Чудовище в плену красавицы

Глава 5

Наказание — вот чем был их поцелуй. Он не был ласковым и осторожным. Он не приносил удовольствия. Он имел привкус гнева. Или даже ненависти.

Белль была слишком ошарашена, чтобы дать отпор. Она застыла в мощных объятиях принца.

Заставив ее губы открыться, он погрузил язык в ее рот.

Где же приступ адреналина, который в стрессовых ситуациях выбрасывается в кровь? Когда человек может поднять машину и всякое такое? Должно же ее что-то спасти! Как ей оттолкнуть принца?

Но адреналин не появился. Появилось нечто иное. Предательский жар, странное, томительное ощущение, которое возникло в животе и распространилось по всему телу. Ей захотелось раствориться в его объятиях.

Подобное непонятное ощущение Белль уже испытывала раньше. Только сначала она приняла его за страх. То, что происходило сейчас, было похоже на вспышку. Когда их губы встретились, вспышка стала просто ослепительной.

Может, из-за ран улыбаться Адаму было трудно, но целовался он отменно.

Белль и не подозревала, что поцелуй может быть таким грубым и изматывающим. В нем не было сладости. Когда она целовалась с Тони, они как будто сближались.

Сейчас все было иначе. Это жесткое, яростное действие пробивало брешь в ее обороне, а сердце грозило выскочить из груди. Она не могла ни думать, ни дышать. Ноги отказывались ее держать, и, чтобы не упасть, она схватилась за его рубашку.

Адам намотал волосы Белль на руку и зарычал, углубляя поцелуй. И его рычание вдруг рассеяло окружавший ее туман.

Что происходило? Она позволила этому чудовищу себя поцеловать? Он держал ее отца в плену, и теперь она тоже под арестом. Заботливый Тони, который ждет ее возвращения, пришел бы в ужас от ее поведения.

Белль предала его и себя. Позволила безумному плотскому желанию увлечь себя.

Пытаясь оттолкнуть Адама, она уперлась ему в грудь и плечи, но он не сдвинулся с места. Поэтому она укусила его за губу.

Взревев, он отстранился, бешено сверкнув глазами.

— Ты об этом пожалеешь!

— Я жалею только о том, что ответила на твой поцелуй!

— Тем не менее ты трепетала в моих объятиях, — ухмыльнулся он.

Она разозлилась еще больше, потому что он сказал правду. Ее охватило вожделение, и вряд ли она когда-нибудь сможет его утолить.

— Именно так ведет себя жертва перед хищником! — выпалила Белль. — Она дрожит! Потому что знает, что ее съедят!

Адам рассмеялся, и от его жуткого смеха у нее внутри все перевернулось.

— Ну конечно! Еще пара минут, и я бы тебя проглотил.

— Негодяй! — воскликнула она. — Неудивительно, что ты до сих пор один! Неудивительно, что ты прячешься! Изуродованная внешность — наименьшая из твоих проблем. Не лицо делает тебя чудовищем.

Белль резко развернулась и, ослепленная гневом, помчалась по коридору. Она бежала, не оглядываясь, по лабиринтам залов и оказалась в совершенно незнакомом месте.

Остановившись, она с радостью заметила, что Адам ее не преследует, и приложила руку к груди, переводя дыхание. Оглядевшись, она поразилась окружавшему ее мраку. Здесь витала странная атмосфера заброшенности.

Белль осторожно шагнула вперед и увидела картины на стенах, еле различимые под слоем пыли.

Она как будто попала в другое здание. Никаких следов присутствия персонала, сюда явно никто не заходил много лет. Медленно открыв дверь, Белль заглянула внутрь и обнаружила там перевернутую мебель. Стол лежал на боку, диван был перевернут.

Она закрыла дверь и продолжила идти по коридору.

Из-под второй двери струилась полоска света. Девушка поневоле задержала дыхание, ее руки и ноги все еще дрожали от поцелуя, от бега…

Она оглянулась и дернула ручку — та поддалась. Белль снова оглянулась и заскочила в комнату.

Источником света оказались два настенных канделябра над камином, наполнявшие комнату тусклым сиянием. Плотно задернутые шторы были покрыты пылью — значит, их не отдергивали целую вечность.

Полупустые книжные полки, перекошенное кресло со сломанной ножкой… Посредине стены красовалось темное пятно, как будто туда запустили бокалом с какой-то жидкостью. Подойдя ближе, Белль заметила осколки, подтверждающие ее теорию. Интересно, сколько они там лежат? По виду — давно, но их никто не убрал.

Она шла все дальше, и сердце у нее стучало как сумасшедшее. Что-то хрустнуло под ногой. Ваза. Точнее, ее остатки. Среди осколков валялись сморщенные и почерневшие розы.

Наклонившись, она подобрала высохший лепесток и провела по его краям пальцем.

На столе, с которого, очевидно, рухнула ваза, фотографией вниз лежала рамка.

Увиденное ее ошеломило.

С фотографии улыбалась красивая светловолосая женщина. Рядом с ней стоял мужчина, сияющий от счастья. Его широкая ладонь покоилась у нее на животе.

Белль уставилась на мужчину со снимка, очарованная по-настоящему мужской красотой. Но взгляд приковывали его глаза. Темные, пронзительные, слишком хорошо знакомые.

Это был Адам. До аварии.

В поисках подсказки она внимательно осмотрела фотографию. На его левой руке, которая лежала на животе женщины, было обручальное кольцо. Его жена. Она носила под сердцем ребенка.

И теперь у него не было ни жены, ни ребенка…

Белль охнула, прижав ладонь к губам, и выронила рамку, которая с треском приземлилась на поверхность стола. Чтобы убедиться, что фотография не пострадала, Белль снова вцепилась в рамку.

— Ты что здесь делаешь?

Безмолвие комнаты нарушил мрачный голос, и она обернулась, зажав рамку в руках.

Адам стоял в дверях с перекошенным от гнева лицом.

— Это… Это твои покои, да? — пролепетала она.

На первый взгляд необитаемые помещения хранили свидетельства стихийной ярости. Значит, вот где он жил. И заходить сюда запрещалось не только ей. Похоже, ни один слуга не бывал здесь… После аварии.

— Да, это мои покои, — процедил он. — И я тебя предупреждал, что сюда нельзя заходить.

— Я и не собиралась…

— Конечно, ты просто взяла и без спроса проникла в уединенную часть дворца и решила ее исследовать. А ты не думала, — сказал он, подкрадываясь к ней, как хищник, — что неосвещенные комнаты с закрытыми дверьми могут быть частной собственностью?

— Я не хотела…

— Фотография! — рявкнул он. — Дай сюда! Если ты ее повредила…

Белль снова посмотрела на двоих улыбающихся людей. Адама изменили не шрамы, а тоска. Как будто радость покинула его, исчезла навсегда.

— Все нормально, — пробормотала Белль, протягивая ему фото дрожащей рукой. — Она в порядке.

— Положи на стол, откуда взяла! — скомандовал Адам.

Выполнив приказание, Белль отскочила от стола, словно своей близостью боялась нанести снимку вред. Эта вещь была ему явно очень дорога. Белль почувствовала себя разбитой, как стекло у нее под ногами.

— Я не знала… — пролепетала она.

— Ты довольна? Узнала, наконец, о моей потере? А это, — сказал он, показав на свою щеку в рытвинах, — это просто символ. Воплощение моей угнетенной души. Я даже рад, что не остался таким, как на фотографии. Гораздо гармоничнее, когда человек разрушен и внутри, и снаружи, не правда ли?

— Ты был женат, — вырвалось у нее. Ну и глупость же она сморозила.

— Да… — протянул он. — Тебе и правда стоило разузнать обо мне побольше, прежде чем сюда заявиться.

— Просто я не…

— Именно поэтому я не пускаю в свою страну папарацци и не терплю их. По-твоему, я должен привечать этих мерзавцев? После всего, что они со мной сделали? — раздраженно проговорил он. — После того, как они забрали у меня жену? — Он схватил из серванта фужер. — После того, как они забрали у меня сына? — Он швырнул фужером в стену, и тот разлетелся на мелкие части. Горка разбитого стекла увеличилась, и никто ее оттуда не уберет.

Теперь Белль все поняла. Эта комната была эпицентром страданий, когда переживания захлестывали его, и он крушил все подряд.

— Адам… — обратилась к нему Белль.

— Убирайся. И никогда больше сюда не приходи.

— Извини.

— Зачем мне твои извинения? Решила, что я добиваюсь твоей жалости? Людей не возвращают из мира мертвых, так что не сотрясай воздух понапрасну. Ничего уже не исправить. Ничего! — Адам схватил еще один фужер и запустил им в стену.

От грохота Белль подпрыгнула на месте.

Он буквально подпрыгнул к ней и больно схватил за руку.

— Убирайся, пока я не сделал то, о чем мы оба пожалеем.

Затем он освободил ее, и девушка попятилась, массируя запястье. Ей почему-то стало ужасно тоскливо. Конечно, Адам напугал ее, и ей хотелось поскорее убежать в свою комнату.

Но было видно, что он страдал, и его раны оказались гораздо глубже, чем она думала.

Без раздумий она взяла и протянула ему ладонь. Он шарахнулся, как подбитый зверь.

— Убирайся, — повторил он надломленным голосом.

На этот раз она повиновалась.

Ужинать Адам собирался у себя. Это случалось крайне редко, ведь никому из персонала, даже домоправительнице, не позволялось заходить в восточное крыло, которое он некогда делил с Иантой.

Такими темпами Белль будет решать, чем ему заниматься в собственном доме. Внешний мир был закрыт для него достаточно долго, но он не позволит собственному замку закрыться от него.

Адам думал, что Белль не захочет с ним ужинать, поэтому крайне удивился, увидев ее в столовой на вчерашнем месте.

После поцелуя в библиотеке и сцены в кабинете Ианты он думал, что она закроется в своей комнате. Но не тут-то было.

— Надеюсь, сегодня подадут пирог, — вместо приветствия, сказала она.

— Сделай заказ, и Афина лично проследит за исполнением, — ответил он, садясь рядом.

Белль неподвижно сидела, уставившись в пустую тарелку, пока не принесли курицу с овощами. Какое-то время они ели в тишине, которую нарушал лишь скрежет серебряных приборов. Потом она тяжело вздохнула.

— Собираешься что-то сказать? — спросил он, невольно прочитав ее мысли.

— Знаю, ты не хочешь, чтобы я об этом говорила, но мне тяжело держать все в себе.

— Да ну? У других почему-то получается. Может, секрет в самодисциплине? Ладно, выкладывай, что у тебя там.

— Я не хочу слушать лекции о самодисциплине, Адам.

То, что она обратилась к нему по имени уже второй раз, оказалось для него ударом под дых. Когда последний раз к нему обращались по имени?

В основном он слышал «господин» или «ваше величество». Никто не называл его Адамом, кроме друзей, и то по телефону.

— У меня вообще-то есть титул, — неуверенно произнес он.

— Хорошо, буду использовать его.

— Да нет, не надо. Тебе предстоит сыграть роль моей возлюбленной, так что ты должна быть со мной немного фамильярна.

— Я хотела извиниться, Адам. Теперь я понимаю, почему ты лишил моего отца свободы, почему деятельность папарацци запрещена на острове, почему ты не проявил терпимости… Ведь ты потерял в аварии жену.

— Я ее не терял, — проскрежетал он. — Она умерла. Когда ты кого-то теряешь, его можно найти. Ианта не потерялась. Я никогда не найду ее под диванной подушкой в один прекрасный день.

Белль покачала головой, и по ее щеке скатилась слезинка, которую она тут же смахнула. Адам был поражен. Какую-то девчонку растрогала его боль?

— Да, это звучит ужасно, — сказала она, закусив губу. — То, что твоя жена мертва. Представить себе не могу, каково это… И она же была…

— На восьмом месяце, — закончил он. — Наш сын тоже умер.

Ее тонкие пальцы сжались в кулак.

— Лучше бы я узнала об этом лично от тебя.

— Почему? — Адам откинулся на спинку кресла. — После этого я бы перестал быть чудовищем? Или ты перестала быть пленницей? Увы, нет.

— Я бы тебя поняла! Хотя бы немножко.

— Ну и что бы ты поняла? — сухо произнес он, но в груди у него все сжалось.

Белль хотела его понять. И вдруг она сможет…

— Мужчина на фото… Он не был чудовищем.

— Он был самым знаменитым принцем в Европе, — фыркнул Адам. — Прославленный своими взглядами и нравом. Теперь он мне чужой.

Адам с трудом вспоминал того человека, да ему и не хотелось вспоминать.

Иногда по вечерам он бродил по залам дворца, бесконечно прокручивая в памяти тот страшный день, и все заканчивалось пьяными выходками в той комнате. Все заканчивалось разбитыми вещами. Разбитыми, как его жизнь.

— Он часть тебя, Адам, — прошептала Белль.

— Нет. — Адам покачал головой. — Он мертв, как и все вокруг.

— Ты тоскуешь, — мягко сказала она. — Но по-прежнему дышишь. — Сталь ее голубых глаз противоречила ее нежному голосу.

— А ты кого-нибудь теряла?

— Я могу потерять отца. Мать для меня не существует в принципе. Духовная потеря, если можно так выразиться. В чем-то она гораздо хуже. Если папа умрет, это не значит, что он решил меня оставить. А вот мать… Мать меня не хотела. И это совсем другая боль.

— У тебя на руках никто не умирал. Что ты можешь знать о моей боли…

Белль откашлялась:

— Ты прав. Я не знаю.

Протянув к нему руку, она вложила свои длинные пальчики в его ладонь. Ее кожа оказалась такой горячей! А в его душе застыла вечная мерзлота.

Белль решила отстраниться, но он накрыл ее ладонь другой рукой. Ему не хотелось прерывать контакт. Его тело напряглось, и по венам потекло жидкое пламя, растапливая лед.

Белль облизнула нижнюю губу, которая стала блестящей и соблазнительной. Он все не мог забыть их поцелуй. Как он исследовал ее рот, пробовал ее на вкус. В этом было что-то магическое. Чего он очень давно не испытывал. Касаться другого человека, нуждаться в нем. По крайней мере, физически. К этому Адам был уже готов.

Он слишком долго сидел дома один и не делал ничего, чтобы удовлетворить возрастающее желание. Ему хотелось прикосновений, хотелось женщину. Полностью игнорируя свою страсть, он убедил себя в том, что вообще не способен ее испытывать.

— Но я хотя бы попыталась понять тебя, — пробормотала Белль.

Он взял ее за подбородок и посмотрел ей прямо в глаза. Она была прекрасна, как цветок. Прекрасна, о чем говорило и ее имя. В ней были искренность и благонравие. Она даже особенно не красилась, хотя персонал мог доставить ей любую косметику.

У нее были розовые губы и румяные щеки. Как лепестки роз на свежевыпавшем снегу. Ему хотелось собрать их и присвоить себе.

Когда-то Адам коллекционировал красивые вещи. Наслаждался ими. Но его потребность в Белль имела другой характер. Ему нестерпимо хотелось обладать ею.

Он вдруг осознал, что не хочет выводить ее в свет и выставлять на всеобщее обозрение. С гораздо большей охотой он бы уединился с ней во тьме и дал волю открывшейся в нем страсти, бездонной и бесконечной. Возможно ли было ее удовлетворить?

Проведи он пару часов в темноте наедине с Белль, он бы нашел ответ.

Адам нагнулся, Белль что-то пропищала в знак протеста, но уверенный поцелуй остановил ее. Если это и был протест — на поцелуе он никак не отразился. Девушка не отстранилась. Напротив, она прильнула к нему и еле слышно ахнула.

Он по-прежнему держал ее за подбородок, и его язык скользил по ее сомкнутым губам, пока те не раскрылись.

Когда он прервался, чтобы перевести дыхание, она задрожала, и ее щеки заалели.

— У меня ведь есть парень, — хрипло произнесла она. — А я у тебя в плену.

— Да, это проблема, — медленно проговорил он. — Для тебя. Но не понимаю, почему меня должны смущать оба этих факта?

— Они тебя и не смущают…

— Я могу сделать твое пребывание здесь более приятным для нас обоих.

Белль покачала головой, отпрянув и высвободив руку.

— Мы вообще-то собирались поужинать.

На лицо ей упала прядь волос, но она ее не убрала. Адам внимательно посмотрел на нежный изгиб ее шеи, упрямый подбородок, небольшую горбинку на носу. Больше за ужином он не проронил ни слова. Его пленница начала брать над ним верх.

Длительное воздержание плохо сказывается на мужчинах, а в своем горе Адам разрешил себе забыть о физических потребностях.

— А что тебе нравится? — вдруг выпалил он.

Она удивленно заморгала:

— О чем ты?

— Чтобы идеально сыграть роль, мы должны выглядеть сплоченными. — Интересно, когда это он решил воплотить такую тактику? Наверное, когда впервые коснулся шелковистой кожи Белль. — Нам ведь могут не поверить. Отсутствие искры… Думаю, это наименьшая из наших проблем. Ты была бы рада, если бы моя авария окончилась полной катастрофой, у тебя на лице написано.

Белль поерзала в кресле.

— Поразительно! По-твоему, я должна вести себя легко и непринужденно? Да, я перед тобой виновата…

— Тебе не понравился поцелуй, потому что ты испытываешь ко мне жалость, — буркнул он. Хотя понимал, что она не из-за жалости таяла от его прикосновений.

Но вспомнит ли он, как распознать возбуждение?

— Не лучшая тема для обсуждения.

— Просто тебе стыдно. — Он смерил ее долгим взглядом. — Ты стыдишься моего лица?

— Нет, — чересчур поспешно ответила Белль. — Просто я… Казалось бы, это я должна на тебя злиться. У меня ведь есть парень. Он очень милый, он мне нравится. Ты спрашивал, что мне нравится? Мне нравится Тони.

— Твои щеки не розовеют, когда ты говоришь о нем. Они розовеют, когда ты смотришь на меня. Когда я тебя целую.

— Я краснею, когда выхожу из себя, — заявила она, вздернув упрямый подбородок. — Вот и все.

— Дело не только в гневе, Белль, хотя и он присутствует. Скорее, ты злишься сама на себя. Потому что хочешь меня. — По его телу пробежала сладострастная волна. Он через силу выдавил самоуверенную фразу. А ведь раньше не сомневался в своем успехе у женской аудитории.

— Нет, — прошептала она. — Я люблю Тони. И я люблю книги. Я не люблю зловещих принцев-затворников.

— Ну конечно нет! — иронично воскликнул Адам. — Конечно, я не нравлюсь тебе ни капли. Ты просто меня жалеешь. И по-моему, ты бы с удовольствием выразила свою жалость несколько иным способом.

Белль дернулась, как от удара, и Адам даже пожалел, что начал издалека, когда надо было действовать увереннее. Девчонка все усложняла. Она хотела его, но почему-то упорно это отрицала. Да, у нее есть парень, но он ведь в Калифорнии. И если бы Тони был хорошим любовником, она бы не оказалась столь легкой добычей для Адама.

В браке он запросто отказывался от развлечений на стороне. Он любил жену, и больше его никто не прельщал. Однако сейчас его прельстила Белль.

— Ты и правда чудовище, — сказала она, вскакивая.

Он поймал ее за запястье и остановил.

— А что ты так переживаешь? Тебе хотелось меня исправить? Или ты думала, что твое пребывание здесь как-то на меня повлияет, а теперь осознала, что это бесполезно? А может, ты и так мной довольна? По крайней мере, тело твое точно довольно.

— Тело всегда принимает неверные решения. Мой отец хотел мою мать, но она оказалась ужасной, жестокой женщиной, которая бросила родную дочь. Извини, но твой аргумент неубедителен. То, что мне понравилось с тобой целоваться, еще не значит, что ты нравишься мне как человек. Закрыли тему.

Белль высвободила руку и стремительно направилась из столовой. Выскочив из-за стола и опрокинув кресло, Адам бросился за ней.

Настигнув ее, он перегородил ей путь. Она шагнула назад и прижалась к стене. Ее голубые глаза сверкали, грудь тяжело вздымалась.

— Нет, не закрыли. Между нами вспыхнуло пламя. Когда ты появилась здесь, весь остальной мир словно исчез. Если бы мы оказались последними людьми на земле… Неужели ты не пожалела бы о том, что не попробовала, каково это — сгореть в моих объятиях?

Она покачала головой:

— Но мир никуда не исчезал. — Губы Белль побелели, хотя всего пару минут назад были алыми. — Все, что произойдет здесь, будет иметь последствия. Я помогу тебе, Адам, но мы не станем любовниками. Я не позволю разрушить свою жизнь. Ты мне чужой и останешься чужим.

Белль развернулась и ушла, и на этот раз Адам не последовал за ней.