Цветы из бури

Глава 32

Кристиан перенес пишущую машинку в игральную комнату и приступил к делу.

Через неделю Мэдди уже ходила по дому, несмотря на требования врача.

Бильярд был для Жерво способом расслабиться, он находил в нем успокоение и отдых. Правда, Кристиан, часто вспоминал леди Сазерленд.

Бывшая любовница приносила огромное количество сложностей, сама не подозревая об этом. Жерво был уверен, что она не напишет никаких доверенностей на имя ребенка, она знает все о таких делах. Да, конечно, она отправит ребенка назад в Шотландию, если захочет. Но ей не нравится идея встречи с Сазерлендами и объяснение с ними о будущем благосостоянии ребенка. Она предлагала ему просто посылать деньги прямо ей. Иначе у нее возникали сомнения в доверии.

А Жерво и не доверял своей бывшей любовнице. Его симпатии к ней куда-то исчезли после того представления, которое она устроила. Возможно, Кристиан ранил ее, но леди Сазерленд знала правила игры так же хорошо, как и он сам. Никто не заставлял ее переигрывать.

Что-то странное и болезненное произошло в его душе. Кристиан пришел к решению сделать все возможное для своей нежеланной дочери, которую он еще ни разу не видел.

Это был очень деликатный вопрос. На самом деле, кроме финансовой поддержки Кристиан не мог предложить ничего, а в данное время даже и не очень-то большую. Его годовой доход уменьшился до предела из-за различных непредвиденных расходов, и каждую неделю Кристиан с нетерпением ждал наличных денег, — для содержание дома миссис Сазерленд и няньки для девочки, на которую леди жаловалась, что не выносит ее присутствия.

От женщины ее круга нельзя ожидать экономии в средствах. Но не только содержание ребенка волновало его. Жерво рисовал в своем воображении все проблемы, связанные с воспитанием девочки: няни, школы, необходимое приданое — на все это потребуется огромная сумма денег, которую вряд ли принесет его годовой доход. Ему придется искать какой-нибудь дополнительный надежный и скрытый от семьи доход, который даст ему возможность содержать дочь.

Кристиан уставился на пишущую машинку.

Он чувствовал возрастающее беспокойство в голосе Мэдди, когда она в очередной раз осуждала его за растраты. Жерво прекрасно понимал, что он сидит на бочке с порохом, которая может в любой момент взорваться.

Жерво пытался жить настоящим, не думая постоянно о будущем, он пытался наслаждаться своими буднями. Но теперь он был уже не такой, как раньше. Маленькие неудачи ударяли его, как неожиданные пощечины. Пустяковые проблемы причиняли ему больше беспокойства, чем крупные. Поведение банкиров только сердило его, а от неудач в бильярде ему хотелось чуть ли не плакать.

Дарэм считал, что Кристиану становится лучше. Жерво соглашался с ним, но в то же время не верил этому. То, что стало лучше — да. Но достаточно ли хорошо, Кристиан не знал.

Тем не менее цена провала была слишком велика. Жерво не хотел рисковать собственной свободой.

Сейчас Кристиан немало времени уделял подготовке предстоящего бала. На балу перед высшим обществом должна была предстать его герцогиня.

Но приготовления к балу требовали больших усилий, и он не мог справиться с ними один. Приглашения, чтение различных бумаг, счета за шампанское, денежный баланс, ограниченный размер наличности — все это Кристиан пытался удержать в своей голове, потому что не доверял записям на бумаге. Его мысли то путались, то становились ясными, он с трудом мог уследить за словами и намерениями, которые постоянно ускользали.

Провозглашая, что она не одобряет такие развращенные развлечения, как балы, Мэдди отказалась помогать в приготовлениях к такому грандиозному мероприятию. За исключением платежей, которые она оформила. Кристиан заплатил-таки по всем счетам, которые намеревался оплатить.

Ее болезнь заставила Кристиана отложить бал.

Жерво попросил Дарэма сообщить о несчастном случае, произошедшем с Мэдди, чтобы оправдать свои редкие появления в свете. Дважды он ходил в оперу: один раз с Дарэмом и Фейном, другой раз — один. Он сделал еще несколько приглашений на бал при таких обстоятельствах, которые не обязывали к дальнейшему продолжению беседы.

Дарэм был удовлетворен поведением герцога. Он завтракал вместе с Кристианом и Мэдди, рассказывая им последние новости.

— Это невероятно, — говорил он, предлагая чай Мэдди, — Можно подумать, перед вами был сам лорд Байрон. — Он поставил чашку перед Мэдди и спросил: — Молока, моя дорогая?

— Да, спасибо, но вы не должны называть меня так.

Дарэм и Фейн начали чуть ли не настоящее сражение, соперничая в выражении нежных чувств к Мэдди, переживая и осуждая инцидент с подложным письмом. Кристиану пришлось принять на себя главное обвинение: но ведь он и представления не имел об этой уловке. Та ночь побега для него была кутерьмой и неразберихой. Дарэм пытался защитить герцога, но, тем не менее, только его одного Мэдди назвала лгуном.

— Вы должны будете присматривать за ним в женском обществе, — посоветовал ей Дарэм и непринужденно развалился на своем стуле.

— Неужели? — переспросила она, глядя на стол. Ее пальцы беспокойно полировали фарфоровую ручку чашки. Кристиан молча наблюдал за их движением.

— Женщины, кажется, любят таких. — Дарэм покачал головой, — ореол таинственности, слухи об опасной наклонности превращаться в дикого зверя во время полнолуния, простые «да» и «нет» в ответ на все вопросы и замечания. Господи, я намерен тоже попробовать быть таким. Тогда все женщины будут падать в обморок только от одного моего появления. Что ты думаешь об этой идее?

Вошел Фейн и встал как вкопанный:

— Что с тобой произошло?

Дарэм переменил позу, изображающую пылкую страсть:

— Я пытаюсь изобразить увлекающую женщин силу таинственности и страстности.

— Ну, не надо, — полковник подошел к Мэдди и приподнял ее руку:

— Как ты себя чувствуешь, мой ангел?

— Вы не должны меня так называть, — ответила она то, что всегда говорила в таких случаях, — мне гораздо лучше. Я могу безболезненно шевелить пальцами.

Фейн удовлетворенно выслушал ее слова.

— Тогда, может быть, мы прокатимся по парку в моем кабриолете?

— После… бала, — сказал Кристиан.

— Разрушитель планов, — проворчал Фейн.

— Несносный грубиян, — сказал Дарэм, — нет ничего ужаснее, чем ревнивый муж.

На лице Кристиана появилась узкая, подобающая этому замечанию улыбка. Но он действительно был ревнив, хотя и подшучивал раньше с друзьями над этим чувством, пока сам не узнал, что это такое. Он ревновал Мэдди к своим друзьям, потому что они слишком непринужденно обходились с ней, они с легкостью могли поцеловать ее пальцы, дотронуться до нее, делать то, что он не позволял себе, после того разговора в спальне.

Жерво безумно ревновал ее к Ричарду Гилю, всегда невидимо присутствующему между ними. Кристиан умерил свой пыл, пригласил владельца питомника к себе и лично удостоверился, что тот работник не уволен. Герцог проклинал тот инцидент, произошедший из-за универсальной причины — неправильного понимания происходившего. Кристиан сделал это для Мэдди и постарался, чтобы она узнала об этом. Он ждал благодарности, которая, он был уверен, должна была последовать за его благородным поступком. Хотя для Жерво это была очень горькая пилюля — оставить того упрямого осла ненаказанным за то, что он открыто пытался соблазнить его жену в его же собственному саду.

Герцог предпринял первую сознательную попытку поступить благородно, но он получил лишь сдержанные слова:

— Ты сделал правильно.

Кристиан стиснул зубы. Он решил, что ему не очень-то нравится казаться добрым и хорошим человеком. Жерво подумал, что если в ближайшее время он не изгонит из ее души почитаемый образ Ричарда Гиля, то быстро станет еще более ужасным, чем был до сих пор.

Жерво сам выбрал ткань и фасон для ее бального платья. Мэдди прекрасно понимала, что она должна иметь хотя бы одно вечернее платье, но в непонятном упорстве, доставлявшем ей удовольствие, она решила, что сама займется своим туалетом.

С тревогой думала она о предстоящем бале. Мэдди встречалась с придворными с величайшей неохотой и отказывалась давать хоть какие-либо пожелания о своем бальном туалете. Это не волновало Жерво.

Мэдди тайно отдавала предпочтение яркому зеленому шелку, который выглядел, как экзотический цветок, и в то же время богато. Но она не говорила мужу об этом. Ей было трудно представить себя в таком роскошном одеянии.

Модистка оказалась достаточно умной, она понимала, что именно нравится Мэдди, но Жерво имел на счет модных туалетов собственное мнение. Модистка вернулась к сочетанию зеленого и фиолетового цветов. Она приложила ткани к Мэдди и покачала головой.

— Нет, — сказала она, — не подойдет. Такое сочетание обесцвечивает вас.

Мэдди было безразлично. Те ночи, которые она провела в постели одна, не защищенная его искушающей силой, дали ей возможность подумать о своем недомогании. Она решила не принимать участие ни в чем, что касалось беззаботного веселья.

Жерво подошел к одному из манекенов и снял с него платье. Затем достал ножницы и стал обрезать с платья все оборки и рюшечки, игнорируя слабые возгласы модистки. Все летело на пол, до тех пор пока в его руках не осталось обыкновенное одноцветное платье с глубоким вырезом вокруг шеи. На платье осталось только аккуратное кружево на широких ниспадающих рукавах. Он надел на манекен то, что осталось от великолепного платья. В течение нескольких минут модистка прищуривалась, изучала его, поглядывая на Мэдди. Потом скривила губы и приподняла брови.

— Это то, что вы хотите? — спросила она.

Жерво только кивнул и оставил Мэдди для примерки. Рука у Мэдди еще болела, и примерка была очень болезненным и неудобным процессом.

Когда рука Мэдди начала позволять ей больше свободы в действиях, Жерво сообщил жене за завтраком, что модистка пригласила ее на примерку. Мэдди пришла точно в назначенное время. Мягкий вкрадчивый цвет ткани, которую он выбрал, убивал в ней последнюю надежду получить удовольствие от наряда.

Модистка помогла снять платье, так как Мэдди самостоятельно сделать этого все еще не могла.

— Это будет слишком высоко для шеи, — сказала модистка.

Прежде чем Мэдди все осознала, модистка откинула ее нижнее белье до талии.

Мэдди задержала дыхание и быстро прикрыла груди руками. Как раз в этот момент Жерво вошел в комнату.

Он взглянул на жену, встречая испуганный взгляд Мэдди. Пока модистка с помощницей суетились вокруг Мэдди, он сел в кресло с таким видом, будто был большим специалистом по дамским платьям.

Мэдди тихо застонала, когда ассистентка поймала ее руку и попыталась надеть рукав.

— Осторожнее, — резко сказал Жерво. Модистка тут же стала вежливо извиняться. Они стали работать более внимательно. Мэдди знала, что теперь она стояла совсем неприкрытая перед Жерво, а он даже не пытался отвести от нее глаз хоть на мгновение.

Модистка придерживала платье на спине, ибо на Мэдди не было корсета. Жерво подпер подбородок рукой и в первый раз опустил глаза.

— А, — модистка выпрямилась и слегка усмехнулась, — я понимаю, чего вы хотите, ваша милость.

Жерво поднял глаза и оглядел жену с ног до головы. Мэдди покраснела.

Он кивнул.

Ассистентка придвинула большое зеркало, и Мэдди впервые увидела себя.

Она была потрясена. Бледная ткань выгодно оттеняла цвет ее кожи, она мерцала в зеркале слабыми отблесками света и преломляла его в причудливом свечении.

Простой покрой платья в венецианском стиле неминуемо приводил глаза к глубокому декольте на ее груди. Рукава соответствовали простому покрою, они доходили только до локтей, но зато из них как будто струился мерцающий переливающийся свет.

Это была удивительная трансформация простоты и изящества в великолепный пышный наряд.

— Я не могу, — воскликнула она.

— Мадам, — тихо сказала модистка, — оно прекрасно.

Мэдди посмотрела на Жерво.

— Я не могу. Ты должен знать.

Кристиан улыбнулся, но ничего не сказал, как будто знал ее желания лучше, чем она сама.

Модистка подошла, чтобы поправить на ней платье:

— Если мадам не нравится, я заберу платье. Думаю, большая часть моих клиентов сейчас же…

— Нет, — сказал Жерво, — она наденет его. — Он опустил руку в карман и извлек из него коробочку, вид которой был очень хорошо знаком Мэдди.

— О, нет, — сказала она, — не хочу. Мне не нужны украшения. Неужели ты не можешь понять этого?

Жерво поднялся. Он открыл коробочку. Модистка и ее ассистентка не были так наивны, они издали вздох удивления, когда увидели великолепную диадему с тремя камнями, величиной чуть ли не с яйцо. Диадема переливалась всеми цветами. Прекрасные зеленые изумруды были окаймлены аметистами, бриллиантами и жемчугом.

Мэдди уже имела некоторое представление о деньгах и о том, что можно купить на них. Такое украшение может носить только принцесса и королева — одни только изумруды чего стоили!

Она отступила назад, когда он хотел надеть диадему ей на голову.

— Где ты достал ее? — она надеялась, что это была фамильная драгоценность, которую всегда надевают герцогини во время представления обществу. Но Жерво только ответил:

— Купил… Ты думала… украл?

— Жерво, — воскликнула она, — опять? Ты…

Его предупреждающий взгляд остановил Мэдди. Она только вздохнула, когда он продел ободок через ее волосы и закрепил под косой.

— Почему, почему, почему? — спросила она. — Ты же знаешь, я ненавижу такие вещи. Где твое чувство меры?

— Маленький подарок, — ответил Жерво.

— Маленький?! О, не преуменьшай. Ты должен был заплатить за него…

Кристиан прикрыл ее губы рукой. Мэдди отшатнулась. Она не могла разрешить ему дотрагиваться до нее, не могла позволить вновь возникнуть тому чувству любви и желанию, которое он так часто вызывал у нее.

Кристиан отошел от нее.

— Может, тебе и не нравится, — в его голосе послышалась холодная угроза, — но ты… продемонстрируешь свое величие…

Мэдди стояла как вкопанная.

Он опять сел в кресло, вытягивая ноги. Критически изучив жену, он повернулся к модистке и спросил:

— Ваше мнение?

Женщина посмотрела на Мэдди профессиональным взглядом и медленно кивнула:

— Необычайно, шокирующе.

— Король, — спросила Мэдди тихим голосом, — король будет?..

Жерво поднял руку, модистка поспешила снять диадему с волос Мэдди и бережно передала ее Жерво. Украшение вновь исчезло в коробочке. Кристиан встал и направился к двери.

— Жерво, — настойчиво повторила Мэдди. — Король приедет на бал?

Он обернулся и пожал плечами:

— Возможно.

Дверь закрылась за ним.

— Quette chance![1] — модистка скрестила руки на груди. — О, мадам, — взволнованно прошептала она. — Какое событие! Король приедет к вам…

После этого намека слухи поползли по всему Лондону. Жерво больше не рисковал появляться на людях.

Он поручил Дарэму и Фейну уладить все дела и собрать ответы на приглашения.

Один только Бог знал, перерезал ли он себе горло этой последней ставкой не на жизнь, а на смерть. Подготовка к балу поглотила наличность, которую он смог выудить из своего годового дохода.

Когда-то король Георг разменял на мелочи эту диадему. Эту безделушку Бонапарт однажды уступил императрице Марии-Луизе по возмутительной цене пятидесяти тысяч фунтов, выплачиваемой в течение многих лет. Теперь никто не соглашался взять ее, поверенный Его Величества был не настолько честен в политике, чтобы дать настоящую цену, — но Кристиан заплатил.

Приглашения на бал были приняты почти всеми, ибо главное событие — возможность появления короля — имело на всех возбуждающий эффект.

Король был всемогущ. Если он примет приглашение Жерво, значит, родственники герцога поймут, что проиграли.

Кристиан обедал с Мэдди. Он пытался заняться вычислением каких-то математических задач, лишь бы чем-то заняться, кроме наблюдения за тем, как она едва притрагивается к пище, словно несчастная забитая птичка.

Жерво терял Мэдди. Она просто ускользала от него. Ее тело было здесь, но его Мэдди, которая смеялась над его глупыми шутками и всегда восторженно смотрела на него, превратилась в какое-то безмолвное привидение.

Жерво не дотрагивался до нее. Сначала боялся вновь причинить ей боль, потом из-за возросшей в ней чопорности. Мэдди сразу отодвигалась в сторону, когда он подходил к ней. Она сделала из него ходячую энциклопедию правил хорошего тона. Жерво теперь много работал, все время тоскуя по прошедшим веселым временам. Теперь не было у них ни слов, ни будущего, только ее тело и его попытки к общению.

В тот день, когда должен был состояться бал, Дарэм доложил, что королева, возможно, не придет. Кристиан пытался не думать об этом. Он не был уверен, выдержит ли Мэдди бал.

За завтраком она выглядела больной, едва прикасалась к еде, пока Кристиан и секретарь обсуждали некоторые детали.

— Платье? — спросил он Мэдди. — Ты наденешь его?

— Да, — ответила она.

— Перчатки?

— Да, у меня есть перчатки.

Жерво посмотрел на нее.

— Твоя рука — болит?

— Нет, все в порядке.

— Мэдди, — он хотел оправдаться. — Прошу тебя.

Напряженность достигла критической точки. Жерво оказался в тупике. Он не мог дотронуться до нее, не мог зависеть от нее.

Она подняла голову.

— Жерво, — сказала она решительным голосом. Он скрестил руки на груди и посмотрел на нее.

— Ты должен понять. Я не смогу делать реверансы, произносить все жуткие почетные титулы короля, — сказала она.

«О, прекрасно, — подумал Жерво. — Я предвкушаю эту картину».

Ужин должен быть в полночь в столовой. Жерво пригласил квартет музыкантов в библиотеку.

Для танцев и оркестра был отведен голубой салон, откуда мебель была передвинута в гостиную. Гостиная преобразилась из обычной комнаты в великолепную спальню, обитую белым, золотым.

Комната, где предполагалось встретить короля, выглядела великолепно. В ней специально отводилось место для жены короля, для фаворита короля, доктора Кигнтона; достаточно места для всех, кого пожелает увидеть король, а также специальное место для музыкантов, которые должны во время завтрака ублажать слух короля итальянской музыкой.

Кристиан облокотился о дверной косяк. За спиной послышалось вежливое покашливание. Жерво обернулся и взял принесенное ему письмо, стараясь скрыть свое упавшее настроение, когда он узнал печать, поставленную на конверте. Жерво вздохнул и направился в бильярдную, где налил себе коньяку и сломал печать, скрепляющую конверт.

«Ваша светлость, — писала леди Сазерленд, намеренно подчеркивая, как ему показалось, сарказм, заключенный в этих словах. — Я получила достойное предложение выйти замуж от мистера Ньюдигейта из Бомбея. Он предан мне еще со времен моего первого замужества, состоятелен и его намерения чисты. Как я понимаю, мне не стоит ждать достойного отношения к себе со стороны тех, от кого я заслужила большего. Поэтому я уезжаю немедленно. Мистер Ньюдигейт предоставил все необходимое для моего путешествия, хотя ему неизвестно о пакете, который я вынуждена оставлять здесь, ибо не имею возможности перевезти его в Шотландию. Так как Вы проявили острую заинтересованность в нем, я укажу вам, где он находится. Я действительно надеюсь, что ваша маленькая квакерша-няня не принесет вам ужасных затруднений во время вечера, который вы устраиваете, мой дорогой. Ваша сестра говорит, что вы не совсем здоровы. Интересно, как вам удалось все организовать? По-моему, это глупо».

Дерзкий тон послания заставил Кристиана стиснуть зубы. Хорошо. Он сам вернет малютку в Шотландию, так как его бывшая возлюбленная не пошевелит и пальцем. По крайней мере, она, кажется, не расположена тащить ребенка в Индию.

Он установил пишущую машинку, торопливо написал короткий ответ, обращая внимание на ошибки. Вынув листок, он запечатал конверт и срочно отправил его адресату.