Что мне делать без тебя?

15

Ашот Джангиров раньше сына заметил, что Олеся устала. Он верно угадал и понял ее тяжелое состояние, поправить которое теперь уже было невозможно. Его внутреннее сопротивление выбору Карена, обида за неудачный, неравный, как ему казалось, брак — все кануло в прошлое. Ашот давно примирился со свершившимся, тем более, что был не властен ничего изменить. Отныне он полностью разделял заботы и трудности старшего сына, в круг которых оказался против своей воли вовлеченным и Левон. Олеся опять погрузилась в прежнюю задумчивость. Ее мучила судьба Полины, складывающаяся далеко не лучшим образом. Ашот решил подождать, пока Карен разберется в ситуации. Ждать долго не пришлось: тонкость видения никогда не изменяла старшим Джангировым.

Как ни старался Карен уберечь Олесю от боли и страдания, они приходили независимо от него. Да и что Карен мог сделать с Полиной, которая после рождения Боба слишком часто стала оставаться в клинике? Ашот и Глеб без конца выискивали лучших врачей и препараты, но они приносили только временное облегчение. Через месяц-два, ненадолго выйдя из больницы довольно бодрой и повеселевшей, Полина снова начинала тосковать и опять попадала туда же.

Маргарита, которая предпочитала минимально общаться с обеими невестками, почему-то страшно привязалась к Бобу и не желала отдавать его ни родителям, ни Олесе. Во время обострений у Полины, повторяющихся со зловещей регулярностью, Рита без всякого разрешения забирала ребенка к себе и возилась с ним, перенеся на него всю оставшуюся в ней материнскую нежность и страсть, в которых давно не нуждались выросшие сыновья. Толстый, розовощекий Боб весело прыгал в ее руках, сверкая темными глазищами Джангировых.

Ашот задумчиво рассматривал мальчика. Знала бы Маргарита, что он может быть вовсе и не ее внуком! Хотя эти темные глазки… Джангиров-старший тоже был в курсе событий.

Олеся пожаловалась на поведение Маргариты Карену. Тот с ней не согласился.

— Тебе тоже нужно отдохнуть. Я думаю, Бобу с мамой очень хорошо, поэтому не сопротивляйся. Пусть он живет то там, то здесь. Когда-то так жил Левон.

— Но мне скучно одной. Ты заставил меня бросить работу, что мне теперь делать?

— Читай Диккенса, — посоветовал Карен, хитро скосив на нее глаза. — Он много чего написал, тебе надолго хватит.

Олеся вздохнула.

Вечерами часто заезжал Левон, и его посещения были мучительными, почти невыносимыми для Олеси. Иногда она боялась на него даже просто взглянуть. Обманутый и несчастный, он каждый раз вызывал у нее взрыв безмолвного отчаяния и усугублял постоянно нараставшее чувство вины. Карен, естественно, не разделял ее мучений.

— Он что, насильно женился на Полине? — резко спросил муж Олесю. — Под дулом моего пистолета? Ах, нет! Ну, так что же ты сходишь с ума? И мальчик, мне кажется, как раз его: посмотри на него повнимательней. А я с тобой тоже мыкаюсь всю жизнь: подумаешь, невидаль, депрессия! Ну, правда, там несколько сложнее, чем у тебя. Зато ты у меня собиралась спиться!

Олеся покраснела.

— Прекрати, Карен! Речь сейчас совсем не обо мне. Левон из-за болезни Полины не может толком ни учиться, ни работать.

— А почему, собственно, из-за болезни Полины? — холодно поинтересовался муж. — Твоя манера списывать вину и ответственность человека за собственные поступки на обстоятельства и происки судьбы просто удивительна! Каждый должен отвечать за себя сам! Тем более, за него не должна отвечать женщина, вдобавок, не очень здоровая. Смотри, не начинай мне еще одну трагедию! И вообще мы скоро уезжаем!

— Куда мы вдруг уезжаем? — растерялась от неожиданности Олеся.

— В Филадельфию, мне там предложили очень хорошее место, — как ни в чем не бывало объяснил Карен. — Идея выглядит безупречной.

Он всегда был абсолютно непредсказуем.

— А Полина? — в замешательстве спросила Олеся.

— Без паники! Полина, Левон, Боб… — проворчал Карен. — Можешь забрать их всех с собой, если тебе так хочется. А заодно своего отца и моих родителей. Собери полный комплект. Тогда ты, наконец, будешь довольна?

Олеся в смятении смотрела на него, спокойного, бесстрастного. Она не хотела никуда уезжать, бросать все, привыкать к новому месту. И действительно, как же дети?

— Леся, я, кажется, все тебе очень понятно растолковал, — терпеливо повторил Карен. — Есть возможность увезти Полину с собой в Америку, там прекрасные условия для жизни и работы. Мы заберем ее из клиники и сразу уедем. Левон и отец уже знают.

— Ну, конечно! — тотчас обиделась Олеся. — Я все всегда узнаю последней! Ты вообще, не моргнув глазом, можешь сдать меня в багаж и увезти с собой куда угодно!

— Могу! — хладнокровно согласился Карен. — Главное — увезти с собой! Все остальное не имеет никакого значения. Так что я тебя очень прошу: не распускайся и собирай вещи. Впрочем, второе не обязательно, я все сделаю сам. Обрати, пожалуйста, внимание на мою первую просьбу!

Сделанное вскользь сообщение окончательно выбило Олеся из колеи. Усталость, бороться с которой становилось невозможно, засасывала, сознание своей вины и греховности, за которые она расплачивается болезнью Полины, мучило бесконечно. Она наказана за собственные прегрешения. Она была жестока и безжалостна, играла с чужими душами, издевалась над Валерием, лгала ему и Эмме… Она сурово обращалась с отцом, обвиняла его, судила, хотя была слишком виновата сама… Бог покарал ее тогда, когда она могла быть по-настоящему счастливой. Она не заслужила своего счастья.

Однажды Мэри сказала с легким вздохом сожаления, мельком взглянув на нее:

— Ты слишком порядочна, девушка, чтобы быть счастливой!

Мэри идеализировала ее. До порядочности чересчур далеко, так же, как и до счастья. Сейчас Олеся сама теряла его, не сознавая этого до конца и погибая от усталости, которую тонко рассмотрел в ней Ашот Джангиров. Все очень быстро понял и Карен. Как-то вечером он невзначай зацепил ее локтем за плечи и насильно усадил рядом.

— Итак, — сказал он, наливая себе свободной рукой сок, — мы опять впали в тяжелую задумчивость. Конечно, Леся, я должен честно признать, что тебе страшно идет невыразимая грусть в глазах. Это неотъемлемая часть твоего существа, но меня она тоже настраивает на тревожный лад. А смута — уже не моя составляющая. Посему, — он внимательно посмотрел на свой стакан и взболтал в нем жидкость, — давай с тобой разберемся. Ты не хочешь ехать?

— Мне все равно, — нехотя отозвалась Олеся.

— Совсем плохо, — констатировал Карен и отпил сок. — Тебе не должно быть все равно. Я думаю, там тебе будет лучше. И Полине тоже. Впрочем, загадывать трудно. Ты боишься нового места?

— Да, конечно, — равнодушно призналась Олеся. — Со старым бы разобраться… И потом, как твои родители?

— А что с ними произойдет без нас? Как жили, так и будут жить дальше! Мать, правда, загрустит без Боба, но только на время. Ты снова выдумываешь и ищешь несерьезные доводы. Чем тебя привлекает Москва?

Ничем, в сущности, она ее не привлекала. Говорила лишь многолетняя привычка, хотя какая разница, где сидеть дома?

— Это не на краю света. При желании всегда можно прилететь. Тебе не хочется ничего менять?

Олеся молча кивнула.

— Но место ничего не меняет, так только кажется. Переезд — всего-навсего видимость перемен. Меняемся мы сами, наши отношения, настроения, — Карен искоса, мельком, взглянул на жену. — Ты мне очень не нравишься в последнее время. И почему ты без конца стала отказывать мне в постели? То у тебя безумно болит голова, то вдруг схватит несуществующий радикулит — ты лучше сначала посмотри на свою воздушную походку! А то вариант еще оригинальнее: затянувшиеся месячные! — Карен в бешенстве скрипнул зубами. — Я, кстати, тут на досуге подсчитал — я прекрасно умею считать! — ты просто врешь! Даже если учитывать твою бредовую фантазию по поводу раннего климакса! Тебе что, со мной так неприятно?

Вопрос был поставлен, как всегда, четко и откровенно, в привычной ультимативной форме Джангирова. Олеся отвела взгляд. Да, она опять врет.

— Я устала, — вяло сказала она.

Карен неопределенно хмыкнул.

— От жизни надо уставать, — философски заметил он и безжалостно добавил, словно размышляя вслух: — Но к тебе это относится мало. Я не нахожу, что ты перегружена дома до потери пульса. Болезнь Полины, к сожалению, вещь постоянная, почему же ты устала именно сейчас?

— Это медленно накапливается, — попыталась объяснить ему Олеся. — Собирается годами…

— Ты открываешь мне потрясающие истины! — с холодной иронией произнес Карен. — А ты не думала над тем, как мы с тобой будем жить дальше? Ты разрешаешь мне изменять или прогуливаться к проституткам? Что ты предпочитаешь в данном случае, предложи мне, пожалуйста! Я не могу понять твоей бесподобной логики. Ты уже на моих глазах лелеяла свою усталость немало времени. Я думал, миновало! Нет, снова тебе нехорошо! Тебе плохо со мной? Отвечай, только быстро! — он поставил стакан на стол и, стремительно закипая, резко повернул ее лицо к себе. — Я хочу слышать от тебя толковый, вразумительный ответ! В конце концов, мне нужна жена! Мне осточертело лежать все ночи напролет рядом с восковой куклой, которая вдруг разучилась даже просто целоваться, не говоря уже обо всем остальном!

Он был, по своему обыкновению, категоричен и груб, и глаза начинали опасно вспыхивать темными нехорошими огоньками. Олеся молча откинулась на спинку кресла. Ее возраст не виден, но он существует. Дискутировать на эту тему не имело никакого смысла. Да и что она может возразить? Муж, как обычно, прав. Ей действительно в последнее время ничего не хотелось, и Карен потихоньку собирал в себе неудовлетворение и раздражение, которые должны были взорваться таким вот неистовым откровением. Она с силой переплела пальцы. Как ему объяснить? Какими словами? Олеся не хотела посвящать его в свое настроение. Да и Карен понимает сейчас только одно: он ей по какой-то причине не нужен. По какой?

— Объясни мне все-таки, Леся, что происходит? Только, умоляю, не начинай вспоминать, сколько тебе лет! У меня замечательная память, и я пока что не забыл эту цифру. Ты будешь продолжать игру в молчанку?

— Я не знаю, что говорить, — прошептала она.

— Ах, не знаешь! — окончательно взорвался Карен. — Почему это ты никогда ничего не знаешь, а я всегда в курсе происходящего?! Возраст и пол здесь ни при чем, не морочь мне голову! Это только удобные причины для оправдания! И ты ведешь себя просто глупо, — он вдруг снизил тон и положил руки ей на плечи. — Ну, пойми, ты же сама меня отталкиваешь! Почему, зачем, Леся? Так дальше продолжаться не может! У тебя кто-то есть? Посмотри на меня, пожалуйста!

Темноглазый мальчик под дождем возле ее подъезда… Карен вздохнул и внезапно уронил руки.

— Ну, и плевать, — сказал он равнодушно и недобро. — От тебя ничего не добьешься. Я тоже, в конце концов, имею право уставать. Поэтому я сейчас ухожу. Мне нужно проветриться. Вернусь поздно.

Олеся хотела промолчать, но ненужный вопрос сорвался с языка против ее воли и желания.

— Куда ты собрался?

Ошарашенный Карен обернулся к ней.

— Умный не спросит, дурак не догадается! Все-таки ты здорово умеешь выдать иногда! Как никто другой! Сначала устраиваешь мне невыносимую жизнь, а потом начинаешь сгорать от любопытства. И вообще, я сам не знаю, куда пойду, но, во всяком случае, прочь из дома. Куда глаза глядят. Найду себе какую-нибудь красивую девку, — он мечтательно потянулся, исподтишка наблюдая за ней. — Подороже! За деньги она сотворит для меня не ночь, а звездный водопад. Поскольку ты со мной, видимо, "выспалась" на всю оставшуюся жизнь, и тебе постельные глупости надоели. А может, просто посижу в казино в одиночку. Какая разница?

Действительно, не все ли равно? Олеся сидела неподвижно, тупо глядя перед собой в одну точку. Карен накинул куртку и, насвистывая, вышел. Дверь хлопнула. Разом обрушилась тишина. Только на сей раз это было не одиночество вдвоем, а самое обыкновенное одиночество.

Ночью Олеся проснулась и глянула на часы. Половина третьего… Карена нет. В гостиной не убрана посуда, на ковре валяются джинсы. Она повернулась лицом к стене и попыталась снова заснуть. Но уже не получалось: сон оборвался слишком внезапно и чтобы вернуть его, требовались спокойствие и сила, которых у нее не было. Олеся покрутилась в кровати, встала, открыла окно и вдохнула влажный весенний воздух. Он ни капельки не утешил и ничуть не успокоил, подавленность и отчаяние нарастали. С ней действительно что-то произошло, непонятное, необъяснимое: ведь она по-прежнему больше всего на свете боялась потерять Карена. И так безвольно отпустила его вчера… Впрочем, Олеся опять лгала. Лгала себе самой и ему, страшась нового скандала — сколько же можно? — и окончательного разрыва, который, она была твердо уверена, произойдет, если высказаться до конца. Поэтому предпочитала скрывать свои нехорошие мысли. О них не подозревал даже проницательный Карен. Конечно, все вполне понятно и объяснимо, и у ее резкого охлаждения к мужу есть своя причина: с некоторых пор Олеся стала считать именно его во всем виноватым. Да, только по его настоянию она бросила Валерия и вышла замуж за мальчишку. По его требованию ушла с работы. По его жесткому настойчивому желанию отделила Полину, а как раз отселение дочери и сыграло роковую роль в ее неудавшейся, безалаберной судьбе.

Но высказать обвинения Карену Олеся не может. Значит, нужно лгать. Очевидно, ложь — ее судьба и суть, без обмана ей не прожить, и только он один способен немного уберечь Олесю от новых ударов. Она не задумывалась о справедливости своих обвинений. Забывала, сколько вынес когда-то Карен на своих еще полудетских плечах, и как ему удалось выстоять в почти безысходной ситуации. Олеся думала лишь о его вине и слишком в нее верила. При всех жизненных осложнениях людям бывает легче и проще переложить на кого-то ответственность за случившееся, найти человека, отвечающего за беды и несчастья. Вот он и повинен во всем! Карен, давно взявший бразды правления в свои властные руки… Настойчивое, не отпускающее ни на минуту убеждение… И Олеся все упорнее и настойчивее отдалялась от мужа.

Она села в кресло у окна. Ветер над ее головой раздувал занавеску и носился по комнате. Потихоньку он убаюкал Олесю, веки стали тяжелеть и смыкаться, только сидеть в кресле было очень неудобно. Она сжалась в комочек и положила голову на подлокотник.

— Леся, — тревожно сказал Карен. Он присел возле нее на корточки и тесно прижался коленом к ее колену, как всегда любил делать. — Ты же простудишься, и мне потом придется лечить тебе сопли! Мало твоей вечной мигрени! Немедленно спать! — Муж решительно закрыл окно и поднял ее. — И давно ты так сидишь?

Олеся посмотрела на циферблат.

— Около двух часов.

Карен свистнул.

— Ничего себе! Два часа у раскрытого окна! Сильно мечтаешь о воспалении легких? — Он осторожно опустил ее на кровать и укутал пледом. — Я сейчас, — и, насвистывая, легкой походкой ушел на кухню.

Принес он стакан с чем-то, по запаху, очень крепким.

— В порядке исключения. Одним махом — и забыли навсегда! Быстро! — И поднес стакан к ее губам.

— Это водка! Где ты ее взял? — удивилась Олеся.

— "Помилуйте, королева, — отозвался Карен, — разве я позволил бы себе налить даме водки? Это чистый спирт!"

Олеся зажмурилась и с трудом одолела крепкий напиток. Какая все-таки гадость!

— Отвыкла! — с удовлетворением констатировал муж. — Ну что? Сильное впечатление?

Он наклонился к ней. В темных глазах мирно отражался свет ночника.

— Жуть! — прошептала Олеся. — Я куда-то проваливаюсь… Зачем ты налил так много?

Карен сел рядом, не раздеваясь, и о чем-то задумался.

— Хорошо, что тебе кажется много. Спи, — он равнодушно прикоснулся к ее щеке. — Я пока не хочу.

Проснулась Олеся около полудня. В гостиной насвистывал Карен, тихо звучала музыка. Олеся босиком подошла к дверям. Ничего особенного, читает и свистит.

— А-а, ты встала наконец! — увидев ее, без всякой радости обронил муж. — Давно пора! Как ты себя чувствуешь?

— Ничего, — неуверенно пробормотала еще не проснувшаяся Олеся. — Ты не сказал, когда мы едем…

— Через две недели, — Карен не отрывался от книги. — Ты будешь завтракать?

Вместо ответа Олеся прошлепала к столу и села.

— Наше излюбленное одеяние — обязательно мятый халат, — небрежно заметил муж. — Ешь, я потом уберу. Надеюсь, здесь я тебе не мешаю так, как в постели? — поинтересовался он.

Олеся взяла хлеб с сыром и отломила кусочек. Потом она вспомнила, что даже не умылась, и положила бутерброд обратно на тарелку.

— Да, умыться бы не мешало. Результат на лице, — пробормотал Карен. — Еще маленькая Полина верно подмечала, какая ты ужасная грязнуля, и отправляла нас с тобой в ванную…

Олеся прикусила губу. Не хватало только дальнейших воспоминаний! Но муж замолчал, уткнувшись в книгу. Олеся встала и вышла из комнаты. Карен не пошевелился. Она привела себя в порядок и стала собираться к Полине, поклявшись в душе ни словом не заикаться о прошедшей ночи.

— Куда ты отправляешься? — Карен по-прежнему не поднимал головы.

— К Полине.

Муж отложил книгу в сторону и потянулся.

— Ее заберет Левон. Мы так решили с ним вчера. Чтобы она немного побыла дома перед отъездом. Прости, я вчера слишком взвинтился и совсем забыл тебя предупредить.

Олеся снова села в гостиной и обследовала ногти на руках. Наверное, стоит покрыть лаком. Или не стоит…

Карен в упор смотрел на нее и, казалось, чего-то ждал.

— Я хочу, чтобы мы вечером заехали к родителям. Левон с Полиной тоже обещали быть.

— Хорошо, — безучастно согласилась Олеся.

— Тебе опять все равно? — ровным голосом осведомился муж. — Кстати, отец давно это заметил. Раньше, чем я.

— Он очень наблюдательный, — отозвалась Олеся.

Карен глянул на нее с тоской и безнадежностью. Отчаяние — вот чего он никогда не знал прежде. Зато теперь вкусил в полной мере. Ради чего он так бьется? Если все проваливается в пустоту, если все его усилия оказываются напрасными, никому не нужными… Ей уже до того все равно, что она даже не интересуется, где и с кем он провел ночь… Хоть бы заплакала, что ли! Закричала бы, ударила! И Карен решился на последний шаг. Он легко опустился на колени рядом с креслом. Олеся в недоумении взглянула исподлобья и насторожилась.

— Я хочу тебе кое-что рассказать, Леся. Произошла очень смешная вещь, — муж замолчал на время, добившись пробуждения некоторого, пусть даже очень слабого, любопытства. — Вчера вечером я нашел себе красотку…

Олеся брезгливо отпрянула. А-а, не понравилось?! Карен придвинулся ближе, глаза загорелись вдохновением, он вошел во вкус и начал жестикулировать, почти касаясь, словно нечаянно, ее лица.

— Да, знаешь, удивительно породистую девку, натуральную блондинку с роскошными формами!

Олеся поморщилась и хотела что-то сказать, но передумала. Подожди, ты скоро у меня так заговоришь!

— Мы отправились к ней, это неподалеку. Квартира у нее, правда, оказалась не ахти. Но грудь! Можно обалдеть! Впрочем, наверное, это силикон. Зато бедра свои! И тоже восхитительные!

Олеся попыталась встать, но муж рванул ее за запястья с такой силой, что она вскрикнула от боли и осталась на месте. Карен целиком вошел в роль. Азарт искусства захватил его полностью.

— Так вот, дорогая, я отдал ей сразу много денег. Вероятно, я вел себя очень глупо, но сильно погорячился бросил к ее ногам все содержимое своих карманов, и она готова была делать, что угодно, просто подвешиваться на люстре, чтобы доставить мне удовольствие. Ты не можешь представить себе, Леся, на что способны эти девицы за деньги! Тебе такое даже не снилось!

Он мечтательно задумался и вроде бы случайно отпустил ее руки. Да, в нем безусловно погиб великий артист. Олеся стиснула зубы и посмотрела на него с ненавистью. Ну, давай, Карен, осталось совсем немного, еще чуть-чуть! Собери все свое актерское мастерство и умение! Он наслаждался ее злостью, он наконец-то был отомщен, доволен, почти спокоен.

— Она была само совершенство, настоящее диво! Но, понимаешь, какая смешная история, Леся, — Джангиров снова сделал длительную паузу. Тяни ее, тяни последнюю паузу, держи ее хорошенько, Карен! — Оказалось, что я не могу с ней заниматься любовью, потому что думаю только о тебе… — Муж посмотрел в стену и опять помолчал. — Она вернула мне все деньги. Эта шикарная потаскушка вдобавок оказалась вполне порядочной. Ты заколдовала меня, Леся!

Вот теперь он мельком взглянул на нее. На ее лице презрение мгновенно сменилось удивлением, а потом — полной растерянностью. Она тщетно пыталась отделить его выдумку от правды и не находила их границ.

— Я… — начала она и осеклась.

— Да, ты! — охотно подтвердил Карен. — Именно ты, хотя ты, честно говоря, по всем параметрам в подметки не годишься этой шлюхе. По молодости и неопытности я совершил когда-то трагическую ошибку, и ее уже, к несчастью, слишком поздно исправлять. Разве только попробовать? Мне просто застило глаза, а сейчас — даже больно представить! — вместо того, чтобы так мучиться с тобой, я мог бы иметь упоительную женщину, которая прекрасно обходится в своей жизни без всяких страданий и готова для меня на все. Ведь мне говорила об этом моя мамочка, она меня обо всем предупреждала!

— Ты настоящий негодяй! — внезапно вырвалось у Олеси. — И всегда им был!

Ты молодец, Карен! Какой прекрасный результат — тут же появилась нормальная человеческая реакция!

— Это святая правда, — невинно продолжал, покачав головой, Джангиров. — А на правду нельзя обижаться. Ты же знаешь, я никогда не вру. Но мне пора по делам, а в семь я заеду за тобой. Что ты наденешь?

— Ничего, — пробормотала Олеся.

Карен посмотрел на нее с неподдельным интересом.

— Идея выглядит безупречной! — с удовольствием одобрил муж. — И я убежден, что отец оценит ее по достоинству, но вот мать поймет вряд ли. А у вас с ней и так отношения не волшебные, поэтому поразмысли хорошенько на досуге! Но, в общем я не против! — Карен встал и прихватил что-то в передней. — До вечера, Леся! — крикнул он.

Она осталась сидеть неподвижно, глядя ему вслед.

Время совершило то, что оно должно было совершить и о чем хорошо знал Ашот Джангиров. Время сделало то, что обязано было сделать: показало реально существующую, четкую разницу между молодостью и зрелостью, радостью жизни и пресыщенностью ею. Да, Олеся не хотела потерять Карена, но сама упорно отдалялась от него день ото дня, почти не отдавая себе отчета в собственных противоречивых поступках и мыслях. Олеся была уверена: часы никогда не идут в обратную сторону. Ее возраст не виден, но он существует… При чем тут ее молодой муж? Он все равно скоро раскается в содеянном, даже если только что опять блефовал и просто блестяще разыграл им же самим придуманную сцену.

Она стремилась отмолить свои грехи. А как иначе это сделать, если не стать одним целым с дочкой и попытаться ее спасти? Как иначе, если не отказаться полностью от себя и от Карена, попросту забыть о нем — он все равно уже столько натворил! Это единственный выход, другого Олеся не знает.

Муж вернулся так быстро, что она даже вздрогнула, очнувшись от невеселых мыслей. Неужели уже прошло полдня?

— С утра все та же картина, — меланхолически уронил Карен, оглядывая комнату. — Со стола не убрано, а ты сидишь в кресле неодетая и нечесаная. Что ты можешь сказать в свое оправдание?

— Ты эгоист, Карен, — вдруг вырвалось у Олеси.

— Это единственная фраза, приготовленная тобой к моему возвращению, или будут какие-нибудь еще? — спокойно поинтересовался он и указал рукой на часы. — Если будут, я готов их внимательно выслушать, а если в запасе больше ничего нет, тогда быстренько собирайся. Нас ждут.

— Я никуда не поеду, — сухо отказалась Олеся. — Я не хочу.

— Мне надоели твои разговоры! — заявил муж таким тоном, что Олеся поневоле насторожилась. — Ты немедленно встаешь, одеваешься, и мы едем!

Хорошо его изучив и привыкнув к своеобразным методам воспитания и приемам обращения, Олеся сразу уловила в его интонации что-то опасное и решила дальше не спорить. К родителям так к родителям. Пусть делает что угодно! Ей наплевать.

— Я спускаюсь к машине! — отчеканил Карен. — Поторопись, дорогая!

Джангировы действительно очень их ждали. И Ашот, и Маргарита скучали и тосковали, не видя долго старшего сына. Кажется, этот мальчик появился на свет только для того, чтобы его все любили.

Левон и Полина давно были здесь, мирно и безмятежно воркуя возле Боба, страшно недовольного тем, что его оторвали от бабушки. С гордостью рассматривая Карена, Ашот пару раз исподтишка взглянул на Олесю. Все то же: ужасный взгляд, неуверенная походка, скованные движения… Даже Полина сейчас лучше матери. Карен, не дожидаясь приглашения, шлепнулся за накрытый стол и усадил жену рядом с собой.

— Прости, мама, но жутко хочется есть! — сообщил он, целуя руку у прослезившейся от столь редкой ласки Маргариты. — Если я когда-нибудь умру, то обязательно от голода: Олеся поставила своей единственной задачей меня уморить. Она почему-то уверена, что если не ест сама, то все могут точно так же. У меня все время сосет в желудке. Полина, дорогая, ты бы не согласилась на время переехать к нам? По моей просьбе Лев тебя ненадолго отпустит! С тобой я хоть немного приду в себя!

Молодые Джангировы дружно засмеялись. Олеся вспыхнула и неловко стукнула каблуком по ноге Карена. Он сделал вид, что ничего не замечает. Все расселись. Ашот пожалел невестку и попробовал сразу сменить тему.

— Карен, ты бы рассказал нам с мамой подробнее о новой работе. Мы ведь почти ничего не знаем.

— Да, — с готовностью присоединилась к нему Маргарита, — теперь мы так редко будем тебя видеть!

По ее щекам снова медленно поползли слезы.

— Мама, не продолжай! — досадливо поморщился сын. — Вот Олеся тоже чуть что — и в рев! Прямо веки чешутся! Но это еще цветочки, к ее слезам я уже привык. У нее теперь новый выверт: она больше не желает меня любить! Акции Карена Джангирова серьезно пошатнулись.

Нахальный самоуверенный мальчишка сегодня перешел все допустимые границы. Это был беспредел. Ашот крякнул.

— Карен… — укоризненно прошептала ошеломленная Маргарита.

Левон и Полина разом опустили глаза. Олеся хотела встать, но теперь уже Карен со всей силой придавил к полу ногой ее туфельку, не давая ни малейшей возможности двинуться.

— Но нет худа без добра, — развивал он свое яркое повествование, нимало не смутившись. — И долг платежом красен! Так говорит народ! А он, как известно, у нас жутко мудрый. Поэтому я вчера нашел себе на ночь девицу. Ух, что это была за девица! Сегодня я собираюсь сделать то же самое. Или завтра. Тебе, папа, придется подбросить мне денег. Нынче, оказывается, чересчур дорогие наслаждения! Я не знаю, как там обстоят дела у вас с мамой, но вообще-то скажи честно: неужели ты никогда не обращался к этим прелестным созданиям?

Шокированная Маргарита уронила на пол нож и в ужасе посмотрела на мужа. Ашот начал понемногу выходить из себя.

— Карен, ты слишком много себе позволяешь!

Что творится сегодня с мальчиком?

— Мы пойдем, — быстро сказал Левон и потащил за руку обескураженную Полину.

— Сядь на место! — рявкнул на него брат так, что Левон тотчас беспомощно опустился на стул. — Вот ты, например, — заговорщицки обратился Карен к Левону, — да, ты! Что бы ты стал делать, если бы увидел, что не нужен Полине? Что она, предположим, кого-то нашла у тебя за спиной?

Левон отчаянно, умоляюще взглянул на отца.

— Карен, — медленно сказал Ашот, — у тебя очень неподходящая тема для разговора!

— Неподходящая? Это чем же она неподходящая? — великолепно изумился Карен и нагло развалился на стуле. — И для кого? Для вас или для меня? Как раз мне она очень подходит. Мне страшно интересно знать, что бы ты, братец, стал делать, поняв, что твоя жена тебе изменяет? Попросту говоря, от безделья пустилась во все тяжкие вместо того, чтобы хоть раз в жизни приготовить приличный обед! Я напрасно не разрешил ей работать! Зато нынче выбор один: девичья фамилия и тапочки по почте! А кстати, почему вы ничего не едите? Так все вкусно! — и Карен с удовольствием положил себе в рот очередной кусок рыбы. Он один успевал и говорить, и есть, наполняя свою тарелку. Остальные не прикоснулись к еде. — Как бы ты поступил, папа, — неужели нельзя с тобой посоветоваться на эту тему? — если бы мама полюбила другого? Что бы ты сделал в подобном случае?

— Не за столом же, Карен, — вмешалась, в испуге глядя на мужа, Маргарита. — Почему именно сейчас?

— Потому что именно сейчас у меня это самый наболевший вопрос! Сейчас, а не потом, — ответил Карен с полным ртом. — Завтра я сам прекрасно его решу с помощью веселых созданий без всяких комплексов. Завтра будет завтра! Могу, в случае чего, всем составить протекцию: у меня уже есть там красотка, ну просто Голливуд, Деми Мур, Ким Бейсингер! Место стоянки — угол Нового Арбата и Садового кольца.

— Хватит! — повысил голос Ашот, по-настоящему закипая. — Замолчишь ты наконец или нет?

Карен и бровью не повел, только его ботинок еще сильнее прижал к полу туфельку Олеси. Похоже, к исходу вечера она останется без ноги.

— Но вы же так хотели меня видеть! — с детской непосредственностью продолжал старший сын. — Почему теперь вы сердитесь?

Казалось, он блаженствовал, наслаждаясь всеобщим замешательством и гневом отца.

— Не паясничай, Карен! — не выдержав, в бешенстве гаркнул Ашот и ударил ладонью по столу. — Ты заигрался!

И Ашот выразительно указал сыну глазами на Олесю. Она сидела не шевелясь, в мертвом оцепенении, обхватив себя за локти, и давно ничего не видела и не слышала, полностью отключившись. Она хотела лишь одного: чтобы ее оставили в покое. Все-все: и отец, и Карен, и дети. Она устала думать о них. Муж мельком глянул на нее и тотчас потерял все свое вдохновение: только безжалостный, страшный человек мог так долго издеваться над ней — сжавшейся, жалкой, потерянной…

"У нее совершенно больные глаза, — опомнившись, с тревогой подумал Карен. — Уж не простудилась ли она ночью в самом деле? И чем передо мной провинились родители и Левон? Полина недавно из клиники… И если она вместе с Олесей опять сляжет…"

Карен перевел молящий, полный раскаяния взгляд на отца. Что мне теперь делать, папа? Выручай, если можешь! Я кругом виноват… Но мне очень плохо сейчас! И Ашот тут же пришел сыну на помощь.

— Левон, поухаживай, в конце концов, за дамами: у Полины и Олеси пустые тарелки. Рыжая, а почему я не вижу Боба? Он ведь еще не спит? Давай его сюда, пусть попрыгает вместе с нами!

Рита расцвела и побежала за мальчиком. Полина осторожно отрезала себе кусочек мяса, Левон с аппетитом принялся за салат. Переглянувшись с мужем и безошибочно прочитав его взгляд, вернувшаяся Маргарита посадила Боба на колени Олеси. И обед пошел дальше в своем обычном мирном русле.

В машине они молчали. Почти у самого дома Карен быстро подтянул Олесю локтем к себе.

— Прости меня, — глухо сказал он. — Меня сегодня здорово занесло, но я дошел до предела… Никогда не думал, что на свете бывает такое страшное, безумное отчаяние, когда ты способен на любые глупости и на самые чудовищные поступки. Даже на преступления. У меня больше нет сил. — Он вел машину одной рукой и смотрел прямо перед собой. — Запомни, пожалуйста, одно: я ни за что, ни при каких обстоятельствах тебя не отпущу! Только в случае своей смерти! Я люблю тебя, Леся…

Она слегка вздрагивала от ночной сырости. Карен закрыл в машине окно.

Левон часто вспоминал детство, словно еще жил в нем, постоянно перебирая в памяти подробности знакомства с Полиной и их последующей крепкой дружбы. Он провел рядом с девочкой несколько лет, и то, что случилось потом, было просто закономерным продолжением детских отношений. Иначе просто не могло быть. Так думал Левон. Что думала по этому поводу Полина, его не интересовало. Он вообще не любил и не умел вдаваться в психологические детали и искать смысл и истину. Зачем обременять себя лишними размышлениями, когда и так все очень хорошо: вот она, Полина, совсем рядом, достаточно только протянуть руку. Левон даже не подозревал, насколько далеко была она от него. Ни в чем не похожий на брата, младший Джангиров предпочитал подчиняться своей юной жене всегда и во всем. Ему нравилось все, что она делала. Наверное, это и называется счастье. Но почему оно оказалось таким недолговечным?

Впрочем, вполне объективная причина существовала: Полина была больна. И никто никогда не сможет обвинить Левона в слабости и предательстве: кто выдержал бы на его месте? Брат в данном случае ему не пример, у Левона все складывалось совсем по-другому. Кроме того, он так и не научился подражать Карену: это было слишком трудно для него. Да и можно ли вообще подражать силе? Конечно, если постараться… Левон не хотел ни стараться, ни чему-нибудь учиться у старшего брата. Зачем ему это? Бороться с собой и за себя Левон не умел. Его инертность и пассивность часто злили Карена.

— Послушай, дорогой, — сказал он брату однажды вечером, — ты плывешь по течению. Ну, семья, ну, работа — а какая семья, какая работа, тебя не очень интересует.

Левон вздохнул. Одному лишь Карену разрешалось вмешиваться в дела младшего Джангирова, хотя старший брат в последнее время откровенно злоупотреблял своими полномочиями. Закономерность была самая простая: чем меньше улыбалась матери Полина и чем больше горевала от этого Олеся, тем крепче затягивал Карен в своих сильных руках те прочные вожжи, с помощью которых управлял братом и, следовательно, собственной жизнью. Отчетливо понимали истину только два человека: Ашот и Карен, молчаливо согласившись между собой хранить тайну хрупкого существования семьи Джангировых. Ашот отдал бы все, чтобы был счастлив его старший сын. За свое счастье все отдал бы и Карен. Непрочный мир в их семье был оплачен чересчур высокой ценой. И Левон не подозревал, что ставкой в игре стала его собственная, не слишком закаленная душа.

— Ты хочешь от меня невозможного, — виновато улыбнулся он. — Меня устраивает, как я живу.

— А меня нет! — отрезал Карен.

Олеся опять вчера просидела весь вечер в тупой неподвижности.

— Мне кажется, ты мало думаешь о Полине. Прости, что я снова вмешиваюсь, но я слишком давно привык самостоятельно решать все дела, касающиеся тебя и ее. Теперь, когда она больна, тебе, конечно, стало значительно сложнее. Но согласись: ты переложил все заботы о ней на отца, на Витковского, на Олесю, на меня, в конце концов. А что делаешь ты? По-моему, ничего! Ты только искренне радуешься, получая ее обратно из клиники — вот и все! Не маловато ли?

Брат опустил голову. Без сомнения, Карен обрисовал положение вещей точно и обстоятельно. Левон на самом деле предпочел устраниться: его страшили и утомляли любые хлопоты, особенно связанные с болезнью Поли. Лучше всего закрыть глаза и ни о чем не думать.

— Это страусиная политика, — невесело резюмировал Карен. — Я давно понял, что тебе так легче и проще, но почему ты не хочешь вспомнить о несчастье Олеси, о возрасте Витковского и наших родителей? Почему ты боишься что-то делать, как-то поступать, действовать? Нельзя прожить всю жизнь за чужой спиной! За моей, например, или отца! Когда ты будешь, наконец, взрослым?

Левон взглянул на брата смущенно: ответ на вопрос Карена хорошо известен всем Джангировым. Карен задумчиво покачал ногой. Да, он очень виноват перед младшим братом, но вдобавок он еще жестоко ошибся в расчетах: Левон оказался неспособным к саморазвитию, ставку на него было делать опасно.

— Лев, — почти умоляюще сказал Карен, отчаянно уповая на свою последнюю попытку и прекрасно понимая, что добиться здесь больше ничего нельзя, — чтобы совершить невозможное, достаточно просто очень любить женщину. Если ты любишь Полину, ты можешь все! Только осознай свои силы!

Но брат не хотел ничего осознавать. Он хотел, чтобы все оставили его в покое: и брат, и отец, и Полина. Ему тяжело, невыносимо трудно ее любить, он не умеет этого делать. И не желает этому учиться.

Карен и ласково провел рукой по голове брата.

— Разве тебе совсем не нужна Полина?

И вдруг Левон понял, что Карен сказал страшную правду: ему действительно не нужна Полина. И Боб тоже. Ему нужна спокойная, тихая, безмятежная жизнь, в которой нет места ни больным женщинам, ни маленьким детям. Он боится любых страданий, они ему не по плечу. Он маленький, слабый, беспомощный, но он хочет таким быть! И не мешайте ему!

— В мать пошел, в мать… Не жесткий, легонький, — говорила о Левоне когда-то Дуся.

Карен тихо вздохнул. Он давно знал все, что может сказать младший брат. В сущности, и спрашивал он просто так, ради последней возможности: а вдруг? Но Левон не собирался быть мужчиной, он хотел остаться младшим сыном и младшим братом навсегда. Какими разными, абсолютно не похожими друг на друга, родились у Джангирова сыновья! И что можно было с ними обоими поделать?

— Ты ждешь от меня слишком многого, Карен, — пробормотал Левон.

Старший брат усмехнулся. Поистине так! Ну что ж, пусть будет так, как будет… Но Карен привык играть до самого конца. Чтобы попробовать сохранить семью для Полины. Неважную, но все-таки семью. И в конце недели Карен улетел в Москву к родителям. Ашот безумно обрадовался старшему сыну.

— Ничего не случилось? — спросил он на всякий случай, любуясь своим красивым, взрослым, спокойным мальчиком.

— Конечно, нет, — отозвался Карен. — Просто решил навестить вас, теперь это получается редко.

Маргарита суетилась, вне себя от счастья, забыв даже спросить о своем драгоценном внуке.

— Мама, сядь! — попросил Карен. — Я пробуду у вас целую неделю, так что ты вполне успеешь насладиться заботами обо мне.

От неожиданности его сообщения Маргарита споткнулась на ровном месте и торопливо села в кресло.

— Я приехал поговорить с отцом! Но это несрочно. И не страшно. И вообще, такого уж большого значения не имеет. Тем не менее… А пока, пожалуйста, не спрашивайте меня ни о чем, потому что я собираюсь есть. Ты же знаешь, мама, Олеся не меняется, и дома я постоянно таскаю что-то из пакета. Уже давно притерпелся, но иногда хочется приятного разнообразия.

Маргарита переглянулась с мужем, но, упрямо не желая понимать его предупреждающий взгляд, поторопилась вмешаться.

— Ведь мы с отцом… — начала она, но была тут же резко остановлена на полуслове сыном.

— Мама, я прошу не только без вопросов, но и без советов! Тем более, что они чересчур запоздали.

Ашот засмеялся.

— Ты просто в них никогда не нуждался! С самого детства.

Карен взглянул на отца. Его темный взгляд смягчился.

— Ну да, это правда! Такой уж я у вас уродился! Сейчас я съем все, что есть в доме, и лягу спать. Ты завтра свободен? Мне нужно отнять у тебя какое-то время.

— С трех я в полном твоем распоряжении, — отозвался Ашот, не отрывая от сына влюбленных глаз. — Рыжая, почему ты так распустила прислугу? Посмотри, на столе до сих пор ничего нет, а ты сидишь и любуешься ребенком, который хочет есть!

Маргарита встрепенулась и заторопилась на кухню. Карен вдруг встал, подошел к отцу и прижался носом к его щеке.

— Я очень скучаю по тебе, отец…

Поздно и тяжело достались Джангирову нежность и признательность его бесконечно любимого мальчика. Но он все-таки их завоевал: Джангиров-старший был из породы победителей.

— Я боюсь, что Левон разойдется с Полиной, — без обиняков сказал отцу на следующий день после обеда Карен. — А Олеся не перенесет этого развода. Она и так без конца мучается своей надуманной виной за их брак и несложившуюся жизнь. И я не знаю, как мне быть.

Ашот довольно неплохо представлял, о чем пойдет разговор. Он постарался, чтобы сын не услышал его вздоха: выражать сожаление по поводу семейной жизни своего любимца и бессмысленно, и слишком поздно.

— Мне кажется, ты торопишься делать выводы. Совсем неясно, как отнесется Олеся к разводу Полины. А вдруг воспримет, как само собой разумеющееся?

— Такой вариант возможен, — кивнул Карен. — Но маловероятен. Опасаюсь, что она опять сляжет или, что еще хуже, ударится в очередной запой. Она отлично держалась столько лет! Я говорил с Левоном не один раз, толку никакого. Он живет с Полиной просто по инерции, хотя женился по любви. Ради Олеси мне нужно на любых условиях сохранить этот брак. Ты же понимаешь меня!

Ашот все прекрасно понимал. И понимал, что Карена привела к нему настоятельная необходимость в помощи.

— Чем я могу тебе помочь?

— Если честно, то я хотел бы просить тебя поговорить с Левоном. В последний раз, дальнейшие попытки ни к чему не приведут. Больше я ничего не могу сделать.

— Я попробую, — спокойно согласился Ашот. — Он как раз на днях звонил и сказал матери, что собирается прилететь. По-моему, на следующей неделе. Но мне кажется, что ты предъявляешь брату завышенные требования.

— Он говорит то же самое, — усмехнулся Карен. — И вы оба абсолютно правы. Но я никак не могу заставить себя остановиться. Я должен проиграть существующие варианты до конца, целиком исчерпать свои возможности и только потом смогу честно сказать себе, что сделал все от меня зависящее.

В этом они были совершенно одинаковы: отец и сын. Но мальчику приходилось в жизни несравнимо сложнее. И как, в сущности, мало может помочь ему Ашот! Хотелось немедленно, своими руками, раз и навсегда наладить довольно нескладную, постоянно грозящую катастрофами жизнь Карена, добиться ее ровного, безмятежного течения. Ашот мечтал об этом всегда, но изменить что-либо не мог: мальчик выбрал свой собственный тяжкий путь и шел по нему уверенно и без оглядки. Он был убежден, что именно на этой дороге находится его счастье. Джангиров-старший вздохнул. Карен поморщился.

— Это лишнее! Не надо меня жалеть и надо мной охать! Охай над Левоном! Он ни черта не умеет и не хочет!

Проблемы Левона не слишком волновали отца. Пусть младший сын живет как получится.

— Я поговорю с ним, Карен. И, кстати, мать очень просит отдать ей Боба. Если Олеся не возражает, это самый лучший для вас вариант.

— Ну, Боб меня как раз не касается, хотя, вероятно, он мой племянник, — заявил Карен. — Олеся тревожится лишь о Полине, а той, мне кажется, все равно. Я выясню и привезу вам мальчика. Лев будет только рад.

Ашот задумчиво кивнул. Ему предстоял нелегкий разговор с Левоном.

Конечно, ради Карена отец был готов на все, но, тем не менее, мучился, не представляя себе, как и о чем говорить с Левоном. Ашот плохо понимал его, однако задача была четко и лаконично сформулирована старшим сыном, и теперь предстояло попробовать с ней справиться. Непосильная даже для Ашота Джангирова задача.

Левон прилетел через пять дней и сразу бросился к матери. Они долго ворковали о чем-то, уединившись, и Ашот после их беседы выяснил у жены очень многое.

— Левушка хочет переехать к нам, — ликующе сообщила Маргарита. — Я думаю, это хорошо, все равно толку от их семейной жизни никакого.

— А Полина в курсе?

— Нет, пока только я, — с гордостью ответила Маргарита. — Мальчик все-таки сильно ко мне привязан!

Ашот хмыкнул. К кому-то ведь он должен быть привязан! Для этой роли Маргарита вполне подходила.

— Мне нужно поговорить с ним. Не мешай нам, пожалуйста, рыжая, хотя бы полчаса.

— А о чем? — насторожилась Рита. — Почему ты мне ничего не рассказываешь? Я даже не знаю, зачем приезжал Карен.

— Соскучился. И я не вижу ничего хорошего в том, что Левон не может жить самостоятельно. Это страшно и неприятно. Ты не находишь, рыжая?

— Не нахожу! — заявила Маргарита. — А ты не поговоришь с ним заодно о Бобе? — она взглянула на мужа просительно. — Мне бы так хотелось, чтобы малыш жил у нас…

— Карен согласен, — отозвался Ашот. — Уговорить Левона — дело одной минуты. Вопрос в Полине и Олесе.

— Но Полина тоже согласна! — радостно воскликнула Маргарита. — Я звонила туда недавно и разговаривала с ней. Она ничего не имеет против. Вот Олеся… — Рита задумалась. — А ты не можешь поговорить с ней, Ашот?

— Да что же это такое? — не выдержал Джангиров. — Обо всем должен говорить только я! В конце концов, надоело!

Маргарита смотрела спокойно и доверчиво. Она хорошо понимала, что вспышка сейчас погаснет и Ашот сделает так, как захотят дети и жена.

— Ну ладно! — махнул рукой Джангиров. — Пришли мне Левона, когда он вернется. У одной — Полина, у другой — Боб! А мы с Кареном никому не нужны!

— Что ты, Ашот, — начала Рита, но тут же засмеялась и вышла.

Муж просто стареет и становится ворчлив. А если в дом вернутся Левон и Боб, жизнь Маргариты снова будет безоблачной. Олеся должна согласиться, Ашот умеет уговорить кого угодно. Тем более ради Маргариты. Она до сих пор наивно и свято верила в свою безграничную власть над Джангировым.

Левон с готовностью сел напротив отца, глянул открыто и бесхитростно, напомнив Ашоту жену. Как невыносимо трудно начинать разговор с младшим сыном! Он до сих пор еще ребенок, не оторвавшийся от материнской юбки.

— Левон, — осторожно произнес отец, — наверное, ты догадываешься, о чем пойдет речь. Я беспокоюсь о тебе и о твоих отношениях с Полиной. Мама сказала, что ты хочешь переехать к нам. Значит, вы расходитесь?

Сын смутился.

— Я еще не решил до конца… Просто жить там стало невозможно. Полина почти все время в больнице, у Карена своя семья, и он вечно занят. Я совсем один…

— А почему ты ничем не занят? Дело отвлекает от мыслей о своем одиночестве, и тебе, по-моему, давно пора заняться чем-нибудь серьезным, а не болтаться мальчиком на побегушках то в одной компании, то в другой. Ты и здесь будешь продолжать то же самое. Почему ты бросил учиться? Ведь я всегда готов тебе помочь, и сейчас, и в дальнейшем.

Левон потупился. Отвечать ему было нечего, да он и не хотел отвечать.

— У тебя ребенок, — продолжал Ашот. — И больная жена. Никто не может предугадать, какие испытания ждут нас в жизни, а несчастья всегда обрушиваются неожиданно. Мы пробуем вылечить Полину, это, кстати, возможно, но почему ничего не делаешь ты?

Сын безразлично пожал плечами. Если все всегда делают они, то что же ему остается?

— Что ты пожимаешь плечами? — начал терять равновесие Ашот. — Ты отдаешь себе отчет в том, что может произойти с Полиной после развода? Разве ты не знаешь историю ее бабушки? В конце концов, кто тебя заставлял жениться?

Левон по-прежнему молчал. Ашот безнадежно взглянул на сына и стиснул зубы. Какой бесполезный, пустой разговор! Карен отлично знал о его тщетности, но тем не менее в отчаянии толкнул на это отца.

— Тебе не жалко Полину? А как ты будешь жить, если на тебя падет страшная вина за ее гибель?

— Для чего ты мне все это говоришь, папа? — Левон посмотрел на отца недобрыми и о многом догадывающимися глазами. — Я устал и больше не могу никого жалеть и ни о ком думать. И потом… — он замолк на мгновение, — потом, мне кажется, что Поле будет лучше без меня. Как это ни странно. Она относится ко мне довольно равнодушно, так что история ее бабушки — совсем не история Полины.

Ашот окончательно сдался. Он не в силах помочь Карену!

— Мама просила отдать ей Боба, — ровным голосом продолжал Левон. — Мы согласны: и я, и Полина. Больше я не знаю о чем говорить, папа…

Не знал этого и Ашот.

— Ну что ж, — невесело сказал он, — мама будет просто счастлива… Правда, мне бы очень хотелось, чтобы были счастливы и вы, но, к сожалению, здесь у меня ничего не получается.

Левон отвел глаза. Он чувствовал, что виноват и не оправдал надежд отца, которые, впрочем, не были слишком серьезными. Не надо возлагать никаких надежд на сыновей. Ашот Джангиров когда-то не учел этого.

Полина потеряла последние призрачные связи с миром. Зачем, в конце концов, он ей нужен? Она была не в состоянии анализировать свое настроение, но все же начинала понимать, что ей хорошо только в клинике, где никто не тревожит, не надоедает и ничего от нее не хочет. Точно так же, как Левон, она мечтала лишь о спокойствии. В сущности, они очень подходили друг другу, но жить вместе не могли, стремительно бросившись в разные стороны в поисках покоя и тишины.

Мать осторожно спросила у Полины, можно ли отдать Боба Маргарите. Полина рассеянно кивнула. Да, конечно, ей трудно справляться с ребенком, он до сих пор плохо спит по ночам, а у Ашота Джангирова есть возможность держать няню. И вообще, Джангировы ее больше не интересуют. Она собирается жить без них и пойти работать. Олеся ахнула про себя. Ну, какая может быть работа? Карен легко переубедил ее.

— Полина молодец! — воскликнул он вечером, выслушав горькое повествование Олеси и вскрывая очередной пакет с чипсами. — Ты плохо осмысливаешь ситуацию. Работа сейчас для нее — как раз то, что нужно. Действия и движения выводят из депрессии. Так что все идет замечательно, — он мельком взглянул на Олесю. — Почему ты такая кислая и безрадостная? Очевидно, у тебя опять болит голова?

— Ничего у меня не болит, — отказалась Олеся. — Я прекрасно себя чувствую!

Сегодня лучше обмануть, чем признаться в плохом самочувствии. Ей безумно надоела тягостная страшная правда. От неожиданного, искреннего на сей раз изумления Карен поперхнулся.

— Быстренько, Леся, постучи меня по спине! Иначе этот чипсик станет последним в моей жизни! Что случилось сегодня с тобой? Мне просто подменили жену!

Олеся улыбнулась.

— А ты недоволен? Вернуть тебе прежнюю?

— Ни в коем случае! — закричал Карен и бросил пакет на стол, — Никогда в жизни! Может быть, ты научишься снова улыбаться! Во всяком случае, появились основания надеяться! Какое сегодня у нас число? Оно должно быть занесено в Красную книгу! По крайней мере, мы сейчас нарисуем его на стене! Дай мне красный фломастер! — Муж легко опустился перед ней на корточки, по привычке плотно прижав колено к ее коленке. — Я просто не понимаю, что происходит. У тебя ничего не болит, и ты даже пробуешь засмеяться! Разве такое возможно? И я ведь должен знать причину, чтобы в следующий раз не мучиться и сразу пустить в ход испробованный метод для твоего перевоплощения. Быстро рассказывай, как тебе удалось то, что мне так долго не удавалось!

— Карен, успокойся! — попыталась остановить поток его красноречия Олеся. — Давай лучше я тебя накормлю.

Джангиров надолго затих.

— Накормишь? — наконец переспросил он в полном замешательстве. — Ты сказала: накормишь? Но это попросту невозможно, Леся! Ты же сроду не делала этого! Даже подозрительно! Нет, я серьезно ничего не понимаю… Все-таки что случилось с тобой? А может быть…

И он сделал выразительную паузу, уставившись на Олесю неподвижными глазами.

— У тебя всегда только одно на уме! — вздохнула Олеся. — Ты будешь есть или как?

— Или как! — ответил Карен, выпрямляясь. — Или как — и ничего больше! Идея выглядит безупречной. Ты сама отрезала все пути к отступлению, и я думаю, сделала это вполне сознательно! Но почему, Леся, я в самом деле хочу знать, что произошло!

Олеся была не в состоянии ничего объяснить: все сложилось само собой, а она всегда полностью зависела от своего настроения. Муж внимательно взглянул на нее и догадался: она просто бесконечно измаялась от собственного состояния, от долгой, непрекращающейся усталости. Измученная нервная система сама попыталась освободиться от тяжкого, невыносимого груза вины и стремительно сбросила его. Олеся больше не могла жить так, как жила раньше. Ну что ж, это очень много. Карен засмеялся.

— У нас с тобой все хорошо! У нас все всегда в полном порядке! К черту твоих врачей и таблетки! Я давно говорил, что они бесполезны! Ужинать я буду потом!

И он легко поднял ее на руки.

Полина тоже почувствовала себя лучше и даже начала работать в косметическом салоне, хотя Левон окончательно сдался и сбежал из Филадельфии под родительское крылышко. После его отъезда Олеся почувствовала огромное облегчение: она освободилась от бесконечного сознания своего прегрешения. Появился, по крайней мере, какой-то проблеск надежды, что жизнь Левона еще наладится. За один собственный грех она все-таки расплатилась. Но остальные будут при ней, видимо, неизменно. Искупать их придется всю оставшуюся жизнь, но об этом бремени должна знать одна только Олеся. Но она, конечно, как обычно заблуждалась. От Карена нельзя было ничего скрыть.

— Не придумывай больше того, чем есть на самом деле, — вскользь посоветовал он ей. — Лучше от твоих фантазий никому не станет.

Боба увезли в Москву Джангировы, и Олеся согласилась, в глубине души признавая, что мальчику у них будет гораздо лучше. Еще одно расставание в ее жизни, с которым нужно смириться. Весной дочь, по обыкновению внезапно, собралась в Москву, объявив, что лето хочет провести именно там. Карен позвонил отцу.

— Полина уезжает на лето в Россию. Мы не поймем, где она планирует жить: у вас или у Глеба. Пожалуйста, проследи за ней.

— Обязательно, — отозвался Ашот. — А куда собираетесь вы с Олесей?

— Не знаю, — помолчав, ответил Карен. — Пока не придумал. Ты хочешь что-нибудь посоветовать?

Ашот помедлил мгновение.

— Я вспомнил вашу поездку в Италию. Вы сейчас вдвоем. Почему бы тебе опять…

Карен хмыкнул.

— Спасибо, отец. Это неплохое предложение. Я подумаю.

Олеся внезапно проснулась ночью от того, что ее строго и требовательно окликнули по имени. Темные, непонятно откуда взявшиеся тени скользили по стене, то исчезая, то появляясь вновь. Олеся ужаснулась и стремительно села.

— Что с тобой? — без всякого удивления спросил Карен и положил руки ей на плечи. — Приснился Мефистофель и сделал непристойное предложение?

— Я испугалась…

— Это не новость. И самое плохое, что твои страхи надуманы.

Олеся молчала. Разве расскажешь, как она мучительно боится его потерять и сходит с ума, много лет назад нарисовав в уме четкую картину своего обязательного одиночества! Разве расскажешь, что она уже сознательно отказалась от мужа, предав и его, и себя, и всю их совместную предыдущую и последующую жизнь! И сама обрекла себя на тяжелое состояние непрерывной, непрекращающейся усталости. Карен закинул руки за голову и вздохнул.

— Ты думаешь, я ни о чем не догадываюсь? Эта удивительная мысль засела в твоей голове очень давно, и ты ее чересчур полюбила и начала лелеять. Идея выглядела безупречной. Но воображаемые сценарии в жизни, как правило, не сбываются. Ты никогда не верила мне до конца, я давно это знаю. Но почему? — Ответа от нее Карен и не ждал. Вопрос был задан, скорее, самому себе. — Не доверяла, — флегматично продолжал он. — Всегда хранила про запас нехорошее подозрение на мой счет. Я не мог его преодолеть, как ни пытался. Я воспринимал твое отношение к себе как оскорбление. Ты никогда не задумывалась об этом? Прошло не так уж мало лет, и, по-моему, ты должна была бы пересмотреть свои прежние фантазии и относиться ко мне иначе. Но не пересмотрела. Почему, Леся?

— Мне кажется… — начала она, но Карен ее тотчас прервал.

— Тебе постоянно что-нибудь кажется. И как раз то, чего в действительности никогда не было. Зато ты не видела очевидных вещей. Я тебя избаловал и постепенно превратил в малого ребенка. Наверное, мне просто был нужен настоящий, но ты не захотела мне его рожать. Как я просил тебя об этом!

— Ты вновь взялся меня поучать? — начала заводиться Олеся. — Я всю жизнь только и слышу от тебя: "Ты не умеешь того!", "Ты не можешь этого!" В конце концов, что-нибудь я все-таки умею!

— Да, — муж засмеялся. — Когда захочешь. Ты всегда делаешь только то, что хочешь, и ничего больше!

— Но ведь и ты делаешь то же самое! Посмотри на себя! Твои желания для тебя — единственный закон! Попробуй не согласиться!

— Да я не буду и пробовать. Но, видишь ли, я их воспринимаю как должное, а ты — с опаской, с подозрением. Я никогда не жалел о том, что сделал. Конечно, я не подарок, и тебе очень часто бывает трудно со мной. Но если уж ты когда-то отдала все в мои руки, то, пожалуйста, предоставь мне решать нашу судьбу до конца. Без оглядки и сомнений. Я терпеть не могу, когда во мне постоянно сомневаются. Особенно, когда это делаешь ты.

Тени по стене скользили бесконечной серой вереницей.

— Ты сама себя измучила постоянными домыслами и легендами на тему: "Ах, что будет со мной завтра?" А ничего не будет. Завтра будет завтра! И сегодня ты ничего о нем все равно не узнаешь. К чему твои непрерывные ужасные картинки? Зачем непрерывно фиксировать чувство или положение? И вообще, мы скоро с тобой уедем.

Олеся вздрогнула.

— Опять?! Куда?! Твоя непредсказуемость убивает!

— Куда, куда… — проворчал Карен. — Это мое дело — куда! То непредсказуемость тебя убивает, то твой или мой возраст, то переезд… В общем, в своей жизни, Леся, ты сама себе постоянно не нравишься, так было и так будет. Тут ни при чем ни я, ни Полина, ни жизненные обстоятельства. Я всегда был намного старше тебя, и я прошу тебя лишь об одном: слушайся меня! Если бы ты последовала моему совету, глядишь, ничего страшного бы не произошло! Но ты не желала. В твоей голове — извини, конечно, — полный сумбур, который даже я не в состоянии привести в порядок. — Он взял ее за плечи и насильно уложил рядом. — Сейчас ты будешь спать. Разобраться с тобой до конца все равно невозможно. А почему ты снова не смыла на ночь косметику? Краска и вино всегда оставляют о себе память. Сто раз тебе повторять… Сильно тоскуешь по морщинам? И меня всего перепачкаешь. Фу, какая гадость!

Он брезгливо поморщился, положил ее голову себе на грудь и моментально отключился, задышав во сне ровно и спокойно. Кто мог не признать справедливость его слов? Олеся лежала тихо и смотрела на странные комбинации пятен на стене. Они то увеличивались, то уменьшались, надвигаясь на нее и превращаясь в диких фантастических животных с детских рисунков Полины. Только у нее они были в красках. И там еще мчались лошадки… Неугомонные, дерзкие, ловящие ноздрями ветер… Тени наплывали и становились добрыми, смирными.

Огромная черная тень бережно окутала ее.

Самолет шел над океаном, то и дело ложась на крыло. Олеся привалились к плечу Карена и закрыла глаза. Ашот давно, раньше сына, понял, что она устала и поправить ее настроение невозможно. Но на свете не существовало ничего невозможного для старшего сына Джангирова. Карен осторожно ткнулся носом в волосы Олеси.

— У тебя ужасные духи, — доверительно сообщил он. — Сколько раз я тебе говорил… — и засмеялся от счастья.

Да, конечно, отец прав — Олеся устала. Но пусть он думает, что хочет: Карен ни за что не отдаст ее этой усталости и вообще ничему и никому. Он вырвет ее своей силой откуда угодно. Приемы и методы давно отработаны и хорошо известны. И хотя Олеся тоже с ними знакома, она не может предугадать всей изворотливости и хитрости Карена Джангирова. Главное: не отпустить ее от себя. Никогда. Ни за что. Ни при каких обстоятельствах. Только в случае его смерти… Устала, говорит отец. Пустяки! Это легко исправить. Главное — она с ним. Рядом. И какое значение имеет все остальное?..