Чёрная стая

Линьи

По счастливому стечению обстоятельств Блюхер избрал для своей ставки мельницу у деревеньки Бюсси, между Сомбрефом и Бри, в близком соседстве с корпусом генерал-лейтенанта графа фон Цитена, еще с ночи занявшим позиции. Вручив главнокомандующему послание Мюффлинга, Войцех, наконец, явился в эскадрон и даже успел прикорнуть пару часов, завернувшись в шинель у походного костра. Разбудил его запах кофе, и живот тут же свело от голода, на ужин к герцогине Ричмонд он так и не попал.

Офицерский кофе в этой кампании вполне оправдывал свое название. Войцех захрустел сухарем, накрытым изрядным куском мягкого эврского сыра, сладко потянулся. После вчерашней скачки затекли плечи и спина. Дитрих, усевшийся рядом на расстеленную шинель, развернул большую льняную салфетку, вытащил оттуда волован с курицей, протянул другу.

— Где раздобыл? — поинтересовался Войцех, не переставая жевать.

— Здесь есть мельница, — подмигнул Дитрих, — а на ней — мельник. Старый черт.

— И молодая красавица-мельничиха, — хмыкнул Войцех, — как в сказке.

— Я подумал, что с тебя и волованов хватит, — Дитрих вонзил ослепительно белые зубы в слоеное тесто, слизывая с губ мелкие крошки, — а мельничиху я могу оставить себе. Ей усы нравятся, а тебе их скоро сбривать.

— А даже если бы и не сбривать, — Войцех отхлебнул кофе, — какая женщина в своем уме предпочтет лейтенанта ротмистру?

— Это несправедливо, — Дитрих смерил взглядом расстояние до кипящего котелка и перехватил кружку из рук Войцеха, — ты — офицерская косточка, с пеленок на службе, а я так — студент примазавшийся.

— Ротмистр, не начинай, — нахмурился Шемет, — они считали только выслугу в прусской армии, а у тебя ее на два месяца больше. И в отставку тебя отправили с повышением, все по уставу. Нам воевать еще месяц-другой, а там я — в Мединтильтас, ты в Йену. До генерала не дослужишься, а на эскадрон тебя хватит. Где не хватит, помогу. Все, оставь это, Дитрих. Слышать не хочу.

— Ребята говорят…

— Рядовые обсуждают решения высшего командования! — взорвался Войцех, но тут же взял себя в руки. — Кто говорит, ротмистр?

— Все говорят.

— Вот пусть все чисткой амуниции и займутся. Пока французы не подошли. В порядке повышения дисциплины. Я передам приказ, господин ротмистр?

— Не передашь, — вздохнул фон Таузиг, — тебя старик зовет. Ностиц приезжал, велел тебя после завтрака к фельдмаршалу отправить.

— Вот черт! — Войцех забрал кружку и осушил в несколько глотков, обжигая десны. — Опять с депешами носиться! Йорику это не понравится.

— Обсуждаем решения высшего командования? — ехидно поинтересовался Дитрих. — Не переживай, Шемет, на твою долю хватит. Завтракать закончил? Бегом в ставку! Выполнять, господин граф!

— Так бы сразу и сказал, — Войцех поднялся, вручил Дитриху пустую кружку и принялся оправлять мундир, — положение обязывает, черт бы его побрал, мой титул. Держись, ротмистр, денек будет жаркий.

Мельничиху Войцех заметил краем глаза, когда румяное лицо высунулось из окошка, чтобы поглядеть на блестящее собрание титулованных особ, оказавших честь холму, на котором возвышалась мельница, и мысленно поздравил Дитриха. Больше заняться было пока нечем, Блюхер и Гнейзенау, склонившись над походным столиком разглядывали карту, граф фон Ностиц, адъютант командующего, стоял рядом с папкой в руках, готовый по первому слову строчить приказы. Курьерам позволили держать коней в поводу, и Йорик, предчувствуя нелегкий день, нетерпеливо переминался с ноги на ногу.

Около полудня на дороге, ведущей в Бюсси, показалась несущаяся во весь опор кавалькада из десятка всадников. Веллингтон лично явился к Блюхеру обсудить совместные действия против французов. Его войска стягивались к Катр-Бра, но двигались медленнее, чем герцог надеялся, выезжая из Брюсселя.

Славное зрелище представляли собой два полководца, съехавшиеся у маленькой бельгийской деревушки, чтобы решить судьбы Европы. Моложавый Артур Уэлсли, в шитом золотом красном мундире и с бриллиантовым крестом ордена Бани на груди и Гебхард Леберехт фон Блюхер, князь Вальдштадский, в черном, с голубой звездой Pour le Merite, с седыми кудрями, выбивающимися из-под фуражки, хладнокровный британец в расцвете лет и неистовый германец, чью кровь не охладили годы сражений. Обменявшись крепким рукопожатием, фельдмаршалы поднялись на самый верх холма, обозревая местность.

— Корсиканец, похоже, надеется разгромить нас поодиночке, — сказал Веллингтон, складывая зрительную трубу, — вклиниться между армиями по дороге из Шарлеруа. Мои войска уже на марше к Катр-Бра, князь, и к вечеру я смогу придти к вам на помощь со всеми силами. Но делить армию я не буду, это против моих принципов.

— Дьявол забери этих французов! — усы Блюхера воинственно встопорщились. — Мои ребята с утра поймали генерала де Бурмона, командира пехотной дивизии, и вытрясли из него их чертов план. Доннерветтер! Бонапарт считает, что я отступаю к Вавру, оставив у Линьи только корпус Цитена. Пусть и дальше считает. Тильман и Пирх уже на подходе. Бюлов запаздывает, но тоже явится. Лягушатникам не поздоровится.

— Не сомневаюсь, князь, — вежливо улыбнулся Веллингтон, — и сделаю все, что в моих силах, чтобы принять участие в битве. Мои резервы подтянутся к Катр-Бра часам к четырем пополудни.

— Мне кажется, герцог, что наилучшим решением было бы сконцентрировать войска в районе Фраснеза и оттуда двигаться прямо к нашему правому флангу у Вагнеле, — заметил, разглядывая карту Мюффлинг, — так вы сможете окружить левое крыло Наполеона.

— А вы что предложите, генерал? — слегка приподнял бровь Веллингтон, обращаясь к недовольно нахмурившемуся Гнейзенау, начальнику штаба Блюхера.

— Я бы предложил Вашей светлости двинуть войска по Намюрскому тракту, — ответил Гнейзенау, — и занять высоты у Бри и тем самым обеспечить прусской армии надежный резерв.

Войцех, слышавший со своего места этот разговор, подавил вздох. Гнейзенау, вероятно, надеялся, что пруссаки обойдутся и без помощи англо-голландской армии, стяжав себе всю славу победы над Наполеоном. Но такой маневр оголил бы дорогу на Брюссель, и Веллингтон, без сомнения, никогда не пошел бы на такой риск. К тому же этот план строился на весьма зыбком предположении, что герцог успеет передислоцировать армию в Бри за пару часов, во что Шемет, по дороге из Брюсселя наблюдавший маршировавшие колонны англичан и голландцев, категорически не верил.

Герцог, похоже, придерживался того же мнения, поскольку не ответил ни слова, с недовольным видом склонившись над картой.

— Хорошо, — объявил, наконец, Веллингтон, — я приду, если меня самого не атакуют.

Когда Веллингтон и Мюффлинг галопом умчались обратно в Катр-Бра, с вершины холма уже можно было видеть колонну наступающих французских войск. В два часа пополудни кавалерия Пажоля и Эксельманса из корпуса Груши налетела на правый фланг прусской армии, в то же время пехота генералов Вандама и Жерара под прикрытием мощнейшего артиллерийского огня в лоб атаковала центр и левый фланг.

Прусские солдаты, все еще не забывшие годы унизительной оккупации, дрались с мрачным ожесточением. Корпус Жерара ворвался в Линьи, но был выбит оттуда яростной контратакой пруссаков. С третьей попытки Жерару удалось овладеть половиной деревни, в то время, как корпус Вандама сумел захватить селения Сен-Аман и Сен-Аман-ле-Шато, находившиеся на левом фланге.

Десятки тысяч людей сошлись среди домов и садов, в огне и дыму пожаров, под свист ядер и пение пуль. Штык лязгал о штык, звенели сабли, с грохотом канонады сливались крики людей и барабанная дробь. Войцех носился из Бюсси в Линьи и Бра, развозя приказы фельдмаршала, с каждой минутой все более мрачного, но не теряющего надежды на победу. С запада, от Катр-Бра, тоже доносился приглушенный гром пушек — Ней атаковал еще не успевшую сосредоточиться армию Веллингтона, и на помощь англичан рассчитывать не приходилось. Но к Линьи все еще не подошел корпус Бюлова, и Блюхер до последнего надеялся, что старый соратник со свежими силами переломит ход битвы.

К половине шестого вечера Блюхер ввел в бой почти все имевшиеся у него силы, но и Наполеон решил задействовать резерв, бросив в сражение гвардию. Небо затянуло черными облаками, сверкнула молния, и грянул гром, словно сам бог войны решил вмешаться в исход битвы. Под натиском императорской гвардии дрогнул центр, и Блюхер, отчаянно ругаясь, лично повел в контратаку последний резерв — тридцать два эскадрона кавалерии Рёдера бросились на врага, закрывая брешь.

Войцех, сгорая от нетерпения, выхватил саблю и тронул коленями Йорика. Впереди, со сверкающим клинком в руке, фельдмаршал «Вперед» летел на врага, почти поравнявшись с ним мчался полковник Лютцов, за его спиной гремели боевые гусарские трубы.

— Эскадрон наступает рысью! — голос Дитриха прозвучал совсем близко.

Справа рассыпалась цепь фланкеров, Ганс Эрлих, разрядив карабин, развернул коня, уходя из-под яростного огня французской пехоты. Второго захода стрелков Шемет уже не увидел, Йорик сшибся грудью с кирасирским конем, и сабля встретила французский палаш оглушительно-радостным звоном.

Дождь хлестал, не переставая, на поле боя опустилась ночь, и только блеск молний выхватывал из непроглядной тьмы то взметнувшийся клинок, то полированную сталь кирасы. Под бешеным натиском французов пруссаки отступали, и Войцех, ослепленный пылом битвы, потерял своих, оставшись в ночной темноте посреди поля, усеянного человеческими и конскими телами.

— Кто здесь? — тихий и хриплый голос Ностица прозвучал справа, заставив Войцеха вздрогнуть от неожиданности.

— Лейтенант Шемет, Шестого Уланского полка, особый гусарский эскадрон, — по всей форме ответил Войцех, спешиваясь и подходя к Ностицу, стоящему у все еще дрожащей в агонии лошади с пистолетом в руке.

— Фельдмаршал ранен, — адъютант указал на землю, и только сейчас Войцех разглядел лежащего навзничь Блюхера, придавленного убитым пулей конем.

— Помогите мне вытащить его, лейтенант, — Ностиц опустил пистолет, — одному мне не справиться.

Шемет молча кивнул, и они разом взялись за передние ноги мертвого коня, пытаясь сдвинуть тушу, зажавшую ногу бесчувственного всадника. С третьего рывка труп поддался, и Ностиц бросился к Блюхеру, пытаясь привести его в сознание. Конский топот заставил его резко обернуться, снова выхватив пистолет.

— Кто идет?

— Унтер-офицер Шнайдер, Шестой уланский.

Вслед за Шнайдером подъехали и два взвода улан из кавалерии ландвера, а с ними и майор Буше, сообщивший, что арьергард находится в Сомбрефе, прикрывая отступающую в полном боевом порядке изрядно потрепанную, но не разгромленную армию.

Войцех, с помощью Ностица, взвалил все еще не пришедшего в сознание фельдмаршала на спину Йорика, вручив Шнайдеру поводья. Темнота и дождь надежно скрыли их от глаз французов, уже безраздельно господствовавших на оставленном прусской армией поле боя.

В небольшой деревеньке, где временно расположился штаб, они, наконец, отыскали врача. Блюхера внесли в деревенский трактир и положили на стол, накрытый походным одеялом. Фельдмаршал получил множество ушибов, придавленная конем нога отекла, на затылке налилась шишка, но переломов не было. Лекарь, осмотрев раненого, вытащил из медицинской сумки бутылку коньяка и принялся растирать ушибы. В разгар процедуры Блюхер открыл глаза и, не сказав не слова, выхватил из руки потрясенного лекаря бутылку, приложившись к горлышку.

В дверях трактира показался генерал Гнейзенау в сопровождении нескольких офицеров штаба.

— Благодарение богу, вы живы, — облегченно вздохнул Гнейзенау, оглядев Блюхера, — принимайте командование, господин фельдмаршал. Мы отступаем.

— Сам вижу, что отступаем, — проворчал Блюхер, — вот только куда?

— Через Намюр к Льежу, куда же еще? — чуть раздраженно ответил Гнейзенау. — К обозам и магазинам. Пусть Веллингтон сам выбирается из ловушки, куда его загнал Бонапарт, а мы дождемся русских и австрийцев, как и предполагалось по первоначальному плану кампании.

— Что? — Блюхер вскочил со стола, бутылка со звоном разбилась, и трактир наполнился густым ароматом коньяка. — Мы потеряли день, но не честь, Гнейзенау. И я, черт бы вас побрал, не намерен с ней расставаться из-за вашей нелюбви к Веллингтону. Мы отходим на Вавр. Немедленно пишите приказ. И принесите мне еще коньяка, он здорово помогает от ушибов.

— Коньяка больше нет, — горестно развел руками лекарь, — только шампанское.

— Тащите шампанское, — великодушно согласился Блюхер.