Цветы из бури

Глава 1

— Все понятно. Несомненно, я никогда не буду. Как можно ожидать реального внимания от человека, — Архимедия Тиммс сделала паузу, подыскивая подходящие слова, — такого сорта, папа?

— Можешь налить мне чашку чая, Мэдди? — спросил ее отец таким дружелюбным голосом, что у кого угодно отпало бы желание спорить.

— Он герцог, с одной стороны, — сказала она через плечо, проходя через столовую в поисках Жеральдины, так как звонок в гостиной сломался. За то время, пока Мэдди нашла служанку, поставила кипятить воду и вернулась, она не потеряла нить размышлений.

— Маловероятно, что герцог серьезно заботится о таких делах, совершенно ясно, ведь интегрирование не было готово к прошлой неделе.

— Не надо быть нетерпеливой, Мэдди. В таких делах необходима бесконечная осторожность. Он не спешит, а потому я восхищаюсь им. — Его пальцы нашли изогнутую деревянную цифру «2» и вставили ее на место как образец «S».

— Да, да, он не торопится. Он за городом… и в городе занят… кутежом… Он не уважает как твою репутацию, так и свою собственную.

Отец улыбнулся, пристально глядя перед собой в поисках знака умножения, а затем добавил найденный знак к последовательности деревянных букв и цифр на красной суконной скатерти. Его пальцы пробегали по блокам, прикосновением проверяя каждый из них.

— Ты точно знаешь о кутежах, Мэдди?

— Почитай газеты. Нет ни одного приема, который пропустил бы этой весной. А ваш общий научный труд? Мне следовало бы отменить его публикацию. Знаю, он не хочет думать об этом. Президент Милнер будет сильно раздражен. И правильно, так как известно, кто займет место Жерво на возвышении.

— Мэдди, напиши уравнения на грифельной доске, а я отвечу на вопросы.

— Если Друг Милнер позволит, — задумчиво сказала она. — Он скажет, что это самое нестандартное.

— Не обращай внимания. Мы наслаждаемся твоим присутствием, Мэдди. Мы всегда рады видеть тебя. Друг Милнер однажды сказал мне, что женское лицо придает блеск любому собранию.

— Разумеется, я пойду с тобой. — Она посмотрела на горничную, поставившую на стол поднос. Мэдди налила отцу чашку чая, дотронувшись до его руки. От многолетней работы его пальцы стали бледными и мягкими, но морщин на лице не было, несмотря на возраст. Он всегда был немного рассеянным, даже до того, как потерял зрение. По правде говоря, его жизнь здесь не очень изменилась после перенесенной несколько лет назад тяжелой болезни. Только теперь он опирался на руку Мэдди во время ежедневных прогулок или ежемесячных собраний Аналитического общества, пользовался разными деревянными печатными формами и диктовал во время математических занятий.

— Ты сегодня позволишь герцогу поговорить о дифференциалах? — спросил он.

Мэдди недовольно поморщилась, что можно было сделать совершенно спокойно после ухода Жеральдины.

— Да, папа, — ответила она, стараясь говорить без раздражения. — Я еще раз сообщу герцогу.

Проснувшись, Кристиан сразу же подумал о незаконченном интегрировании. Он сбросил одеяла, прогнав с постели Кэсса и Дьявола, и энергично потряс рукой, пытаясь избавиться от покалывания и зуда. Собаки заскулили у двери, и он их выпустил на улицу. Неприятное онемение пальцев медленно проходило. Он работал кулаком, пил шоколад, сидя в своей просторной одежде, и листал страницы вычислений, сделанные им и Тиммсом.

Различие было очевидным: Тиммс писал мелко, изящно, компактно. Почерк в небрежных записях Кристиана был совершенно иным. С первых школьных дней Кристиан боролся против необходимости писать правой рукой и пользовался левой, с угрюмым молчанием перенося наказания учителей, и до сих пор писать ему было нелегко.

В это утро записи Тиммса показались Кристиану настолько мелкими, что он не смог их прочитать. Текст расплывался перед глазами, доведя Кристиана до головной боли.

Очевидно, он прошлым вечером слегка перебрал. Взяв перо, отточенное секретарем под удобным для руки углом, он начал работать, не обращая внимания на уже сделанные записи. Было совсем не трудно забыться в ярком невозмутимом мире функций и гиперболических дистанций. Символы на странице могли скользить и дрожать, но уравнения в голове напоминали классическую музыку. Он закрыл глаза и продолжал писать, сморщившись от боли, сверлящей правый глаз.

К тому времени, когда Кристиан вычислил последний дифференциал и собрался позвонить Кальвину, чтобы попросить принести завтрак, ему неожиданно показалось, что он как будто очнулся от транса и впервые увидел свою спальню с палладиевыми колоннами по бокам кровати, бордюром из штукатурки, деревянной стенной панелью и голубыми бумажными обоями выбранными той женщиной, имя которой вспомнить он не мог. Размышления о женщинах привели Кристиана к приятной мысли об Эди, и он отдал Кальвину распоряжение послать ей перед чаем одну орхидею.

— Как прикажете, ваша светлость. — Швейцар слегка поклонился. — Внизу мистер Дарэм и полковник Фейн. Они хотят встретиться с вами. Сказать, что вашей светлости сегодня нет дома?

— Разве похоже, что меня нет дома? — Он вытянул ноги, откинулся в кресле и посмотрел на часы. — О боже, уже половина первого. Как долго они ждут там? Пригласи их ко мне. Пригласи.

Кристиан не стремился перед старыми, верными друзьями выглядеть лучше, чем он был на самом деле. Потерев голову, которая постоянно и сильно болела, он на минуту закрыл глаза.

— Эге, как ты тут? Все царапаешь как курица лапой? — Ленивый голос Дарэма звучал несколько удивленно. — В такую-то минуту. Ты невозмутим, как айсберг…

Кристиан открыл глаза и снова закрыл их.

— О боже, это для священника.

— Как раз вовремя. Ты выглядишь так, словно готов к последним обрядам, дружище.

— Можно подумать, ты что-то об этом знаешь, — он приоткрыл один глаз.

— Я мог поискать что-нибудь для тебя. — Дарэму через одиннадцать лет после того, как Бо убежал от своих кредиторов во Францию все еще нравится манера говорить и стиль одежды Брюммеля. Своими светлыми волосами и решительными движениями он напоминал яркий контрапункт среди томных арий. Отвратительное одеяние его было единственной уступкой почтенному призванию, а Кристиан — его единственным спонсором. Он подарил землю герцогов Жерво и право на приход в Матью Глейд — щедрый церковный приход для друга. Это была особая благосклонность, если учесть, что Дарэм не обладал чертами характера, необходимыми пастору.

Фейн и собаки вошли за ним, а Дьявол цапнул за ботинок Фейна, когда гвардеец появился, сияя золотыми шнурками и алой полковой формой, вращая на пальце шляпу. Он бросил шляпу в сторону Кристиана.

— Сазерленд передает это тебе.

Кристиан поймал ее. Затем убрал передние лапы Дьявола со своих коленей.

— Черт знает, что ты говоришь. Сазерленд?

— Они утверждают, что ты оставил свою шляпу у его двери прошлой ночью.

— Кто утверждает?

— Как думаешь, кто? — Фейн тяжело повалился в кресло. — Его проклятые секунданты, вот кто утверждает.

Кристиан усмехнулся, несмотря на головную боль.

— Вот как? Он уже вернулся? И сразу вызвал меня на дуэль?

— Чтоб тебе пусто было, Шев, никто не находит это забавным, — сказал Дарэм. — Сазерленд чертовски хорошо стреляет.

Фейн погладил голову Кэсси, а потом убрал черный собачий волос с красного пальто.

— Срок — завтра утром. Если тебя это устроит, конечно. Мы предлагаем пистолеты, но ты можешь выбрать сабли.

Кристиан опять закрыл и открыл глаза. Головная боль оглушала его. Он не мог даже думать.

— Да-а, неудачно… Встретиться в его прихожей… — мрачно добавил Фейн. — Клянусь, он не искал улик против тебя и мадам Сазерленд. Случай, вот и все. Ты надеялся, что этот глупый ублюдок оставит все в тайне? Не так ли? А он рассчитывает убить тебя, раз он умеет это делать. Долгое путешествие на континент или повешение, если он не сумеет вовремя удрать. Боже, Шев, я сам донесу на него, если он убьет тебя.

Кристиан посмотрел на Фейна с беспокойством и подумал, что это, должно быть, самая изысканная острота, которую он не был расположен принять. Но никто не улыбался, а Фейн выглядел просто скверно.

— Секунданты Сазерленда вызвали вас этим утром? — спросил Кристиан.

— Карточки пришли в восемь, — Дарэм помахал рукой. — В девять часов они были на лестнице в Албани. Он кипит, Жерво. И жаждет крови.

— Они сказали, что я был в его доме?

— А разве ты не был?

Кристиан уставился на свои носки. Он никак не мог припомнить, что же произошло прошлой ночью.

— Боже, я, видимо, был очень пьян.

— Эге, ты что же, ничего не помнишь?

Кристиан отрицательно покачал головой. У него не было чувства, что он много пил. Он не помнил, как начал пить. У него болела голова, рука… Он просто чувствовал себя как-то странно.

— Черт возьми, — сказал Дарэм, сев в кресло. — Какая-то путаница.

— Не имеет значения. — Кристиан потрогал пальцами переносицу. — Значит, завтра? Слишком быстро…

— Когда?

— Я отдаю статью завтра вечером. Значит, встретимся в среду утром.

— Сдаешь статью, — удивился Фейн.

— Математическую статью.

Полковник уставился на него.

— Статью, Фейн, — терпеливо повторил Кристиан. — Ты вообще-то читал в армии?

— Иногда, — ответил Фейн.

— Шев — настоящий Исаак Ньютон. — Дарэм откинулся в кресле и скрестил ноги. — Хотя ты бы никогда этого не подумал, глядя на него, правда? Ты выглядишь чертовски плохо, Жерво.

— Я и чувствую себя так же, — сказал Кристиан. Левой рукой он погладил собаку и вздохнул. — Проклятье. А я только что отправил ей красную орхидею.

Белый, элегантный, только что построенный загородный дом в Белгрейв Сквейр был оскорблением для Мэдди. Все, что касалось герцога Жерво, оскорбляло ее. Как член Общества Друзей она полагала, что должна проявить заботу, уводя герцога от танцев, азартных игр и праздного времяпрепровождения, но, по правде говоря, ее божественную внутреннюю сущность не слишком интересовало его душевное состояние. На самом деле она ощущала настоящий антагонизм к мужчинам. При обычных обстоятельствах Мэдди не подумала бы о нем. Ей не приходилось никогда много слышать о герцоге Жерво, пока он не начал по каким-то непонятным причинам писать письма в журнал Лондонского Аналитического Общества и стал занимать какое-то невидимое место в маленьком доме Тиммса в Челси.

Она всегда читала журнал вслух своему отцу и, конечно, это она написала под диктовку ответ на опубликованное письмо герцога с запросом о монографии Тиммса о решении уравнений пятой степени. С тех пор прошло почти шесть месяцев, в ящиках на окнах рос сладкий горох, и тюльпаны красными всполохами выделялись на фоне бледных стен. Мэдди стала постоянной гостьей в Белгрейв Сквейр.

Она никогда не видела самого Жерво. Она вообще не заглядывалась на мужчин. А герцог никогда не обратил бы внимания на женщину такого скромного квакерского поведения, как она. Он лично не посещал собраний Аналитического Общества, у него были более аристократичные и сомнительные способы времяпрепровождения.

И вот Архимедия Тиммс появилась на пороге его благородного дома с копией последней работы отца, переписанной ее аккуратным почерком. Забрав бумаги, старший лакей Кальвин проводил ее в нишу гостиной, предложил шоколад, унес записи Тиммса и оставил ее чуть ли не на три с половиной часа, заставив ждать своего возвращения с запиской и несколькими исписанными ручкой листами. Ряды уравнений были выписаны так, словно буквы, цифры и дуги представляли большую эстетическую ценность, чем математический результат.

Чаще всего Кальвин возвращался с обещанием герцога, завтра. А когда она приходила на следующий день, назывался другой срок, потом еще — до тех пор, пока она не теряла терпение. К этому добавлялось спокойное, но несколько растущее возбуждение отца, связанное с тематикой их совместной с Жерво работы. Вся жизнь отца была в математике, неопровержимое доказательство теоремы поставило весь смысл его существования не для личной славы из-за такого достижения, а из любви к науке. Он считал герцога чудом, удивительным благом в своей жизни и воспринимал нерегулярное общение с этим человеком с бесконечным терпением.

По правде говоря, Мэдди испугалась, что она немного ревнует. Как светилось лицо отца, когда она, наконец, вернулась от Жерво с новым набором уравнений и аксиом, как он был потрясен, а потом глубоко удовлетворен, когда она прочитала ему все, и он обнаружил новое вычисление, выполненное с особой тщательностью. Да, можно было позавидовать такому счастью, ведь для нее в математике не было ничего, кроме бесконечного набора символов. Эта наука напоминала ей послание на иностранном языке, которое можно прочитать и произнести, но нельзя понять. Некоторые люди были просто рождены математиками, а Мэдди, несмотря на счастливые надежды отца, даже назвавшего ее в честь Архимеда, была не из их числа.

А герцог Жерво был несомненным талантом. Кроме того, он был распутным, безрассудным, экстравагантным и галантным игроком, любителем женщин, покровителем искусств, художников, музыкантов и писателей. В скандальных газетах он проходил под призрачными инициалами Г.Ж. Его подвиги описывались довольно часто. У Мэдди появилось занятие интересоваться его жизнью. Говоря откровенно, он был повеса. Тиммсу было безразлично все, для него значение имел только талант. Но Жерво был герцогом, и об этом Мэдди вспоминала гораздо чаще, чем отец, говоря точнее, всякий раз, когда она ждала его в гостиной. А теперь, дав два месяца назад согласие написать вместе с Тиммсом работу и даже снизойдя до предварительного представления материалов на ежемесячном собрании Аналитического Общества, Жерво, очевидно, забыл об этом и ему даже нельзя было надоедать просьбами закончить последний этап вычислений.

По меньшей мере, Мэдди надеялась, что он забыл. У нее было опасение, что герцог может сыграть с отцом ужасную шутку. В самых страшных ночных кошмарах ей представлялось, как Жерво приходит в Аналитическое Общество со своими шокирующими друзьями, может быть, навеселе, с сомнительными женщинами и выставляет отца и всех членов общества на посмешище. У нее не было реальной причины подозревать, что он так поступит, но отец был очень огорчен и смущен перед своими друзьями-математиками из-за поведения этого аристократа — слишком ленивого, чтобы жить в соответствии с обстоятельствами, а не распущенностью. Жерво просто убивал свободное время, а для ее отца — в этой статье содержался источник жизненной силы.

Она поднялась по ступенькам под портиком белого загородного дома, думая послать герцогу вместе с вежливым и скромным запросом отца записку со своими замечаниями. Несмотря на то, что у нее в душе никогда не было смелости поговорить с Жерво наедине, она была уверена, что не оробеет перед его титулом. Ее не беспокоил разговор с ним — это знак, что ее порывы в согласии с волей Господа. На основе библейского равенства людей она чувствовала, что все, что может указать на заблуждения и грехи герцога перед Господом, должно пойти ему на пользу.

Кальвин привычно улыбался, впуская Мэдди в дом и передавая ей плоскую кожаную папку.

— Передайте, пожалуйста, мистеру Тиммсу с поклоном от его светлости, — сказал он при этом. — Герцог просил сообщить мистеру Тиммсу, что его светлость посетит завтра вечером собрание Аналитического Общества вместе с сэром Чарльзом Милнером и с благодарностью примет дальнейшие приглашения сотрудничества.

Мэдди взяла папку в руки.

— О! — сказала она, — он закончил…

Кальвин сделал вид, что не заметил ее удивления, но выжидательно кивнул в сторону гостиной.

— Не хотите шоколада, мисс?

— Шоколада? — Мэдди собралась с мыслями. — Нет, мне пора идти. Я должна сразу передать расчеты отцу.

— Как вам угодно, мисс.

Такое внезапное и неожиданное внимание к своему обещанию со стороны необязательного герцога вызывало у Мэдди чувство раздражения, а не удовольствия. Гнусный человек! В самый последний момент закончив с дифференциалами, он втравил всех в неразбериху и беспокойство и полагает при этом, что он обладает всеми правами, просто обращаясь с президентом Милнером.

— Скажу откровенно, мой друг, — проговорила она со строгим выражением лица, приготовленным для самого герцога. — Я надеюсь, что Жерво достаточно поработал над своим докладом. Боюсь, у моего отца не будет времени ему помочь.

Кальвин ласково посмотрел на нее.

— Его светлость не рассчитывал на совет мистера Тиммса. — Он, как всегда, выделил голосом почетное звание.

Мэдди поняла, что ему не понравилась ее скромная речь, где она не назвала его мирской должности. Мэдди было наплевать на это. И дальше она стала бы называть его по фамилии, как это делает скромный квакер.

Минуту она стояла молча, постукивая ногой.

— Можно поговорить с ним?

— Сожалею, но его светлости нет дома.

Нога Мэдди стала постукивать чаще.

— Понятно. Как неудачно. В таком случае, передайте ему благодарность от моего отца.

Кристиан лежал в постели, на лбу у него была тряпка с сильно пахнущей камфарой. Он хмыкнул, услышав царапанье Кальвина в дверь.

— Приходила мисс Архимедия Тиммс, ваша светлость. Она забрала документы.

— Хорошо.

Наступила тишина.

— Врач придет через четверть часа, если я пошлю за ним, ваша светлость.

— Не нуждаюсь в этих коновалах. Я скоро уйду, — сказал Кристиан в ответ.

Швейцар пробормотал что-то в знак согласия. Дверь за ним закрылась. Кристиан снял тряпку с головы и подумал, не умрет ли он от головной боли, прежде чем встретится с Сазерлендом?