Дева и плут

Глава 11

В этом краю заплутал бы и сам Господь — думал Гаррен следующим утром, глядя как из-за горизонта ползет солнечный диск, окрашивая желтоватым цветом бессердечное небо. Моисей скитался по пустыне сорок лет. Сколько же им по прихоти Божьей предстоит блуждать по болотам?

С самого рассвета пришлось идти очень медленно, с осторожностью ступая по топкому торфяному настилу поверх твердого, как основа мироздания, каменного плато. Холмы, усыпанные стадами овец, остались далеко позади. Изредка путникам попадались старые, давно заброшенные хижины, в которых свистел ветер. Вокруг не было ни единого деревца. Только каменные глыбы вклинивались в безжизненный пейзаж, вздымаясь из земли исполинскими витыми столбами, похожими на дым из котла преисподней.

С запада, напоминая о близости моря, тянуло сыростью. Лай Иннокентия, который ощетинивался на каждый шорох, стук лошадиных копыт и бесконечное ворчание Вдовы, пророчившей напасти, были единственными знакомыми звуками в этом враждебном, чужеродном пространстве.

— Что скажете? — спросил он Доминику, которая шагала слева.

— Мы словно на краю света, — прошептала она, во все глаза обозревая раскинувшееся перед ними пространство.

«Точнее не скажешь», — подумал он и вновь обратил взгляд на запад.

Внезапно горизонт заволокло туманом. Огромное облако, сырое и плотное, как свалявшаяся овечья шерсть, надвинулось на паломников и в мгновение ока, будто тьма египетская, окружило их непроглядной стеной. Первые минуты сквозь туман еще проглядывало тусклое пятнышко солнца, а потом исчезло и оно.

— Возьмитесь за руки! — крикнул Гаррен. Клочья тумана застилали ему глаза, забивались в уши и рот, поглощая слова. Услышан ли остальными его призыв?

— Где сестра Мария? — где-то слева испуганно вскрикнула Доминика. — Я ничего не вижу.

Он простер в направлении ее голоса руку, и она по локоть растворилась в тумане. Потом натолкнулся на пушистую макушку. Нащупал плечо, соскользнул по руке вниз, нашел ее кисть и крепко сжал, с облегчением чувствуя, как она пульсирует в его ладони.

Поводья, обмотанные вокруг его запястья, натянулись. Рукко, хоть и был закаленным в сражениях боевым конем, испугался невидимого врага и встревоженно заметался. Сестра Мария призрачной тенью качнулась в седле. Потрепав коня по шее, Гаррен попытался ее успокоить:

— Сестра, не бойтесь. Поводья у меня.

Вдалеке послышался лай.

— Иннокентий, ко мне! — Доминика рванулась в сторону, и Гаррен еле успел ее удержать.

— Ника, не ходите за ним, иначе потеряетесь. Он отыщет нас сам. Собаки это умеют. — Он очень надеялся, что не солгал.

А туман вокруг сгущался все сильнее и сильнее, будто древние боги прогневались за то, что путники потревожили их обитель.

— Слушайте все! — крикнул Гаррен в клубящуюся пустоту. — Пусть каждый возьмет своего соседа за руку и громко скажет свое имя. Сделаем перекличку. Давайте, по очереди. — Он нащупал холку Рукко. — Сестра?

— Я здесь.

— Гаррен, — с вызовом отозвался он, сжимая пальцы Доминики, доверительно лежащие в его ладони.

— Доминика.

— Джиллиан.

— Джекин.

Последним, где-то в самом конце, пробурчал свое имя Ральф.

— И что теперь? — От страха голос Джиллиан взвился до визга.

Туман наполнился многоголосым бормотанием.

— Надо остановиться и переждать.

— И сгинуть? Надо вернуться!

— Когда я заблудилась в Пиренеях…

— Давайте повернем назад и пойдем южной дорогой, как и следовало сделать с самого начала.

— Это безумие. Мы блуждаем на болотах вторые сутки. Отсюда уже не выбраться.

— Куда нам идти? — вцепилась в него Доминика. — Вокруг ничего не видно.

Она так верила, что Господь будет направлять их, но Он бросил их на произвол судьбы. И Гаррен разозлился на небеса за то, что они подвели ее.

— Мы пойдем вперед, — сказал он. — Все вместе. Держитесь за руки и, что бы ни случилось, не отпускайте друг друга.

Не слушая ничьих возражений, он расправил плечи и потянул паломников за собой, ощущая себя волом, волокущим тяжелый плуг.

Доминика пошла следом. Джиллиан и остальные, очевидно, тоже, ибо натяжение ослабло и идти стало легче. Неуверенно и медленно, огибая топкие места и напоминая заползшую на болота змею, людская цепочка двинулась вперед.

Никакого Господа я рядом не вижу. Прямо-таки напророчил. Ослепленный туманом, Гаррен не разбирал перед собою ни зги. Если бы не теплая ладошка Доминики, он бы решил, что остался совершенно один.

Со всех сторон его — лишенного слуха и зрения — обступили фантастические видения. Пронзительный сатанинский визг сменялся воем невидимых духов. Мимо проплывали, растворяясь в тумане, завернутые в длинные белые саваны девы. Затылок холодило чье-то ледяное дыхание, словно позади бесплотной угрозой притаился призрак. Смех да и только, ведь он верил в призраков не больше, чем в Бога. Но в этом месте был готов уверовать разом во всех.

Упрямо шагая вперед, он твердил себе, что всего этого не существует. Реальны только вязкая земля под ногами, поводья в правой руке и ладонь Доминики в левой. Все остальное — иллюзии, порожденные его воспаленным сознанием.

Солнца по-прежнему не было видно. Только впереди, медленно угасая, мерцало неясное сияние, и Гаррен вел паломников в направлении этого света. Что с ними будет, когда опустится ночь? Как они продолжат путь в темноте?

Вскоре он потерял счет времени. Не представляя, куда заведут его ноги, он шел, не снижая темпа, но не потому что уверовал. Просто ничего другого ему не оставалось.

В конце цепочки кто-то споткнулся.

— Это безумие. — Голос Ральфа. — Я возвращаюсь назад.

— Нет, подожди! — крикнул Гаррен и ощутил, что в цепи стало на одного человека меньше. Ральф, этот единственный человек, не навесивший на него титул Спасителя, ушел, исчезнув в зияющей пасти тумана. Чувство потери было таким острым, словно Гаррен потерял брата, но допустить, чтобы и остальные разбрелись по болотам, было нельзя.

— Сестра, — попросил он монахиню, — поддержите нас песней.

И сверху полилось, обволакивая его защитным коконом и перекрывая стенания духов, ее благодатное чистое пение.

Гаррен вскинул голову.

Песня, распирая грудь, распечатала его горло, и он вопреки туману запел. Он пел, и его переполняла пронзительная радость оттого, что он все еще жив. Пел и не страшился ни старых, ни новых богов. Пусть слышат. Пусть поразят его. Ему было безразлично. Если ему суждено умереть, он умрет, но не перестанет петь — исступленно, неистово, звонко.

За ним с небывалым рвением запели братья Миллеры. Затем Саймон — громко, взахлеб, доказывая всем, что он выучил слова до конца. Потом Джиллиан — протяжно и чисто. И, как обычно запаздывая, — Вдова.

Слева тихо выводила мотив Доминика. Слившись воедино, их голоса образовали хор, прекраснее которого он не слышал нигде, даже в церкви.

Внезапно позади раздался звук приглушенного удара, а следом вопль. Песня оборвалась.

— Что случилось? Все целы?

Обернувшись, Гаррен различил очертания торчащего из земли валуна — большого, пропитанного сыростью камня ростом почти с Доминику. Видимо, в эту махину и врезался Джекин.

— Не расшибся?

— Нет, — ответил Джекин и, заикаясь, спросил: — Что это может быть?

— Это обычный камень, — сказал он. — Или дорожная веха.

— Вон еще один! — крикнул Саймон.

Они увидели несколько валунов, которые образовывали круг.

— Наверное, это какое-то предостережение, — проговорил Джекин.

— Мы пилигримы, а значит бояться нам нечего, — возразила Доминика, но голос ее дрожал.

— Я слышала об этом месте, — тихо сказала сестра Мария. — По легенде несколько дев обратились в камни после того, как осквернили субботу танцами на болотах.

Липкий, почти осязаемый страх стрелой прошил их сцепленные руки. Гаррен стиснул ладонь Доминики. Нельзя, невозможно допустить, чтобы страх загнал их в болото.

— Господь защитит нас! — выкрикнул он ложь, в которую и сам хотел бы поверить. «Проклятье, ну докажи, что Ты существуешь!» — мысленно воззвал он к Всевышнему, который не защитил ни его родных, ни Уильяма.

И вдруг они услышали собачий лай, настойчивый и возбужденный.

— Иннокентий, где ты? Сюда! — крикнула Доминика.

Впервые у звука было четкое направление. И Гаррен, отчаявшись, пошел на этот звук и потянул за собой остальных.

Пока они шли, туман несколько рассеялся. Когда под ногами стала видна земля, по цепочке пронесся вздох облегчения.

Из тумана выплыла каменная стена, и Гаррен еле успел остановиться, чтобы не врезаться. Невысокая, взрослому человеку по пояс, она тянулась в обе стороны. Ее высоты могло хватить, чтобы сдержать овец, но не солдат. Впрочем, здесь, в этом странном месте воевать было не за что.

А за стеною жизнерадостно заливался лаем Иннокентий.

Гаррен выронил руку Доминики и пошел вдоль стены, ощупывая древнюю кладку в поисках прохода. Нашел и ступил внутрь.

И услышал журчание ручья. Увидел маленькие круглые хижины с обвалившимися крышами и кучку булыжников вокруг давным-давно умершего очага.

Чья-то заброшенная стоянка.

С его плеч будто сняли тяжеленный груз.

— Здесь мы и заночуем.

Внутри почерневшего круга обнаружилось несколько высохших веток. Откуда они взялись, было загадкой, ибо за весь день пути паломникам не встретилось ни единого дерева. Дрожащими руками Гаррен достал кремень и высек искру. Ветки занялись огнем, и его жар и сияние распугали оставшихся духов. Набрав за стеною торфа, паломники бросали его в костер, покуда дым густым потоком не взвился в ночное, чудесным образом прояснившееся небо.

Доминика сидела у костра и, расслабив глаза, задумчиво взирала на плывущие в прозрачном воздухе языки пламени. Иннокентий, этот пропахший торфом маленький герой, дремал у ее ног.

Гаррен сидел чуть поодаль за ее спиною, безмолвным щитом отгораживая Доминику от темноты после того, как весь день продержал ее за руку. Она прижала руку к губам, страдая от ноющего ощущения пустоты в ладони.

Сегодня он с помощью Всевышнего спас их — от ее глупости и упрямства. Это из-за нее они пошли через болота и заблудились. И почему она решила, что один сэкономленный день что-то изменит? Гаррен был прав. Лорд Ричард, верно, уже свел своего брата в могилу, и на пергаменте теперь написаны слова мертвеца.

Сквозь мерцающее пламя костра было видно, как братья Миллеры и Саймон играют в кости.

— Ну надо же, как мне сегодня везет! — вскричал Саймон. — И это после того, как Господь избавил нас от болотных демонов.

Ее пробрала дрожь. Где-то там, во мраке, блуждал в одиночестве Ральф.

— Перебрось, — потребовал старший Миллер. — Мне сегодня свезло не меньше.

— Господь присматривал сегодня за всеми нами, — молвила сестра Мария достаточно громко, чтобы ее услышала молодежь. — Давайте-ка лучше вспомним, ради чего мы вышли в путь. Я расскажу вам историю Блаженной Ларины, а вы, покуда будете слушать, молитесь за Ральфа.

Игроки отложили кости и притихли, своим недовольным видом напоминая детей, которых обещанием сказки уводят спать. Лекарь потряс Вдову за плечо и разбудил ее, чтобы она тоже послушала.

Доминика знала историю Ларины наизусть, но каждый раз внимала ей с неиссякаемым интересом. Когда-нибудь она обязательно перенесет ее на пергамент.

— Жила на свете девушка по имени Ларина, — начала свое повествование сестра. — Она верила в Бога и в то, что Он всегда будет оберегать ее. Однажды, когда она шла по лесу и несла гостинцы для одной бедной семьи, за ней погналась стая диких кабанов. Ларина бросилась бежать.

Десятки раз Доминика слышала эту историю, но отчего-то сегодня она воспринималась иначе. Если Господь хотел спасти Ларину, то почему Он не наделил ее способностью приручать диких зверей? Святые сплошь и рядом владели этим даром. Святой Амвросий, к примеру, был известен тем, что во младенчестве без ущерба держал в устах пчел, а святого Патрика понимали змеи и послушались его приказа уйти из Ирландии. Для Бога усмирить кабанов было проще простого.

— Она бежала со всех ног, — продолжала сестра Мария своим певучим, размеренным голосом. Ее слушателям стало немного жутковато. — Запиналась о корни деревьев, продиралась сквозь колючие ветви, которые застилали глаза и хлестали ее по щекам, но не останавливалась. Солнце тем временем опускалось все ниже и ниже. В лесу стало темно, и девушка уже не понимала, где она и куда несут ее ноги.

Сестра выдержала паузу и молчала до тех пор, пока Доминика не вспомнила, что по обыкновению в этом месте всегда задавала вопрос.

— И что случилось потом? — спросила она без былого энтузиазма.

— Потом она, наконец, выбежала из леса и помчалась дальше. Но вдруг увидела впереди высокий обрыв! А внизу бушевало море. Ларина поняла, что если прыгнет, то упадет в пену прибоя и разобьется о скалы. Она была обречена!

Братья Миллеры подались вперед. Вдова вытянула на голос сестры шею и навострила свое здоровое ухо.

— И тогда Ларина обратила взор к небесам и сказала нашему Отцу Небесному: «Я отдаю себя в твои любящие руки», а потом побежала прямо к обрыву, прыгнула и взлетела…

— Будто ангел! — восторженно воскликнула Доминика, наверстывая недостаток интереса в начале истории.

— Будто птица. Она взмыла ввысь, пронеслась над волнами и благополучно опустилась на камень, где кабаны не могли до нее добраться. И все потому, что Ларина не теряла веры, — назидательно заключила сестра. — Она доверилась Богу, и за ее спиной выросли крылья.

— Потому что она не теряла веры… — повторила Доминика шепотом. Похоже, не вера заставила ее настоять на своем в выборе дороги, а глупая гордыня. Потому что на деле она пала духом и утратила веру в Гаррена — и разуверилась в Боге — в первой же затруднительной ситуации.

— Господь перенес Ларину в безопасное место и защитил от бушующих волн. Теперь там стоит ее усыпальница.

— На острове? — послышался сзади несколько удивленный голос Гаррена.

— Скорее на большом камне, ибо там едва умещается ее могила и святилище с несколькими перышками из ее крыла. Попасть туда пешком можно только во время отлива.

— И как часто бывает отлив?

— Один раз в день, насколько я помню. В остальное время нужно нанимать лодку.

По небу, цепляясь за клочья тумана, плыла полная луна. Одного за другим паломников сморил сон, и тишина заполнилась дыханием спящих. Юноши, закутавшись в балахоны, легли на земле. Джекин и Джиллиан уединились в одной из полуразрушенных каменных хижин. Лекарь и Вдова захрапели в унисон, привалившись друг к другу.

Сзади повеяло холодом. Гаррен ушел.

Гаррен долго шел вдоль извилистой каменной стены, пока мерцание костра не осталось далеко позади. Потом опустился на землю и, привалившись к стене, спрятал лицо в ладонях. Коробочка реликвария и свинцовая ракушка холодили кожу. Смазанное пятнышко луны смотрело на него сквозь туман, круглое и насмешливое, как и предавшее их солнце.

Господь был безжалостен к нему — сегодня и всегда.

На одно безумное мгновение он вновь обрел веру. Поверил, что, если вознести молитву в святом месте, то Господь смягчится, и его друг останется жить. Ради того, чтобы выгадать день и успеть спасти Уильяма, он выбрал путь через болота. И чем все обернулось? Один из них безвозвратно сгинул, а остальные заблудились.

Давно он не ощущал такую всепоглощающую безысходность.

Как теперь сдержать данное Уильяму обещание? Монахиня сказала, что на остров можно попасть только во время отлива. Он тронул висящий на груди реликварий. Допустим, они каким-то неведомым образом доберутся до усыпальницы, но как незаметно туда проникнуть?

Доминика назвала его Спасителем. Но кого он спас? Да никого.

Будто в ответ на его мысли Доминика появилась рядом, высокая и бледная, словно ожившая из камня дева. Полная луна, засияв сквозь тонкую вуаль тумана, озарила ее так ярко, что он ясно увидел ее глаза. В них уже не было осуждения, только боль.

— Извините, — проговорила она. — Я не хотела мешать вам молиться.

Молиться… Смешно. Когда он в последний раз молился?

После того боя во Франции. За жизнь Уильяма.

— Что вам угодно? — Одним своим присутствием она бередила его совесть. Только этого ему не хватало сегодняшним вечером — напоминаний о том, что ему предстояло сделать.

Она встала перед ним на колени, опустив глаза на свои сцепленные в замок пальцы, по-детски гладкие и припухлые. Жизнь еще не отняла у нее невинную прелесть девичества.

— Я хочу попросить у вас прощения за то, что предложила пойти через болота. Из-за меня мы не выгадаем время, а наоборот, потеряем день или даже больше.

— Вы не при чем. Решение принимал я.

— На мне лежит грех гордыни. — Она взглянула на него глазами, полными отчаяния. — Я привыкла думать, что Господь исполнит любое мое желание, стоит только его чуть-чуть подтолкнуть.

Так истово верить могли только те, кто совсем не знал жизни, но высмеять ее наивность у Гаррена не повернулся язык. Уж слишком она напоминала ему о тех временах, когда в его сердце горела такая же безоглядная вера.

— Выходит, Господь разочаровал нас обоих, — сказал он.

— Нет, это я разочаровала Его. Я одна во всем виновата. Помимо гордыни я согрешила еще и тем, что малодушно утратила веру, тогда как не должна была ни на миг сомневаться в том, что вы нас спасете.

— О каком спасении вы говорите? — вырвалось у него. — Я завел вас в туман, но вместо того, чтобы выждать, пока погода наладится, вслепую потащил по болотам.

— Зато теперь мы в безопасности, а значит вы поступили правильно.

— Скажите это Ральфу.

— Он сам не пошел за вами. Это был его выбор.

Он покачал головой.

— Никому из вас не стоило идти за мной с самого начала.

Свинцовая ракушка тяжелым ярмом давила на шею. Доминика с благоговением дотронулась до нее, слегка вжимая ее в грудину.

— Почему вы утратили веру? Вы, у кого есть все основания верить сильнее многих.

— Эта бляха не свидетельство веры, а напоминание о ее бессмысленности.

— Но вы ходили в паломничество в Компостелу.

— Не я, а мой дед. — Он накрыл ее руку своей и ощутил холод свинца за теплом ее пальцев.

— Апостол Иаков не помог ему?

— Мы с вами уже выяснили, что пилигримов на свете больше, чем исцеленных.

Она отпустила ракушку и села, подвернув под себя ноги. Ее коленка прижалась к его бедру.

— Расскажите о нем?

Что ж, пусть узнает. Пусть поимеет представление о том, какое горькое разочарование будет ждать ее в конце путешествия.

— Это было во времена правления Эдуарда I, — начал он. — Задолго до моего рождения. Дед ушел воевать с шотландцами, а когда вернулся, его жена тяжело заболела. — Он называл ее не иначе как «моя возлюбленная супруга», с печалью вспомнил Гаррен. — Священник посоветовал ему совершить паломничество. Поклонись, мол, святыне, и она поправится. Дед облачился в балахон, взял посох и отправился в путь. Шесть месяцев он шел до Испании. Шесть месяцев обратно. А она тем временем умерла. Он потратил на бесцельные блуждания год, вместо того, чтобы провести это время с любимой. — Он поднес к лицу Доминики гребешок ракушки. — На память о том времени у него осталось только вот это. Бесполезный осколок свинца.

— Зато теперь они вместе. Они обрели счастье в раю, — возразила она, однако голос ее звучал уже не так уверенно, как раньше.

— В раю? — с горечью переспросил Гаррен. — Никакие обещания мнимого рая не возместят потерь на земле.

Он подумал об Уильяме, о своих родителях, о дедах и прадедах, о рыцарях, которые полегли во Франции. Какое невыразимое наслаждение — просто дышать. Быть живым. Смотреть на безукоризненно круглую бледно-кремовую луну на черном бархате неба. Каждая секунда, выигранная у смерти — бесценна. Каждый прожитый день — это дар.

Она смотрела на него, а он любовался разлетом ее бровей, похожих на птичьи крылья, лбом — высоким и чистым, еще не затянутым морщинками неизбежных жизненных тягот, — широко расставленными, синими как полночь глазами. Он хотел, чтобы она успела познать радости жизни до того, как завистливый Господь умыкнет у нее эту возможность.

Он взял ее за запястья, притянул к себе и обнял, вслушиваясь в ее дыхание.

— Ника, чтобы обрести счастье, необязательно дожидаться смерти.

Она прильнула к нему. Задышала глубоко и часто, откликаясь на близость его тела.

— Знаете, я много думала о том, что вы тогда сказали. О том, чтобы спасти меня от моих желаний. — Она говорила, уткнувшись лицом в его грудь, но сердцем он слышал каждое слово. — Господь поступил совершенно верно, поставив вас на моем пути. Точно так же он испытывал Иисуса, который провел сорок дней в пустыне, искушаемый Дьяволом.

— Вы хотите, чтобы я сорок дней водил вас по болотам и искушал? — В ее горле забился пульс. Он баюкал ее в своих объятиях, защищая от призраков, которые блуждали в лунной тени.

Она таяла в его руках. Теплая, живая. Гаррен чувствовал, как вздымается и опадает ее грудь. Как неровно колотится ее сердце. Как ленивый ночной ветерок вьется вокруг, но не может остудить жар между ними.

Внезапно он отчетливо ощутил рядом чье-то присутствие. Какая-то неведомая природная сила, поднявшись из земли, пронеслась сквозь них, и его ладони на ее спине вспотели. Может, почудилось? Но нет, Доминика тоже встрепенулась.

— Что это было?

Он обратил ее лицо к лунному свету. Отвел со щеки пушистую прядь и заправил за раковину ушка, а потом наклонился вплотную и прошептал:

— Болотный дух.

Она испуганно обернулась, и он нашел ее губы. Какие бы духи не витали на этих болотах, вклиниваясь между ними, но они, горячие и живые, казались более реальными, чем твердые камни за его спиной.

Ее губы были мягкими, сладкими и податливыми. От нее пахло фиалками и дымом костра. Гаррен подтянул ее вверх с холодной земли и привлек к себе на колени.

Он покажет ей, что такое счастье. Не какое-то призрачное и недостижимое счастье в раю, а настоящее, земное. Он научит ее радоваться луне и солнцу, щебету птиц и журчанию весенних ручьев, близости, какая бывает между мужчиной и женщиной. И с этими мыслями он обнял ее еще крепче.

Растворившись в ней как в молоке тумана, он целовал ее, не отнимая губ и не разжимая объятий.

Она отстранилась сама, медленно и неохотно, продолжая цепляться за его плечи, словно вместо губ теперь целовала его пальцами.

— Теперь мне по меньшей мере три дня придется поститься.

На него накатила внезапная злоба.

— Мы с вами не в церкви. И эти камни — не изваяния святых, — резким как ветер голосом сказал он. — Вашего Бога нет на этих болотах.

Помогая себе коленками и локтями, она поднялась на ноги и попятилась назад, а когда заговорила, в ее голосе впервые послышалась горечь.

— Я ошибалась. Не Бог испытывает меня через вас. Нет. Вас прислал Дьявол, чтобы вы разрушили мою жизнь.

Так и есть, подумал он, вставая.

— Почему мне обязательно нужно быть или святым, или дьяволом? Почему я не могу быть просто человеком?

Она перекрестилась.

— У вас ничего не получится. Моя вера крепка.

— В самом деле? — Он отбросил чувство вины. — Вы по-прежнему хотите заточить себя в монастырь после того, как увидели мир? — Он прошелся ладонями вверх по ее рукам и погрузился пальцами в медовые волосы. — После того, как испытали вот это?

Она передернула плечами, словно пытаясь стряхнуть все испытанные его усилиями ощущения.

— Я верила вам. Я верила в вас.

Гаррен отпустил ее, пронзенный раскаянием и ненавистью к себе. А внутри, распирая его плоть, притягивая его к ней, выплескиваясь в холодный ночной воздух, продолжала бурлить та природная сила, что окутала их минутами раньше.

— Верьте в себя, Доминика, ибо в конце ничего и никого рядом не останется.

— Бог. — Ее голос неистово взвился. — Вот кто останется со мной до конца.

— Напротив. Он покинет вас первым.

— Он был с нами и вел нас, даже когда я в Нем усомнилась. Это Он привел нас сюда. — Она отмахивалась от сомнений так яростно, словно любое из них, даже самое маленькое, грозило ее уничтожить.

— Не Он, а ваша собака, — фыркнул Гаррен.

Доминика застыла на месте, будто его слова распахнули окно, через которое ее вновь заполонила несокрушимая уверенность, и, качая головой, с жалостью его оглядела.

— А что, Богу нужно появиться перед вами в виде горящего куста, чтобы вы в Него поверили?

Она буквально напрашивалась, чтобы ее подняли на смех. На это древнее святилище они наткнулись случайно. Им просто повезло, что поблизости нашлось сухое дерево для костра, и его, Гаррена, воззвание к небесам, которое и молитвой-то не назовешь, здесь совсем не при чем. Совершенно. Но невзирая на все эти факты, ее вера не пошатнулась.

Вместо этого, невзирая на все факты, пошатнулось его неверие. Холодея, Гаррен оглянулся на огонек угасающего вдалеке костра.

— Они рассчитывают на вас, — сказала Доминика. — Вам есть, что сказать им завтра?

— Бог его знает.

— Вот именно, — уходя, бросила она через плечо. — Онзнает.

Отказываясь смотреть ей вслед, он крутил в пальцах потертую свинцовую пластинку. Это всего лишь сувенир. Напоминание о семье, которую Господь отказался спасти несмотря на то, что они заплатили запрошенную цену.

Или же в этом заключено нечто большее?

Сняв с шеи шнурок, на котором висела ракушка, он обмотал его вокруг навершия своего посоха, и кусочек свинца, даря надежду, закачался на принесшим с собой запах вереска ветру.