Дар Солнца

XVII

Можно ли сказать, что я был счастлив? Не знаю. Я никогда не задумывался, чувствовал ли я когда-нибудь настоящее счастье. Но сейчас с точностью заявляю — мне очень хорошо. Я стал чаще улыбаться, с замиранием сердца тянулся к телефону, когда он разливался трелью смс-ки и с удовольствием отвечал на них.

Но, мать вашу, только посмейте сказать это вслух ей! Я буду отрицать и заявлю на вас в психиатрическую лечебницу.

Да… Дарина была особенной. Совершенно особенной, сумевшей привлечь меня больше, чем на одну ночь. Та ночь была лишь началом… На утро она ушла, когда Ариадна проснулась, и весь день я не мог забыть то, что произошло. Рука то и дело тянулась позвонить ей или хотя бы написать, но моя гордость не позволила мне — пока она сама не написала, предложив встретиться на набережной и поговорить.

Только вот говорили мы всего минут двадцать… Дальше — спасибо уединенной части стоянки и тонированным стеклам "Мазерати" — мы продолжили общение, уже без слов, на заднем сидении машины.

И понеслось. Мы не обговаривали статус наших отношений, всё было без лишних ярлыков. Один звонок, "у меня" или "у тебя", быстрое устранение Марии Валентиновны с доплатой за беспокойство, крепко закрытая дверь в комнату ребёнка — и часы бесконечного секса.

Если это попадает под определение "счастье" — то да, я был на седьмом небе.

Командировка грянула как только Никита Маратович, президент компании, вернулся. Ехать я должен был один, Арнольд упрямо ссылался на огромные горы проектов, никто, даже моя секретарша, не захотели составить мне компанию. Я мрачнел все больше — точные сроки оглашены не были, я мог уехать на два дня, а мог и на весь месяц — и это сказывалось на всех, кто меня окружал.

— Что происходит, Матвей? — спросила Дарина, завернувшись в тонкое одеяло и уткнувшись подбородком мне в плечо.

— Всё в порядке, — соврал я.

— Ага… Это из-за ребёнка? — не отставала она.

— Нет. Впрочем, из-за неё — это девочка, если ты не знала — тоже.

Девушка помолчала, сдувая прядки волос с моего лица. Я смотрела в потолок, погружаясь в водоворот своих мыслей, но полностью забыться я не смог, потому как Дара решила выяснить всё до конца.

— Она точно твоя? Девочка, если ты не понял?

Что ещё мне нравилось в ней — её острый язык. Она даже не пыталась хоть чуть-чуть под меня прогнуться — не в том смысле, в постели она как раз таки очень охотно это делала.

— Точно. Я делал тест на отцовство.

— Так что тогда не так, раз ты даже со мной не можешь о ней забыть?

Я вздохнул и перевернулся на бок, смотря уже на неё.

— Дело не только в моем ребёнке, я уже ведь сказал. Послезавтра я уезжаю в командировку на неопределённый срок. И еду один, даже моя дурацкая секретарша не захотела со мной.

— Ей же за это платят, с какого перепуга она выёживается?

— Она берет отпуск за свой счет, едет с любовником на море. Зеркалов — это президент — всё подписал. А ещё, так как я уезжаю, надо решить, куда деть Ариадну.

— Твоя дочь? — догадалась Дарина.

— Да. Тут, впрочем, проще, потому что, так как я еду не на Ибицу с кучей девиц и текилы, её согласилась взять к себе моя сестра. Они подружились за этот месяц, по Настиным словам, она ещё очень милый и некапризный ребёнок, не в пример её собственного сына, так что хоть за дочь голова болит меньше.

— Но всё равно болит?

— Для тебя это так важно? — Я провел пальцем по её губам.

— Честно? Не особо. Я просто поддерживаю разговор. — Дара чуть приподнялась, приблизив своё лицо к моему и почти касаясь губами губ. — Командировка сложная?

— Так себе, — ответил я, с трудом сосредотачиваясь на её глазах, хотя взгляд очень хотел сползти ниже.

— Что тогда скажешь, если с тобой поеду я? Под ногами путаться не буду, но на ночь у тебя будет гарантированная компания?

У меня на секунду замерло дыхание — я не ослышался?

— Ты хочешь поехать со мной? А как же твои гастроли?

— Наш агент пока договаривается кое с кем, поэтому на время мы свободны. А я терпеть не могу скучать, ты же знаешь.

Я рывком утянул её ближе, подмяв под себя.

— Мне это не видится?

— Если это, — она провела ладонью по своей груди, дразня меня, — то нет.

— Только не считай нас какой-то там парочкой, ладно? — предупредил я, на пару секунд захватывая её губы. — Потому что это просто секс.

— Я прекрасно понимаю. Больше мне пока и не надо.

— Отлично. Значит, ты едешь со мной.

Она молча скользнула рукой под одеяло, недвусмысленно давая понять, чего хочет, и я так же молча включился в игру.

Проблемы решаются очень быстро и очень просто.

В день моего отъезда с утра у меня было прекрасное настроение. Оставив Сашку на Дениса, Настя приехала ко мне аж в восемь часов, выглядев при этом как всегда на сто баллов — мамины гены пальцем не задавишь — вдвоем мы искупали и собрали Ариадну, она ушла переставлять детское сидение из моей машины в свою, а я остался попрощаться с дочкой. Она была такой сонной, медленно моргала, но упорно смотрела на меня, пока я распрягал, что уеду на какое-то время, постараюсь не очень надолго, что с ней будет тетя Настя, дядя Денис, который её обожает, будет приезжать бабушка… если не уберется ещё на какой-нибудь полигон. Мне казалось, её взгляд выражал нежелание оставаться без меня, она периодически морщилась и вытягивала ручки, будто хотела удержать меня.

Буду честен — какая-то часть меня, и она была довольно внушительная, хотела этого же.

Настя вернулась и, увидев меня с Ариадной на руках, предложила тащить мой чемодан и сумку, а я бы взял на себя девочку. Я, разумеется, согласился.

Все-таки у меня замечательная сестра.

Аккуратно устроив ребёнка в креслице, я тщательно застегнул все крепления, в третий раз за утро проверил, чтобы бутылочки, одеяла и полюбившийся медвежонок были в сумке, и зачем-то поинтересовался, есть ли мой номер у Насти. Сестра терпеливо вздохнула, залезла в мобильный и продиктовала те цифры, что значились у неё под контактом "Братец-идиот". Совпадали.

Они уехали — Ариадна до последнего не сводила с меня взгляд, а когда мотор в автомобиле Насти завелся, начала даже хныкать, — и я провожал габаритный фары до самого поворота, за которым они исчезли. Ну вот, всё, пора и мне уезжать…

За месяц, что Ариадна была у меня, мы впервые расставались дольше, чем на двенадцать часов…

Звякнула смс-ка, что Дарина ждет меня, и я стряхнул тоску — в том, что я уезжаю, есть плюсы — больше не надо придумывать, как свалить к любовнице. Никто не знал, что я еду с ней — о существовании Дары в моей жизни вообще не было известно никому из моих знакомых — следовательно, ей пришлось ждать, пока я отделаюсь от сестры.

— Всё прошло успешно? — спросила она, закинув свой чемодан на заднее сидение и устраиваясь рядом со мной.

— Более чем, — ответил я и потянулся за поцелуем.

Двумя днями, конечно же, не обошлось. От другой фирмы, совместно с которой мы делали проект будущей постройки, архитектор приехал — видимо, Арнольда надо будет депремировать, урода — и тут же выступил против того макета, что был у меня. Завязался спор, заказчик не знал, что именно он хочет — тоже, блядь, молодец, такие меня бесят до дрожи в кулаках, — доверил решать нам, поэтому я тут застрял до компромисса.

Первую неделю, пока мы думали, что сможем прийти к общему решению без включения посторонних лиц, я возвращался в отель на взводе и Дарина, не спрашивая, просто помогала мне успокоиться. Что ещё мне помогало, это звонки Насти по Скайпу, где она показывала мне Ариадну в разных забавных костюмчиках: пчелы, и когда девочка шевелила головой, усики, прикрепленные к шапочке, смешно качались, вызывая у меня непривычный счастливый смех; был костюмчик поросенка, и когда Ариадна, увидев меня на экране — может, она и не понимала, что это я, но голос она слышала, а так как ноутбук у Насти очень качественный, он должен был быть более-менее похож на мой, а его она могла различить ещё с первых дней нашего совместного проживания — тянула ручки, затянутые в рукавчики в виде копытец, я бился головой о клавиатуру, а Настя называла меня бесчувственным придурком, издевающимся над ребёнком. Это я-то издеваюсь, если учесть, кто натянул это нечто на него?

После особо долгих дебатов, после которых было решено вызвать "медиатора"[1], я вернулся в номер раньше обычного, Дары ещё не было — гуляла по городу, как и всегда за эту неделю — и я решил позвонить сестре. Она, смущенно отводя глаза, призналась, что Ариадна не спит уже больше пяти часов, и она не знает, что делать — колыбельные, сказки, танцы у шеста (это был оборот речи, вряд ли Настя правда пыталась так угомонить мою дочь) не помогают. На заднем плане носился Саша, которому плачь двоюродной сестры также не давал покоя, а мать, из-за неё же, не могла уделить ему внимание. Поняв, что спасать ситуацию надо мне, я велел Насте уложить Ариадну в кроватку и поставить компьютер поближе к ней. Когда всё было сделано, я сам устроился поудобнее, поднес микрофон в наушниках к самым губам и тихо, но как мог нежнее запел "In joy and sorrow" группы "HIM" — в дни ранней юности, я заслушивался Вилле Валло и сейчас понадеялся, что либо любовь к этой песне Ариадна унаследовала генетически, либо мой голос хоть чуть-чуть смог передать бархатистые нотки этого финна.

— Матвей, ты всегда так классно пел? — спросила тихо Настя, когда я смолк. В её глазах, появившихся на моем экране, я видел уважение. — Даже Саша заснул на моих коленях. Понесу его в его спальню. Спасибо, братишка.

— Не за что. — И даже когда я выключил Скайп, улыбка всё ещё блуждала на моих губах — пусть я и далеко, но связь с дочерью не уменьшилась.

Вторая неделя командировки была более положительная — мы с архитектором сошлись во мнении и уже вдвоем спорили с "медиатором" и заказчиком, который, мать его за ногу, обрадовался, что есть общее решение и отверг всё, что мы предложили. Это с учетом того, что в офисе фирмы его устраивал тот макет, что мы с Арнольдом ему показали!

Возвращаясь в отель в девять-десять часов, я встречал Дару в новых нарядах, купленных для выступлений, которые она демонстрировала мне для критики. Наряды эти состояли чаще всего из коротких обтягивающих топов и шортов или юбок, под которыми не было нижнего белья, и надолго на девушке они не задерживались.

А когда Дара уходила в душ, я звонил или по телефону, или по Скайпу к Насте, иногда натыкался на Марию Валентиновну — они с Алисой по-прежнему работали с Ариадной, только теперь дома у моей сестры и её мужа, помогая уже с обоими детьми — и узнавал, как у них дела. То ли разрешение монитора утрировало, то ли малышка становилась больше. Росла… Её лицо приобретало свои черты, волосы отрастали, свиваясь в колечки — Настя предложила подстричь её, но я пока не разрешал — и было в ней что-то неуловимо знакомое, что вновь и вновь убеждало меня, что эта некая Солнечная была в моей жизни и я её знал, просто сейчас не мог вспомнить.

Третья и последняя неделя была потрачена на работу уже непосредственно с объектом и на месте будущей застройки. Я проверял количество и качество материалов, забраковывал то, что не подходило, и заказывал новое. Наверняка, со стороны окружающим я казался невыносимым типом, потому что я не давал даже самую маленькую поблажку как работникам, так и тому, с чем им надо будет работать, часто увеличивая графу расходов в смете, но я не заморачивался об этом. Потом спасибо скажут, потому что то дерьмо, которое подсунули изначально, развалилось бы через двенадцать, максимум пятнадцать лет, а так теперь это здание, что будет здесь по завершению, простоит и сто лет, если его не запускать.

Два раза на этой неделе звонил отец по поводу удочерителей Ариадны. Предложил семью эмигрантов из Венгрии, состоятельных, есть родной сын пяти лет, возраст уже не позволяет жене родить ещё одного, а они очень хотят девочку. Я отказал из-за этого самого возраста — если они скопытятся раньше, чем моему ребёнку исполнится восемнадцать, её отдадут в приемную или опекунскую семью, и только Бог знает, что там произойдет. Нет уж. Вторая семья была не особо богата, но крепкая, супруги не могут иметь своих детей из-за биологической несовместимости, а в остальном полностью здоровы. Их я пока со счетов не сбрасывал, но и решать без меня отцу не позволил, сказал ждать моего возвращения.

По пути назад, когда Дарина болтала с братом по телефону и я был предоставлен сам себе, я задумался и понял, что даже когда она была рядом, такая красивая и сексуальная, мне все равно чего-то не хватало. Все эти недели я непроизвольно прислушивался, оглядывался, что-то искал. Складывая наши вещи обратно в багажник, я заглянул в большой картонный пакет и увидел, что он полон игрушек, как кукол в красивых платьях, так и машинок, и все они были… для Ариадны. Ну да, я пару раз покупал особо понравившиеся вещи для неё, но не думал, что эти "пару раз" окажутся далеко не парой.

Короче — я соскучился по ней. Мне остро захотелось увидеть, как она улыбнется мне — если, конечно, узнает, в Ириной книжке написано, что у детей в этом возрасте мало что в памяти задерживается надолго — почувствовать её тельце в своих руках. Поэтому, высадив Дарину у её дома, поцеловав и пообещав позвонить, как освобожусь, я со всех колес рванул к Плисевичам, где сейчас была моя девочка.

И она меня не разочаровала. Стоило Алисе открыть, а Насте вынести Ариадну в прихожую, наши с ней глаза встретились, и я увидел на личике настоящую радость. Высокий чистый крик вырвался из её груди, ручки и ножки замельтешили в воздухе, и я, из последних сил сдерживая такой же радостный смех, бросился к ней.

— Это что, веснушки? — спросил я, осмотрев мордашку дочки. На носу что-то блестело золотистыми искорками.

— Где? — удивилась Алиса. — Это частички крема, глупый вы. Какие веснушки в два месяца?

— А вот под кофточку не заглядывай, — влезла Настя. — Мы с Алисой сделали ей пирсинг в пупке, ранка пока не зажила. Хотели набить татушку на попе, но застопорились в выборе, что именно — средний палец в кулаке или Веселого Роджера.

— Я за Роджера, — добавила няня, подмигнув моей сестре.

— Да иди вы, — улыбнулся я, обнимая дочь и понимая, что и не осознавал, КАК сильно я скучал по ним всем.

Назад вести Ариадну и её вещи Настя доверила нам с Алисой, оставшись с сыном дома. Я подарил племяннику одну из машинок, сестре — наручные часы на серебряном браслете, она такие обожает, — и, загрузив няню с дочкой в машину, спокойно порулил домой.

А вечером, когда я отчитался Даре, маме и Марго с известием, что все живы, в дверь позвонили. Ариадна как раз расположилась у меня на руках, получая свой ужин, поэтому недовольны были мы оба. Усадив ребёнка на сгиб локтя, я пошел открывать.

На пороге стоял Влад. Трезвый, опрятно выглядящий, он смотрел на меня насторожено, но без агрессии. Я так удивился ему, что даже не смог ничего произнести, чем он и воспользовался.

— Можно войти? — негромко спросил он. — Я просто хочу поговорить.

— Проходи, — кивнул я, посторонившись и пуская его в квартиру.

Он был здесь сотню раз, поэтому рассказывать ему, где разуваться, не нужно было.

— Я сейчас как раз кормил дочь, так что, если ты не против, поговорим на кухне, — сухо произнес я и, не дожидаясь ответа, направился туда.

Влад сел напротив меня и около минуты собирался с мыслями. Я не мешал, делая вид, что сосредоточен на бутылочке и чмокающей Ариадне.

— Не буду долго тянуть кота за интересное место, — наконец произнес мой приятель (?). — Я прошу у тебя прощения за ту пьяную выходку.

Я поднял голову, слушая его. Ставлю плюс балл за то, что признал и пришел извиняться — раньше бы он так никогда не сделал. Ну, в принципе, нам уже и не семнадцать лет.

— Тот день и ночь вообще были безумны, — продолжил он. — Нет, я не жалуюсь и не оправдываюсь, просто объясняю. Мы поссорились с Ирой, и это выбило меня из равновесия. На работе этот еб… — он покосился на девочку у меня на руках и, прокашлявшись, поправился, — идиотский Данила подлизал кому надо задницы, и прошел его проект, а мой оставили до лучших времен, я поссорился с администрацией и уволился к демонам. Я, кстати, напился уже после, поэтому не думай, что это из-за того, что я был в том виде на работе.

— Понял, — сказал я.

— Ну вот… Все навалилось разом — от Иры я съехал к родителям, а моя мамаша любит мозги пополоскать, сам знаешь. Да и у них тоже… Отец, чтоб его, нашел себе какую-то тёлку и подал на развод, мать с ним судится сейчас за каждую ложку. Я приехал к ним — а там просто ахтунг… Короче, все смешалось, работа стала последним пунктом, вот я и сорвался.

— Что значило, что из-за меня вы с Ириной расстались? — Я понимал всё, что он говорил, и вполне мог представить, какой раздрай творился в его душе, но повторения этой истории не хотелось, поэтому сейчас я решил выяснить все, что накопилось у него на меня.

— Да не виноват ты, — отмахнулся он. — Это я так… Бывало, что я в самом деле говорил, что я с тобой тусуюсь, когда проводил время с девочками, а сейчас она знает, что тебе не до пьянок со мной, поэтому её заинтересовал вопрос, где я был, а я не придумал отговорки. Короче — прости меня. И за мои слова о тебе, и за мои слова о твоей дочке.

Я посмотрел на личико Ариадны. Она выплюнула соску бутылочки и слушала нас, моргая своим длиннющими ресницами.

— Что скажешь, детка? — спросил я, поднимая её на уровень своих глаз, — простим этого оболтуса?

— Давай, Ариадна, — подключился Влад. — С меня большой медведь для тебя, только замолви за меня словечко.

К судьбе моего друга дочь осталась безучастна, но я и сам разобрался, что делать.

— Медведя ей уже подарили Марго и Тимка, так что придумай что-то другое. И — пьяный ко мне в плохом настроении не рыпайся, понятно?

— Твой хук справа мне это очень доступно объяснил, — усмехнулся Влад.

Я улыбнулся в ответ и почувствовал, как огромная тысячетонная гора упала с моих плеч — как оказалось, ссора с лучшим другом здорово омрачала жизнь, пусть я на это не обращал особого внимания. И как было кайфово снова с ним помириться!

— Кофе будешь? — спросил я, переложив Ариадну на другую сторону диванного уголка и поднимаясь. — Потому что лично я убил бы за него.

— Раз все так серьезно, то давай.

Когда я вновь сел, расставив чашки перед нами, я увидел, что Влад задумчиво рассматривает кроху, прикрывшую глазки и прибывающую в сладком мире сновидений.

— Ты только не набрасывайся на меня с расспросами, потому что я ничего тебе не скажу нового, но… — произнес он.

— Давай уже, — поторопил я друга.

— Она… что-то в ней и мне кажется знакомым.

Чашка застыла у самых моих губ.

— Поясни, — как можно более ровным голосом попросил я.

— Дочка у тебя, пусть и маленькая, но есть в ней какие-то черты… — Влад помедлил, подбирая слова. — Вот даже кудряшки — цвет довольно необычный. С нынешней модой красить волосы в самые разные оттенки блонда я все равно готов поспорить, что такие локоны я видел нечасто. А глаза… Сафа, блин…

— Знаю. Я тоже периодически зависаю, глядя на неё.

— Это да, но я не про это…

— Я понял. Да, мне цвет её глаз кажется дико знакомым.

Мы переглянулись.

— Значит, я тоже её знал. Ну, Солнечную, — констатировал Влад.

— Много у нас общих знакомых блондинок?

— Ну… будем честными — с большей частью своих любовниц ты познакомился при мне, поэтому…

— …нам это ничего не дает, — вздохнул я, сдуваясь. Шанс, что тайна Солнечной немного приоткроется, снова накрылся медным тазом.

Мы ещё немного помолчали, потягивая кофе.

— Что надумал с ней делать? — спросил Влад.

— С Ариадной? Как и собирался — отдам в хорошую семью.

Друг покивал, а потом вздохнул:

— Понимаю, что меньше всего ты ожидал услышать это от меня — но, может, не надо её никому отдавать?

Он был прав — вот кто-кто, а он был последним, кто сказал бы эту фразу…

— Влад, ау, ты точно тот Влад, с которым я знаком с детских сандалий?

— Я тот. И это я сказал то, что ты услышал.

— Серьезно? — мои брови приближались к линии волос.

— Вот смотри, — он поставил кружку на стол и растопырил пальцы, собираясь считать аргументы, — сегодня у нас второе июня, а ты ещё никому её не отдал, значит, не так всё было ужасно.

— Я просто привык, — оправдывался я.

— Дальше, — продолжил Влад, не слушая меня, — месяц назад ты кричал, что я испортил праздник твоей дочери. Ты так и сказал — "моя дочь". Ты уже не запинаясь произносишь эти слова.

— Потому что это так. Ни к чему отбрыкиваться от правды.

— Третье — смотря на тебя сегодняшнего, я открыто заявляю — ты лучше, чем тот, что обнаружил нежданный подарок на своем пороге. Ты спокойней, уравновешенней, солиднее даже.

— Ага, — хмыкнул я.

— Не смейся, Матвей, я серьезно. Она хорошо на тебя влияет.

— Прекрати, Влад. Правда, совсем не смешно. Я забочусь о ней до того момента, пока не найду достойных родителей, которые не заставят дух Солнечной, если она умерла, являться ко мне во снах с упреками, что я обрек нашего ребёнка на страдания.

Я по глазам видел, что Владу было что сказать и на это, но он благоразумно понял, что ничего не добьется. Я твердо решил — больше нет других вариантов.

— Мне нравится эта девочка, — сказал он, вновь взяв кружку.

— И мне она нравится. Поэтому я и хочу, чтобы её удочерили. Представь меня папашей, ну.

Влад покачал головой своим мыслям, и, к счастью, мы сменили тему.

О Дарине я не рассказал даже ему. Пока что она была моей сокровенной, очень волнующей тайной, которую я не хотел делить ни с кем. Она только моя. Только моя.