Глава 23
Честно говоря, я просто затупила. Надо было как-то легче, быстрее спрятать следы, но я слишком увлеклась, а когда пришла в себя, стало поздно.
Они заходят вместе, и клянусь, стены начинают содрогаться от воплей Виктории. Она орет так сильно и истошно, точно бедная недорезанная свинья:
— О боже! Моя одежда! Что ты наделала, паршивка?! Ах ты мелкая сволочь!
Несется на меня как танк, но между нами становится Сергей, загораживая меня спиной.
— Вика, не кричи.
— Это платье – оно же стоило целое состояние! Отойди, дай пройти, Сергей, она все изрезала! Ненормальная, дикая девка! Господи, зачем ты ее приволок, лучше бы сдал в колонию, где ей самое место!
В отличие от женушки, Охотник спокойный как удав, и это пугает.
Я осторожно кладу ножницы, от греха подальше, и не знаю, то ли в окно сигануть, то ли просто раствориться в воздухе. Меня поймали на горячем, и эти слова про колонию… Они отрезвляют. Я понимаю, что мне трындец. Вопрос только в том, какое наказание мне будет.
— Иди к себе, Мила. Живо, – чеканит Волкодав, и я киваю.
Дважды повторять мне не надо, мышкой ретируюсь в свою нору. Быстро, на цыпочках просто, проходя мимо Сергея.
Оказавшись у себя, опускаюсь на кровать, жду своего приговора. Слышу, как за стеной истерит Вика-синявка. Она закатывает настоящий скандал, и, кажется, теперь мне и правда кранты, но я рада.
Я отплатила ей за тот ужас, что я пережила с аппендицитом. Пусть и ей будет хоть раз больно, хотя бы поймет, каково это.
— Ты совсем одичала или как?!
Сергей вламывается без стука, едва не снося дверь с петель. Быстро вскакиваю с кровати, видя, как он расстегивает ремень, вынимает его и, сложив вдвое, с силой сжимает в руке.
— Я не виновата. Так вышло!
— Ты изрезала все вещи Виктории. Как это “так” вышло?!
— Она сама виновата! Это она сказала, что у меня рак! Мне было больно! Весь день, вам не понять, вы не знаете, что это такое! А потом ваша синявка меня часто не кормила, только при вас! И платье это уродское. Она купила его мне, чтобы изуродовать! Вика специально все это, специально!
Голос сбивается, но пасовать я не стану. Ощущение такое, точно мы в зале суда и я сейчас себя защищаю. А Сергей судья и прокурор в одном лице. Он не пожалеет меня, не пощадит.
Я вижу в его взгляде эту злость. И еще кое-что. Разочарование. Точно игрушка вышла из строя и ею теперь сложнее управлять.
— Почему вы так на меня смотрите?
— Я думал, ты умнее.
— А я думала, вы умеете меня слышать! – выпаливаю, сжимая руки в кулаки. Я уже учу право, но еще недостаточно для того, чтобы бросать ему так с ходу цитаты.
Тяжело дышу. Чувствую, что между нами пропасть. Что бы я сейчас ни сказала, Сергей все равно будет прав. Я обидела его женушку, вот он и бесится, к черту.
— Значит, так: никаких игр во дворе с собаками и телевизора больше тоже. Ты сидишь и учишь лекции. Выходишь только поесть. Все!
— Вы просто палач! Своего сыночка так не наказываете!
— Мой сын ведет себя адекватно, в отличие от тебя.
— Да он курит траву, когда вы уходите, а женушка ваша бухает, как последний синяк! Они тут все хорошие только при вас! Они не настоящие, маски только носят! Глаза протрите, вы ни черта не видите, ни черта просто!
— Не ругайся!
— Да что не ругайся?! Ненавижу все это, я этого не просила! Ни Рождества, ни преподов, ни подарков – ничего!
— Заткнись. Думай, что говоришь.
— А я и думаю! Видать, не зря мой отец вам все это сделал, вы сам плохой и все это заслужили! Вашему брату было бы стыдно за вас! Ненавижу вас, ненавижу, ай!
Он ударил. Резко, жестко и очень больно. Я не хотела, не предвидела, слишком много взяла на себя и теперь чувствую, как щеку опалило пламя.
Пощечина. Тяжелая рука, и самое главное то, что я не ожидала. Не думала, я не была готова.
Честно, я не знаю, что случается в этот момент. Отец лупил меня не раз чем попало, и ничего, все было нормально, а тут что-то резко идет не так.
Меня пошатывает, я не удерживаюсь на ногах, меня подрезает словно, в глазах темнеет.
Как какой-то приступ случается, страшно. И все бы ничего, отец в разы жестче меня бил, но сейчас я просто испугалась. Я испугалась Волкодава, потому что вспомнила лес. И его в том лесу проклятом, и ружье то ужасное, и лед.
Дышать нечем, вот реально я просто падаю и не могу сделать банальный вдох.
Тело пробирает дрожь, мне уже даже не больно, но я не могу дышать. Не могу – и все тут, не получается.
Вижу только Сергея. Смутно, размыто, нечетко. Перед глазами все плывет и качается. Он убьет меня сейчас, не будет ждать еще. Я сама, сама виновата. Я не выучусь на юриста. Не смогу.
Тело становится ватным, не моим, каким-то больным и дрожащим.
Я вижу, как почему-то Сергей роняет ремень на пол и наклоняется ко мне. Резко, быстро хватает меня за плечи, всматривается в глаза.
— Мила!
Дергаюсь, не могу проронить ни слова. Кажется, он хочет меня задушить, но сопротивляться я не могу. Не знаю, что это, меня просто пробирает дрожь.
Кто-то тихо стонет. Ах, это же я. Вою, как подбитый щенок на руках у хозяина. Я не могу. Он сделает это, я знаю. Он заберет мою жизнь. Сергей меня ненавидит. Я должна ему вернуть долг. Так будет честно, так правильно.
Мысли прыгают, как газели по полю, никак не могу сконцентрироваться, дать отпор, съязвить, ну хотя бы что-то.
— Мила, посмотри на меня! Дыши!
Сергей. Он грубо меня встряхивает, а после хватает чашку с водой со стола и просто плюхает мне в лицо эту воду.
Вспышка, молния, чувствую, как он крепко держит меня на руках своими лапами. Он здесь. Он рядом, но мне больше не страшно. И я не понимаю, Охотник еще со мной или это Сергей. Тот, кто спас меня.
Всхлипываю, почему-то сильно боюсь нового удара, но Сергей ничего не делает. Волкодав просто рядом. Он просто здесь. Почему-то глаза только его стали серьезными, и еще он то и дело смотрит на часы. И что-то считает. Мой пульс на запястье – и так быстро стихает, отдает где-то в ушах.
— Сергей… Сергей.
— Маленькая, тише-тише. Черт!
У меня вся жизнь проносится перед глазами, и что-то меняется в этот момент.
Сергей никакой мне не отец, не дядя и даже не опекун, а что-то другое. При этом он мне и не чужой. Он мой. А я его, как бы это страшно ни звучало.
Зачем он мне помогает? Брось! Ну же!
Ты меня ненавидишь, я знаю…
И вот сейчас, будучи у него на руках, я слышу, как быстро бьется его сердце. Как он лихорадочно растирает мои отчего-то ставшие белыми ладони, как гладит меня по голове, нахмурив брови.
И это так... так честно – пожалуй, это наша первая честность за все это время.
— Дышать, мне сложно… дышать.
— Это шок. Я не знал! Не знал, что ты так среагируешь. Блядь… Все, все, сейчас пройдет. С тобой все хорошо. Не бойся. С тобой все всегда будет хорошо, Мила. Пройдет, малыш. Тебе не надо здесь. Не так.
Сергей говорит что-то на своем, а после осторожно поднимает меня на руки, укладывает в кровать и выходит. Тихо закрывает дверь.
Я не двигаюсь. Мне и правда стало легче. Ладони все еще горят от его рук, и они уже не такие белые. Мне лучше.
Спать не хочется. Я еще долго лежу и смотрю в потолок.
Слез нет, я просто вспоминаю его запах и то, как Сергей меня спасал. Он, получается, сделал это снова.
Я тянусь к шкафчику и достаю оттуда небольшой флакон парфюма. Это духи Сергея. Я тогда еще стащила из их спальни.
Вдыхаю этот запах. Становится лучше. Он меня успокаивает, расслабляет, заставляет поверить в то, что все и правда будет хорошо.
Я засыпаю, держа это флакончик духов у груди. С этого дня я теперь всегда так засыпаю.
_____________
Дорогие читатели – у меня вышла новинка про Виктора «Чужая жена для Беркута». Всех приглашаю к чтению.