Что мне делать без тебя?

10

Над городом поднималось тихое, задумчивое солнце. Олеся сидела с ногами в кресле и грустно смотрела на спящего Карена. Позади — еще одна изнурительная ночь с бешенством мальчика, который мучительно и тщетно пытался преодолеть свою беспомощность. Дневная слабость понемногу начинала проходить, но ночью… Карен буквально издевался над собой и над Олесей, до изнеможения возбуждая себя и ее. Он томительно, угнетающе долго проводил руками по телу Олеси и ощущал с тупой безысходностью, что его молодое, здоровое тело остается совершенно бесчувственным и равнодушным. Он попробовал даже обратиться за помощью к вину, но быстро от него отказался, увидев его бесполезность.

Придавленный, замученный, потерявший всякую радость жизни, Карен производил впечатление тяжело больного человека. Это заметила уже не одна Дина. Вчера Эмма участливо поинтересовалась у Олеси, что происходит с Кареном и почему ничего не предпринимают его родители.

— Не знаю, почему они ничего не делают! — раздраженно отозвалась Олеся. — Неужели не видят, что ребенку плохо? Может, тебе позвонить его отцу?

Эмма помолчала, обдумывая предложение. Она слишком хорошо помнила свое неудачное и абсолютно бессмысленное общение с Витковским по поводу настроения Олеси.

— Я попробую, — неуверенно сказала Эмма. — А что говорит о своем самочувствии Карен?

Олеся нервно передернула плечами.

— Говорит, что все чудесно. Все чудесно — и ничего больше! И здесь на самом деле какие-то паршивые чудеса…

И Олеся убито замолчала: Эмма не знала всех подробностей состояния Карена. Вчера вечером в беспросветном отчаянии Олеся обратилась за советом и помощью к Мэри.

— Что-то, девушка, я давненько тебя не видела, — обрадовавшись приходу подруги, воскликнула фотомодель и быстро спровадила своего нового ухажера в другую комнату. — Он нам мешать не будет, кроток, как овца. Зато им можно сколько хочешь командовать.

— Ты полюбила руководящие должности? — поинтересовалась Олеся, от души щедро наливая себе из бутылки, стоящей на столе. — А раньше они тебя как-то не привлекали.

— То было раньше! Все-таки офицером быть куда приятнее, чем солдатом! Ты не находишь?

— Не нахожу! — Олеся залпом выпивала бокал и наливая себе снова. — Я обожаю подчиняться!

— Понятно… — протянула манекенщица. — И поэтому ты полностью отдалась во власть херувимчика! Как поживает красавчик?

— Плохо! — закричала Олеся, испугав даже ко всему привыкшую подругу. — Очень плохо, и я вместе с ним! Он болен, по-моему, он совсем умирает!

И Олеся заревела. Озадаченная Мэри по-настоящему встревожилась. Она быстро принесла воды, заменив ею вино в бокале Олеси, и стала заботливо и любовно вытирать мокрые щеки маленькой подружки.

— Фу, плакса! Опять у нас полетели тормозные колодки… Утри нос! Я думаю, конечно, что никто там еще умирать не собирается, но все-таки ты меня здорово напугала. Попей водички и выкладывай подробности! Все по порядку. Когда и как это началось?

Олеся судорожно вздохнула и начала горестное повествование. Мэри слушала на редкость внимательно, без комментариев и реплик. Потом взяла свой бокал и отхлебнула вина.

— Да, девушка, — задумчиво пробормотала она. — И почему ты вечно попадаешь в дурацкие и непонятные истории?.. Но даже из безвыходного положения должен быть выход. Конечно, твой вариант — ждать — самый надежный и безупречный. Пройдет какое-то время, и все встанет на свои места. Но ведь от чего-то это произошло… — Манекенщица пристально, изучающе рассматривала подругу. — Мальчик наркоман?

— Ты что! — возмутилась Олеся. — Совершенно дикое предположение! Он спортсмен, мы с ним несколько раз в неделю ходим в тренажерный зал! Точнее, ходили…

И Олеся в ужасе перекрестилась.

— Разве я похожа на икону? — заинтересовалась Мэри. — Ведь крестятся, кажется, только на нее, дорогая, ты, видать, окончательно обалдела! А хочешь, сходи в церковь, поставь свечку — глядишь, полегчает… Да перестань ты хлюпать носом! Высморкайся, в конце концов, и поменяй батарейки! Дать тебе носовой платок? Что ты, в самом деле, как малый ребенок! Спортсмены тоже бывают наркоманами и еще какими! Ничего не нюхает? И следов от уколов ты у него не замечала? А ты посмотри, девушка, повнимательнее, вдруг чего-нибудь и обнаружишь! Везде посмотри: и на ручках, и на ножках! — И фотомодель опять, вспомнив Карена, в восхищении прищелкнула языком. — Или лучше давай его мне на денек! Авось у нас с ним что-нибудь получится! Заодно обещаю тебе всего его обсмотреть.

— Прекрати, Мэри! — крикнула Олеся. — Сейчас ни к чему шутить!

— Это совсем не шутки, — заоткровенничала манекенщица. — Все, девушка, очень серьезно, и если у тебя ничего не выходит, я предлагаю тебе, на мой взгляд, просто замечательный вариант.

— Ну, это только на твой взгляд! Не валяй дурака! Тебя как будто заело…

— Да, и заело! — подтвердила Мэри. — Прямо привязался твой мальчишка ко мне… Как вспомню — холодок по сердцу! А как поживает Глеб?

— Или Карен, или Глеб — одно из двух! Да еще ухажер в соседней комнате! — не отвечая на последний вопрос, заявила Олеся. — Ты все-таки сделала бы наконец свой выбор!

— Да я его давно сделала! — махнула рукой фотомодель. — Только получилось плохо, и он не совпал с его выбором. И с выбором твоего херувима тоже. Вот в чем беда! А там, я уверена, марихуана или гашиш! Или что-нибудь в том же роде: анаша, героин… Вероятно, мальчик превысил свою обычную дозировку. Деньги-то у него всегда есть.

— Нет… — в ужасе прошептала Олеся. — Ты ошибаешься, Мэри, это невозможно…

— Все возможно, девушка, — философски заметила опытная манекенщица. — Так что мой тебе совет посмотреть на него внимательнее.

Этой ночью Олеся так и сделала. И в изумлении и отчаянии обнаружила еле заметные точки от уколов на бедрах Карена. Похоже, Мэри сказала правду… Скоро Карен проснется. Спросить у него напрямик или сделать вид, что она ничего не знает?

Карен лежал на боку, разметав на смятой простыне руки. По лицу бродили какие-то тени, остающиеся потом под глазами темными пятнами ночных страданий. Вздохнул, что-то прошептал во сне и, почувствовав взгляд, пошевелился. Олеся пересела на кровать, терпеливо ожидая, когда мальчик откроет глаза. Сквозь шторы в спальню настойчиво пробивалось весеннее, уже совсем теплое солнце.

— Леся, — сказал Карен и окончательно проснулся. — Ты меня охраняешь?

— Вероятно, — задумчиво согласилась она. — Но никак не могу уберечь…

— А почему ты так изучающе на меня смотришь? У нас опять что-нибудь случилось?

— Сколько же можно! — вздохнула Олеся. — Скажи мне, Карен, что это за следы у тебя на ногах?

— Какие? Где? — он быстро откинул простыню.

— Вот, — показала Олеся, — и вот, и вот… Что это такое?

Мальчик с изумлением вглядывался в свои бедра.

— Я не знаю, Леся, — ошеломленно произнес он. — Я первый раз это вижу…

Его замешательство было таким искренним, что Олеся сразу поверила. Но на всякий случай снова спросила:

— А ты — прости! — не колешься какой-нибудь дрянью? Сейчас это повальное увлечение…

Карен смотрел на нее удивленным непонимающим взором.

— Я?! Колюсь?! Что ты говоришь? Никогда не пробовал… У меня и в мыслях не было…

Олеся верила, но никак не могла объяснить себе загадочные, таинственные следы.

— Может быть, это вовсе не уколы, — предположил Карен.

— А что? Укусы? Но, в конце концов, ни у вас, ни у меня нет ни клопов, ни блох! Комары здесь тоже не летают, и следы от них совсем другие, и вообще, Карен, почему странные отметинки только в строго определенных местах? Комары так не кусают!

— Да, ты права, Леся, — потерянно согласился мальчик. — Только уверяю тебя, что не имею к этому никакого отношения…

Сознание отказывалось найти хоть какое-либо толковое, разумное объяснение.

— А твое непонятное состояние? — продолжала расследование Олеся. — Откуда оно?

— Я не знаю, — снова растерянно повторил мальчик. — Ты хочешь сказать, что это все как-то связано?

— Я ничего не хочу сказать, — хмуро ответила Олеся. — Просто пытаюсь найти для себя и для тебя приемлемый ответ. Но его нет как нет…

И вдруг Олеся замолчала. Неожиданная и страшная догадка нашлась…

— Карен… Прости меня, но такое можно сделать ночью, когда ты спишь…

Мальчик засмеялся.

— Прости меня, Леся, — в тон ей ответил он. — Но это никак невозможно, поскольку я почувствую и проснусь. И если это делала не ты, тогда кто же? Разве что Полина!

И он снова добродушно засмеялся. Олеся молчала. Ей все уже было абсолютно ясно.

— Можно сделать так, чтобы ты не проснулся… — сказала она и отвернулась к окну.

Карен вскочил. Теперь он тоже понял, что Олеся имеет в виду.

— Ну что ты несешь?! Ты даже не думаешь, что говоришь! Это невозможно, понимаешь, совершенно невозможно! Этого просто не может быть! Я легко найду объяснение своему состоянию и этим… точкам! Я уверен, что оно будет далеким от твоих представлений!

Олеся тупо смотрела в стену. Пусть найдет, если сможет… Как же Ашот Джангиров, влиятельный, незаурядный, известный всей стране человек решился на подобную низость?! Ведь Карен — его любимый сын… Олеся почувствовала, как виски наливаются тяжелой болью, и поднялась.

— У меня очень болит голова… Пойду выпью что-нибудь… Не вино, не беспокойся…

— Ты не спала всю ночь, — остывая, виновато сказал Карен. — Я замучил тебя… И давно уже потерял всякое равновесие…

Олеся покачала головой.

— Ты ни при чем… Но через несколько дней у тебя все пройдет, вот увидишь.

— Правда? — его голос дрогнул. — Ты в этом уверена, Леся?

— Да, — ее вела вперед бесконечная наглость отчаяния. — Я в этом абсолютно уверена. Подожди только несколько дней…

— Я подожду, — оживая, сказал Карен. — Конечно, я подожду… Давай завтракать, Леся. Может быть, твоя голова пройдет от кофе… А потом поедем в спортзал. Мы так давно там не были. У нас ведь сегодня выходной…

— Давай, — согласилась Олеся и распахнула окно. — Как сегодня тепло… Скоро лето…

Вечером Карен заехал домой. Его просто подмывало заглянуть в глаза отца и матери и увериться в ошибке Олеси. Пусть пока ничего объяснить нельзя — это сейчас совершенно неважно. Главное, убедиться в том, что родители не виноваты. Кроме того, Карен обещал познакомить брата с Полиной.

— Ну, мы поедем сегодня в гости? — обрадовался Левон. — Я жду тебя, жду…

— Возьми машину, Карен, Гриша привезет вас и обратно, — сказал Ашот, искоса разглядывая сына.

Кажется, ему становится лучше.

— И не задерживайтесь допоздна: Левон рано ложится спать.

— Я не вернусь назад, папа, — тоже внимательно рассматривая отца, сказал Карен. — Поэтому Гриша привезет назад одного Левку. Как твоя рука? Ты, кажется, снял повязку?

Ашот вдруг быстро опустил глаза. Почему? Что-то здесь не так… Карен с трудом глотнул: проклятый ком снова стремительно разрастался в горле. Чем и где порезал руку отец?

— Все давно прошло, — торопливо сказал он, пряча ладонь за спину. — Чепуха, небольшие царапины… А ты в порядке?

— В полном. Почему ты в последнее время так часто спрашиваешь о моем здоровье? Разве я плохо выгляжу?

— Что-то не очень, — нехотя признался Ашот. — Правда, сейчас значительно лучше. Поужинаешь с нами?

За ужином Карен довольно безмятежно беседовал с братом, и Ашот, переглянувшись с приободрившейся Маргаритой, почти совсем успокоился. Но вдруг Карен весело сообщил:

— Да, напрочь забыл тебе сказать, папа! У нас в квартире появилось привидение. Полтергейст! Довольно вредный и злобный. Он колет меня ночью какой-то дрянью, от чего я теряю силы и способность двигаться. Вот незадача!

Это была чистой воды провокация: Карен только хотел увидеть реакцию родителей. Маргарита опрокинула свой бокал. Ашот снова отвел взгляд, напрягся и сжал под столом кулаки. Левон в испуге вскочил на ноги, округлив черные отцовские глазищи.

— Это правда, Карен? Я буду теперь очень его бояться! А меня он не может колоть? У меня всегда ночью плотно закрыта дверь!

— У меня тоже плотно, — весело ответил старший брат, пристально глядя на мать, которая просто не знала, куда девать руки. — Но ты не волнуйся, до тебя дело еще пока не дошло. А вообще, лучше всего — запирать свою комнату ночью на ключ. И никаких тебе полтергейстов.

— Мама! — завизжал Левон. — Пусть Дуся срочно вызовет мастера сделать замок в моей комнате! Иначе я не буду спать!

— Карен пошутил, сынок, — ответил Ашот окаменевшими губами. — Но не слишком удачно…

— Это ты, папа, пошутил не слишком удачно. Хотя идея выглядела безупречной, — сказал Карен, вставая и неожиданно, одним рывком, смахивая на пол со стола скатерть.

С грохотом и звоном полетела посуда, разлетелись остатки еды, сок моментально запятнал роскошный ковер гостиной. Левон в изумлении уставился на брата. Ашот по-прежнему сидел оцепенев, не поднимая головы. Маргарита тихо плакала.

— Дуся! — крикнул Карен, открывая дверь гостиной. — Пожалуйста, убери здесь, у нас произошла маленькая неприятность. Я уезжаю, папа! Гриша привезет Левку часов в девять или чуточку позже. Желаю вам приятно провести без нас вечер!

И Карен вышел, ведя за руку недоумевающего и встревоженного брата. В квартире повисла удушливая тишина, изредка нарушаемая робкими причитаниями Дуси. Ашот всерьез размышлял, как неплохо было бы сейчас удавиться, но не мог представить себя на том свете без своей рыжей Маргариты и решил с этим делом немного повременить.

Полина встретила Джангировых радостно и торжественно. Правда, ее настроение разом испортилось, едва она узнала, что Сонечку забыли дома.

— Это все из-за меня! — повинился Карен. — Я так торопился, что не дал никому поужинать и, вдобавок, забыл про мышку. Ну не горюй, Поля, я обязательно привезу тебе зверюгу завтра! Или Лев привезет. Теперь он дорогу знает. Леся, мы поужинаем здесь! У тебя, как всегда, ничего нет, но это мы сейчас исправим. Лев, вот тебе деньги, спустись к машине и попроси Гришу доехать до ближайшего супермаркета. Пусть купит все, что захочет, к ужину. Но только побыстрее! И поднимется с покупками сюда, скажи ему номер квартиры.

Левон умчался. Полина ушла к себе. Карен обнял Олесю.

— Кажется, — задумчиво сказал он, — ты была права…

Олеся вздрогнула.

— Все… прошло?

— Нет, — вздохнул Карен. — Я совсем не об этом… Ты угадала про родителей. Теперь просто не знаю, как видеться с ними, о чем говорить… Все запуталось окончательно…

"И я тому виной", — мысленно добавила про себя Олеся.

— Ничего… — попробовала она утешить саму себя. — Главное, чтобы ты хорошо себя чувствовал. Остальное образуется. А зачем ты привез брата?

— Видишь ли, Леся, — Карен шлепнулся в кресло, — Левка — моя частичка, на сегодня уже единственная, в родном доме. Близкая мне душа. И я хотел бы, чтобы он принял тебя и Полину так же, как я. И полюбил бы.

— Так же? — лукаво спросила Олеся, не подозревая, насколько она сейчас недалека от истины.

Карен сдержанно кивнул.

— Я говорю абсолютно серьезно. Это очень важно для меня, несмотря на то, что Лев еще мал.

— Но он расскажет родителям и…

— Он сам никогда ничего не расскажет! — перебил Карен. — Потом они в курсе, что мы с ним поехали к тебе. Что здесь преступного? И вообще это совершенно не их дело! Тем более теперь. Почему бы Левке не узнать и не принять мою жизнь?

Карен тоже не предполагал, насколько точно предсказывает будущее развитие событий.

— Ну, хорошо, — нехотя согласилась Олеся. — Просто не хочется новых конфликтов и осложнений. Теперь уже связанных с Левоном.

— Больше ничего не будет! — уверенно заявил Карен, и глаза его мрачно блеснули. — А если они позволят себе что-то еще… — он сдвинул брови и положил на колени тяжелые кулаки. — Что-то по отношению к тебе, к Левону или ко мне… Я уже больше за себя не отвечаю. Сегодня я испортил им ужин!

И юный Джангиров весело, заразительно засмеялся.

— Как это? — удивилась Олеся. — Что ты натворил?

— Сбросил на пол посуду со стола! Что там делалось! — Карен снова радостно засмеялся. — В ярости я в состоянии даже убить, я могу бить стекла, крушить мебель, поджигать дома…

— Знаю, — вздохнула Олеся. — Но все-таки не стоит заходить так далеко… А почему так долго не возвращается Левон? Ведь он только спустился к машине.

— Это случается, — хмыкнул Карен. — Левка неорганизован. Здесь два варианта: либо он решил прокатиться вместе с Григорием до магазина, либо такой же безалаберный Гриша отлучился куда-нибудь, например, за сигаретами, и Лев его ждет. Они стоят друг друга. У отца вся прислуга разболтанная но он всех обожает и не желает никого увольнять. Странно, но отец способен баловать, не зная меры. У себя дома, с людьми, которых любит и к которым привык, он вдруг становится мягким и бесхребетным. Просто медуза, а не человек. С мамой он тоже точно такой же. Она может делать с ним все, что захочет, только у нее вообще нет никакого характера, поэтому они подходят друг другу как нельзя лучше. Рядом с ней отец всегда абсолютно спокоен: никто не давит, не пристает, не досаждает просьбами… По-моему, за всю жизнь мама ни разу его ни в чем не упрекнула и не устроила ни одного скандала. Просто идеальная пара. Мы с тобой никогда не сможем быть такими, но это совершенно неважно.

— Ты так думаешь? — улыбнулась Олеся. — Но согласись, перспектива у нас далеко не блестящая: оба сумасшедшие, родители против, с деньгами проблема…

— Не говори мне про деньги, Леся! — тотчас взорвался Карен. — Это мое больное место, но я постараюсь подрабатывать! Главное для меня — окончить университет. Это пять лет, всего-навсего пять лет! А потом ты никогда больше не будешь работать, и все станет чудесно!

— Да ты еще туда даже не поступил! — усмехнулась Олеся. — Мы проживем как-нибудь, но родители вряд ли станут нам помогать.

— Я сам ни за что не соглашусь взять у них ни доллара! — снова взвился Карен. — Лучше я буду голодать, чем брать у отца его мерзкое подаяние! Но ты никогда не будешь страдать из-за меня, Леся! Запомни: никогда и ничем ты не будешь обделена по моей вине! Ни ты, ни Полина!

— Успокойся, Карен! — попыталась унять его Олеся. И зачем она упомянула про родителей! — Что тебе вдруг пришло в голову обсуждать наши денежные дела! Я пока вполне прилично получаю…

Карен опять вспыхнул от обиды и негодования.

— Я не собирался и не собираюсь жить на твои деньги! Это невозможно, Леся, и нечего предлагать мне какие-то идиотические варианты! Деньги я заработаю сам, и столько, сколько нужно!

Олеся опустилась на диван и заплакала. Похоже, она окончательно превращается в истеричку. Перед ней стоял мальчик, которого она искала и ждала всю жизнь. Почему он пришел к ней так поздно?

— В который раз ты плачешь из-за меня, Леся, — тихо и растерянно сказал Карен. — Что за ерунда у меня вечно получается… Пожалуйста, не надо… Сейчас вернется Левка, мы будем ужинать… Ты не могла бы постараться и обратить хоть немного внимания на хозяйство? У нас сплошь и рядом нечего есть…

— Я постараюсь, — вытирая слезы, сказала Олеся. — И мне кажется, Полина уже открыла Левону.

Полина действительно вышла на звонок. Ведь если мама и Карен увлеклись выяснением отношений, они не услышат ничего на свете.

Левон растерялся, увидев ее.

— Ты похожа на "Весну" Ботичелли! — объявил он, часто листавший дома альбомы репродукций.

Видно, недаром его старший брат когда-то сравнивал Полину с "Весенней сонатой" Моцарта.

Полина с мировой живописью была не слишком знакома. Напряженно сморщив лоб, она тщетно пыталась припомнить "Весну", не смогла и огорчилась: очень хотелось знать, на кого она похожа. И стала вместе с Левоном Поля разбирать принесенные им продукты.

— Не забудь принести мне завтра Сонечку! — напомнила Поля. — Приходи вечером, я всегда бываю дома после пяти. И часто одна. А хочешь, приезжай с Кареном, он тоже часто бывает у нас.

— Он хочет у вас жить? — с интересом спросил Лев.

— Наверное, — пожала плечами Полина. Ее не слишком занимал этот вопрос. — Мне кажется, они с мамой собираются пожениться.

Левон задумался. Новость была неожиданная.

— Тогда, — в раздумье произнес он, — тогда и я смогу жить у вас тоже…

Все мужчины в семье Джангировых делали свой выбор моментально, раз и навсегда. Полина снова повела плечами.

— А ты почему?

— Как брат Карена.

— Ну, если ты принесешь с собой Сонечку — тогда пожалуйста, — милостиво согласилась девочка. — И если разрешит твоя мама.

Левон недовольно нахохлился. Да, родители могут воспротивиться, они почему-то и Карена отпускают сюда не слишком охотно. Хотя какое им дело до жизни братьев?

— Ладно, мы решим этот вопрос позже, — подытожил Левон. — Главное — ты не возражаешь.

Полина в который раз равнодушно передернула плечиками. Ей, в конце концов, совершенно все равно, кто и сколько времени здесь будет жить. Пусть только не трогают ее, не мешают делать, что заблагорассудится, например, рисовать фантастические картины. Еще было бы хорошо не ходить в школу, но уж такого мать ни за что не позволит. Она просто не может об этом спокойно слышать и тут же начинает кричать. К своему восторгу, Полина неожиданно выяснила, что Левон тоже не любит учиться.

— Вот здорово! А то у нас в доме все учебу просто обожают: и мама, и Валерий, и Карен… Ты совсем не похож на Карена и нравишься мне больше.

— Да? — обрадовался Левон. — А кто такой Валерий? Его сегодня здесь нет?

— Его вообще больше здесь нет, — грустно сообщила девочка. — Он был у нас раньше, а потом появился Карен, и Валерий куда-то уехал, и даже не сказал куда. Никому не оставил своего адреса… Мы с Глебом — это мой дед — провожали Валерия, но больше о нем ничего не знаем.

Левон попробовал осознать коротенький рассказ Поли и постичь смысл происходящих в этом доме событий, пока не слишком ему понятных и не очень объяснимых.

— Скажи маме и Карену, что все готово, — велела Полина, осматривая себя в зеркало. — Как ты думаешь, я прилично одета для ужина?

Неосознанное кокетство, внезапно разбуженное мальчиком, заставило ее обратить наконец на себя внимание и соприкоснуться с миром, категорически и твердо отвергнутым.

— Ты замечательно выглядишь! — с искренним восторгом воскликнул Левон. — Правда-правда! Тебе очень идет зеленый цвет!

Полина удовлетворенно кивнула и сделала царственный жест рукой в сторону комнаты матери.

— Ну, тогда зови их. Вдвоем они могут не вспомнить ни о чем до утра!

И дети переглянулись по-взрослому понимающе и насмешливо. Левон осторожно постучал в дверь.

— Ужин готов! И мы вас ждем!

Полина смотрела светло и доверчиво.

Дома никто не задал Левону ни единого вопроса. Родители пришли к молчаливому соглашению ничего больше не предпринимать, ни во что не вмешиваться и полностью положиться на судьбу. Джангировы избегали всяких разговоров и упоминаний о Карене. Правда, им постоянно приходилось строго следить за собой: его имя готово было то и дело сорваться с языка и нарушить хрупкий, неустойчивый покой и временное равновесие. Шаги первенца, казалось, звучали в доме постоянно, здесь навсегда поселились его запахи, его голос, его смех… Присутствие в квартире старшего сына родители ощущали во всем — и тем болезненнее и страшнее было для них его отсутствие.

В комнату сына родители старались не заходить. Туда заглядывала только вздыхающая Дуся для уборки. Карен не звонил и не приходил. Левон подробностями родителей не баловал, да они и не хотели лишний раз бередить незаживающее. Ашот внутренне был готов к самому худшему — он сумел убедить себя, что выхода нет, что он виноват больше всех и должен нести вполне заслуженную кару. Он постарался внушить это и жене, но Марго, слушавшая его невнимательно и рассеянно, продолжала думать о чем-то своем и мучиться предпочитала в одиночку.

Маргарита похудела, осунулась. Казалось, даже прилегли и присмирели ее пышные волосы, словно испугавшись странного поведения и постоянного угрюмого настроения своей раньше такой счастливой и беззаботной хозяйки.

Ашот уезжал по делам очень рано и возвращался поздно вечером, почти к ночи, чтобы только наспех перекусить, поцеловать жену и лечь спать. Джангировы почти перестали разговаривать, предметов и времени для разговоров больше не находилось. Они напрочь забыли о ласках в постели и нежных словах, будто не замечали друг друга, погрузившись в свое изматывающее раскаяние, не приносившее ни малейшего облегчения. Да они и не искали облегчения. Они думали о Карене, который забыл о них. У него были совсем иные заботы.

Молодость и здоровье с трудом пытались победить никак не проходящую слабость. Олеся настояла на регулярном посещении тренажерного зала, и Карен потихоньку вошел в привычный ритм. Если бы не проклятое бессилие ночью… Здесь все было совершенно бесполезно. Отчаяние Карена, с утра овладевающее им с чудовищной силой, к вечеру вновь сменялось безрассудной надеждой, таявшей в темноте… И он, и Олеся безумно устали, выдохлись в неравной борьбе.

Близились экзамены в университет. Карен был прекрасно готов к ним, он занимался еще лучше, чем всегда, но либо лекарство Маргариты оказалось слишком сильным для подростка, либо действие усиливалось нервным срывом мальчика, который не мог овладеть собой.

Тяжелая обстановка нагнеталась день ото дня: Карен и Олеся нервничали, стараясь это скрыть друг от друга и убедить себя в том, что все нормально. Жизнь разряжали и скрашивали Полина и Левон, очень подружившиеся. Они мирно ворковали в комнате Полины, играли с Сонечкой, готовили ужин и звали старших есть. Если бы не дети, в доме стало бы невозможно находиться. Неосознанно помогая взрослым, дети практически их не видели — они занимались только собой. Точно так же не баловали детей вниманием Олеся и Карен, тщетно пытаясь выбраться из страшного круга, куда насильно толкнули их сильные руки Ашота Джангирова.

Двое дрались яростно, ожесточенно, выбиваясь из последних сил, забывая обо всем на свете и чувствуя, что сейчас вся их дальнейшая жизнь, их общее существование зависят лишь от них самих. Победителем должен быть только Карен, и он будет им, несмотря ни на что. Так обещала Леся.

Ашот Джангиров видел избранницу своего первенца. Как-то возле школы он, словно по примеру сына, подкараулил маленькую учительницу, которую узнал очень легко: рядом с ней шел его мальчик. Она шагала легко и свободно, все летело ей вслед: волосы, юбка, шарфик на шее… Все улыбалось ей: Карен, школа, деревья вокруг… Задумчиво улыбнулся и Ашот: выбор сына был безупречен, лучшего не сделал бы даже он сам, не будь на Земле Маргариты и доведись начать все сначала. Олеся — обворожительная женщина, не понимающая самых очевидных вещей и не желающая их понимать…

Мальчику скоро шестнадцать. Через десять лет он — молодой мужчина а ей — около сорока… Задумывается ли она хоть о чем-нибудь? Сознает ли, что делает? Конечно, нет! Эти пленительные распустехи абсолютно непутевы и бестолковы. Именно в безалаберности их особая прелесть и вечное обаяние. Без такого чарующего легкомыслия они потеряли бы так много, что не смогли бы свободно, без всякого труда привлекать к себе постоянное мужское внимание. Джангиров-старший хорошо знал этот тип женщин.

Ашот проследил путь сына и Олеси до машины, снова улыбнулся и подождал, пока они отъехали. Нельзя, чтобы Карен увидел его здесь… Но теперь, похоже, он сам уже больше не увидит сына. Ашот попытался разговорить Левона, но это оказалось не так просто. Младший сын по-мужски сдержанно рассказал, что они с Полиной играют с Сонечкой, смотрят телевизор, слушают музыку. Иногда они с Полей ходят в кино, но редко, потому что у матери Полины не хватает денег. И сейчас ей приходится трудно. Это был еще один удар по больному месту: Карен не заезжал даже за деньгами.

— Я дам тебе, сколько нужно, — быстро сказал Ашот. — И ты обращайся ко мне всякий раз, когда понадобятся деньги.

— Карен не велел мне ничего брать у тебя, — возразил мальчик. — Он сказал, что его на днях возьмут ремонтировать автомобили..

— Но этого мало, Левон! — попытался переубедить сына Ашот. — Этого не может хватить на жизнь!

— Нам хватит, папа! — махнул рукой неразумный Левон, полностью находящийся под влиянием такого же неразумного брата.

Ашот попробовал подослать к Левону Маргариту: у нее сложились более доверительные и близкие отношения с младшим сыном. Рите удалось кое-что разузнать. Главное, что поняли вконец измученные и несчастные родители: Карен чувствует себя неплохо и снова ходит на тренировки с Олесей, которая просто обожает бегать, прыгать и висеть на тренажерах. И что речи о его возвращении домой нет, наоборот, он хочет остаться там на всю жизнь и скоро женится на Олесе. А Левон на Полине, как только вырастет. Круг замкнулся окончательно. Его страшные жесткие линии сжимались вокруг Ашота навсегда. Он прижался лбом к плечу Маргариты.

— Нам с тобой осталось только умереть, рыжая… — с горечью прошептал несгибаемый журналист.

Маргарита печально кивнула. Она всегда легко принимала на веру все, что говорил муж.

Полина сидела на подоконнике, болтая ногами. Сонечка бегала возле, чрезвычайно довольная и оживленная. Она давно привыкла к девочке, и здесь ей, пожалуй, нравилось куда больше, чем в доме Джангировых, где в последнее время прочно поселились тоска и тревога. Левон был тут же. Он с визгом и криком носился по квартире. Детям никто не мешал. Свобода была их главной привилегией, и они ею очень дорожили.

— Немедленно слезь с окна, Поля! — раздраженно велела появившаяся Олеся. — Ты можешь свалиться! Левушка, я очень тебя прошу, не разрешай ей сидеть на подоконниках! Это добром не кончится!

— Хорошо, я прослежу, — с готовностью ответил Левон и потянул Полину за руку. — Идем, нам пора накрывать на стол!

Олеся посмотрела вслед детям.

— У тебя чудесный брат. Но вы с ним такие разные…

Карен неопределенно хмыкнул.

— Заключение явно не в мою пользу. Очевидно, я далеко не чудесный.

— Ну что ты! — Олеся стремительно провела пальцами по его щеке. — Ты же знаешь, я очень часто неточно выражаюсь в отличие от тебя. Вы оба чудесны по-своему!

Карен засмеялся.

— Ладно, выкрутилась! Но в другой раз будь со словами поосторожнее, ты действительно обращаешься с ними крайне небрежно. Полина у тебя тоже замечательная, только… — и мальчик запнулся.

— Что только? — с тревогой спросила Олеся. — Договаривай!

Карен пожалел о сказанном. А еще минуту назад поучал Олесю…

— Да нет, ничего… Я просто хотел сказать, что Полина, как бы выразиться точнее, она очень необычная, странная…

— Ты хочешь сказать, что это плохо? И это уже видно со стороны?

— Прости меня, Леся! — расстроенно воскликнул Карен. — И что меня потянуло за язык! Это не плохо, совсем не плохо, это только совсем непохоже на других! А у нас ведь часто непонятное и необъяснимое принимают за плохое. Я просто дурак, Леся, безмозглый кретин, прости меня! Я не хотел сказать ничего ужасного!

Олеся села на диван. Она не заблуждалась насчет Полины, но все же не представляла до конца, насколько очевидными становятся странности девочки, ее неизменная отрешенность, оторванность от реальности, от окружающих. Дочь живет сама по себе, и вот только, пожалуй, Левон… Олеся тяжело вздохнула и сгорбилась. Глаза снова стали мокрыми. Карена уколола привычная жалость: маленькая, несчастная, совершенно беспомощная наедине со своей бедой Леся может рассчитывать только на него, Джангирова, и она вправе на него рассчитывать. Карен грубовато притянул ее к себе.

— Дети приготовили нам ужин, пойдем… Я согласен всю жизнь утешать тебя, Леся… Понимаешь, утешать и вытирать тебе глаза и нос… Это единственное, что тебе всегда крайне необходимо, ты не находишь?

Олеся улыбнулась сквозь слезы. Да, неискренностью Карен Джангиров никогда не страдал, но какой странный у него сейчас взгляд… Почему он вдруг остановился и слегка помутнел, стал стеклянно-невидящим, как бывал раньше когда… Карен машинально водил ладонью по руке Олеси и вдруг резко, непроизвольно вздрогнул и уставился вопросительно и недоумевающе.

Но тут ворвалась возмущенная Полина.

— Сколько можно вас ждать? Мы с Левоном сидим-сидим, скучаем-скучаем, голодные-преголодные! А вы тут занимаетесь не поймешь чем! То ли целуетесь, то ли ссоритесь! У вас, мама, никогда ничего не разберешь!

Олеся встала и взяла Карена за руку.

— Ну, нет! — строго продолжала Полина. — Вы даже не вымыли руки, а нас вечно сначала гоните в ванную!

— Ты всегда была ужасная грязнуля, Леся! — чересчур радостно сообщил Карен и быстро, слишком возбужденно потянул ее за собой. — Еще чуть-чуть, Поля, и мы придем! Потерпи минут десять! — он торопливо закрыл дверь ванной и щелкнул замком. — Раздевайся! Быстро!

— Ты с ума сошел! — прошептала Олеся. — Дети ждут!

— Подумаешь, проблема, подождут! В темпе! Полина сама отослала нас мыться, ну и прекрасно! Очень умная девочка! Открой воду и мой руки! Ну, быстрее же, Леся, быстрее! Ты моешь руки тщательно и долго, поняла?

— Но ты можешь подождать…

— Не могу! — отрезал Карен. — Я не могу и не хочу ждать, ты давно знаешь об этом! Тем более сейчас! Почему тебе нужно все всегда объяснять? Ты не понимаешь самых очевидных вещей!

И он больно впился зубами в ее рот. С шумом льющаяся из крана вода заглушала слова и звуки…

Потом была долгая бессонная ночь. Карен безумствовал не столько от вполне утоленного желания, сколько от вернувшейся возможности властвовать над ним. Он как бы проверял свою силу вновь и вновь, испытывал ее на прочность.

Олеся провалилась в сон почти под утро. Добудиться ее Карен не сумел. Тогда он тоже опустил рядом с ней взлохмаченную голову и закрыл глаза.

Над городом поднималось тихое, задумчивое солнце.