себе на кусок хлеба заработать. Все войны когда-нибудь кончаются. А музыка вечна.

Звонкий голос трубы разорвал предутреннюю тишину, и Конюшенный двор зашумел конским ржанием, цокотом копыт, человеческими голосами, лязгом оружия, скрипом седел. Гусары поили коней, наскоро перекусывали горячим кофе с хлебом, разносимым расторопными кашеварами, подгоняли амуницию и становились в строй под бдительным наблюдением невыспавшегося командира.

Войцех, несмотря на бессонную ночь, был деятелен и собран. В крови бурлило веселье, предвкушение не битвы, но приключения, опасной забавы и рискованной игры. Гусарам, за исключением офицеров, не поставленным в известность о конечной цели утренних маневров, передавалось настроение лейтенанта, и юные лица сияли улыбками, а сборы шли споро и ловко.

Под стремительно светлеющим небом, прочерченным резными шпилями дворцов и колоколен, украшенным статуями на карнизах дворцов и церквей, эскадрон вливался в кривые старинные улочки колено к колену, плавно вписываясь в неожиданные повороты, звоном подков будил горожан, распахивавших узенькие окна, чтобы полюбоваться зрелищем, отвечал огненными взглядами на смущенный румянец попадавшихся навстречу служанок, спешивших на рынок. Музыканты, ехавшие впереди эскадрона, пока молчали, и розоватые лучи солнца огненными сполохами сверкали на меди труб и валторн. Барабан для Войцеха, довольно оглядывающего строй, впервые с начала похода безупречно выполняющий эволюции, пока вез на своем коне Шток.

Перед мостом Войцех кивнул фон Таузигу, тут же сменившему его во главе эскадрона, и поспешил занять свое место в оркестре.

— С чего начинаем, герр лейтенант? — спросил капельмейстер, передавая Шемету барабан.

Войцех на секунду задумался и весело тряхнул головой.

— Эх, если уж нарушать правила, то все и сразу, — усмехнулся он, — давай «Черный отряд Гайера»[16].

— Слушаюсь, ваше сиятельство, — рассмеялся Шток и, посерьезнев, спросил: — Мысль заработать на хлеб музыкой пришлась вам по душе?

— Возможно.

Войцех улыбнулся и взялся за палочки.

Музыканты начали, и эскадрон подхватил старинную песню, молодые голоса зазвенели над Эльбой, воспевая древнюю вольность и отвагу.

Под звуки песни эскадрон вышел на мост.

Проехав между Блокгаузом и Новым Рынком, гусары остановились на площади, у самого памятника Августу Сильному. Золотой всадник на вздыбленном коне горделиво озирал Дрезден с высоты гранитного постамента, ослепительно сияя на солнце. Войцех саркастически прищурился, разглядывая грозную фигуру. Дитрих, воспользовавшись недолгой передышкой, подъехал к командиру.

— Божьей милостью король польский, великий князь литовский, русский, прусский, мазовецкий, жемайтский, киевский, волынский, подольский, подляшский, инфлянтский, смоленский, северский, черниговский, а также наследный герцог и курфюрст саксонский и так далее, — без запинки произнес Войцех полный титул Фридриха-Августа Первого Саксонского и по совместительству Августа Второго Польского, — можно даже подумать, что он действительно был силен в чем-то, кроме интриг, и славен не только любовными похождениями.

— Он даже алхимиков при дворе привечал, — ответил Дитрих, — но и они его подвели. Вместо обещанного золота изготовили фарфор. Впрочем, лучший Мейсен ценится чуть не на вес золота, так что в накладе он не остался. И благодарность потомков заслужил.

— Хороший фарфор, — кивнул Шемет, — спасибо Его Величеству.

Разговор прервали подоспевшие «союзники». Еще в Бреслау Людвиг Ян организовал во фрайкоре военный хор, и его участники, срочно собранные предупрежденным о затевающейся вылазке Кернером, прибыли на место почти в назначенный срок. Седобородый «отец немецкой гимнастики» тут же принялся руководить организацией концерта, а взволнованный Теодор подъехал поприветствовать Шемета и фон Таузига. Песни Кернера составляли львиную долю репертуара хора, и юный поэт очень волновался, как искушенная дрезденская публика их примет.

— Не переживай, Тео, — успокоил его Войцех, — драки за место в наших рядах не обещаю, но девушки, не сомневаюсь, будут в восторге.

— Тебе бы все шутить, Шемет, — нахмурился Кернер, — я поклялся не целовать девичьих уст до полного освобождения Германии от врага.

— Я тоже, — подмигнул Войцех, — с некоторых пор я предпочитаю вдовушек.

Теодор сердито сверкнул темными глазами, но не сдержал улыбки.

— Попробую последовать твоему примеру.

Войцех в нетерпении разглядывал двухэтажное здание Блокгауза. В блистательном Дрездене даже караульня служила украшением города. Массивную кладку украшали барочные гирлянды над высокими стрельчатыми окнами первого этажа и арками подъезда и скульптура над небольшим треугольным фронтоном. Забранные решетками окна второго этажа лепились под четырехскатной черепичной крышей. Заднюю стену Блокгауза, как, выезжая с моста, успел заметить Войцех, увивал старый плющ, что должно было облегчить Карлу задачу.

Приготовления, наконец, закончились, хор, музыканты и эскадрон встали по указанным местам, и Шемет вновь взялся за палочки. Ян знал толк не только в организации спортивных обществ, стройный хор мужских голосов взлетел к весеннему небу призывом к борьбе и свободе, наполняя сердца отвагой и мужеством.

— Германское Отечество — это земля Свободы, — пели гусары и егеря, тирольские стрелки и уланы. И черно-красно-золотой флаг объединенной Германии гордо вился на апрельском ветру, обещая победу.

Войцех выбивал дробь, все больше входя во вкус. Послушный всаднику Йорик вторил ритму перестуком копыт и звоном уздечки, палочки весело летали в ловких длинных пальцах. Он импровизировал на ходу, на долю секунды опережая трубы и гобои, валторны и кларнеты, и музыка уносила его за собой к неизведанной прежде радости высокого искусства.

— Я в вас ошибся, герр лейтенант, — тихо сказал Ганс в перерыве между песнями, — не на хлеб. На доброе рейнское и баранье жаркое вполне хватит.

— Ваши слова да в уши бы моему учителю, — довольно улыбнулся Войцех, — впрочем, ваше одобрение для меня значит много больше, герр Шток.

Дрезденцы, привлеченные необычным зрелищем, заполнили площадь перед караульней. Мальчишки повисли на фонарных столбах, чтобы получше разглядеть музыкантов, дамы и девушки махали платками, привлекая к себе внимание красавцев в черном, молодые и старые мужчины одобрительно кивали, встречая каждую новую песню все более громкими овациями.

Войцех, заметив, что под арками Блокгауза столпились люди в мундирах городской стражи, а те, кому служба не позволяла покинуть здание, прильнули к окнам, махнул рукой Карлу. Юноша кивнул и слился с толпой.

Словно внутренним взором Шемет видел, как мальчишка бежит по пустой лужайке перед задней стеной караульни, спеша поскорее прильнуть к затененной плющом стене. Вот он переводит дух, прислонившись к прохладной серой кладке, сбрасывает теплую не по погоде шинель, достает небольшую ножовку и, зажав ее в зубах, взбирается по темным ветвям, оплетающим стену в проеме между высокими окнами. Медленно и осторожно, но одна из веток все равно не выдерживает, и Карл повисает на руках. Подтягивается, упираясь носком сапога в стену, снова находит опору, карабкается выше, упорно и упрямо.

Конечно, видеть всего этого Шемет не мог, но воображение рисовало ему картины одну за другой, страх за юношу заставлял сжиматься сердце.

«Лучше бы я сам пошел. После Полоцка мне уж ничего не страшно».

Но теперь надо было ждать, и не позволять руке, сжимающей палочку, дрогнуть от волнения, и надеяться, что музыка заглушит резкий скрежет металла по металлу для оставшихся в здании стражников. Сколько времени понадобится Карлу? Полчаса? Час?

Войцех стиснул зубы и полностью ушел в музыку, запрещая себе думать о происходящем на заднем дворе караульни.

Наконец, в толпе мелькнули три черных мундира, седые волосы под фуражкой, неуклюжая шинель. Шемет с облегчением вздохнул. План удался.

Опасности на этом, впрочем, не закончились. Воодушевленный освобождением Метцингер проталкивался к Золотому Всаднику, явно собираясь занять свое место во главе эскадрона. У Войцеха от гнева раздулись ноздри, в глазах полыхнул огонь. Стоило подвергать мальчишку опасности только для того, чтобы стража, спохватившись, бросилась ловить сбежавшего арестанта?

В это время из толпы выступили Лютцов и Петерсдорф, вовремя перехватившие ретивого ротмистра.

— Вы под арестом, герр Метцингер, — холодно сообщил майор фон Лютцов, — оружие вы, как я понимаю, уже сдали.

— А вам, молодые люди, — добавил фон Петерсдорф, обращаясь к потупившимся соучастникам ротмистра, — это послужит уроком. Считайте, что наказание вы уже отбыли. После концерта можете занять свое место в строю.

Вечером Шемет и фон Таузиг осуществили план по возрождению рыцарских традиций, пригласив в компанию зардевшегося от похвал корнета Лампрехта. После первых двух стаканов рейнского Карл уснул у Войцеха на плече, и переглянувшиеся друзья, подхватив посапывающего юношу, отнесли его в кровать, стянув с него только сапоги и укрыв все той же шинелью.

— Далеко пойдет, — улыбнулся Войцех, глядя на невинно спящего мальчишку.

— Но по стенам он лазит, все-таки, лучше, чем пьет, — заметил Дитрих, закрывая за собой дверь, — пойдем, герр лейтенант, продолжим праздник. Думаю, в другой раз такая возможность нам не скоро представится.

— Очень на это надеюсь, — кивнул Войцех, — за это и будем пить, дружище.