7 августа. Вторник

Завтра у него день рождения. Ему исполняется двадцать девять лет. Я придумала поездку в Москву якобы за учебниками, на самом деле — чтобы купить подарок. Долго ходила по магазинам, а в конце концов забрела в Дом книги на Новом Арбате. Здесь я купила альбом «Леонардо». Мы еще не говорили о живописи, но, думаю, этот художник ему по душе.

Бродила по переулкам и нервничала. Вдруг завтра приедут гости или меня ушлют по делам, тогда не смогу попасть на Черную дачу. Надо придумать что-то заранее. И я решилась на отчаянную ложь. Позвонила Лизе Потехиной и, о чудо, застала ее дома. Лиза ведь тоже проводит лето на даче.

— Когда ты приедешь в гости? — спросила она.

— Может быть, завтра, — ответила я.

— Обманываешь! — закричала Лиза.

— Но это неточно.

Она подробно объяснила, как ехать. Вернувшись домой, я объявила, что получила внезапное приглашение от Лизы, справляющей день рождения брата.

— Но это далеко, — сказала мама, — как же ты будешь возвращаться?

— Пусть едет с ночевкой, — легкомысленно предложил папа.

Собрался целый семейный консилиум. Наконец меня отпустили с целым сводом инструкций. Не пить шампанское, от которого у меня якобы болит голова, не гулять в незнакомом лесу одной, не садиться в такси. В случае, если день рождения затянется, позвонить в Москву тете Тусе, а она специально там будет, и остаться ночевать у Лизы. На следующий день явиться на дачу не позже чем к обеду. Вот так!


Забежала к Алексею, и мы составили список приглашенных лиц, предварив его девизом «Гости съезжались на дачу...».

Максимилиан Блютнер — венский музыкант.

Джей Гетсби — майор, известный как Великий Гетсби.

Томас Глан — лейтенант, охотник и любитель уединения.

Александр Пушкин — чиновник десятого класса, поэт.

Джил Флемминг — моя подружка.

Последнюю решили позвать потому, что уж слишком много мужчин, а кроме того, моя Джил сама забредала в покинутые дома, так что ей не в новинку таинства.


22.30. Ужасно волнуюсь, как все получится завтра. Понравится ему мой «Леонардо»?

ИЮЛЬ

I.Цветы

Повесив голову прозрачную на грудь,

молчал в стакане белый гладиолус.

Он позабыл свое лицо и голос,

а в зеркало напротив не умел взглянуть.

Тюльпан, протяжно красный от страданья,

о Фландрии хранил в себе преданье

и, нежно задыхаясь от тоски,

сжимал в ладонях сумрачных виски.

Нарцисс, кавалергардский офицер,

раскинув руки, созерцал пространство.

Мундиром белым, тонкостью манер

он комнате напомнил иностранца.

А бравые казацкие гвоздики!

А розы в кринолинах золотых!

Здесь все толпятся, танцы многолики,

здесь бал, шептанье, листья и цветы...

Но синих нет. Лишь глупый василек

кружится под окном, как синий мотылек,

заглядывает и в гостей по-детски

бросает горсти синевы простецкой.

А запахи! О как медоточивы

пустые лопотанья лепестков,

поклонов хоровод неторопливый,

порхание надушенных платков.

От их соседства счастливы и немы,

мы не в себе, но знаем наперед,

как слабой болью горечь хризантемы

по сумрачному августу плывет.

II. Сад

Так вот.

Я ночью выбежал, была

какая-то на небе жалость,

и стадо яблонь к дому жалось,

перед луной немея добела.

И как-то странно яблоки висели,

калитка выходила не туда,

я вспоминал мучительно —

ах да!

Меня позвали, подняли с постели.

Но что-то передвинулось в природе,

а я остался. Кто меня позвал?

Я долго просыпался, опоздал.

Куда теперь? Теперь я непригоден.

Я сел на траву. Здесь гудело дно.

Кузнечик раздувал свое горнило,

луны горело круглое окно,

оно слепило, но не говорило.

Какой томительный волшебный сон .

окутал сад! Мои деревья

стояли в нем то колесом,

то амфорой, то арфой древней.

То, как подсвечник, каждый куст

держал звезду на тонкой ветке,

то тень и свет плели беседки,

скользя по листьям наизусть.

То лесом свай казался сад,

и ночь стояла непреклонно

на нем который век подряд,

как византийская колонна...

Так до утра. Оно меня вернуло.

Прошел сосед, с которым я знаком,

пришла корова и меня лизнула

своим шершавым теплым языком.

Загрузка...