Дикий голод

Глава 2

Двадцать четыре часа спустя я проснулась на расстоянии несколько тысяч метров над землей из-за того, что услышала, как гремят автоматические жалюзи. Окна самолета были закрыты, пока мы спали, чтобы мы не поджарились до хрустящей корочки на солнце.

Сквозь окно было видно, как, подобно электрическим схемам, сияют оранжевые и белые огни вдоль длинной, темной протяженности озера Мичиган. И я почувствовала, как внутри меня потянулся монстр, словно мог коснуться знакомой энергии.

У монстра есть связь с Чикаго — с городом и мечом, который ждет в оружейной Дома Кадогана — и от этого тут его сложнее контролировать. Это одна из причин, почему я улетела в Париж, и одна из вещей, которые я не смогла объяснить моему отцу на взлетной полосе перед тем, как улетела.

Мое сердце забилось быстрее, когда усилилась магия монстра, и мне пришлось потрудиться, чтобы его замедлить, удержать себя в руках. Я выдохнула сквозь сжатые губы, концентрируясь, чтобы отослать его обратно в темноту.

«Я могу это сделать», — сказала я себе.

«Я уже не та девушка, какой была четыре года назад. Я возвращаюсь с большей силой и опытом, и с четырехлетней практикой в его сдерживании, сохранении его погребенным. И именно там и планирую его оставить. Я пробуду здесь всего несколько дней, а потом вернусь в Париж, подальше от области его активности. До тех пор я буду его усмирять, потому что другого выбора нет».

«Потому что я больше никому не причиню вреда, никогда снова».

— Ты в порядке?

Я взглянула на Сери, отцепляя пальцы с подлокотника и одарив ее такой улыбкой, какую только смогла выдавать.

— Все хорошо. Еще не до конца проснулась.

Ее брови приподнялись, а выражение лица говорило, что она мне не поверила. Сери Сильна Психически и хорошо чувствует людей, эмоции, правду и вымыслы. И она почти наверняка чувствует магию.

— Синдром смены часовых поясов, — сказала я, что было почти правдой. Вампиризм и пересечение часовых поясов не очень хорошо сочетались для меня даже в лучшие времена. Я провела большую часть своей первой недели в Париже, отсыпаясь.

Кажется, ее такой ответ не очень удовлетворил, но она кивнула.

— Я рада, что сегодня у нас только прием. — Она улыбнулась проводнику и вытерла руки горячим полотенцем, которое он предложил. — Я не готова слушать многочасовые споры.

— Я тоже. — И мне не нужно быть Сильной Психически, чтобы знать, что ни у кого в самолете нет особого оптимизма. — Но у них будет вино или шампанское, или и то, и другое. И нам нужно будет лишь подняться наверх, когда вечеринка закончится.

Прием по случаю открытия состоится в «Портман Гранд», одном из самых популярных отелей Чикаго — и нашем доме на следующие несколько дней. Марион я ответила «нет», когда она предложила мне остаться в Доме Кадогана. С травли монстра не выйдет ничего хорошего.

— Ты все еще можешь передумать по поводу отеля, — сказала Сери. — Остановиться в Кадогане, чтобы почаще видеть родителей.

Я заставила себя улыбнуться.

— Я буду работать. Дипломатические обязанности, помнишь?

«И немного больше порядка».

Мы успешно приземлились, и пассажиры поаплодировала пилоту, что я всегда находила странным. Экипаж сделал именно то, для чего их наняли — в целости и сохранности перевез нас через океан. «Стали бы мы ругать пилота, если бы самолет упал?»

Я отстегнула ремень безопасности и встала, потом взяла сумку и катану. Ее ножны сделаны из мраморно-зеленого материала, рукоятка обвязана шелком того же цвета. Клинок в безупречном состоянии, лезвие настолько тонкое и острое, что одобрил бы сам Мурамаса[13], один из мастеров изготовления японских мечей. Он — мой подарок от мамы на восемнадцатый день рождения, первый заостренный меч, которым мне разрешили владеть. И я научилась им владеть — обнажать его, обороняться им, атаковать им.

Я хорошо обучена и раньше участвовала в боях. Но я никогда им не убивала. До инцидента у Эйфелевой Башни я вообще не была свидетелем насильственной смерти. До этого я не видела пустых и остекленевших глаз — видимое доказательство того, как быстро и безжалостно можно украсть жизнь. И у меня есть очень нехорошее предчувствие, что эти воспоминания так быстро не исчезнут.

Вампир, сидевший перед нами, встал и потянулся, вырывая меня из воспоминаний.

Он оглядел самолет и улыбнулся нам. Он высокий и поджарый, с упругой, бледной кожей. У него серебристо-серые волосы, бледно-голубые и глубоко посаженные глаза, увенчанные темными бровями.

— Дамы, — с акцентом произнес он на английском. — Вы насладились полетом? Это лучше, чем перелетать Атлантику на крыльях летучей мыши, не так ли? — Его улыбка была наполовину льстивой, наполовину легкомысленной.

Его звали Виктор, и он один из высокопоставленных вампиров Дома Шевалье, еще одного парижского Дома. В отличие от Марион, которая предпочитает размышлять и обдумывать, Виктор политик до мозга костей. Стратегически мыслит, как и все вампиры, и умеет добиваться своего. Но он честно это признает, и, кажется, всегда улыбается, поэтому тяжело его не любить.

— Наши руки сильно устали бы, — ответила я с вымученной улыбкой.

Он ухмыльнулся и указал на меня.

— Exactement![14] — Он вытащил из пиджака маленькую коробочку и приподнял крышку. Внутри лежало полдюжины крошечных, ярко-малиновых макарони[15]. — Не хотите перекусить перед тем, как мы высадимся?

Сери покачала головой.

— Нет, merci[16].

Макарони, сдобренные кровью, пользуются особой популярностью среди французских вампиров. С привкусом я могу справиться; в конце концов, я же вампир. Но мне не нравились макарони даже в свои лучшие времена. Они слишком неопределенные. Это конфеты? Печенье? Я понятия не имею, а мне не нравятся закуски, которые нельзя определить.

— Нет, спасибо, — ответила я с улыбкой.

— Вы можете идти, — сказала стюардесса, разрешая нам подойти к двери. — Приятного вечера.

Виктор слегка поклонился.

— Дамы, au revoir[17]. Увидимся на вечеринке.

— Au revoir, — ответила Сери и помахала ему рукой. — Тебе правда не стоит ему потворствовать, — пробормотала она, когда Виктор ушел.

— Он по-своему обаятелен, — сказала я, идя за ней в проход.

— Тебе не стоило смеяться над шуткой про летучую мышь. Он будет считать себя великим комиком, и мы никогда не покончим с его попытками пошутить. Не уверена, что смогу выдержать такую вечность.

— Мы будем упорствовать, — серьезно произнесла я. Но его предложение заставило меня задуматься — и обеспокоиться. — Я не привезла никаких сувениров родителям. Может, мне стоило купить макароны в аэропорту.

— Есть такое правило, — промолвила Сери, — что нельзя покупать подарки в аэропорту.

— Хорошо, но что важнее? Купить подарки своей семье в аэропорту или появиться вообще без подарков?

Она поджала губы, пока обдумывала этот вопрос.

— Тебе нужно было купить макароны в аэропорту. Но Чикаго будет рад, что ты вернулась домой, с макаронами или без. Возвращение блудной дочери!

— Посмотрим, — пробормотала я, спустившись по ступенькам, и вдохнула влажный августовский воздух Среднего Запада.

Я не узнала группу людей, которые ждали на взлетной полосе у подножия лестницы, но они представились сотрудниками мэрии. С примирительными и обходительными улыбками они объяснили, что делегаты прибывают со всего мира, поэтому мэр просто не может лично приветствовать каждого супера.

Учитывая, что она человек, я и не ожидала, что она буквально будет в нескольких местах одновременно.

В ожидании стояла вереница транспортных средств, чтобы отвезти пассажиров и багаж в их отели. Большинство из них были приземистыми и блестящими Авто, которые не нуждаются в водителях, и предварительно запрограммированы отвезти нас к месту назначения.

Перед ними стояли мои родители.

Мой отец, Этан Салливан, высокий и бледный, с такими же, как у меня, золотистыми волосами длиной до плеч. Как и в большинство ночей, на нем был черный костюм и холодное выражение лица. Это результат четырехсот лет игры в вампирскую политику и необходимости быстро научиться игнорировать детали, чтобы сфокусироваться на основной цели: выживании его Дома и вампиров, которые в нем живут.

Моя мама, Кэролайн Мерит — для большинства просто Мерит — стояла рядом с ним в облегающих черных брюках и простом бледно-голубом топе, у нее темные, прямые волосы, лицо обрамляет челка. У нее бледно-голубые глаза, прямой нос, пухлые губы, и она утонченно мила.

Папа называет ее Герцогиней, и это продолжается до тех пор, пока она не начинает ругаться, как сапожник, или не начинает кидаться начос[18]. В этом или ее боевых навыках нет ничего аристократического. Дайте обученной танцовщице катану, и она покажет вам нечто захватывающее. Теперь она Страж Дома, защитник сообщества и его Мастера.

Моей маме за пятьдесят, а папе больше четырехсот. С тех пор, как я родилась, никто из них совсем не постарел; они выглядят чуть старше меня. Люди обычно находят это странным, но для меня это просто факт. Они мои родители, и выглядят так, как выглядят. «Не страннее ли иметь родителей, которые немного меняются с каждым проходящим месяцем и годом?»

В конце концов я тоже перестану стареть, ну, или мы так думаем. Раз уж я единственный рожденный ребенок-вампир, мы пишем книгу о росте детей-вампиров. По моему мнению, в данный момент я выгляжу точно на свои двадцать три.

С сумкой и катаной в руке я спустилась по лестнице. И как только я ступила на асфальт — в Чикаго — монстр потянулся к земле, к городу и его магии. И от силы его жажды у меня чуть не подогнулись коленки.

Мои родители не знают о монстре. Они знают только то, что однажды я потеряла контроль, и за это расплатился человек. На меня нахлынула кратковременная вспышка паники, что они увидят, что монстр все еще внутри меня, заперт в клетке, но жив. Вероятно, он там с самого моего рождения, поскольку я была магически соединена с матерью. Потому что зло магически слилось со мной, или, по крайней мере, я думаю, что именно так и произошло.

Знание разобьет им сердца, а я не смогу вынести и монстра, и тяжесть их горя. Поэтому я потянула каждый грамм силы, который у меня имелся, заставляя себя сделать шаг, потом еще один. Четыре года интенсивных тренировок, а холодный пот все еще стекал по моей спине, пока я шла к родителям. Но они, похоже, этого не заметили.

— Как я рада тебя видеть, — сказала моя мама, обняв меня, когда я поставила свою сумку и положила сверху ножны. Она пахла так же, ее духи свежие и цветочные. Запах заставил меня вспомнить наши апартаменты в Доме Кадогана, где воздух пропитан слабым и приятным ароматом.

— Мы так по тебе скучали, — тихо произнесла она, ее руки крепко обнимали меня, что, кажется, успокаивало монстра.

«Возможно, монстр ее боится. Если моя теория верна, у него есть причины быть…»

— Я тоже скучала по вам, ребята, — ответила я.

— Ты выглядишь счастливой, — сказал мой отец, обняв меня и поцеловав в макушку.

Когда он отпустил меня, мама протянула испускающий пар пластиковый стаканчик.

— Я подумала, что после перелета тебе может это понадобится.

— Спасибо, — ответила я и сделала глоток. Он был горячим и сладким, с легкой ноткой фундука. Я готова была поклясться, что чувство неуверенности сразу начало исчезать, но это, должно быть, говорила моя одержимость.

— Идеально, — произнесла я. — Из «У Лео»?

— Да, — ответила она с улыбкой.

«У Лео» — моя любимая кофейня, крошечный магазинчик, где можно купить из машины, находящийся в Гайд-Парке недалеко от Дома Кадогана. Меню там скромное, официанты всегда угрюмые, и они принимают только наличные. Но если сможешь преодолеть раздражение, там лучший кофе в городе.

— Если собираешься что-то сделать, — произнесла она, довольно неплохо имитируя голос моего отца, — то делай это правильно.

— Да ты шутница, Страж.

— Знаю. Мне нравятся твои волосы, — сказала она, коснувшись моего длинного локона.

— Спасибо. — Потребовалось время, чтобы понять, что делать с белокурыми волнами, которые я унаследовала от отца. Если длина слишком короткая, то они превращаются в одуванчик из кудряшек, с которым я не могу справиться. Когда отросли подлиннее, завитки разгладились и превратились в волны, которые смотрятся гораздо более удачно.

— Как прошел полет? — спросил отец.

— Большую часть времени я спала. — Я подняла руку. — Ожогов нет, значит, шторки были опущены. Частный самолет из Европы очень неплох. Бесплатные наушники и носки.

У мамы загорелись глаза.

— А закуски были?

— В твоем распоряжении целая кухня, — сказал папа.

— А Марго слишком занята, чтобы всю ночь ходить и предлагать мне закуски. — Ее взгляд сузился. — Хотя это наводит меня на кое-какие мысли.

— Как видишь, — весело произнес мой отец, — твоя мама ничуть не изменилась с тех пор, как мы виделись в мае.

— Я не против, — ответила я.

— Мы видели репортаж из Парижа, — сказал папа и положил руку на плечо маме.

Я подготовила их, рассказала, что мы в этом участвовали, поэтому он узнал об этом не из вторых рук. Но страх и печаль в его глазах все же были сильными.

На мои глаза тоже навернулись слезы. Меня внезапно затопил ужас того, что я видела накануне вечером, я пихнула стаканчик с кофе отцу и бросилась в объятия матери.

— Все нормально, — сказала она, снова обнимая меня. — Все хорошо. Не держи все в себе. Тебе станет лучше.

— Это было ужасно, — пробормотала я ей в рубашку. — Это было глупо, бессмысленно и… так жестоко.

— Это всегда ужасно, — прошептала она, потирая мне спину. — Нет ничего хорошего в том, чтобы быть равнодушным к ужасному. Это означает, что мы ничего не чувствуем. Когда же мы испытываем чувства, а мы так или иначе их испытываем, то показываем свою храбрость. А ужасные времена — это когда нам нужно действовать больше всего. Именно тогда мы творим больше всего добра.

Она держала меня, пока я стояла там, плача в ее рубашку, пока выжимала худшую из эмоций. Потом я отстранилась и вытерла щеки.

— Извини, — произнесла я, пытаясь немного рассмеяться. — Не знаю, почему я плачу. Это было… не очень профессионально.

Папа достал из кармана украшенный вышивкой носовой платок. Я взяла его и вытерла лицо. Я чувствовала себя глупо из-за необходимости выплакаться, но после этого мне стало немного лучше.

— У тебя были долгие двадцать четыре часа, — сказала мама. — И ты заботишься о людях и о Париже. Это очень профессионально.

— Она права, — произнес папа, после чего мама показала ему большие пальцы вверх. — Ты хорошо справилась. Мы очень гордимся.

Напряженность в его глазах сказала, что он старался не начинать разговор, который у нас уже был по поводу рисков, связанных с моей службой в Дюма. Он знает, что это мое личное дело.

— Спасибо, — ответила я и в последний раз вытерла лицо, а потом сунула платок в карман.

— Итак, — произнесла мама, озираясь вокруг. — Когда мы познакомимся с Серафиной? — Ее не было в городе, когда они приезжали на мой выпускной.

Я оглянулась на самолет, увидела, что Сери болтает с Одеттой у подножия трапа, и помахала ей.

— Bonjour[19], — живо сказала она, когда подошла к нам, взяв меня под локоть.

— Сери, это мои родители, Этан и Мерит.

— Приятно наконец-то с вами познакомиться, — произнесла Сери и расцеловала их. — Ваша дочь — настоящее сокровище.

— Мы согласны, — ответил мой отец. — И мы надеемся, что тебе Чикаго понравится так же, как ей понравился Париж.

— Я уверена, что так и будет. — Она посмотрела на мою маму. — Я так понимаю, нам нужно обсудить, мм, кейк-шейки?

Лицо мамы засветилось, как будто она выиграла в лотерею.

— Мы должны их обсудить. Может, завтра на переговорах мы добьемся значительных успехов, и у нас будет время для приключений в «Портильо»[20].

— Будем надеяться, — ответила Сери с улыбкой, которая быстро исчезла. — Вы слышали о недавнем нападении?

— Слышали, — ответил папа.

— Были какие-нибудь угрозы в адрес переговоров? — спросила я.

Мой отец выгнул бровь.

— Я служу Дому Дюма, — напомнила я им. — Я работаю.

— Никаких угроз, — ответила моя мама, взяв отца за руку и сжав ее, вероятно, давая ему знак. Еще они могут общаться телепатически — одна из способностей обычных вампиров, которые я не развила, вероятно, потому что я была создана не традиционным вампирским способом — поэтому я не часто слышу, как они вслух спорят о том, как со мной обходиться или разбираться с тем, что я сделала.

Из-за этого мне не везло в розыгрыше карты «Мама разрешила». Мама и Папа могли уточнить это друг у друга, а я бы даже не узнала.

— Хотя испанские делегаты все еще спорят по поводу посадочных мест, — сказал мой отец, явно не впечатленный их поведением.

— Ты видела план по обеспечению безопасности «Сэнфорда»? — спросила мама.

Переговоры пройдут в реконструированном «Театре Сэнфорда». И хоть в Чикаго и мирное время, организаторы мероприятия не хотят рисковать. Снаружи здания будет ограждено, снаружи и внутри объекта будут охранники, а в комнате будут сотрудники органов правопорядка на случай, если кто-нибудь осмелится напасть. В роли силовиков будет выступать тандем людей и сверхъестественных — главным образом вампиров и членов Северо-Американской Центральной Стаи оборотней, поскольку Стая сделала Чикаго своим домом. Габриэль Киин — ее волчий Апекс и друг моих родителей.

Мы с сыном Габриэля, Коннором, вместе выросли, ну, или почти вместе. Он на два года старше меня — и считает, что на два года круче и умнее. Он — проклятие моего детства, раздражение моей юности. Мы терпели друг друга ради наших родителей, или, во всяком случае, терпели так, как на это способны двое детей.

Он считал, что я люблю покомандовать. Я же люблю делать все так, как мне нравится.

Я считала, что он слишком беззаботный. Он говорил, что он принц, и может делать все, что захочет.

И в отличие от всех остальных в моей жизни, Коннор Киин видел монстра.

— Если не возражаете, — произнесла Сери, — я присоединюсь к Одетте, поскольку она, кажется, на грани истерики.

Мы оглянулись на Авто, где Одетта раздраженно показывала на растущую кучу багажа.

— Надеюсь, они не потеряли ваши сумки, — сказала моя мама.

— Я уверена, что все в порядке. — Она улыбнулась и по очереди протянула руку моим родителям для рукопожатия. — Было приятно наконец-то с вами познакомиться. Надеюсь, у нас будет время пообщаться.

— Мы тоже надеемся, — ответила мама.

— Кажется, она милая, — сказал папа, когда она двинулась к машине.

— Так и есть. Она не принимает то, что у нее есть, как должное, а для нее это было бы очень легко.

— Тогда она не одна такая, — произнес папа с улыбкой. — Не многие согласились бы на год службы, когда этого было делать необязательно.

— Это был душевный моральный долг, даже если не формально, — ответила я.

— Ты дочь своей матери, — сказал папа с большой гордостью.

— Как будто тридцативосьмичасовые роды этого не доказали, — сказала мама с улыбкой.

— Я хорошо их помню, — решительно произнес папа. — Ты была… очень злой.

— Тебе на это намекнула ругань?

— И швыряние разными вещами, — ответил он, начиная считать на пальцах. — И вызов Апекса оборотней на драку на ножах. И обвинение в сторону твоей сестры в том, что она русская шпионка. И обещание заколоть врача, если ты не получишь обезболивающее.

— Чушь собачья. Я была образцом терпения и благородства.

Папа ей подмигнул.

— Конечно, Герцогиня. И, на мой взгляд, ты также была очень осторожным Стражем.

— Почему ты улыбаешься? — спросила меня мама, прищурив глаза.

— Просто… хорошо быть дома, — ответила я ей. И понадеялась, что так и останется.

— Хорошо, — произнесла мама. — Потому что мы тоже рады, что ты тут. — Она постучала по серебряной полоске на правом безымянном пальце, проверив время. — Наверное, тебе нужно ехать в отель. Кто-нибудь из офиса Омбудсмена встретит тебя там, даст тебе электронные пропуска и проследит, чтобы ты попала на прием.

Отношения между людьми и сверхъестественными Чикаго регулируются сверхъестественным Омбудсменом города. Мой прадедушка, Чак Мерит, был первым Омбудсменом, и офис расширился с момента его выхода на пенсию десять лет назад. Сейчас эту должность занимает Уильям Дирборн.

— Звучит неплохо.

Я окинула взглядом сизый купе «Макларен»[21], припаркованный между Авто, и догадалась, что это последняя автомобильная одержимость моего отца. Он не любит, когда его возят, и предпочитает водить сам.

— Твоя? — спросила я его, указывая на нее.

Мама вытащила из кармана брелок и улыбнулась.

— Моя. Он уничтожил слишком много машин.

— Справедливости ради стоит отметить, что ты была со мной в большинстве этих инцидентов.

— Вот почему за рулем я, — сказала она и поцеловала меня в щеку. — Авто отвезет тебя в отель. Встретимся на приеме.

Я кивнула.

— Увидимся там.

Одетта ждала нас уже в Авто и предложила маленькие бутылочки воды. Как и Сери, Одетту сделал вампиром могущественный и уважаемый Мастер.

— Твои родители очень любят друг друга, — сказала Сери, когда мы вместе сели в машину.

— Ага, любят. — Я посмотрела и увидела, как папа взял маму за руку. Они пошли вместе к ее машине. — Это довольно отвратительно, — произнесла я с улыбкой.