С той ночи в нём словно что-то перевернулось и появился… страх. Не справиться, не выжить, не успеть. Этот страх заставлял озираться и дважды думать там, где нужно действовать единожды и сразу. Это было непривычно и очень мешало.
Но, с другой стороны, в этом новом ощущении крылось столько внутренней силы! Казалось, Гордееву бы эту силу там, в горах – он бы просто поднял скалу и прошёл прямо под ней, напрямик. Потому что сын. У него есть сын! И любимая женщина, которая ждёт.
Когда у крокодила вырастают крылья, он становится драконом.
Но самым неожиданным последствием той ночи стали… проблемы с эрекцией. Психичка требовала много и часто, а Гордеев впервые в жизни не справлялся. В груди бушевало такое отторжение, что не то, что член – руки опускались и копилась яростная чёрная ненависть. И если с эрекцией прекрасно справлялись таблетки, то с ненавистью… С ней приходилось жить, загонять в нутро, прятать до поры.
Чем бы ни закончилось это дело – оно будет для него последним, Гордеев это чувствовал, но не мог объяснить, потому что это ощущение тоже было впервые. Может, это то самое чувство, которое однажды заставляет зверя покинуть стаю и уйти туда, куда век за веком уходили его предки, чтобы спокойно умереть? Или так зовёт новый, открывшийся взору горизонт, без которого теперь тесно дышать, а жизнь по прежним правилам лишается смысла?
В роли личной зверушки Гордееву приходилось круглосуточно находиться при психичке, бывать и любовником, и паяцем для её тусовки, и терпилой, когда психичка, нанюхавшись порошка или просто войдя в раж, надевала свои стальные, в стразиках, насадки-когти и царапала его плоть, наслаждаясь кровавыми дорожками. Получая особый острый приход от того, что после того, как сделала больно и добавила новых шрамов, Гордеев всё равно раболепски её трахает…
Но ценой всему этому были удачные сливы информации из её ноута. За январь и первую половину февраля это удалось трижды. Однако, каждый раз из Конторы приходил ответ, что это не то, и приказ продолжать работу. Нэнси Гарретт оказалась действительно ключевой фигурой, через которую проходили те самые документы, которые были так нужны, но их движение не носило систематический характер. По-настоящему ценные данные – как редкая синяя птица, их нужно было терпеливо ждать в засаде и не упустить в решающий момент.
И Гордеев справлялся. Он умел терпеть боль, смирять гнев и наступать на горло собственной гордости. А ещё – манипулировать психичкиной маниакальной жаждой власти, то проявляя дерзкую непокорность, то повержено смиряясь.
Психичка ликовала. Упивалась своей силой… и, сама того не замечая, попадала в зависимость от Гордеева. Появилась ревность, потребность контролировать каждый его шаг, взгляд и вздох. Жажда особого внимания к себе и даже чувств на грани нежности. Дикая взрывоопасная смесь одержимости и вседозволенности! Обоюдоострая игла, от которой зависела теперь и психичка, и сам Гордеев, в висок которого уже не раз упирался ствол её именного Кольта.
И всё же, хотя она была и больной на всю голову, но всё-таки женщиной. И как любая женщина в моменты бурного примирения, она становилась уязвимой и болтливой, и сама рассказывала Гордееву о том, чем именно занимаются их лаборатории, о том, что на данный момент выполняют большой военный заказ на разработку биологически-грязной начинки артиллеристских снарядов.
– Представь, это просто взрыв – Бфф! Воронка, разрушения… А потом всё забылось. Но те, кто находились в зоне поражения, начинают болеть. Просто сезонный вирус, который почему-то не лечится так, как прежде и вызывает бо́льшие осложнения, увеличивается процент летальности. Более заразный и менее прихотливый к холоду или ультрафиолету, ему не страшна ни зима, ни летняя жара, ни засуха, ни дожди. Он поражает и стариков, и детей. А может, наоборот, избирательно только детей или только дееспособных мужчин. Какой идиот свяжет это с каким-то там случайным снарядом, о котором все давно забыли? А если такие снаряды рвутся постоянно и везде? Ты представляешь последствия? И какой, к чёрту, диверсант может сравниться с этим по эффективности?
– Но ведь этот снаряд для начала придётся взорвать. Причём, на территории противника. А, насколько я знаю, на данный момент в зоне вашего интереса не ведётся таких открытых вооружённых конфликтов?
– Боже, ты такой милый, когда тупой! – прижалась психичка к его груди. – Конфликт, это же дело одной секунды. Только что не было… и уже есть.
– Хочешь сказать, готовится что-то в этом роде?
– Точно не знаю, могу только предполагать. И ты должен быть благодарен мне, что тебя не отправят на убой в твою долбанную Россию уже в этом марте. Здесь, со мной и в безопасности, у тебя есть все шансы для долгой богатой жизни. – Перевернулась на живот, приподнялась на локте: – А хочешь, сделаю тебя звездой Голливуда? Нет, серьёзно, у меня есть связи. А твоя фактура и инвалидность только вызовут ещё больший интерес. Будешь играть супергероев, защищающих мир от вселенского зла. Хочешь?
– Ну-у-у…
– Чего ну? – моментально зверея, взвилась над ним психичка. – Бросить меня хочешь, да?! Променять на славу? На фанаток и их койки?!
Пришлось утешать. Целовать, уверять, ублажать… в то время, как хотелось просто стиснуть руки на её тонкой нервной шее и вовремя не разжать.
– В конце февраля я получу заключительный отчёт по тем разработкам и тогда можно будет уехать куда-нибудь на пару месяцев – только ты и я, хочешь? – тяжело дыша свалилась она на постель рядом с Гордеевым. – Куда хочешь?
– Надо куда-то, где сезон будет нормальный, бархатный. Какие точно числа, знаешь?
– Двадцатое, двадцать второе, двадцать восьмое – какая разница? Сезон не определяется одним днём.
– Ну не скажи. Муссоны, например, начинаются с точностью до часа. Говоришь, в конце февраля?
– Да, – поднявшись, подхватила Нэнси бельё с пола. – Двадцать шестого, если точно. Но не надейся, что ты можешь хоть как-то повлиять на выбор места. На самом деле мне плевать на твоё мнение. Будет так, как я скажу. Чудовище.
Вскоре после получения точной даты, Контора неожиданно передала Гордееву тревожный сигнал о том, что его миссию, возможно, вскрыли – анализ ранее полученных документов из ноутбука Нэнси показал, что, возможно, имеет место «вождение за нос» и преднамеренный слив малозначительных данных наводящих на ложный след либо тянущих время, в то время как настоящая информация уходит по другим каналам. Впрочем, мимо Нэнси эта настоящая информация всё равно пройти не могла, а значит, в любом случае, сначала оказывалась у неё.
Подозрения на утечку были всего лишь версией, однако теперь, в преддверие дня икс, следовало быть вдвойне осторожнее, а также на всякий случай незаметно исключить возможных стукачей. И если с рядовыми связными вопрос решался простым отсутствием связи, то Хелену, которая конечно же попала под подозрение одной из первых, нужно было слить ненавязчиво, так, чтобы ей самой и в голову не пришло что происходит.
– Я хочу развестись, – заявил как-то Гордеев психичке. – Нас с Хеленой давно уже ничего не связывает, смысла нет продолжать.
– Просто забудь про неё и исчезни из её жизни, какие проблемы?
– Я не могу просто исчезнуть, у нас сын. Нужно как-то по-человечески.
Психичка недовольно запыхтела, глядя в лобовое перед собой. Гордеев свернул в проулок, немного снизил скорость.
– Короче, мне нужно отлучиться. Увидеть сына, может, отправить их куда-нибудь на курорт, и там поставить Хелену перед фактом…
– Прекрати называть её по имени! – прошипела психичка.
Гордеев кинул быстрый взгляд на её перекосившееся лицо, остановился у обочины.
– Ну что тебя не устраивает? Я вернусь всего через пару дней и уже без обязательств.
– Мне срать на твои обязательства!
– А мне нет!
– А мне да!
Помолчали.
– Ну знаешь, я тебе не раб! – взорвался Гордеев. – И вообще моя миссия – диверсии на территории противника. И мне ничто не мешает вернуться к ней, насильно ты меня не удержишь! – И, хлопнув дверью, решительно пошёл прочь.
– Стой! – донеслось следом, но Гордеев не остановился. – Стой!
Психичка догнала, дёрнула его за руку, заставляя обернуться.
– Вот так просто, да? Повернулся и ушёл? От меня? К этой… суке своей?
– Да, именно так, к ней! Потому что твои истерики меня достали. Хочешь, пристрели меня прямо здесь, плевать, но меня ты больше не получишь! Психичка! – сказал, словно плюнул ей это в лицо, и пошёл дальше.
Это был козырь, который лежал в рукаве на крайний случай – прямая провокация по живому. На самом деле Нэнси тайно балдела, когда Гордеев ей хамил – тем слаще был для неё момент его последующей покорности. Другое дело, что она не понимала, что кукловод здесь давно уже он.
– Стой, тварь, или я убью тебя!
Гордеев даже не сомневался, что в затылок ему смотрит ствол. Чувствовал его холодное, безразличное нутро. Рисковал получить пулю… но не обернулся и не замедлил шаг.
И психичка снова побежала за ним, кидаясь с кулаками, привлекая ненужное внимание прохожих. И вдруг предупредительный выстрел в воздух. Гордеев обернулся: она держала пистолет у своего виска. Косметика размазана, идеальное каре взлохмачено, рука трясётся.
Кинулся к ней, «силой» забирая пистолет из судорожных пальцев, обнимая её, целуя…
А всего через пару часов, уже в постели, психичка с особым остервенением наказала раба за непокорность глубокой кровавой свастикой на плече.
– Ты мой зверь. Мой! И я разрешаю тебе уехать, но если узнаю, что ты её трахал…
– Я не за этим к ней еду, – мысленно, словно молитву, читая «ночь, улица, фонарь, аптека», прорычал Гордеев. – И я вернусь к тебе, ты же знаешь. Мне без тебя уже никак…
Каждый новый день в этой грязи словно удар за ударом подрубал его крылья. Те самые, что выросли вдруг, когда узнал про сына и любимую. Как тащить эту грязь к ним? Зачем? Свастика на плече горела воспалёнными шрамами, и, будто отторгаясь самой сутью Гордеева, никак не хотела заживать. Но это ерунда. Гораздо тяжелее, что таким же позорным воспалённым клеймом горела душа.
Есть ли всему этому искупление? Возможно ли оно? И может, права Лариска – его не то, что к женщинам, но и к людям нормальным подпускать нельзя? Сможет ли он жить как все – не манипулируя, не диктуя свои правила, не возвращаясь в ужас ночных приступов, которые прекратились после горы, но появились лёгкими начальными признаками теперь, после связи с этой тварью?
Впрочем, а кто здесь не тварь? Он, что ли?
Хелене сказал, что летят на семейный курорт, а уже там должен был сообщить, что они «разводятся» и, оставив их с ребёнком под присмотром агентов, которых Хелена не знает, лететь обратно к психичке. С одной стороны, это ограждало «жену» от непредвиденных последствий в случае, если никакого слива не было, и она честно выполняла свои договорённости, а с другой – контролировало её последующие действия, если сливала.
Напряжение зашкаливало. Действовать приходилось предельно чётко и натурально, хотя бы потому, что маниакальная ревность психички вполне могла обернуться скрытой слежкой, и любой из попутчиков мог оказаться её человеком. Но основное, это, конечно близость решающего дня. Уповал на него, всей душой надеялся, что на этот раз действительно поймает ту самую редкую синюю птицу. Нужно было поймать. Крайне необходимо.
Фантазии психички о заражённых вирусами боеголовках и вооружённых конфликтах, вспыхивающих за секунду, настораживали не только Гордеева, но и Контору. Впрочем, последнее время Гордеев ловил себя на стойком ощущении того, что Контора и без его неподтверждённых сплетен находится в режиме повышенного реагирования. Что-то явно намечалось, тучи сгущались и нервозность от этого только усиливалась.
– …Игнат!
Крик ворвался в напряжённую работу мозга, и Гордеев обернулся. Сложно сказать, неожиданность ли сыграла злую шутку или голос, который он узнал бы из тысячи не дал шанса устоять… Обернулся и, жадно выцепив из толпы растерянную, прижимающую сына к груди Славку, дал себе ровно на полмгновения дольше позволенного… прежде чем нарочито безразлично отвернуться и коснуться Хелены, демонстрируя нежную заботу.
Как же так… Откуда она здесь? Куда? Зачем? С кем? – Мысли роились в голове и дай ему сейчас ствол – и с трёх шагов промахнулся бы, настолько всё внутри клокотало.
– Ты знаешь её? Ту девушку? – усевшись в своё кресло, забрала Хелена сына на руки.
– Нет.
– Но она кричала твоё имя. И ты обернулся.
– В России каждый третий Игнат, но не все из них я, – небрежно отшутился он, застёгивая ремень безопасности. – Да и обернулись все, даже ты. И что, все Игнаты?
…Зачем же ты кричала, глупая… Ну зачем?!
Не знала. Просто не знала, что нельзя. Не ожидала увидеть. Растерялась…
Хорошо уже то, что не кинулась на шею. Догадалась, умница. Или…
Чёрт. Чё-ё-ёрт… Зажмурился, перебарывая застрявший в горле стон. Она просто поняла всё так, как и должна была понять, как он и «рисовал» для любых случайных глаз – у него здесь семья и ребёнок. И он просто бросил свою девочку. Предал по-настоящему, разменял на кровную месть и уехал жить долго и счастливо. С другой.
– Сэр, вам плохо?
– М? – очнулся, разлепляя веки.
– Вы морщились, как будто вам плохо, или голова болит, – дежурно улыбнулась проводница. – Может, таблетку? Или пакет?
– Нет, спасибо. Я просто посплю.
…Взмывали в небо, а сердце оставалось там, внизу. Прижималось к любимой и сыну. И… прощалось с ними.
Она ведь пока ещё ждала, пока ещё верила. На последнем издыхании и наивной вере в чудо. А теперь у неё не осталось даже этого. А у него не осталось ни единого пера из бывших драконьих крыльев. Только яростная крокодилья злость и жажда крови. И да, уже завтра ему снова ложиться в постель с психичкой, незнамо как выгоняя из головы образ любимой Славушки, прижимающей к груди сына…
И он действительно не смог. Такой банальный, недопустимый прокол на почве личных переживаний – таблетки простимулировали эрекцию, но дальше…
Нэнси оскорблённо психанула, понося его последними словами, обвиняя в том, что у него точно была связь с Хеленой. Летали, врезаясь в стены стаканы, сыпались угрозы убийства вперемешку со слезами жалости к себе любимой и совершенно неожиданными признаниями в огромной усталости.
– У тебя что-то случилось? – невзирая на её руки, так и норовящие съездить ему по лицу, прижал он её к себе. Ему было плевать на неё. Она злила, и была ему в разы отвратительнее чем раньше, но приходилось доигрывать. – Ты сама не своя…
– Я ненавижу тебя! Всех ненавижу! Всем на меня плевать: отцу, его шестёркам, и всем этим научным экспертам! Всем нужно от меня только одно – либо деньги, либо строгое выполнение поручений. Даже ты – что тебе от меня нужно?
– Ничего. Только ты сама.
– Врёшь! Я тебе не интересна! Чего ты от меня ждёшь? Ну? Зачем ты согласился быть со мной, терпеть меня? Чего тебе от меня нужно? Чего на самом деле?!
– Ты, – упрямо твердил Гордеев. – Мне нужна только ты. Ты идеальная, я таких никогда раньше не встречал и больше не встречу. Ты моя судьба.
– Врёшь! Я давно тебе наскучила, ты даже кончить уже со мной не можешь!
Зажмурился, выдыхая. Чёрт, ну как это всё не вовремя! И как тяжело разубеждать её в чистой правде, говорить слова, предназначенные вовсе не ей, тратить на неё время, которое, всё до последнего мгновенья, хотелось бы отдать другой.
– Я просто устал с дороги. Мне нужно отдохнуть и всё будет нормально…
Нэнси вообще была сегодня какая-то взвинченная. Возможно, потому, что получила-таки тот самый отчёт, но, изучая его, постоянно перезванивала в Центр, требуя каких-то дополнений, в то время как самой ей постоянно названивал кто-то, с кем она говорила кротко и исполнительно, а положив трубку, начинала с особым ожесточением изрыгать ругательства на своих подчинённых? И кто же там такой авторитетный на второй линии – не папа ли, собственной персоной? Или просто осиное гнездо встревожено действиями на опережение, пару дней назад предпринятыми Россией? Что-то в планах картонных «демократов» пошло не так? Не укладываются в сроки, не рассчитали силёнки?
Гордеев пока не знал точно, в чём дело, но видел, что ситуация принимает какие-то новые формы. И нужно было ловить момент… а тут эта чёртова медикаментозная эрекция без финала!
Нэнси уснула далеко за полночь. Гордеев долго прислушивался к её дыханию, периодически тревожа «случайным» движением или звуком, убеждаясь, что она действительно крепко спит. И момент настал.
Ноут хранился в сейфе, но его шифр Гордеев давно уже знал. Дальше дело за малым, по отработанной уже схеме – убедиться, что нет тайных меток на извлечение содержимого из ячейки, вынуть портфель, из портфеля ноут. Флешка наготове.
Ежесекундно озираясь и прислушиваясь к звукам из спальни, включил ноут, выбрал из списка выпадающих паролей четвёртый сверху… А он не подошёл! Впервые за всё время. Попробовал ещё – бесполезно. Чёрт. Чёрт! Значит, там действительно что-то есть. Что-то очень важное, что заставило психичку изменить своей самоуверенной беспечности и усилить защиту…
Пока торопливо перебирал остальные варианты выпадающих паролей, в голове метались варианты: «Можно пойти ва-банк, и узнать пароль под угрозой расправы… Нет, не вариант, не факт, что эта инфа та самая последняя, и ещё понадобится доступ. Тогда можно похитить ноутбук целиком. Но тоже не желательно. Во-первых, это всё равно вскрытие миссии, а во-вторых, скрываться с ноутом в разы сложнее, чем налегке. А что если…»
– Не получается?
Резко обернулся. Психичка стояла в дверях спальни, прислонившись спиной к косяку. Распахнутый полупрозрачный халатик на голое тело, волосы небрежно размётаны, в руке пистолет.
– Какая же ты тварь, – сокрушённо выдохнула она, и кажется, ей и вправду было жаль. – Какая же тварь…
Отщёлкнула предохранитель. Гордеев осторожно отложил ноут и начал примирительно поднимать руки, но Нэнси вскинула пистолет:
– Стоять! Я тебе мозги твои скотские по стене размажу, если ты ещё хоть на миллиметр двинешься!
– Нэнси, я объясню…
– Заткнись! – завизжала она, топая ногами, зверея, перекосившись лицом. – Заткнись, тварь… А я ведь тебе верила. Верила, ублюдок, ты, русский. Когда мне пару дней назад сказали, что от меня, похоже, происходит утечка информации, я посмеялась. От меня? Да ладно! Кто посмеет-то? Тем более, когда у меня такой Цербер у ноги трётся…
Говоря, она и сама не замечала, как рука с пистолетом опускается. Гордеев внутренне собрался, хотя шанса практически не было – слишком далеко для его броска и слишком близко для того, чтобы промахнуться стояла психичка.
– Тварь… Какая же ты тварь… – ядовито цедила она сквозь зубы. – Что ты там нашёптывал мне совсем недавно? Что я твоя судьба? Что никто кроме меня не нужен? А ведь я чуть не поверила… Мне приказано было избавиться от тебя, а я только пароль сменила, просто на всякий случай. Потому что верила тебе, тварь ты неблагодарная! – Ткнулась затылком в косяк, на мгновенье прикрыв глаза, и вдруг резко вскинула ствол: – Ну и сдохни теперь как тварь!
Гордеев рванул в сторону одновременно с выстрелом. Упал, перекатился. Второй выстрел. И теперь уже Гордеев, ринулся вперёд, прямо на смотрящее на него дуло… Удар под руку, очередной выстрел – в потолок. Ошмётки штукатурки, пыль с запахом пороха в воздухе… Повалились с психичкой на пол, завязалось борьба за пистолет.
Конечно, больше шансов уйти, если взять психичку в заложницы. Но с другой стороны – сейчас всё решали секунды, а балласт – он и есть балласт, даже если с ногами и… Словом, психичка со свёрнутой шеей осталась в номере, а Гордеев с её именным Кольтом и ноутбуком, спустившись, по водостоку на заднем дворе, растворился в тени.
Один ночной квартал, другой… Хорошо, что пистолет с глушителем. Это позволяло выиграть хоть немного времени. Самым разумным сейчас было бы залечь на дно, потом раздобыть телефон, уже любой, не важно, миссия всё равно вскрыта, и сделать дозвон до своих… Но всё осложнялось пулевым в живот. Первый ли выстрел он поймал, второй ли – теперь уже и не вспомнить. Да и неважно. Кровь быстро пропитывала прижатую к ране комканую футболку, начинала сочиться вниз по штанам, крупно капать на землю, оставляя следы бегства. Но внутренние органы похоже не задеты. Уже хорошо. Впрочем, от кровопотери ли сдохнуть или от разрыва селезёнки, например, сейчас было одинаково недопустимо. А значит, и времени отсиживаться просто не было.
Под дулом пистолета связав руки и заткнув рот случайному, протиравшему фары таксисту, Гордеев впихнул его на пол между передним и задним сиденьями. Голова уже недобро кружилась, каждое движенье причиняло боль. Скользкими от крови руками набрал нужный номер с телефона таксиста. Ответили сразу. Все сейчас были в режиме повышенной готовности и, дай Бог, где-то в зоне проведения операции…