Цветок в пыли. Месть и закон

У АБДУЛА НЕПРИЯТНОСТИ

Старый Абдул не замечал, как над его головой сгущаются тучи. Он был так занят маленьким Рошаном, так счастливо проводил дни с малышом, что не видел косых взглядов и не обращал внимания на то, как все реже люди отвечали на его приветствия.

Мальчик рос спокойным и послушным. Он привязался к старику, который заменял ему и отца, и мать. Когда Абдул возвращался с базара домой, Рошан встречал его улыбкой, тянул ручонки и лепетал что-то невразумительное на том языке, на котором изъясняются все маленькие дети во всем мире.

— Я уже пришел, — говорил Рошану старик со счастливой улыбкой. — И принес тебе молока.

Он кормил малыша, после чего брал его на руки и шел на улицу.

— Тебе нужны свежий воздух и солнце, — объяснял он. — Это такие вещи, малыш, которые ничем нельзя заменить.

Люди, идущие ему навстречу, скороговоркой отвечали на приветствия Абдула и старались как можно скорее пройти мимо. Ничего подобного раньше не было, но Абдул, кажется, не замечал происшедший с окружающими перемены.

В один из дней он подошел к сидящим в тени дерева соседям, держа малыша на руках.

— Сейчас, Рошан, — пробормотал старик. — Я только затянусь разок кальяном.

Тем временем разговор, который вели сидящие, прервался. Все молча смотрели на Абдула.

— Послушай-ка, Мулла-джи, — сказал старик, опускаясь на землю. — Поверни ко мне кальян, я хочу затянуться.

Мулла-джи, куривший кальян, хмуро ответил:

— Община отказала тебе в вине и табаке.

И отвернулся.

— Почему? — удивился Абдул и обвел всех взглядом.

Люди отводили глаза.

— Разве я чем-то провинился перед общиной? — спросил Абдул. — Какой я совершил грех?

— Ты не совершил греха, Абдул, — ответили ему. — Ты чужой грех покрываешь.

— Нас оскорбляет его присутствие, — сказал Мулла-джи и кивнул на Рошана, которого старик по-прежнему держал на руках. — Этот ребенок — твой грех.

Абдул растерянно посмотрел на говорившего.

— Это беззащитное существо — мой грех? — спросил он наконец. — Неужели оттого, что я спас его жизнь, я совершил грех? И если я забочусь о нем — это тоже грех?

— Ты напрасно обижаешься, Абдул-джан, — ответили ему. — Если община постановила — с этим надо смириться. Ведь не известно, индус этот малыш или мусульманин.

— Решение общины — это решение Всевышнего! — вставил Мулла-джи.

Все были настроены решительно. Абдул почувствовал, как закипает в его душе протест. Это случилось с ним впервые. Жизнь учила его, что община всегда права, она не может ошибаться, ведь принятые решения — это плод коллективного разума, общей мудрости, собранной воедино. Но то, что происходило сейчас, не укладывалось в голове Абдула.

— Я считаю ваше постановление преступным! — воскликнул он, не в силах сдержать охватившее его негодование.

— Одумайся! — попытались урезонить его.

— Ты неправ, Абдул, — сказал медленно Мулла-джи. — Ведь это решение всех верующих нашего квартала.

— Пусть будут прокляты те люди, которые воспитание ребенка возвели в грех! — воскликнул старик в сердцах.

Он был возмущен и не мог говорить спокойно. Присутствующие смотрели на него враждебно. Абдул не видел в глазах людей сочувствия.

— Значит, тебе, Мулла-джи, можно держать дома собаку? — спросил Абдул. — Можно, да? Это не грех? И тебе, Рамзани, не возбраняется держать в клетке попугая? Это не грех? А ребенка держать, значит, грех?

— Прекрати! — сказал Мулла-джи недовольно.

— Нет, не прекращу! Вы держите дома животных, объясняя это своей добротой и милосердием, а мне запрещается выхаживать ребенка, у которого нет никого, кроме меня! И вы еще прикрываетесь религией? Это ваша религия?

— Замолчи, Абдул! — возмутился Мулла-джи. — Не богохульствуй!

— Это не я богохульствую! Это вы под прикрытием религии творите зло!

Абдул уже не мог остановиться. Этот малыш, которого он держал на руках, составлял сейчас смысл его жизни. Старик засыпал и просыпался с мыслями о ребенке. И он не мог допустить, чтобы кто-нибудь обидел его Рошана.

— Кто бы он ни был — индус или мусульманин, он в первую очередь человек! — говорил Абдул. — И наш долг — защитить его. Не только наш долг, но и долг всех людей. А тот мусульманин, который не согласен с этим, — не Мусульманин!

Присутствующие молчали, враждебно глядя на него. Он не мог достучаться до их сердец.

— Идем, малыш, — пробормотал Абдул, обращаясь к Рошану. — Эти люди хуже зверей!

Он поднялся, кряхтя, и пошел прочь, спиной чувствуя обращенные на него недоброжелательные взгляды.

— Они жестоки, — бормотал старик. — Но ты их не бойся. Я тебя в обиду не дам. Слава Аллаху, тебя есть кому защитить.

Он не обижался на этих людей за то, что они испытывали к нему неприязнь. Он не был злым человеком и способен был многое простить. Но обид, нанесенных его Рошану, он никому бы не спустил.

— Ты еще совсем маленький, — сказал он мальчику. — И многого пока не понимаешь. Но одну вещь должен уяснить уже сейчас. К людям надо быть добрым, и творимое тобой добро вернется к тебе непременно. Злым тяжело жить, да и недостойно это.

Рошан слушал его так, будто понимал, о чем говорит старик.

— Они хотят, чтобы я от тебя отказался? Они никогда не дождутся этого, малыш. Это я тебе обещаю. Я останусь с тобой, даже если все от меня отвернутся. Что же делать, если Аллах лишил этих людей разума! Будем надеяться, что это не навсегда.

Но надежды были напрасны. Весть о том, что старый Абдул игнорировал решение общины, мгновенно разлетелась по кварталу, и практически не было человека, который не осудил бы старика. Теперь уже никто не здоровался с ним, повсюду он натыкался на враждебные взгляды и отчуждение. Община решила по-своему и готова была наказать ослушника.

Абдул делал вид, что не замечает неприязни, но на душе было тяжело. Он прожил в этом квартале почти всю жизнь, деля с людьми все беды и радости. И происходящее его больно ранило.

— Ничего, мой маленький, — шептал Абдул. — Мы справимся с этим.

Когда он смотрел на Рошана, сосредоточенно вертящего в ручонках игрушку, он не мог понять, как можно желать зла этому крохотному существу. Ребенку неоткуда было ждать в этом мире помощи, и бросить его — значит оберечь на страдания и смерть. Сердце доброго Абдула не могло вынести даже мысли об этом.

В один из дней в дом к старику пришел Мулла-джи.

— Здравствуй, Абдул, — поздоровался он хмуро.

— Здравствуй, — ответил Абдул. — Проходи. С чем пришел?

— Я не сам к тебе пришел. Меня послали к тебе люди.

Он говорил, не поднимая глаз. У Абдула отчего-то сжалось сердце. И даже разыгравшийся на полу Рошан притих.

— Ты оскорбил людей, — сказал Мулла-джи. — И даже не своими несправедливыми словами, а тем, что не принял во внимание решение общины.

— Я не буду подчиняться этому решению! Оно несправедливо!

Мулла-джи пожал плечами.

— Дело твое, — сказал он. — Но в таком случае тебе придется покинуть наш квартал.

— Что? — спросил пораженный Абдул. — Покинуть квартал?

— Да, — подтвердил Мулла-джи. — Люди не хотят жить рядом с тобой.

Рошан молча смотрел на взрослых.

— Да люди просто сошли с ума! — сказал Абдул, оправившись от первого потрясения. — Аллах лишил их рассудка!

— Община приняла такое решение! — жестко произнес Мулла-джи. — И тебе придется подчиниться.

— Что ж, пусть будет так, — сказал старик.

Мулла-джи поднялся и пошел к дверям.

— Никогда! — крикнул вслед ему Абдул. — Слышишь, никогда я не отрекусь от этого малыша!

Мулла-джи поспешно вышел, хлопнув дверью. Абдул повернулся к Рошану.

— Ты все слышал, малыш? — сказал он с горечью. — Но не переживай. Я выращу и воспитаю тебя, чего бы мне это ни стоило. Они не хотят видеть нас с тобой? Пусть! Мы уедем отсюда. Никто нам не нужен. Только бы у меня хватило сил.

Абдул печалился, но был полон решимости до конца отстаивать свою правоту. Через пару дней он подыскал новое жилье. Оно было так же убого, как и предыдущее, но старик не был привередлив. Он считал, что главное — иметь крышу над головой, а остальное не имеет значения.

— Там тебе понравится, — сказал старик Рошану, вернувшись домой. — Я видел там много детей, тебе будет с кем играть. А совсем рядом — школа. Когда подрастешь, будешь там учиться.

Рошан молчал, старый Абдул знал, что молчанием мальчик выражает свое одобрение.

— Знаешь, что мне в тебе нравится? — спросил Абдул. — Твоя рассудительность. Ты всегда соглашаешься со мной, потому что знаешь, что старость не может быть неправа.

На то, чтобы собрать вещи для переезда, много времени не требовалось. Жил Абдул так бедно, что главным его богатством были палка, на которую он опирался, когда ходил по улицам, немного одежды и посуды, и еще несколько книг.

— Видишь, как хорошо, что вещей у нас немного, — сказал неунывающий старик. — А иначе что бы мы делали сейчас? Так хоть голова не болит, как переезжать на новое место.

Старый знакомый вызвался помочь Абдулу. Он приехал к дому старика на повозке, в которую был впряжен вол, и они вдвоем загрузили нехитрый скарб. Соседи издали наблюдали за тем, как Абдул готовится к отъезду.

Когда вещи были аккуратно уложены в повозку, Абдул взял на руки Рошана и вышел из дома. Он был печален сейчас и не мог этого скрыть. Людская злоба сорвала его с места, к которому он прикипел душой за долгие годы, и вот теперь ему предстояло в одночасье поменять все: и дом, и соседей, и, наверное, даже свои привычки. Абдул вздохнул, поклонился дому, служившему ему приютом столько лет. Повозка тронулась. Абдул шел следом, прижимая ребенка к груди, высоко подняв голову, и, наверное, кое-кто из окружающих все-таки усомнился сейчас в своей правоте. Но никто не остановил старика и никто не сказал ему слов прощания.

Мусульманский квартал закончился.

— Что ж, — сказал Абдул и тряхнул головой, отгоняя прочь печаль. — Не будем лить слезы. Разве жизнь остановилась, малыш?

Рошан улыбнулся ему, и старик едва не заплакал от счастья. Он готов был отдать свою жизнь за эту улыбку. Он все сделал бы, лишь бы его Рошан не знал печали.

— Мне повезло, — сказал растроганный Абдул. — У меня есть ты. Я знаю, зачем я живу на этом свете.

Если бы Рошан мог говорить, он сказал бы старику: наоборот, это ему, Рошану, повезло, что у него есть Абдул, есть добрый друг и защитник. Он непременно это сказал бы. Просто пока он не умел говорить.