Декаданс

Глава 1

«Лето обещает быть томным» — повторяла про себя Полина Шихаева одну из «крылатых» фраз своей матери, которая обладала запасом таковых на все случаи жизни и не всегда утруждала себя внятным истолкованием. Но начало июня в самом деле радовало теплой погодой без изнуряющей духоты и дождей. И все городские приметы были в наличии: разрастающиеся торговые ряды с предметами «народных промыслов», уличные музыканты, стайки говорливых туристов под яркими опознавательными зонтиками гидов.

Сейчас Полина шла по набережной Фонтанки, которую давно изучила вдоль и поперек. Здесь была ее художественная школа, которая могла гордиться успехами отдельных выпускников, славной историей и, разумеется, местом расположения. А вот непрезентабельный фасад и скромные зарплаты педагогов портили имидж. Повзрослев, Полина убедилась, что родители-художники выбрали для нее эту школу из-за бесплатного обучения — иного они просто не могли себе позволить. Но так или иначе, она была частью ее прошлого, и уж точно не самой плохой.

Затем Полина уже сама выбрала учебу в Академии имени барона Штиглица, хотя отец и мать гораздо больше тяготели к собственной «Alma Mater» на Васильевском острове. Ей просто очень нравилось заниматься станковой и книжной графикой, в то время как в академическом рисунке и живописи девушка не очень преуспевала. С детства Полина обожала бумажные книги, особенно с каким-нибудь затейливым декором, а затем увлеклась печатными техниками и полюбила священнодействие в мастерских под аккомпанемент старенького магнитофона и среди запахов керосина и уайт-спирита, процесс раскатывания краски валиком, движение колеса станка, просушивание оттисков, на которых за секунду отражалось то, что она вырезала долгими вечерами.

Утонченный офорт, по мнению Полины, подходил для парадных натюрмортов и помпезных фасадов, а вот будничные пейзажи и бытовые сценки лучше смотрелись в линогравюре — резьбе по пластам линолеума. Литография была ей чуть менее интересна, «хорошую печать не назовут плоской» — подшучивала она с родителями. К тому же, сам факт, что камни отмывались от прежних рисунков и передавались из одного студенческого «поколения» в другое, удручал сознанием архаичности и бесперспективности этого некогда славного направления.

Впрочем, это можно было сказать и о других техниках. Полина много общалась с мастерами старой школы, и они старались сохранять оптимизм, но было ясно, что графика, требующая больших физических и душевных затрат, в конце концов угаснет, в крайнем случае — сохранится в качестве эксцентричного хобби.

Родителям Полины в целом нравилось, что она не безропотно пошла по их стопам, а искренне любила неоднозначную художественную стезю. Сами они писали маслом, причем Денис Ильич Шихаев с молодости ударился в примитивизм и любил воплощать рубленые, упрощенные, монохромные образы, а его супруга, Арина Юрьевна, склонялась к манере импрессионистов и собирала из цветных капелек жизнерадостные пейзажи и аппетитные натюрморты.

Жила семья в коммунальной квартире на улице Короленко, в которую еще молодые супруги вселились во время учебы. Родом они оба были из неблагополучного поселка городского типа в Ленинградской области и со временем, в основном за счет продажи родительского жилья, смогли выкупить у города две неплохие комнаты в центре. Одна была оборудована под мастерскую, и здесь же супруги-художники обитали сами с тех пор, как подросла дочь. Тогда уже они сочли, что ей нужно свое пространство.

В комнатах был налет «творческого беспорядка» — краска, намертво, впитавшаяся в старенький паркет, причудливые древние вещицы для натюрмортов, кипы книг по искусству, расположенные тут и там, без всякой системы. Родители вели хозяйство странно, сочетая разгильдяйство с домовитостью. Арина Юрьевна почти не готовила, довольствуясь перекусами, зато хорошо владела шитьем, штопкой и перелицовкой, что позволяло экономить на одежде. Денис Ильич сам делал мелкий ремонт, и хотя это получалось у него весьма посредственно, не желал тратиться на материалы и подручных. Впрочем, такую странность можно было отнести к их жизни в целом.

Они уже давно были скорее живописцами «для души», а зарабатывали уроками рисования в школах и студиях, писали на заказ курсовые работы по искусствоведению, изредка выставлялись в библиотеках и Домах культуры. Поэтому семья жила скромно, «по средствам», что вроде было похвально. Однако с возрастом Полина поняла, что родителей устраивал непритязательный быт и отсутствие развития. Семья жила замкнуто, заводила новые знакомства только по мере необходимости и не гналась за материальными благами — им как-то всего хватало. И надо сказать, в сложные времена именно это помогло им выкрутиться и не пропасть, в отличие от многих коллег. Потом у Полины закрались подозрения, что и долгий брак у них сохранился по этой причине, из-за странной ленивой веры в незыблемость и правильность бытия. Сквозь эту пелену они глядели и на свою несостоявшуюся карьеру, и на школьные конфликты дочери (в детстве Полина отличалась вспыльчивым характером), и на отсутствие у нее подруг и приятелей, и на такую же пустоту на личном фронте.

Впрочем, два последних пункта не особенно беспокоили и ее. Когда никто ей не звонил в день рождения и Новый Год, было немного тягостно, но вскоре Полина переставала об этом думать на следующие двенадцать месяцев. Единственный раз она позвала сокурсников на свой юбилей, и хотя все прошло хорошо, повторять такие мероприятия ей не хотелось.

О любви она тоже долго не думала, и ни одного полновесного романа у нее не состоялось с окончания школы, в которой она несколько лет дружила с одним пареньком. Но дальше поцелуев дело не зашло, не из-за каких-то особо строгих понятий, а просто их дороги еще до этого стали расходиться плавно и безболезненно.

Поэтому и внешность девушки в те годы была скромной, но при этом отражала внутреннее небрежное спокойствие. У Полины были светло-русые длинные волосы, которые она обычно закрепляла на затылке, и серые глаза очень тонкого, почти прозрачного оттенка, который красиво сочетался с густыми темными бровями и длинными ресницами. При таком врожденном колорите девушка могла не пользоваться косметикой и вообще не стремилась себя приукрасить. Как и мать, она заботилась об удобстве и до окончания школы носила только джинсы и свитера, которые летом заменяла на футболки.

Однако несколько лет назад ситуация изменилась и Полина пересмотрела многие из своих привычек. Она стала распускать волосы и носить платья, хотя в них не было намека на сексуальность и кокетство, — скорее ее стиль можно было назвать романтическим. И эти перемены также были напрямую связаны с Фонтанкой.

Настала пора сообщить, куда же в этот погожий день направлялась Полина. Уже полгода она работала в одном из многочисленных арт-пространств, находившемся неподалеку от цирка. Прежде по этому адресу располагался один из магазинов обанкротившейся торговой сети, и столь удачная локация наверняка была нужна многим. Но благодаря большой доле везения она стала пристанищем для молодых художников, которым, в отличие от многих собратьев по Академии, не пришлось ломать голову над вопросом трудоустройства.

Пространство под названием «АлИн» принадлежало Инге Жарицкой, бывшей сокурснице Полины. Разумеется, приобрела его она с помощью своих родителей — состоятельных людей, которые были далеки от искусства, но умели поймать волну настроения мыслящей прослойки и знали, что на нем сейчас можно очень неплохо заработать. А вот продвижение и развитие было уже заслугой самой Инги. Она всегда училась очень хорошо, но не стремилась посвятить себя живописи, считая, что мир можно украшать по-разному.

С ее родителями Полина никогда не встречалась, хотя во время студенчества несколько раз была у Инги в гостях. В арт-пространство они тоже не приходили в рабочие часы, чтобы не смущать коллег дочери. Полина знала только то, что семья очень богата, и поначалу присутствие такой девушки, как Инга, в стенах Академии выглядело очень странно. Она никогда не кичилась своим статусом и держалась с другими ребятами доброжелательно, и все же разница была видна: и укладка волос у Инги была затейливее, чем у других девчонок, и материя, из которой шились ее платья и сумки, — качественнее, и кожа лица и рук нежнее и глаже. Даже занятия печатной графикой не испортили того, что достигалось хорошим питанием и дорогой косметикой.

Семья передала Инге не только финансовый, но и природный достаток: она была очень яркой девушкой со жгуче-черными волосами, большими голубыми глазами и тонкими чертами лица. По одной родственной линии у нее имелись цыганские корни, которые очень гармонично сочетались со славянскими и добавляли скрытой страстности в питерскую флегматичную невозмутимость. Впечатление немного портила ее чрезмерная худоба — она следовала идеалам 60-х годов, когда именно такой болезненный тип фигуры вошел в моду.

В качестве подарка за красный диплом Инга получила от родителей солидный стартовый капитал, правда, и отчет за траты с нее требовался немалый. Решив открыть свое творческое пространство, она привлекла к этому товарищей по группе, в том числе и Полину. Совместными усилиями они привели захламленное обиталище тараканов и грызунов в нарядное помещение с несколькими камерными залами, магазином и уютным кафе.

Полина никогда не была с Ингой Жарицкой в дружбе и даже в теплых отношениях, но ее предложение о сотрудничестве приняла охотно — родители не молодели, перспектив на хорошую пенсию у них не было и настала пора самой отвечать за семью. Однако если уж говорить совсем начистоту, основным мотивом устроиться в это место было присутствие Алика Кузнецова, тоже бывшего сокурсника Полины, а в данный момент арт-менеджера «АлИн» и неофициального жениха Инги Жарицкой. Отношения между ними завязались на раннем этапе студенчества, хотя они были знакомы еще со школы.

Собственно, его имя было Олег, но парень всегда представлялся Аликом, поясняя, что сам называл себя так в раннем детстве. Все давно к этому привыкли и восприняли как должное, что пространство называлось именно «АлИн». Для посторонних, конечно, имелась легенда об одноименной планете из «Звездных войн». Но на самом деле Инга недвусмысленно намекала на их союз, в котором безусловно лидировала несмотря на то, что имя Алика в названии значилось первым.

Полина пришла на работу вслед за бывшей сокурсницей Ясей, которая дежурила в магазинчике и кафе. У Инги был штат продавцов и официантов, но руководство над ним она доверяла старым знакомым.

Вскоре появился и Алик, принеся с собой несколько красивых коробок и погрузив их в холодильник, стоящий в подсобке. Затем подтянулись остальные ребята, кроме Инги (она ездила по каким-то делам в офис родителей), и по обычаю собрались за утренним чаем.

— Ну признавайся, Алик, что ты там припас? — весело сказала Яся, закончив поливать цветы. Вообще закупать провизию для кафе и фуршетов входило именно в ее обязанности, но у Алика с учебы осталась привычка баловать девушек какими-нибудь сладостями. Он достал коробки и там оказались миниатюрные нежные пирожные «птифур» с ягодами и цветным кремом — лавандовым, мятным и кофейным.

— Супер! — восторженно отозвалась еще одна художница, Катя, и чмокнула парня в щеку, тут же оглядевшись с наигранным беспокойством. — Надеюсь, мне за это ничего не будет?

— Можешь за это получить добавку, — заверил Алик. — Кстати, вы заметили новое кофейно-чайное меню? Это, между прочим, работа Полины.

Тут девушка смутилась, хотя идея по оформлению меню действительно принадлежала ей. В силу таланта в каллиграфии и любви к графике Альфонса Мухи она часто делала мини-проекты по рекламе в стиле «ар нуво», и этот эскиз ей навеяла серия «Времена года» — одно из самых знаменитых произведений чешского модерниста. С помощью виньеток и узоров Полина разделила доску на четыре части и причислила к «зимним» напиткам гляссе, «белый» малайзийский кофе и меланж, к «весенним» — фруктовый чай и молочный улун, к «летним» — крепкий черный кофе, капучино и чай масала, а к «осенним» — африканский ройбуш, каркаде, медовый раф и традиционный чай с лимоном. Все позиции сопровождались тонкими и красивыми рисунками.

— Ну зачем ты, Алик, — тихо сказала Полина.

— А ты не прячься: получилось все отлично, ты умница, Поля. А скромность еще ни одного художника не сделала счастливым.

— Спасибо, — промолвила она с улыбкой. Поневоле все похвалы и добрые слова Алика трогали ее до глубины души, хотя вроде бы никак не касались ее женственности. Кроме того, при застенчивости девушки то, что Алик наблюдал за ее работой, было хорошей выручкой — в противном случае ее заслуги вполне могли приписать кому-то другому.

Тут появилась и сама владелица арт-пространства. Приход Инги обычно не вызывал особого ажиотажа: она доверяла своему коллективу и не любила лишней суеты вокруг своей персоны. Поэтому все спокойно поздоровались и продолжили пить чай, ожидая, пока Инга присоединится.

Скинув легкое летнее пальто, девушка подошла к большому зеркалу, чтобы поправить прическу. Инга явно осталась довольной и подошла к высокой барной стойке, у которой сгруппировались ребята с чаем и пирожными.

— Ну что, Алик, мне достанется? — спросила она весело.

— А руки ты помыла? — сказал Алик с каким-то неопределенным выражением.

Инга улыбнулась и небрежно поцеловала жениха в подбородок. Его ответный поцелуй пришелся ей в нос.

Алик не был красавцем в привычном смысле слова, а если точнее, черты его лица даже можно было назвать заурядными. Небольшие, прищуренные карие глаза под густыми ресницами, плотный округлый нос, пухловатые губы и маленький безвольный подбородок не соответствовали ни модельным, ни маскулинным параметрам. Но от этих глаз и улыбки веяло таким добродушием, что к Алику всегда тянулись, и отчасти именно это притягивало публику к арт-пространству. Его посещали и семьи с детьми, и пожилые люди из круга советской художественной школы, и парочки, стремящиеся разнообразить конфетно-букетный досуг.

Хотя Алик и был идейным художником, он никогда не смотрел сверху вниз на людей, которые были далеки от этого мира и придерживались обывательских вкусов. «Ну да, они мещане, и что? — всегда говорил он Инге, которая в приватной обстановке не удерживалась от высокомерных колкостей, — Зато они умеют искренне радоваться жизни, в отличие от богемных придурков».

И когда Алик сам курировал выставки, гости с удовольствием слушали его речи и донимали расспросами, которые нисколько не стесняли парня. Его вихрастая шевелюра каштанового цвета и повседневный стиль в одежде добавляли бытовой уютности и простоты в общении, которая в свое время привлекла и Полину.

Влюбленность стала зарождаться в тот момент, когда она поняла, что за этим скрывается весьма сложный и неспокойный внутренний мир. Алик редко приоткрывал эту завесу, но с годами Полина убеждалась, что ему проще нести тепло и комфорт другим, нежели себе. У него явно были проблемы, которые стали проясняться после окончания учебы и создания арт-пространства. Полина не старалась вникнуть в их с Ингой отношения, дабы не теребить собственные больные места. Но по слухам и отголоскам она знала, что Алик не очень хотел здесь работать и удовольствие, с которым он выполнял долг «лица компании», во многом было напускным.

Как и Полина, он рос в семье художников — отец Алика, Олег Кузнецов-старший, был скульптором, а мать давным-давно переквалифицировалась в дизайнера буклетов, приглашений и открыток и по сути являлась основным добытчиком в доме. Может быть, такая модель семьи и послужила мотивом связаться с Ингой, но именно как привычка, а не корысть. Во всяком случае, в их паре она оказалась завоевателем, а он скорее поддавался, не столько из-за ее приданого, сколько привлекательности, уверенности в себе и женского шарма. Этим было несложно покорить молодого здорового мужчину, и Алик не сразу разглядел оборотную сторону. Но до поры до времени Полина не позволяла себе этим озадачиваться, продолжая воспринимать Алика как нечто эфемерное

Лишь на втором курсе она, проведя с Аликом пару часов наедине в мастерской гравюры — он тогда научил ее делать оттиски шпателем и ложкой и принес из ближайшего кафе на улице Пестеля очень вкусные пирожки, — уже ясно понимала, что влюбилась. Она не строила иллюзий и была уверена, что вот такое теплое дружеское общение — это потолок их отношений, потому что есть Инга, и неважно, какое у нее, Полины, мнение о гармоничности этой пары.

Правда, тогда Полина еще не была уверена, что их связь достигла решающей стадии, и поняла это лишь по окончании того же второго курса, когда студентов направили на практику в Карелию, на пленэр. Там они, разумеется, посетили Кижи, познакомились с осколками культуры вепсов, поплавали по Онежскому озеру на лодочках. И когда молодежь жила скопом в одной гостинице, ночные вылазки Алика и Инги и менее уловимые приметы не прошли незамеченными.

В первый момент это открытие вызвало у Полины всплеск отчаяния, который, вероятно, для зрелой женщины выглядел бы странным и несерьезным. Вроде бы она никогда не рассчитывала всерьез быть с Аликом, ясно видела, что не интересует его как женщина, и все-таки вообразить, что жесткая и многоопытная Инга уже имеет такую власть над ним, столь поэтичным и душевным юношей, оказалось очень больно.

Пока Алика не было рядом, Полина была уверена, что его взгляд и улыбка навсегда поблекли для нее и потеряли свою манкость. Но стоило им снова увидеться за завтраком, стоило ему дружелюбно пошутить, обращаясь к ней одной, как Полина снова ощутила какую-то внеземную благодать. Кто бы ни был с ним накануне, это оставался он, Алик Кузнецов, и это означало и радость, и угрозу на все предстоящие годы учебы...

После получения дипломов Алик с Ингой открыто стали парой, а в личной жизни Полины так ничего и не изменилось. Умом она понимала, что не стоило идти на работу к Инге и лишний раз травить себе душу, но с другой стороны Полине казалось, что никакая молодость не обходится без глупостей, и пусть это решение станет самой большой из них.

Помимо нее, Инга пригласила работать еще троих сокурсников — остальные, впрочем, разбрелись кто куда сразу после защиты, а то и раньше, разочаровавшись в Академии. Одной из них была Катя Савелкина, бывшая одноклассница и лучшая подруга Инги. Та хорошо относилась и к Полине, которую Инга все-таки недолюбливала за прохладное, отчужденное поведение. Оно казалось ей гордыней, совершенно не приличествующей социальному кругу сокурсницы.

Еще в команде «АлИн» было двое приезжих ребят — Ясмина Дашкевич из Екатеринбурга и Игорь Евсин из Новгорода. Ясмина, или Яся, как звали ее на курсе, была самой одаренной студенткой наряду с Ингой и получала повышенную стипендию, которая, вместе с подработками, являлась хорошим подспорьем. А Игорь, второй и последний из парней, оставшихся на курсе к моменту выпуска, заметно выделялся на общем фоне. Во-первых, он был старше всех, так как до Академии два года учился в колледже на родине, да еще отслужил в армии, а во-вторых, по внутренней зрелости явно обгонял даже собственный возраст. О его семье сокурсникам было мало что известно, кроме того, что она крайне небогата, стеснена в жилищных условиях и отношения в ней оставляют желать лучшего. Во всяком случае за все годы учебы Игорь не ездил домой и его в Питере также никто из родни не навещал. С первого курса он подружился с Аликом, несмотря на возрастной и социальный разрыв, но и его не впускал в частную жизнь слишком глубоко. Товарищи знали только то, что он мечтает стать мультипликатором, а также увлекается фотографией и рисованием портретов. Этим он частенько подрабатывал во время учебы, а сейчас его проекты постоянно выставлялись в залах «АлИн».

Объективно говоря, Игорь был даже красивее Алика — и осанка у этого юноши была более твердой и выразительной, и глаза ярче, и соломенного цвета волосы пышнее, и черты лица правильнее и мужественнее, как у царевича на сказочных иллюстрациях Билибина. Но особым успехом у девушек он не пользовался. На Алика, разумеется, тоже никто не посягал всерьез, считая, что он безнадежно занят, но сокурсницы охотно флиртовали с ним по-легкому. Игорь же все это получал по остаточному принципу, а уж насколько такое отношение трогало его душу, никто не знал.

При этом он был хорошим собеседником и слушателем и из всех ребят, кроме Алика, вызывал у Полины наибольшее доверие. Она подозревала, что Игорь интересуется ею как девушкой, и это слегка льстило ей, как ни совестно было себе в этом признаться. А Катя, которая иногда болтала с Полиной по пустякам, откровенно советовала той присмотреться к парню.

И порой Игорь шел на романтические жесты — например, однажды к дню рождения Полины написал с нее портрет акварелью по мокрой бумаге, изобразив девушку на фоне осеннего Летнего сада. Они когда-то по соседству рисовали там этюды с натуры, много болтали и Игорь делился с Полиной горячим чаем из термоса. А перед экспозицией диплома именно он помог Полине окантовать и развесить ее работы в зале. Больше ей было не на кого рассчитывать — у отца к этому моменту все чаще болела спина и он вынужден был отказываться от физических нагрузок.

Защиту и вручение Полина запомнила смутно, не испытав в те дни никакой особой радости, — на руках осталось удостоверение о сносных, но не блестящих оценках, а в душе горечь от предстоящей разлуки с Аликом. Но когда Инга позвонила ей с предложением о работе, девушка, казалось, испытала всю радость, которую не успела израсходовать на торжественных мероприятиях.