Дерзкая любовница

Глава 14

Густой ночной туман непроницаемой пеленой окутал воды реки Гуадалупе. Предчувствуя скорый рассвет, Гарет утроил осторожность, пробираясь с отрядом техасцев к расположению правительственных войск. Распластавшись на земле, стараясь унять гулкое биение сердца, он еще раз окинул взглядом следовавших за ним патриотов.

Последней каплей, от которой лопнуло их терпение, был приказ полковника Агартеги жителям Гонсалеса сдать единственную в городе пушку. Назначенный командиром гарнизона в Сан-Антонио, Агартега и без того успел превысить свои полномочия, занимаясь повальными обысками, конфискацией оружия и разгоном «подозрительных банд». Но этого показалось мало. и последовал приказ сдать пушку, многие годы являвшуюся собственностью города.

Для этой цели полковник Агартега отправил в Гонсалес лейтенанта Кастанеду. Ему навстречу вышел вооруженный отряд техасцев с лозунгом: «Иди и возьми ее сам». Лейтенант отступил, однако было ясно, что на этом дело не кончится. Поскольку стало известно о намерении Кастанеды сегодня же атаковать город, техасцы решили упредить удар противника.

Гарет еще раз оглянулся назад, туда, где должна была находиться пресловутая пушка, до сих пор укрытая в густой апельсиновой роще. Туман сослужил добрую службу. Скоро они подберутся на расстояние выстрела, и начнется бой.

Внезапно в расположении мексиканцев поднялась тревога. Доусон замер в нерешительности и посмотрел на редевшие клочья тумана. С бешено бьющимся сердцем он глядел на границу военного лагеря: их разделяло не более трех сотен ярдов!

Его раздумья прервал надменный голос мексиканского офицера:

– Немедленно сдайте пушку – или пеняйте на себя!

– Иди и возьми ее сам! – издевательски крикнули В ответ.

Тишина взорвалась грохотом винтовок. Бой начался! За спиной у Гарета рявкнула пушка, и в гущу врагов полетел самодельный снаряд, начиненный ржавыми гвоздями и старыми подковами. Столь неожиданный удар решил исход боя. Мексиканский офицер решил начать переговоры.

Потянулись мучительные минуты ожидания. Вдобавок прошел слух, будто мексиканец нарочно тянет время и вот-вот получит подкрепление. Гарет осторожно приподнял голову и увидел, как возвращаются к своим лидеры враждующих сторон. Не прошло и минуты, как снова грохнула пушка. Судя по воплям, донесшимся из стана мексиканцев, выстрел собрал богатый урожай. Началась беспорядочная стрельба, и вдруг отряд Кастанеды смешал ряды и обратился в бегство!

Не в силах сдержать восторга, техасцы огласили воздух громогласным победным ревом, и Гарет мрачно улыбнулся, в Какая легкая победа: ни одного из них даже не ранило! Оказывается, разогнать этих мексиканских трусов совсем не трудно. Ну кто бы мог подумать!

Волна восторга подхватила Гарета: он вскочил, радостно крича и размахивая руками, и присоединился к остальным. Слава Богу, терзавшая его душу боль хоть на минуту ослабла с того дня, как он покинул «Круг Д»!

Внезапно в памяти всплыло прекрасное женское лицо с серебристыми глазами, однако Гарет поспешил отогнать эти мысли. С этим покончено. Отныне он живет только ради мира и независимости своего Техаса. И сколько бы ни возвращалось к нему прекрасное видение, как бы ни терзало его в бессонные ночные часы, он будет безжалостно бороться с ним. пока не забудет окончательно. Он принял это решение несколько недель назад, когда на свет Божий явилось маленькое золотое колечко и стало ясно, что иного пути нет.

Анжелика машинально послала лошадь вперед, не замечая, что обогнала своего спутника, задыхающегося в облаке пыли. Закатный горизонт переливался розовым, красным и нежно-желтым, и она не могла остаться равнодушной к этой красоте. Свежий октябрьский ветерок приятно охлаждал лицо и ласково перебирал выбившиеся из прически темные локоны. На миг она полностью растворилась в беззаботной, безудержной скачке. Только свист ветра в ушах да стук копыт доносился до нее из внешнего мира.

Пламенеющий горизонт звал, манил добраться до самого края земли. И Анжелика раз за разом пришпоривала лошадь, пока грохот копыт и шум крови в ушах не слились в единый гул. Она припала к шее бешено мчавшейся кобылы, стала с нею одним целым.

Анжелика задыхалась от восторга вот-вот она освободится от тягостных, мучительных воспоминаний как вдруг позади послышался перестук копыт другой лошади, и постепенно в поле зрения возник всадник. Одиночество было нарушено, волшебство померкло Анжелика раздраженно покосилась на того, кто ехал следом, и тут же почувствовала укол совести. Она заставила свою лошадь мало-помалу сбавить шаг и заметила, как попутчик облегченно вздохнул. Поравнявшись с ним, она смущенно улыбнулась.

– Удивительная красота, правда, Питер? В этих местах самое прекрасное время – краткий миг перед закатом. И нет более подходящего способа насладиться им, чем скакать вдогонку за уходящим солнцем.

– Мне кажется, ваша лошадь вряд ли одобряет такое времяпрепровождение, Анжелика

– Наверное, вы правы – Она не выдержала и рассмеялась рассудительному тону шотландца – Однако это приносит небольшое облегчение

– Облегчение стало бы еще больше, если бы вы позволили лошадке немного передохнуть после такой гонки.

Анжелика всмотрелась в его невозмутимое лицо, покосилась на запыхавшуюся кобылку и промолвила

– Вы снова правы, Питер.

Она остановила лошадь и собралась было соскочить с седла, но Питер подхватил ее и опустил на землю. От нее не укрылось, как он напрягся, вроде бы ненароком прижав ее к себе, и как блеснули его глаза, хотя в следующий миг он уже разжал руки. Они не спеша пошли рядом, ведя за собой лошадей

– Анжелика, мне давно хотелось поговорить с вами кое о чем но я все не решался лезть к вам со своими сомнениями

– Что вас беспокоит, Питер? – повернулась к нему Анжелика На лице Питера отразилось смущение и нерешительность

– Анжелика вы написали своей матери Маргарите Родриго? Я понимаю, что лечу не в свое дело Но когда я пришел к священнику за письмом, эта женщина была там, и она не находила себе места от тревоги. По-моему, с вашей стороны было бы актом милосердия послать ей ответ как можно скорее.

Слова Питера мигом возродили в памяти тот день, и Анжелика нахмурилась Рука как бы сама потянулась к тонкой Цепочке на шее – там теперь висело ее кольцо Эта безделушка оказалась ключом к тем уголкам рассудка где скрывалась память детства. Теперь она помнила практически все

Мамино тело, распростертое в грязи злость полуголого индейца бесконечные, полные ужаса дни, когда единственным утешением служил клочок синею бархата украдкой оторванный от маминого платья, и ее предсмертный шепот

– Твой папа придет за тобой Не надо бояться

Как ни странно, единственным черным пятном оставалось путешествие в Реал-дель-Монте и первые месяцы жизни в деревне. Память высвечивала лишь улыбающееся лицо Маргариты – когда она впервые назвала ее мамой

Каким бы чудесным ни казалось воссоединение с настоящим отцом, что вовсе не умаляло ее горячей любви к людям которые были ее семьей на протяжении стольких лет Если уж на то пошло, знание правды лишний раз подтвердило простую истину только любви и преданности Маргариты и Хуана Родрию обязана она своей жизнью А Карлос, милый Карлос, который уже выздоравливает и с каждым днем набирается сил, является ей братом не меньше, чем…

Не в силах дальше думать об этом, Анжелика скрипнула зубами Питер подхватил ее под руку и повел к небольшой рощице. Здесь он поспешил забрать у нее поводья и привязал обеих лошадей к дереву. Сострадание придало ему смелость, и он погладил Анжелику по щеке.

– Я не хотел причинять вам боль, Анжелика. Но эта мысль не давала мне покоя…

– Вы зря волновались. Папа Джон отправил в город мое письмо на следующий же день после… – она хотела было сказать: после того, как Гарет покинул «Круг Д», – но передумала, – после вашего приезда.

– По-моему, этот день не принес вам радости, – от Питера не укрылось ее замешательство. – И все же не могу не признаться, что счастлив оказаться возле вас.

Питер благоговейно прикоснулся к ее волосам, и Анжелика нахмурилась. Его чувства были слишком очевидны, и она вовсе не хотела их поощрять. И без того ее душа и мысли пребывали в смятении…

– Не печальтесь, милая, – ласково улыбнулся Питер. – Я не стану вам досаждать. А через месяц и вовсе уеду – это Джон попросил задержаться, чтобы довести до конца его проект. По его мнению, напряженные отношения с Мехико не должны отразиться на жизни в «Круге Д».

Анжелика торопливо кивнула и потупилась. Она подозревала за гостеприимством Джона некий тайный умысел. Боже, до чего же она стала недоверчива!.. В следующий же миг Питер огорошил ее, негромко промолвив:

– Да, Анжелика, пожалуй, вы правы. Ваш отец надеется, что в моем обществе вы быстрее сумеете избавиться от горестных мыслей. И смею заверить, что весьма благодарен ему за возможность…

– Питер, я…

– Нет, Анжелика, ни слова больше. – Питер решительно взял ее за локоть. – Я почитаю за великое счастье находиться с вами рядом… и иногда прикасаться к вам. Я вовсе не жду, что вы, словно спелый плод, упадете мне в руки. Когда я решился приехать сюда вместо Брока, то ничего не знал о вас с Гаретом. Мне просто было необходимо убедиться, что вы всем обеспечены и довольны, прежде чем навсегда о вас забыть. Мне больно видеть ваше горе, Анжелика, и я клянусь, что готов сделать что угодно, чтобы помочь вам. Но не в моей власти изменить ход вещей. Этого мне не дано… Но я готов ждать, милая… до тех пор, пока ваше сердце не освободится и вы не сможете полюбить кого-то другого. И надеюсь, что этим другим окажусь я…

– Питер, я не могу вам ничего обещать. И не хочу использовать вас…

– Анжелика, если это позволит мне оставаться рядом с вами, я готов, чтобы вы меня «использовали». Я буду счастлив уже тем, что все еще не лишен шанса… что вы можете привыкнуть ко мне. Я понимаю, насколько маловероятно, что вы сумеете полюбить меня. но не желаю упускать этой возможности. – И он добавил горячим, хриплым шепотом: – Нет, ни за что не упущу… – Тут Питер неожиданно наклонился и коснулся губами ее губ. А в ответ на ее сердитую гримасу лукаво улыбнулся и спросил: – Вы ведь не лишите изнемогающего от жажды капли воды или умирающего от голода крошки хлеба, правда?

– Правда, – неловко улыбнулась в ответ Анжелика. – Не так уж трудно уделить каплю воды или крошку хлеба.

– Я так и знал. У вас щедрое сердце.

В глазах его вспыхнуло такое пламя, что она тут же пожалела о своей уступчивости, но Питер как ни в чем не бывало обнял ее за талию и повел к лошадям.

– По-моему, пора возвращаться. Не то Джон всполошится, не похитил ли я вас. – Шотландец подсадил Анжелику в седло и задумчиво добавил, глядя на нее снизу вверх: – Ну а я ему отвечу: «Пока еще не похитил, мистер, пока еще нет…»

Вскоре их лошади уже неслись по дороге в «Круг Д». То и дело поглядывая на Питера, Анжелика с болью думала о том, что за свои семнадцать лет успела прожить не одну жизнь – и все же не перестала удивляться ее несправедливости.

Гарет пристально всматривался во тьму, окутавшую Голиад. Его товарищи чувствовали то же напряжение, что и он. Окрестные жители почти все занимались сельским хозяйством. Выходки мексиканских мародеров держали в страхе всю округу, и полковник Голлингсворд решил положить этому конец: собрать добровольцев и захватить гарнизон, расквартированный в Голиаде.

Сбор отряда был назначен в полночь под стенами Голиада Теперь готовые к бою техасцы лишь ждали возвращения разведчиков Гарет улыбнулся На днях ковбои из его отряда повстречались с полковником Милчмом, который недавно сбежал из мексиканской тюрьмы в Монтеррее и тайно пробрался на родину Он также будет участвовать в нынешнем штурме, и оттого моральный дух в отряде был необычайно высок Осталось совсем немного, пока

Из темноты появились разведчики, и Гарет с обложением перевел дух. Следом за ними он поспешил к полковнику Голлингсворду.

– Все тихо, командир Возле дома капитана Сандоваля всего один часовой, а все остальные дрыхнут в казарме Если мы начнем прямо сейчас, то вряд ли они сумеют толком сопротивляться Считайте, что город наш, командир

– Ну что ж, парни, время пришло, – промолвил полковник Голлингсворд, обводя взглядом свое войско – Ничто нас уже не остановит

Вскоре молчаливая колонна двинулась сквозь тьму, и Гарет постарался занять место в первых рядах тех, кто окружал дом капитана Сандоваля. Грянул один выстрел, в ответ ему – второй, и часовой рухнул на землю. С ружьем на изготовку Гарет вместе с остальными ворвался в казарму Захваченные врасплох мексиканские вояки в панике метались по темному помещению и не думая об отпоре

Поняв, что стрелять больше не придется, Гарет принялся выгонять солдат во двор Гарнизон и два счета обезоружили и заперли. После краткой беседы капитана Сандоваля с полковником Голлингсвордом были утверждены условия полной и безоговорочной сдачи Вот так, при минимальном сопротивлении и без потерь, Голиад перешел к техасцам

Гарет в задумчивости склонился над чистым листом бумаги. Эйфория от легкой победы давно миновала, и доносившиеся с улицы звуки празднества казались просто назойливым шумом. Не отрывая глаз от вызывающе белой бумаги, Гарет машинально взъерошил волосы. Он понимал, что давно следо– вало написать домой Он уехал оттуда месяц назад – на следующий день после появления Питера Макфаддена И с тех пор от него ни слуху ни духу.

Конечно, он вовсе не собирался держать своего отца в неведении, но черт возьми что он мог написать?! Сообщить Джону, что очертя голову ринулся в революционную бурю – в надежде хоть там освободиться от пытки, терзавшей его душу денно и нощно? А потом признаться в том, что что помогло лишь на время?

Гарет усмехнулся. За каких-то пару месяцев вся его жизнь пошла кувырком, и он оказался втянут в битву с самим собой, выиграть которую нет надежды. Свободный Техас Независимый Техас. Он только об этом и думал, этим была полна его жизнь. В свободном штате его возлюбленный «Круг Д» вырос и расцвел бы в полной мере, обеспечивая богатую, безбедную жизнь многим поколениям. Он с большой неохотой по требованию отца предпринял поездку в Реал-дель-Монте, надеясь после возвращения целиком отдаться борьбе за свой штат.

Он не ожидал, что встретит Анжелику Анжелика Жанет. Нет, он не в состоянии думать о ней иначе, только как об Анжелике! Ибо она стала его ангелом, его жизнью, его любовью, которых он лишился, стоило блеснуть на солнце маленькому золотому колечку. Да и теперь он не смирился против ужасной правды, протестовало все ею существо.

Прошел целый месяц, но он по-прежнему не мог принять очевидное. Мыслимыми и немыслимыми способами он пытался избавиться от памяти об Анжелике. Боже. он до сих пор хочет ее. Ему даже нет нужды закрывать глаза, чтобы увидеть ее лицо, ощутить ее запах, почувствовать ее нежную кожу под своими руками Гарет горько усмехнулся. Если бы он смог написать Анжелике, рассказать ей о своих чувствах.

Рожденные в глубине души, слова лились бы сами собой

"Я так скучаю по тебе, милая! Я так хочу увидеть тебя, прикоснуться к тебе услышать твой голос. Мне не хватает твоего дерзкого взгляда, твоего веселого смеха и твоей любви. Только бы обнять тебя прижаться к тебе всем телом. Все вокруг пусто постыло без тебя. И ничто не заставит меня поверить, будто я не имею на тебя прав, Анжелика. Что-то в глубине души твердит мне, что есть иное объяснение этому колечку. Но ты, милая, ты поверила. Я прочел это на твоем лице – и не в силах был поколебать твою веру. Я пытался изменить свое отношение к тебе, но пришел к выводу, что это невозможно.

Все равно сгораю от желания быть с тобой и без конца терзаюсь сожалениями. Ибо все это время молчал. Не хотелось давить на тебя. Мне казалось, что твое чувство ко мне должно вырастать постепенно, без принуждения. Я думал, что у нас еще так много времени…" – Глаза защипало, и Гарет беспомощно покачал головой. Вот и последняя фраза так и не написанного послания: «Я слишком долго ждал, милая, и теперь уже никогда не смогу сказать, что люблю тебя…»

Он прижал ладонь к глазам. Все его сильное тело сотрясалось от подавленных рыданий.

Но вот Гарет совладал со слабостью, набрал побольше воздуха в грудь и взял все еще дрожавшими пальцами ручку. Все тот же лист бумаги. Нет, Анжелике он писать не может, как не может и далее откладывать письмо отцу. Следовало сообщить, что он здоров и невредим и каким образом при необходимости можно будет с ним связаться. Он не станет писать о том, что не может вернуться домой…

"…бои в Гонсалесе и Голиаде увенчались успехом. В Голи-аде мы захватили две сотни мушкетов и пару пушек. В наших рядах уже пятьсот добровольцев, и на днях мы вышвырнем генерала Коса за границы Техаса. Наше знамя простого белого цвета, с черным рисунком. Вверху изображена звезда, а под ней пушка и надпись: «Иди и возьми ее сам!»

Мы уверены, что победим, ведь теперь нас ведет в бой сам Стивен Остин! Я очень рад снова видеть его в наших рядах и считаю большой честью быть лично знакомым с таким человеком.

Прилагаю адрес, по которому мне можно писать. Передай мои наилучшие пожелания всем обитателям «Круга Д». Надеюсь, работа над проектом движется успешно.

Твой любящий сын, Гарет".

Джон закончил читать письмо и поднял глаза на бледное лицо Анжелики. С болезненно сжавшимся сердцем он наблюдал, как поспешно подошел к ней Питер, молчаливо предлагая свою поддержку.

– Это… это все, что Гарет написал?

– Да, это все, Анжелика.

С тех пор как уехал Гарет, они успели прийти к некоторому соглашению. Жанет, дочь Джона, так и не привыкла вновь к данному при рождении имени и настояла на том, которое носила столь долгие годы. В конце концов Джон уступил, находя утешение в том, что его называют «папа Джон». Эти слова будили в нем дорогие сердцу воспоминания – он надеялся, что и в Анжелике тоже.

Однако у Джона сложилось подозрение, что Анжелика не ищет утешения в прошлом… С того самого дня, как из «Круга Д» уехал Гарет, Джон то и дело замечал горечь на дне огромных прекрасных глаз. Частые приступы тоски говорили о том, с каким трудом ей дается обретение прошлого и какую силу имеет над ней настоящее. А что касалось будущего… Джон был уверен, что она даже в мыслях не смеет промолвить это слово. Время, время… им всем необходимо время…

Лицо Анжелики оставалось бесстрастным, и только легкий румянец, сменивший давешнюю бледность, говорил о переживаемой ею буре чувств. Питер обнял ее, и она подняла на него взгляд. Молодой шотландец любит ее. Джону это бросилось в глаза сразу, и он надеялся, что присутствие Питера поможет ей…

Анжелика снова обратилась к отцу. Было видно, что самообладание вот-вот ей изменит.

– Гарет… он что же, так и не пишет, когда вернется домой?

– Нет, Анжелика, – грустно ответил Джон. – Похоже, им еще предстоит задержаться под Сан-Антонио. Такой город не возьмешь с налету. Кос успел там окопаться.

– Гарет не вернется домой… покуда я здесь. Ее слова прозвучали мертво, безжизненно.

– Анжелика, но ведь он вступил в армию, пусть и добровольческую. Он не может просто взять и вернуться…

– Он вообще не вернется – пока я остаюсь под этой крышей. Он не желает видеть меня, и я его не виню. – Анжелика подошла к Джонатану Доусону и сжала его локоть: – Папа Джон, я возвращаюсь в Реал-дель-Монте.

– Нет, – быстро возразил Джон Доусон, накрывая ладонью ее маленькую ручку. – Нет, дорогая, этим проблему не решить!

– Я отправлюсь к своей семье, и тогда Гарет сможет вернуться в «Круг Д». Ведь это его дом, а не мой. Он столько работал, чтобы построить его… и чтобы защитить. Я не имею права занимать его место и не собираюсь…

– Дорогая, ты не занимала ничьего места! Это просто временная отлучка! Когда Сан-Антонио будет взят, Гарет вернется домой, и тогда…

– Он не вернется. Я знаю… – Ее голос прервался глухим рыданием. Она вдруг обернулась к Питеру: – Ведь вы отвезете меня обратно, Питер? Я не стану вам обузой. Я привыкла к тяготам пути. И легко приспосабливаюсь.

– Анжелика, вы никогда не будете для меня обузой. Можете не сомневаться: от вашего общества я получу одно лишь удовольствие.

– Значит, договорились.

– Ни о чем вы не договорились! – вскричал Джон. – И никуда ты не поедешь. Бегство никому не поможет!

– По крайней мере это позволит Гарету вернуться!

– Нет! Я не стану жертвовать одним своим ребенком ради другого! – Столь яростная вспышка Джонатана обратила Анжелику в камень, и она даже не обратила внимания на простертые к ней руки. Однако он все же привлек ее к себе и забормотал, гладя по спине: – Анжелика, просто должно пройти еще немного времени. Вы же с Гаретом договорились, что ты пробудешь здесь целый год…

– Да, но с тех пор обстоятельства переменились.

– Совершенно верно, дорогая, они переменились. И теперь у тебя еще больше причин остаться в «Круге Д».

– Нет, – глухо ответила она, уткнувшись Джону в грудь, – теперь у меня еще больше причин уехать.

– Анжелика, дорогая, обожди хоть немного, – взмолился Доусон, заглядывая в полные слез глаза. – Пусть по крайней мере кончится год, о котором вы условились с Гаретом. Это совсем недолго.

– Это время покажется мне вечностью.

– Ну хорошо… тогда дождись хотя бы своего дня рождения… он в феврале. Я пока не говорил тебе, хотел сделать сюрприз, но я получил письмо от тети Минетты. Ты ведь помнишь ее, не так ли?

– Тетя Минетта?.. – Теперь ее память без труда возвращалась в прошлое. Перед мысленным взором предстала добрая нянюшка, которая была у них с мамой единственным близким человеком. – Мамина тетя Минетта?!

– Да, дорогая. Она по-прежнему живет в Новом Орлеане. Когда вы с мамой пропали, я, как мог, помогал ей – ведь это была последняя ниточка, связывавшая меня с вами. Если бы не жестокая лихорадка, задержавшая ее отъезд, она наверняка оказалась бы в одном фургоне с вами. Едва почувствовав в себе силы для путешествия, она принялась собираться, но тут пришло письмо с печальным известием. Когда ты нашлась, я тут же сообщил тете Минетте, и она пообещала приехать на твое восемнадцатилетие. Мы хотели устроить сюрприз. Ты ведь не захочешь обижать ее, дорогая?

– Папа Джон…

– Или обидеть меня?..

– Ну ладно, – порывисто вздохнула Анжелика, не в силах устоять перед мольбой, светившейся в его взоре. – До той поры я останусь. Мне еще никогда не приходилось по-настоящему праздновать день рождения. Двадцать пятого февраля. Откуда мне было знать?

Рыдания сжали ей горло, Анжелика резко повернулась и поспешила укрыться в своей комнате. Жестокая, беспощадная реальность не давала ни минуты покоя. Да, теперь она точно знает, кто она такая, и когда появилась на свет, и что означали ее ужасные сны. Теперь она обзавелась не одной семьей, где ее любят, а сразу двумя. Она больше не нищая кухарка, а дочь хозяина большого имения, со всеми вытекающими отсюда последствиями. После того как ее права на это место были доказаны, даже ковбои на ранчо стали проявлять к «самозванке» некоторое почтение. Однако не стоило большого труда догадаться, что они предпочли бы видеть на ее месте Гарета. Ведь она невольно принесла его в жертву.

Главнокомандующий вооруженными силами восточных провинций и зять господина президента, генерал Мартин Перфекто де Кос, испепелял гневным взором стоявшего перед ним человека. Невысокий, ширококостный, он так и пылал от негодования. Однако начальственный гнев нисколько не тревожил одетого в роскошный мундир красавца аристократа.

– Да как ты смеешь поучать меня, Эстебан?! Можно подумать, что свои эполеты ты получил на поле боя! Я не нуждаюсь в твоих советах… я не мальчишка!

– Я и не думал поучать тебя, Мартин! Я просто хотел напомнить об опасности нынешней ситуации. Техасцы воспрянули духом от легких побед. Шпионы доносят, что у них набралось уже пять сотен добровольцев…

– И у меня более чем достаточно сил, чтобы отбить их атаку! Я подготовился, как требовалось – и даже сверх того!

– Ты уверен?

– Я более чем уверен! Зато ты, Эстебан, вовсе не так наблюдателен, как считает Антонио, иначе держал бы свои сомнения при себе. Мало того, что перекрыл все улицы баррикадами, я еще разместил в домах снайперов, а на колокольне поставил пушку, которая сможет простреливать всю округу. Я также не поленился перенести сюда свою ставку, – и генерал выразительным взглядом обвел каменные стены старого монастыря, – и смогу управлять ходом сражения, не подвергаясь риску. От города нас отделяет река, да и сами эти стены выдержат любой штурм. В любом случае мои действия не нуждаются в твоей оценке.

Эстебан заставил себя прикусить язык. Не стоило дразнить Мартина. Еще пара неосторожных слов – и разразится ссора, а Эстебану совершенно не улыбалось быть вышвырнутым за пределы Сан-Антонио под защитой всего двух личных телохранителей. Он изобразил на лице дежурную улыбку:

– Извини, Мартин. Но Сан-Антонио-де-Бежар… потеря этого города была бы для нас сильнейшим ударом. И мне не хотелось бы расстраивать Антонио рапортом о его сдаче.

– Сан-Антонио-де-Бежар – предмет моих забот, Эстебан. И должен признаться, меня чрезвычайно раздражает необходимость то и дело об этом напоминать!

– Подавление мятежа в Техасе – предмет наших общих забот, Мартин. Но на ход моих мыслей не может не влиять персональная заинтересованность.

– Персональная заинтересованность?.. – Как ни старался, генерал Кос не сумел погасить злорадный блеск в глазах. – Ты имеешь в виду романтическое увлечение, Эстебан? Тогда понятно то целомудрие, которым ты удивил всех в Сан-Антонио. Пожалуй, именно из-за воздержания ты стал таким неуживчивым. Я не раз испытывал такое на себе.

Эстебан растянул рот буквально до ушей, стараясь не выдать своего отвращения. Ну ладно, по крайней мере удалось отвлечь Мартина. Дела сердечные не чужды никому, и генералу в частности. Надо только подтолкнуть его в нужном направлении.

– Да, Мартин, ты на редкость проницателен. Действительно, есть женщина невероятной красоты, и между ней и мной стоят банды мятежников. Это немало удручает меня, и с тем большим нетерпением я жду, когда же мы положим конец восстанию и я получу возможность до нее добраться.

– И ради этого ты решил возглавить администрацию этого района после окончания конфликта?..

Эстебан, изумленный такой осведомленностью, чуть не выпалил какие-то возражения, но генерал благодушно засмеялся:

– Нет, не пытайся отрицать! Антонио признался, что был немало удивлен той настойчивостью, с которой ты добивался столь ничтожной должности. Да у тебя же все на лице написано, Эстебан! Итак. у похитителя женских сердец у самого похитили сердце! Ах, Эстебан, неужели тебе не жаль рухнувшей репутации?

– Какой еще репутации, Мартин? – сердито спросил Эстебан, не в силах долее притворяться.

– Ну что ты! Ведь ты уступал лишь самому Антонио в любовных эскападах, о тебе судачила вся столица! Между прочим, во многих ты возбуждал ревность своими невероятными успехами…

– Счастлив узнать, что успел на славу развлечь столичных зевак.

– Признайся, что ты и сам развлекался на славу, а, Эстебан? Впрочем, так или иначе, но этому пришел конец. Теперь, когда ты ради одной забыл обо всех остальных…

– Пожалуй, так оно и есть…

– Она приворожила тебя! Ах, Эстебан, какой позор! Как ты позволил такому случиться?

– Мартин, мне немного прискучил этот разговор.

– Да, я понимаю, неловко обсуждать столь непривычную для тебя влюбленность. Зато теперь, когда я понял истинную причину, мне будет легче со снисхождением выслушивать твои тирады. Я даже постараюсь забыть о тех глупостях, которые ты успел здесь наговорить.

– Ты слишком добр, Мартин, – буркнул Эстебан, страдальчески кривясь.

– Да, я таков, – Генерал Кос приосанился и постарался вложить в эту незначительную фразу некий сокровенный смысл. – В любом случае не тревожься. Если на нас нападут, мы будем готовы отразить атаку и одержать полную победу.

– Твои слова сняли камень с моей души, – не в силах сдержать сарказма, заявил Эстебан и вежливо поклонился. – А теперь, с вашего позволения, я бы хотел вернуться к себе.

– Конечно, Эстебан. И не сомневайся, что можешь обсуждать со мной что угодно и когда угодно…

– Благодарю вас, генерал.

– Всегда рад вас видеть, полковник.

Пылая негодованием, Аррикальд поспешил убраться из временной ставки генерала. Ну где такому тупице, как этот недомерок, по достоинству оценить техасских мятежников? Когда-то Эстебан сам заблуждался, но больше этого не повторится. Когда начнется атака на город, он вместе со своими телохранителями уберется отсюда подальше. Ведь он послан сюда наблюдателем, личным наблюдателем господина президента. И он будет выполнять только это поручение – и не более.

Да, Кос редкостный глупец… взять хотя бы место, выбранное им для ставки. Еще раз покосившись на грубую каменную кладку, Эстебан толкнул массивную резную дверь и вышел во двор.

Мадемуазель Минетта Бошам, чье доброе морщинистое лицо нисколько не изменилось с годами, тряслась в наемной карете. С самого утра, заняв место у окошка, она не сводила глаз с проносившихся мимо пейзажей, всей своей позой выражая крайнюю степень нетерпения. Стройная и изящная в молодости, с годами она стала сухопарой и казалась выше своего роста. Седые волосы, заколотые в затейливый пучок на затылке, темное платье и шляпка – так обычно и одеваются пожилые леди. Однако стоило заглянуть в глубоко посаженные проницательные темные глаза – и это впечатление забывалось. От ее внимательного взора не укрывалась ни одна деталь. Стало быть, вот он каков, Техас…

Не притупившаяся с возрастом память без труда восстановила картины прошлого. Минетта снова слышала звонкий, как колокольчик, мелодичный голосок ее милой Селесты.

– Минетта!.. Минетта! Это письмо от Джонатана! Он зовет нас с Жанет приехать к нему… к нему в Техас!

Послышались легкие шаги, и вот уже сиявшая от счастья Селеста возникла на пороге ее комнаты:

– Он хочет, чтобы я отправлялась немедленно! Он говорит, что больше не в силах таиться и ждать. Его жена умерла, а сыну он уже сообщил о принятом решении. Он пишет, что мы и так слишком долго прожили порознь… и поженимся немедленно, как только я приеду!

– Чудесно… чудесно, моя дорогая!

– Но ты еще слишком слаба, Минетта, – моментально опечалилась Селеста. – Ты не перенесешь такое путешествие. Я… я, пожалуй, напишу Джонатану и попрошу обождать…

– Нет, – порывисто возразила Минетта, – не надо, ни в коем случае не делай этого! Мсье Джонатан прав. Вы и так слишком долго жили в разлуке.

– Но как же ты. Я не брошу тебя…

– С каких это пор ты стала меня опекать? Ведь это моя обязанность – заботиться о тебе и о моей куколке Жанет, не так ли? И я уж как-нибудь сумею позаботиться о себе самой.

– Но… но я не могу оставить тебя.

– Мы расстаемся не навсегда. Две-три недели, от силы месяц, и мои силы восстановятся. Эта лихорадка… ей ни за что бы со мной не справиться, если бы не возраст.

– О каком возрасте ты говоришь, Минетта? – Милое личико Селесты осветилось любовью. – Ты никогда не состаришься!

– Тем более тебе придется признать, что со мной ничего не случится. К тому же ваше отсутствие даст мне возможность немного отдохнуть от обычных хлопот.

– Да… наверное, ты права…

– Тогда не теряй времени и начинай собираться в дорогу. Ты приедешь в Техас и выйдешь замуж за любимого человека. У Жанет наконец-то будет настоящий папа, а я присоединюсь к вам через месяц.

– Но ты пропустишь нашу свадьбу, Минетта! И не услышишь, как мы обменяемся клятвами перед алтарем…

– Дорогая, разве это так важно? Я останусь с тобой на всю жизнь и буду любоваться вашей любовью – твоей и мсье Джонатана. Не задерживайся, Селеста, – настаивала Минетта, стараясь развеять тень сомнения в прелестных глазах своей воспитанницы. – Не заставляй меня думать, что я препятствую твоему счастью.

Селеста подумала и согласно кивнула. В дверях комнаты появилась очаровательная девочка.

– Жанет, поди сюда, – протянула к ней руки Селеста. – Я хочу поскорее рассказать тебе о добрых новостях. Мы наконец-то отправляемся домой… домой, к твоему папе!

Девочка грациозно присела на краешек постели, в замешательстве переводя с одной женщины на другую огромные, так похожие на материнские, серые глаза. Наконец она еле слышно спросила.

– Мама, это правда?

– Да, моя хорошая, это правда. Мы едем домой… наконец.

Один Всевышний знает, как горько потом сожалела Минетта обо всем, что сказала в тот день… Она утратила безвозвратно и свою красавицу Селесту, и свою милую крошку Жанет. Жизнь не стоит на месте, она идет своим чередом, однако боль этой утраты нисколько не ослабела со временем. Она терзает Минетту до сих пор.

Но если это правда, и она скоро увидит малютку Жанет и убедится, что дитя ее Селесты живо и здорово, – старая нянька обретет душевный покой и вернется в Новый Орлеан вполне счастливой.

Мысли Минетты постоянно возвращались к самой главной уели поездки. Как только пришло письмо от Джонатана Доусона, стало ясно, что этого не избежать. Видит Бог, как ей этого не хотелось – даже несмотря на огромное желание увидеть, какой красавицей выросла Жанет. Но она помнила умоляющий взгляд Селесты и последние перед расставанием слова:

– Минетта, дорогая, ты ведь сделаешь это ради меня? И свой собственный ответ:

– Да, моя хорошая, сделаю. Обещаю тебе.