Долина смерти

20

—

ОБРИ

Небо здесь, в горах, словно драгоценный камень — сапфировое, без единого намека на облачко. Разряженный воздух не задерживает ни загрязнения, ни влагу. Солнце в зените, отражается от снега так ослепительно, что приходится доставать солнцезащитные очки. Голова гудит, но это, наверное, еще и от вчерашних откровений Дженсена о Лейни.

Мы продолжаем путь в тишине. Недавние разговоры и шутки сменились редкими, натянутыми репликами. Мой конь, Дюк, идет уверенно, следуя за Джеопарди. Я уже привыкла к ритму езды, мои мышцы работают в унисон с движениями животного. Впрочем, уверена, что завтра я почувствую каждую мышцу. Кто бы мог подумать, что это такая нагрузка.

Дженсен периодически оборачивается, проверяя нас. Его взгляд задерживается на мне. Я вижу беспокойство в том, как он сбавляет скорость, чтобы убедиться, что я не отстаю. Я игнорирую его, сосредотачиваясь на тропе. Пусть переживает. Пусть ощутит на себе тяжесть обмана, того, что он скрывал от меня.

Мои мысли снова и снова возвращаются ко вчерашнему вечеру, к словам Дженсена о Лейни, об Адаме, о семье МакАлистеров и Джозефине. О том, что моя семья связана кровными узами с участниками трагедии группы Доннера. О том, что моя сестра целенаправленно приехала сюда, чтобы найти ответы о прошлом нашей семьи, о необъяснимом голоде, который она испытывала всю жизнь, о котором я даже не подозревала.

О снах, которые преследовали нас обеих — кровь и снег — но я так и не призналась ей в своих.

Я всегда считала, что Лейни пыталась справиться с потерей родителей. Я думала, что смерть матери толкнула ее к странной одержимости, а смерть отца — к наркотикам. Я никогда не предполагала, что дело в чем-то большем. Никогда не думала, что она пыталась бороться с проклятием, тянущимся из поколения в поколение.

Гнев накатывает волнами, когда мы поднимаемся все выше в горы. Злость на Дженсена за то, что так долго хранил правду. Злость на Лейни за то, что она молчала о своих подозрениях, о связи нашей семьи с этим местом. Злость на себя за то, что не замечала очевидного, не смогла защитить ее от Адама, от того, что с ней здесь случилось.

Какая же я сестра?

Какой из меня агент ФБР?

Годы тренировок, отточенные навыки распознавания лжи и опасности, и я все равно не увидела того, что происходило прямо у меня перед глазами.

Или, возможно, я просто не хотела в это верить.

Не хотела верить, что Адам изолировал ее, контролировал, что Лейни подчинялась силе, которая была сильнее ее разума, что ею управляла кровь.

— К концу дня мы доберемся до домика Бенсона, — говорит Дженсен, нарушая молчание. Мы остановились, чтобы дать лошадям передохнуть на крутом подъеме. — Дальше дорога будет проще.

Я киваю, не отвечая. Вместо этого делаю глоток воды. Позади меня Коул и Рэд о чем-то тихо переговариваются. Мне слышны обрывки фраз — о тропах, следах. Интересно, догадывается ли Дженсен? Хэнк сидит в стороне, уставившись в пустоту. После утренней приветливости от него не осталось и следа. Он выглядит настороженным.

Элай подходит, держа своего коня за поводья.

— Как ты? — спрашивает тихо, с тревогой. Старый добрый Элай, всегда заботится о других. Но сейчас я немного зла на него. Конечно, я не ждала, что он пойдет против своего босса и расскажет мне, но сейчас мои чувства далеки от рациональности.

— Нормально, — говорю машинально. Мой типичный ответ, как бы мне ни было плохо.

Он смотрит на меня, слишком понимающе.

— Он рассказал тебе, да? Про Лейни и Адама.

Киваю и молчу.

— Знаю, ты, наверное, злишься, — говорит Элай. — Да я бы тоже взбесился. Ненавижу, когда врут, особенно когда это делает человек, от которого зависит твоя жизнь. Но Дженсен — хороший человек. Преданный. Может, он потерял твое доверие, но все равно верь ему. Он заботится о тебе, Обри, правда.

Отмахиваюсь.

— Мне сейчас все равно.

— Тебе-то может и все равно, а вот ему — нет. Он себя изгрыз, понимаешь? Не только с тех пор, как ты тут появилась, а последние три года. Его мучают кошмары, и теперь мы за ними погнались.

Хочу расспросить его, что он думает, как все видит, но Дженсен зовет нас в седла, и момент упущен. Мы едем дальше по тропе, которая петляет между соснами и елями, а иногда выводит на хребты, откуда открывается чумовой вид на долину и горы.

В другой раз я бы наверняка залюбовалась. Но сейчас я вижу только место, где погибла моя сестра.

И где, возможно, сгинем и мы.

К вечеру, как и обещал Дженсен, на горизонте появляется хижина Бенсона. Она примерно такая же, как и домик МакГроу — крепкая избушка, где горнолыжники и альпинисты спасаются от холода, а туристы ночуют летом. Она прижата к скале, чтобы укрыться от ветра, который усиливается с заходом солнца.

Дженсен подводит нас к полянке у хижины, мы спешиваемся и начинаем разгружать лошадей. Все как всегда — расседлать, почистить. Потом строим загон из веревок между деревьями, насыпаем корм и наливаем воду. Навеса нет, но Элай говорит, что кони привычные и их толстая шкура спасет от холода. Я работаю машинально, стараясь ни о чем не думать.

Внутри хижина простая, но уютная — комната с печкой, стол и лавки, кровати вдоль стен. Маленькая кухня и лестница на чердак. Холодно, но не так, как в том домике.

— Здесь туалет есть? — спрашиваю.

— Там, сзади, — отвечает Дженсен. — Сейчас тропинку прочищу, — смотрит на меня с сочувствием. — Ну… туалет нормальный. Там даже есть дезинфицирующее средство для рук.

Вздыхаю. Мужикам хорошо, не надо думать о таких вещах. Решаю пить поменьше. Не хочу бегать в уличный туалет. Наверное, я все-таки городская штучка.

Элай сразу принимается за печку, а Рэд и Коул разбирают вещи. Хэнк вызывается набрать снега для умывания, и Дженсен, помедлив, соглашается.

— Там ручей за скалой, возле лошадей, — говорит Дженсен. — Наполни бутылки. И винтовку возьми, вдруг лев еще бродит.

Хэнк ухмыляется, и выражение его лица кажется мне неискренним. Меня всегда пугал этот человек, а сегодня особенно.

— Не беспокойся обо мне, босс. Я знаю, как за себя постоять.

Когда он уходит, я замечаю, что Дженсен смотрит ему вслед с нечитаемым выражением лица. Кажется, его подозрения, возникшие утром, ни подтвердились, ни рассеялись, оставив его в состоянии неопределенности.

Я занимаюсь обустройством своего спального места, выбирая нижнюю койку в углу, чтобы моя спина была у стены, а дверь на виду. Старые рабочие привычки умирают с трудом, даже в отпуске. Я кладу свой рюкзак прямо под койкой, чтобы она всегда была под рукой.

— Завтра мы должны добраться до пещер, — тихо говорит Дженсен, появляясь рядом со мной, когда я раскатываю свой спальный мешок. — Если рано выйдем.

Я поднимаю на него взгляд, пытаясь рассмотреть его лицо в тусклом свете, проникающем сквозь окна.

— Ты уверен, что сможешь их найти снова? Спустя три года?

Он уверено кивает.

— Я найду их с завязанными глазами. Не забывай, я следопыт. Кроме того, некоторые места врезаются в память.

— Особенно места, где ты кого-то теряешь, — тихо говорю я.

Боль и вина отражаются на его лице.

— Да. Именно так.

На мгновение гнев, который я сдерживала весь день, отступает. Лейни была для него всего лишь клиенткой, и все же я вижу, что он скорбит о ней, или, по крайней мере, о том человеке, которым он был до того, как потерял ее. Возможно, мы и не разделяем одно и то же горе, но нам не чуждо чувство вины.

Вдруг Коул кричит с кухни:

— Кто-нибудь умеет включать эту горелку? Не хочет работать!

Дженсен идет помогать с ужином. Я заканчиваю обустраивать свою кровать, затем присоединяюсь к остальным, и мы продолжаем вечерний распорядок, который у нас сложился за последние несколько дней. Несмотря на странные события, есть что-то приятное в приготовлении ужина, нагревании воды для кофе и горячего шоколада, обсуждении планов на следующий день. Начинает казаться, что мы — единое целое, даже если нас еще немного потряхивает после утренней ссоры.

Хэнк возвращается с полными ведрами снега и бутылками. Ведет себя как ни в чем не бывало. Рассказывает какие-то истории, Рэд и Коул смеются. Напряжение спадает, костер потрескивает, и всем уютно.

Только Дженсен и Элай остаются настороже, переглядываясь, когда думают, что никто не видит. Кроме меня, конечно. Я ничего не упускаю.

После ужина, когда снаружи становится совсем темно, Дженсен объявляет график дежурства на ночь.

— Рэд и Хэнк — первая смена. Я пойду вторым с Коулом. Элай и Обри — третья, — он смотрит на меня, в его глазах вопрос. — Ты не обязана делать то, чего не хочешь. Честно говоря, я бы предпочел, чтобы ты оставалась в безопасности и тепле.

— Все в порядке, — говорю я нейтральным тоном. — Я не против. Смогу немного поспать перед сменой.

Рэд демонстративно зевает.

— Ну, раз уж мне придется морозить задницу на посту, то пусть это будет как можно скорее. Пойдем, Хэнк. Обойдем периметр, проверим лошадей.

Они тепло одеваются и выходят на улицу с винтовками на боку, дверь за ними с глухим стуком закрывается. Дженсен сразу же подходит к окну, заглядывая сквозь шторы, чтобы посмотреть, как они уходят.

— Ты все еще не доверяешь ему, — тихо замечаю я, подходя к нему.

— Доверие — это роскошь в этих горах, — отвечает он, не отрывая взгляда от темноты снаружи. — Особенно после того, что произошло прошлой ночью.

«Особенно после твоей лжи», — думаю я, но молчу.

Время то замедляется, то ускоряется, и вскоре горячий шоколад, выпитый за ужином, начинает давать о себе знать.

Я вздыхаю и встаю с дивана, натягивая пуховик и вязаную шапку. К этому времени Элай и Коул уже ушли наверх, оставив нас вдвоем, хотя мне тоже следовало бы поспать.

— Ты куда? — спрашивает Дженсен, вставая, и морщина между его бровями углубляется.

— Мне нужно в туалет, — говорю ему. — Я же не могу вечно терпеть.

— Ты не пойдешь туда одна, — говорит он грубо.

Я не могу сдержаться.

— Если ты думаешь, что будешь меня сопровождать в туалет, то ты глубоко ошибаешься. Сама справлюсь.

Хотя, я в это не очень верю.

— К тому же там Хэнк и Рэд, — добавляю я.

Он, кажется, немного смягчается.

— Я все равно пойду.

— Нет, — говорю я. И тут мне приходит в голову идея. Я протягиваю руку. — Дай мне свой пистолет.

— Что? Я не дам тебе свой пистолет.

— Почему нет?

— Ты не умеешь им пользоваться.

Я удивленно смотрю на него. Кажется, я не вызвала у него подозрений насчет моей настоящей профессии.

— Откуда ты знаешь? Я чертовски хорошо стреляю, — говорю ему. — Папа меня научил.

— Поверю, когда увижу, — говорит он.

Но я все равно шевелю пальцами, требуя пистолет.

— Ты должен дать мне свой пистолет или винтовку, я умею стрелять и из того, и из другого.

Он изучает мое лицо и в конце концов уступает, увидев, насколько я серьезна.

— Ладно, — достает свой пистолет и протягивает мне. Он такой тяжелый по сравнению с моим, и рукоятка кажется странной, с выемками, соответствующими форме руки Дженсена, но впервые с начала этого путешествия я не чувствую себя совершенно беззащитной. Я чувствую себя сильной. Это то, чего я никогда не ожидала почувствовать, учитывая мою осторожность с огнестрельным оружием. Мне редко приходилось использовать его в бою, и я никогда никого не убивала. Но теперь я чувствую себя почти на равных с этими мужчинами.

И со всеми чудовищами, которые могут скрываться снаружи.

— Ты уверена, что справишься? — спрашивает он, переводя взгляд с моего лица на пистолет.

Я ухмыляюсь ему, поправляя хватку.

— Да. Сейчас вернусь.

Я открываю дверь и выхожу на улицу. Бури нет, но дует легкий ветерок и начинает идти снег. Слышу вдалеке смех Хэнка и Рэда и фырканье лошади. Пока все хорошо.

Достаю фонарик из кармана пальто и осматриваю снег.

Вдруг вижу блеск глаз.

Я ахаю, собираясь поднять пистолет, когда понимаю, что это мул Ангус.

«Соберись, Уэллс», — говорю я себе и иду по расчищенной тропинке за домом в сторону туалета. Ветер сдул часть снега, обнажив мерзлую землю, и я несколько раз чуть не подскальзываюсь, пока туда добираюсь.

У туалета неплохой вид на заднюю часть хижины и долину внизу, но из-за этого его продувает ветер, который сейчас свищет и шевелит деревья.

Осторожно открываю дверь, с опаской светя фонариком, боясь и запаха, и увидеть что-нибудь ужасное. Я всегда относилась к уличным и переносным туалетам как к страшилке — если не замечать, он не причинит тебе вреда.

Но он на удивление чистый, всего несколько старых сосновых иголок на полу и снег в углах, пара рулонов туалетной бумаги, сложенных на просторной деревянной скамье. И да, дозатор с антисептиком для рук прикручен к стене.

Единственная проблема — в стенах есть несколько щелей, где доски рассохлись. Хорошо, что ветер не дует в эту сторону.

Ставлю фонарик вертикально рядом и сажусь. Уже почти закончила, когда внезапно слышу, как что-то скребет по крыше.

Да чтоб тебя.

Дыхание перехватывает, и я смотрю на щели между деревянными досками, выжидая.

Появляется холодный голубой глаз и смотрит прямо на меня.

Я кричу.

Не думая, я целюсь и стреляю, выстрел оглушает меня в маленьком пространстве, дерево разлетается в щепки от попадания пули, сила удара чуть не сбивает меня с ног, я не привыкла к такому оружию.

Затем я вырываюсь наружу, поднимая пистолет, готова стрелять.

Но там никого нет.

Я бегу в сторону и вижу только обломки дерева в снегу.

Ни крови.

Ни следов.

Вообще ничего.

Черт возьми, я схожу с ума?

— Обри! — раздается голос Дженсена, и секундой позже он появляется с другой стороны дома. Он замечает меня и бежит. — Что случилось?

— Показалось, я что-то видела, — говорю ему. — Но ничего нет.

Он смотрит на пистолет, потом на повреждения туалета, и я вижу, как у него крутятся шестеренки в голове, наверное, думает, будто я неаккуратно обращалась с пистолетом, и он выстрелил случайно.

— Я серьезно, — настаиваю, теперь уже увереннее. — Я видела глаз, который смотрел на меня через щель. И поэтому выстрелила.

— Глаз? Боже, Обри, это мог быть кто угодно. Ты могла кого-нибудь убить.

— Ни у кого из нас нет бледно-голубых глаз! Я знала, во что стреляю.

Он потирает подбородок, глядя на пробоину.

— Нам нужно зайти в дом, — протягивает мне руку. — Я забираю свой пистолет.

Мне хочется запротестовать и оставить его у себя, убедить его, что я знаю, что делаю, но все-таки это его оружие.

Отдаю ему.

— Тебя не беспокоит то, что я видела?

— Беспокоит, — осторожно говорит он, держа пистолет в одной руке, а другой хватает меня за локоть и тащит обратно к хижине. — Но лучше я буду беспокоиться, находясь внутри.

Мы проходим мимо лошадей, которые ведут себя как обычно, высокая и крупная фигура Рэда и худой коротышка Хэнк стоят немного в стороне, освещенные светом фонаря, который они держат в руках.

Дженсен ведет меня к ним.

— Вы, ребята, видели что-нибудь странное?

Рэд бросает на него взгляд через плечо.

— Слышал выстрел. Это был ты?

Я собираюсь рассказать ему, что произошло, но Дженсен говорит:

— Да, мне показалось, я что-то видел.

— Что-то ты сегодня какой-то нервный, — замечает Рэд.

— Можно и так сказать, — отвечает Дженсен. Он хмурится, глядя на Хэнка, который замер и уставился в темноту. — С тобой все в порядке, Хэнк?

Хэнк лишь слегка кивает и что-то невнятно мычит.

— У нас все в порядке, — уверяет Рэд. — Не надо с нами нянчиться, МакГроу.

Дженсен принимает это к сведению, приподнимая шляпу, с которой падают снежинки, и мы возвращаемся в хижину.

— Так, — говорит Дженсен, когда мы заходим внутрь и запирает дверь. — Расскажи мне, что ты видела.

Я отряхиваю снег с ботинок.

— Я же сказала. Глаз смотрел на меня.

— Угу, — говорит он, вешая куртку. — И ты сказала, что он был бледно-голубым.

— Да. Сначала я услышала, как что-то скребется по крыше, потом по стенам, как будто когти царапают дерево. Потом увидела, как эта штука смотрит. Запаниковала. Выстрелила. Выбежала, но там ничего не было. Ни крови, ни следов, хотя я уверена, что попала.

Он смотрит на меня так, будто я просто пальнула наугад. Ладно, пусть думает, что хочет.

— Я пойду еще раз посмотрю, — вздыхает он. — Не хочу…

Но прежде чем он успевает договорить, ночь разрывает пронзительный крик.

21

—

ОБРИ

Крик — мужской, полный ужаса и боли. Дженсен срывается с места быстрее, чем я успеваю среагировать, отпирает и распахивает дверь, бросаясь наружу. Я торопливо натягиваю ботинки, пока Коул и Элай, растрепанные, сонные, натягивая куртки, спускаются с чердака.

На улице хаос, освещенный лучами наших фонарей. Рэд стоит на коленях в снегу, прижимая к себе правую руку, сквозь пальцы хлещет кровь. Лошади в панике, перепрыгивают через веревку и срываются с импровизированной стоянки, исчезая во тьме. Меня охватывает всеобъемлющий страх.

— Что случилось? — требует Дженсен, опускаясь на колени рядом с Рэдом. — Где Хэнк?

— Он… он напал на меня, — задыхаясь говорит Рэд, его лицо побелело от шока. — Укусил блять! Как зверь! Он был как зверь!

Дженсен отводит руку Рэда от раны, открывая взгляду разорванную ткань и зияющую под ней рану. Меня тошнит — куски мяса вырваны, кровь хлещет из раны в такт каждому удару сердца Рэда. Это не аккуратный укус дикого животного. Он рваный, ужасный, словно кто-то терзал плоть тупыми зубами, приложив неимоверную силу.

— Боже, — шепчет Коул рядом со мной, покачиваясь, словно вот-вот потеряет сознание.

— Занесите его внутрь, — приказываю я, мой профессиональный инстинкт берет верх. — Сейчас же.

Дженсен и Элай, поддерживая Рэда, почти волоком тащат его в хижину, а я сканирую темноту в поисках хоть каких-то признаков Хэнка. За пределами пятна света, отбрасываемого нашими фонарями, ничего не движется, но я чувствую чужой взгляд, наблюдающий за нами из тени деревьев. Черт, зря я оставила пистолет.

— Хэнк! — кричу я, мой голос эхом разносится по горному склону. В ответ — лишь шелест ветра в сосновых ветвях.

— Обри, зайди внутрь! — резко приказывает Дженсен из дверного проема.

Я отступаю к хижине, не желая поворачиваться спиной к темноте, пока не переступлю порог. Дженсен захлопывает дверь за мной и с лязгом задвигает тяжелый металлический засов.

Внутри Рэда укладывают на стол. Он все еще держится за изуродованную руку, под ним растекается лужа крови. Лицо пепельное, глаза расширены от ужаса и шока.

— Он просто… он набросился на меня, — дрожащим голосом повторяет он. — Мы стояли, разговаривали, и вдруг он… изменился. Его глаза… — Рэд с трудом сглатывает. — Его глаза были неправильные. Синие, как… я никогда раньше таких не видел.

Я сбрасываю куртку, закатываю рукава кофты и подхожу к Рэду.

— Надо остановить кровь. Коул, найди аптечку, — рявкаю я ему. — Элай, кипяти воду. Дженсен, нужны чистые тряпки, все, что можно использовать для перевязки.

Они, повинуясь, выполняют распоряжения, возможно, удивленные моей внезапной уверенностью, но слишком потрясенные, чтобы спорить. Я сосредотачиваюсь на Рэде, срываю с него остатки одежды и осматриваю рану с холодной отстраненностью, скрывающей ужас, что поднимается изнутри. Это та же отстраненность, что помогает мне на работе, она единственное, что спасает меня. Я приветствую ее, как старого друга.

— Все будет в порядке, — говорю ему тем же тоном, которым говорила, когда видела раненого агента на задании. Спокойно, властно, без тени сомнения. — Но тебе нужно лежать спокойно и медленно дышать. Сможешь это сделать? — если понадобится, я хоть на Мередит Грей стану похожа, лишь бы ему помочь.

Рэд судорожно кивает, зубы стучат от шока, а не от холода.

— Что… что с ним было не так? Почему он…?

— Разберемся позже, — твердо говорю я. — Сейчас нам нужно остановить кровь.

Коул возвращается с аптечкой, руки дрожат, когда он ставит ее рядом со мной. Я открываю ее, быстро оценивая содержимое — бинты, антисептик, основные лекарства, но ничего сильного, чтобы облегчить боль, которую сейчас испытывает Рэд.

— Там есть спирт? — спрашиваю я, встречаясь с паническим взглядом Коула. — Не для питья. Для дезинфекции.

— Я… я не знаю, — запинается он. — Сейчас посмотрю.

Пока он ищет, я возвращаюсь к ране Рэда. Кровотечение немного замедлилось, но все еще сильное. Без надлежащего медицинского оборудования остановить полностью будет сложно. Мне нужно очистить рану, приложить давление и надеяться, что не начнется заражение, пока мы не доберемся до больницы.

Элай приносит кастрюлю с кипящей водой и осторожно ставит ее рядом со мной. Дженсен возвращается с чердака с набором чистых рубашек и бандан — это лучшее, что у нас есть для самодельных бинтов.

— Держи его крепко, — говорю я Дженсену, который подходит к Рэду и кладет руки ему на плечи. — Будет больно, — предупреждаю Рэда. — Но мне нужно очистить рану, прежде чем ее перевязывать.

Рэд кивает, его лицо искажено от боли и страха.

— Просто сделай это. Делай, что должна.

По крайней мере, он не сомневается в моем авторитете.

Я работаю методично, очищая кровь и грязь горячей водой, смотря на истинный масштаб повреждений. Все хуже, чем я думала сначала — множественные укусы, вырванная плоть, местами видны мышцы. Тот, кто это сделал — что бы это ни было — не просто хотел причинить Рэду боль.

Кажется, будто он хотел… накормиться.

Образ глаз Хэнка, ставших голубыми, его зубов, вонзающихся в руку Рэда, пронзает меня леденящим ужасом.

Хэнк теперь один из них.

Один из голодных.

Я оглядываюсь.

— У кого-нибудь есть работающий телефон?

— У меня, — говорит Элай, доставая свой. — Зарядка закончилась, осталось всего пять процентов. Но сигнала нет.

— Попробуй отправить сигнал SOS, — говорю я.

— Не выйдет, — говорит Дженсен. — Эти горы создают помехи для спутников, необходимых для отправки сигнала на вышку. Поверь, я знаю. Можно попробовать, но не надейся на это.

— Все равно попробуй, — говорю я Элаю.

Он кивает и что-то нажимает на своем телефоне, потом качает головой.

— Не работает.

— Я не нашел никакого спирта, — говорит Коул, возвращаясь с пустыми руками. — Я везде искал.

— Посмотри в моей сумке, — говорю я, кивая на свой рюкзак в углу. — У меня есть санитайзер для рук в боковом кармане.

Коул подходит к моей сумке, вытаскивает ее из-под койки и роется в ней с возрастающим разочарованием.

— Я ничего не вижу…

Он внезапно умолкает, и когда я отрываю взгляд от раны Рэда, я вижу, что Коул что-то держит в руке. Что-то, что блестит в свете, металлическое и знакомое.

Пистолет.

Мой чертов пистолет.

— Что это? — спрашивает Коул, поворачивая его в руках. — Почему у тебя в сумке пистолет?

В комнате воцаряется тишина, все взгляды обращены на меня. Я сохраняю руки неподвижными, отказываясь показывать панику, поднимающуюся в моей груди.

Сохраняй спокойствие, сохраняй спокойствие, сохраняй спокойствие.

— А ты как думаешь? Для защиты, — ровно говорю я. — Положи его обратно и принеси мне санитайзер для рук.

Но Коул уже роется в моей сумке глубже, вытаскивая мой кошелек. Я беспомощно наблюдаю, с руками, испачканными кровью Рэда, как он открывает его.

— Что ты, черт возьми, делаешь? — кричу я ему. — Это мой кошелек! Положи его обратно и принеси мне чертов санитайзер.

— Коул, — предостерегающе рычит Дженсен, надвигаясь на него.

Но пальцы Коула проворны, он рассматривает все в моем кошельке. У меня хватило предусмотрительности оставить свой значок в бардачке, но когда он вытаскивает визитку, застрявшую под другими, и ахает, мое сердце уходит в пятки.

— ФБР? — Коул читает мою визитку, в его голосе слышится недоверие. — Специальный агент Обри Уэллс?

Последовавшая тишина оглушает. Дженсен смотрит на меня, шок и что-то еще — предательство — написаны на его лице. Выражение лица Элая более расчетливое, как будто кусочки головоломки внезапно встают на свои места. И Рэд, несмотря на свою боль, несмотря на то, что его укусил друг, смотрит на меня с новой настороженностью.

— Ты чертов федерал? — требует Коул гневно. — Чертов федерал?! Ты все это время нам врала?

Я выдерживаю его взгляд, не отводя глаз.

— Я в отпуске. Это не официальное расследование. Я приехала сюда искать свою сестру как частное лицо.

— Бред собачий, — сплевывает Коул. — Ты следила за нами, да? Собирала улики? Что это, какая-то спецоперация?

— Коул, хватит, — говорит Дженсен напряженным голосом. — Положи все на место и принеси нам санитайзер для рук. Нам нужно помочь Рэду, — он делает паузу, глядя на Рэда. — У нас мало времени.

— Как мы можем верить хоть одному ее слову? — требует Коул, размахивая моим пистолетом. — У нее, наверное, агенты ждут, чтобы наброситься и арестовать нас всех!

— За что? — спрашиваю я, желая, чтобы он уже опустил пистолет. — Я же сказала, я здесь из-за своей сестры. Больше ничего. И, знаешь что, я была бы рада их помощи. Нам сейчас очень нужна любая помощь, чтобы спасти Рэда.

Но паника Коула живет своей жизнью, подпитываемая шоком и ужасом от случившегося с Рэдом, жестокостью и абсурдностью нападения Хэнка.

— Это подстава. Иначе зачем здесь с нами федерал?

Я смотрю на Дженсена, надеясь, что он поймет, надеясь, что он увидит, что это ничего не меняет в том, почему я здесь, в том, что мне нужно найти. Но его лицо непроницаемо, хрупкое доверие, которое мы построили, снова разбито этим новым откровением.

— Ты мне лгала, — тихо говорит Дженсен, эти слова падают между нами, как камни. — С самого начала.

— Как и ты мне лгал, — возражаю я, не желая принимать его лицемерие. — О Лейни. Об Адаме. О том, что случилось три года назад.

Мы смотрим друг на друга через окровавленное тело Рэда, правда нашего взаимного обмана висит в воздухе между нами. Снаружи поднимается ветер, завывая вокруг углов хижины, как голодное существо, ищущее вход. Где-то в темноте Хэнк — изменившийся, опасный и охотящийся.

А внутри нас уже разъедает подозрение и страх, тот шаткий союз, который привел нас в эти горы, рушится именно тогда, когда он нам больше всего нужен.

Они, может, и узнали, что я агент.

Но я никогда в жизни не чувствовала себя менее готовой.

22

—

ДЖЕНСЕН

Кровь Рэда капает на пол рядом со столом, каждая капля — тяжелый удар по тишине, заполнившей эту хижину.

ФБР.

Специальный агент Обри Уэллс.

Эти слова — как ядовитые змеи в моём мозгу. Я не могу связать их с тем, что происходит вокруг — с хрипящим Рэдом, орущим Коулом, воющим ветром. Смотрю на Обри, как на незнакомку. Где та женщина, которую я знал? Горевавшая сестра, отчаянная незнакомка, приехавшая на ранчо с деньгами и умоляющая о помощи.

Всё это было ложью? Тщательно продуманный план, чтобы внедриться в мою жизнь, на моё ранчо, в мою банду?

Она всё это время знала о Маркусе.

Обри спокойно прижимает ткань к ране Рэда. Её самообладание бесит меня. Профессиональная выдержка посреди этого хаоса, как она взяла всё под контроль с отточенными движениями. И как она убеждала, что умеет обращаться с оружием. Как я этого не заметил?

Похоть ослепила меня, вот в чем дело.

Но это не все.

Все гораздо сложнее.

Я — конченый идиот.

— Я в отпуске, — спокойно говорит она. — Вынужденном отпуске, если тебе так интересно. Я плохо себя чувствую, исчезновение Лейни сломало меня. Поэтому я здесь. Это не по работе. Они не знают, где я, и что делаю. И если бы знали, меня бы больше не подпустили на службу. Я здесь ради Лейни.

— Бред, — плюётся Коул, его лицо становится пунцовым. — Ложь! Ты следила за нами, собирала улики…

— Коул, заткнись, — говорю я, хотя и сам думаю о том же. — Опусти оружие. Нам нужно помочь Рэду.

Коул ближе всех к Маркусу. Он всегда был занозой в моей заднице. Не друг, не работник, просто надсмотрщик, чтобы я не сбежал и не заложил Маркуса. Рэд такой же. Хочется верить, что мы подружились, но теперь я вижу его страх. Страх, что из-за этой женщины всё рухнет.

Я зол на Обри, я ей не доверяю, не знаю, верить ли её словам, но должен её защитить, если понадобится.

Рэд сейчас не опасен.

— Это подстава, — рычит Коул. — Иначе зачем здесь федерал?

— Какая разница? — говорю я. — Нам нужно помочь Рэду. Отдай пистолет, или я заберу его силой.

Его лицо искажается.

— Ты с ней заодно, — говорит он. — Ты стучишь на Маркуса. Поэтому она здесь. Ты её нанял.

— Да мне плевать, кто такой этот чёртов Маркус, — говорит Обри. — Дженсен тут ни при чём.

— Тогда зачем было скрывать? — спрашиваю я, не в силах скрыть горечь предательства в голосе. — Почему сразу не сказать правду?

Она смотрит мне в глаза, и в них мелькает что-то похожее на боль, но тут же её лицо становится бесстрастным, как у профессионала.

— Вы бы помогли мне, если бы знали? Или выгнали бы меня, как только увидели бы моё удостоверение?

Вопрос повисает в воздухе, и на него нет ответа, потому что мы знаем правду. Если бы она приехала на ранчо «Потерянный след» как специальный агент Уэллс, я бы выставил её за дверь, не дав договорить. И не только из-за моей сделки с Маркусом, но и из-за того, что случилось с Лейни и Адамом. Из-за того, что я видел в этих горах, что делал и чего не смог сделать.

Я хотел искупления. А не смертный приговор.

Рэд стонет, и этот влажный, болезненный звук выводит нас из оцепенения.

— Может, вы поспорите после того, как я перестану истекать кровью? — говорит он сквозь стиснутые зубы.

Обри тут же снова сосредотачивается, её руки по-прежнему тверды, несмотря на напряжение, повисшее в комнате. Её решимость впечатляет.

— Мне нужно закончить обрабатывать рану. Споры не изменят того факта, что ему нужна медицинская помощь.

— Откуда нам знать, что ты его не отравишь или что-то в этом роде? — спрашивает Коул, в его голосе слышится отчаяние. — Откуда нам знать, что ты не подстроила всё это с Хэнком?

— Хватит, — говорит Элай, впервые подавая голос с тех пор, как раскрылась личность Обри. — Ты думаешь, она сделала так, чтобы Хэнк превратился в… то, чем он стал? Чтобы напасть на Рэда? Да она могла просто арестовать нас, если бы захотела.

Я благодарен Элаю за то, что он вступился, но всё равно бросаю на него предостерегающий взгляд. Если Обри и правда здесь не из-за Маркуса, ей не нужна лишняя информация. Я уже признался ей, что ранчо принадлежит Маркусу и что я ему должен. Если она больше ничего не знает, я хочу, чтобы так и оставалось.

— Арестовать нас? — вопит Коул, снова размахивая её пистолетом. — Пусть, сука, попробует. Только попробуй, городская.

Обри игнорирует его, продолжая методично обрабатывать рану Рэда. Я смотрю на её руки — те самые руки, которые рисовали огненные узоры на моей коже при свете костра — теперь в чужой крови, двигаются с отточенной эффективностью, которая говорит о тренировках, которые я должен был заметить раньше.

Сколько еще знаков я пропустил? Насколько я был слеп, одурманен её красотой, той связью, что, как мне казалось, между нами была? Может, я и думал, что она медсестра, но в глубине души я знал, что это не так.

Нельзя терять время. Я подхожу к ее сумке. Хочу забрать пистолет у Коула, но он слишком возбужден. Вместо этого достаю из кармана флакончик с антисептиком. Рэд сейчас важнее.

Я смотрю на Коула, предупреждаю его взглядом, и иду к Обри.

Наши глаза встречаются, и между нами пробегает искра. Она кивает.

— Выдави немного на рану. Это поможет.

Я делаю, как она просит, и Рэд болезненно стонет.

— Надо решить, что с ней делать, — говорит Коул, поворачиваясь к Элаю. — Она все скомпрометировала. Вся операция под угрозой.

Обри вскидывает бровь. Вижу, как она это запоминает.

— Заткнись, Коул, — говорю я, повышая голос.

— Надо ее связать, — говорит Коул, шагая к Обри с поднятым пистолетом, его рука дрожит. — Пока не выясним, что происходит.

— Коул… — начинаю я, но он хватает Обри за руку и тянет ее так сильно, что она теряет равновесие и врезается в угол стола.

Тут меня прорывает. Какие бы подозрения у меня ни были, какие бы тайны она ни хранила, я не могу просто стоять и смотреть, как Коул ее трогает, да ещё и с пистолетом.

— Хватит, — рычу я, выкручивая его руку, пока он не отпускает ее. — Еще раз тронешь ее, и ты истечешь кровью вместе со своим дружком.

Коул поворачивается ко мне, в его глазах ярость и страх.

— Ты ее защищаешь? Эту лгунью?

— Рэд истекает кровью, потому что Хэнк хотел его сожрать. Это самое важное.

— Это важно для тебя, — рычит Коул. — А для меня важно, чтобы мы не загремели все в тюрягу из-за того, что ты не можешь держать член в штанах.

Эти слова обжигают, как удар кнута. Я толкаю Коула, сильнее, чем хотел, и он врезается в стену.

— Следи за своим поганым языком!

— А иначе что? — Коул выпрямляется, направляя пистолет то на меня, то на Обри. — Ты защитишь свою шлюху из ФБР? Выберешь ее вместо своих? Мы купили тебя, Дженсен. А не она.

Всё выходит из-под контроля. Элай встает между нами, подняв руки.

— Оба успокойтесь! Так мы Рэду не поможем, и точно не выясним, что случилось с Хэнком!

На мгновение кажется, что Коул может отступить. Но потом его взгляд скользит мимо меня к Обри, и его лицо каменеет.

— Я ничего не буду делать, пока она не свалит отсюда.

Он бросается вперед, но не на меня, а на Обри, отталкивая Элая с удивительной скоростью. Я поворачиваюсь, чтобы перехватить его, но Обри уже двигается, уклоняясь от его атаки с отточенным мастерством. Коул пролетает мимо неё по инерции, и к тому времени, как он приходит в себя, она уже на другом конце комнаты, хватает винтовку, стоявшую у стены, и уверенно направляет ее в центр его груди.

— Не надо, — просто говорит она, её голос спокоен, несмотря на хаос последних минут. — Я не хочу никому навредить, но буду защищаться, если потребуется.

В хижине воцаряется тишина, слышно только прерывистое дыхание Рэда и вой ветра снаружи. Коул замирает, таращась на оружие в руках Обри — в ней профессионализм, уверенность, ни намека на колебание. Она держит винтовку, как будто родилась с ней.

— Вот кто ты на самом деле, — тихо говорю я, последние сомнения по поводу её личности развеиваются, когда я вижу, как она держит оружие, словно оно — продолжение её руки. Чистая тренировка, чистый инстинкт. — Специальный агент Уэллс.

Что-то мелькает на её лице, но затем её выражение снова становится профессионально-нейтральным.

— Да. Но это не меняет того, зачем я здесь, Дженсен. Я приехала, чтобы найти свою сестру. Это правда, что бы вы обо мне ни думали. Это правда. Всё остальное неважно.

«А я? Я важен?» — думаю я, но понимаю, что это эгоистично.

— И с чего нам верить хоть одному твоему слову? — рычит Коул, но стоит, как вкопанный, не поднимая руки. У него пистолет Обри, но если он его поднимет, то умрёт.

И он знает, что она не единственная, кто выстрелит.

— Потому что я могу помочь Рэду, — спокойно отвечает она. — И потому что я должна узнать, что случилось с Лейни.

Она смотрит на меня.

— Ты обещал показать мне пещеры, где ты её потерял. Обещание в силе?

Этот вопрос застаёт меня врасплох. Несмотря ни на что, она всё ещё готова идти до конца.

Меня бесит её упрямство, и одновременно заводит. Она чертовски сексуально выглядит с винтовкой в руках.

— Я многое ломаю, но обещания держу, — говорю я.

Она вздрагивает, скрывая боль.

— Верь, что я любила свою сестру. И я должна узнать, что случилось. Это неизменно, Дженсен.

Прежде чем я успеваю ответить, с улицы доносится тревожное ржание лошадей. Моё сердце сжимается при мысли о Джеопарди.

— Что там происходит? — спрашивает Коул, забывая про Обри.

Я подхожу к окну и смотрю сквозь щель в шторах. Лошади в панике мечутся по загону.

— Их что-то напугало, — говорю я, осматривая темноту за пределами хижины. Сначала я вижу только тени и летящий снег.

А потом это.

Там стоит неподвижная фигура и смотрит на хижину.

Смотрит на нас.

Я моргаю, когда порыв ветра швыряет снег в окно. Когда видимость восстанавливается, фигура исчезает, и я начинаю сомневаться, видел ли ее вообще.

— Хэнк? — спрашивает Элай, вставая рядом со мной у окна.

— Не знаю, — бормочу я.

Как будто в ответ, раздается тихий стук в оконное стекло с другой стороны хижины. Словно кто-то специально стучит.

Потом — еще раз.

Более настойчиво.

Не случайный стук ветки, а определенный ритм.

Как будто там кто-то есть.

Кто-то пытается привлечь наше внимание.

Пытается войти.

Моя кровь стынет от страха, когда мы поворачиваем головы.

— Не открывайте дверь, — тихо говорю я. — Не открывайте окна. Не двигайтесь.

— Это может быть Хэнк! — говорит Коул. — Надо его впустить.

— Ты совсем охренел? — ругается Элай, но Коул направляется к двери, и Обри встает прямо перед ним, направив винтовку в лицо.

— Ты слышал Дженсена, — говорит она, не отрывая взгляда от него. — Никто не пойдет к двери. Оставайтесь на месте.

Стук продолжается, становясь все более ритмичным, почти гипнотическим.

Тук-тук-тук. Пауза. Тук-тук-тук.

— Кто ещё там может быть, если не Хэнк?! — вопит Коул.

— Ты видел, что он сделал с Рэдом! — кричит она. — Он опасен.

— Рэд не знает, что он видел! — возражает Коул, брызжа слюной, но Обри по-прежнему твердо держит винтовку. — На него мог напасть… медведь. Кто угодно! Зачем Хэнку это делать?

Рэд стонет на столе, его лицо бледное от боли и потери крови. Бинты, наложенные Обри, уже насквозь промокли, малиновый цвет распространяется по белой ткани. Его глаза, когда открываются, выглядят стеклянными, взгляд блуждает по комнате.

— Холодно, — бормочет он. — Почему так холодно?

Тем временем стук усиливается, больше не мягкий, а настойчивый, требовательный.

И как будто кто-то говорит…

Впусти меня. Впусти меня. Впусти меня.

— Что нам делать? — спрашивает Элай, в его голосе слышится страх, он смотрит между нами и в окно, ища Хэнка.

Я смотрю на Обри, по-прежнему целящуюся в Коула.

— Ты у нас агент, — говорю я ей. — Что нужно делать в такой ситуации?

— Трудно соображать, когда тебя хотят пристрелить, — говорит она, не отрывая глаз от Коула.

— Коул, — говорю я ему. — Отойди и слушай. Не давай ей повода стрелять в тебя, потому что она выстрелит, если я не сделаю это первым.

Коул смотрит на меня, на нее, на окна. Его слегка трясет. Он до смерти перепуган. Но, наконец, отступает, пока не упирается в стену.

Я пользуюсь моментом, подхожу к нему и забираю пистолет Обри. Но вместо того, чтобы отдать его ей, засовываю за пояс. Она встречается со мной взглядом. Между нами возникает понимание.

Она мне не доверяет.

И я ей тоже.

23

—

ОБРИ

В хижине тихо, если не считать тяжелого дыхания Рэда и стука в окно. Стук замедлился за последние несколько минут, но потом снова начинается.

Тук. Тук. Тук.

Я стараюсь сосредоточиться на помощи Рэду. Пытаюсь не думать о Хэнке с безумными голубыми глазами и окровавленным ртом, стоящем за окном и стучащем в него, словно сумасшедший монстр. Он ведь может ворваться в хижину, если захочет? Но он даже не пытается. Просто монотонно стучит, словно хочет напомнить о своем присутствии.

— Нужно больше света, — говорю я, стараясь, чтобы голос звучал уверенно, несмотря на леденящий ужас. — И чистой воды. Если у нас еще что-то осталось.

Лишь Элай реагирует, молча поднося ближе керосиновую лампу и ставя на огонь котелок с водой. Его лицо непроницаемо, но я вижу страх в его глазах. И еще… недоверие. Недоверие ко мне. Я ожидала, что Дженсен почувствует себя обманутым, но этот взгляд Элая ранит гораздо сильнее.

Рэд неподвижно лежит на столе. Его лицо осунулось, кожа приобрела землистый оттенок. Рана на руке выглядит ужасно, несмотря на все мои попытки ее обработать. Вокруг нее вздулась безобразная багровая опухоль, расползаясь словно яд. Это не похоже ни на одну инфекцию, которую я когда-либо видела. Слишком быстро, слишком агрессивно, словно кожу исковыряли.

— Насколько все плохо? — хрипит Рэд. Кажется, ему все равно, что я коп. Впрочем, чего еще ожидать от человека, который на пороге смерти?

Черт возьми. Нельзя думать об этом. Нельзя сдаваться так рано. У него еще есть шанс. Но он потерял слишком много крови, и мы застряли в этой богом забытой глуши. Ему нужен укол от столбняка, укол от бешенства, антибиотики… черт возьми, все, что угодно! Инфекция уже прогрессирует, и я не знаю, как нам успеть доставить его в город.

Но главный вопрос не дает мне покоя. Вопрос, который терзает Дженсена и Элая: Рэд и Коул не знают правды. Они не знают, что Хэнк — не просто сумасшедший. Они не знают, что укус Хэнка может превратить Рэда в чудовище. Неужели Хэнк специально укусил его, зная, что произойдет? Неужели он хотел пополнить свою армию?

Или Рэду просто повезло, что он сумел отбиться?

Можно ли это вообще назвать везением?

— Я видела и хуже, — говорю я, глядя Рэду в глаза. Лгу, не моргнув глазом, и осторожно снимаю пропитанную кровью повязку, чтобы оценить масштаб повреждений.

— Не ври, — усмехается он, и его смех переходит в мучительный кашель. — Я… я стану таким же, как Хэнк?

— Не неси бред, — огрызается Коул из своего угла. Он сидит, словно парализованный, прижавшись спиной к стене. — Хэнк просто сошел с ума и укусил тебя. Он не зомби.

Но вопрос Рэда повисает в воздухе без ответа. Я не знаю, что с ним происходит, не знаю, распространяется ли сейчас голод по венам Рэда, преображая его изнутри, или это вообще не так работает. Все, что я знаю, — это медицинские факты: учащенный пульс, кожа то горит от лихорадки, то становится липкой от пота, зрачки расширены, несмотря на свет лампы.

Тук, тук, тук.

Опять кто-то у окна.

Каждый удар, кажется, вот-вот разорвет мои нервы, и, глядя на других, я вижу, что они чувствуют то же самое.

Тук, тук, тук.

— Мы сделаем все возможное, — говорю Рэду правду и изо всех сил стараюсь не обращать внимания на опасность, притаившуюся снаружи.

Краем глаза я вижу, как Дженсен ходит возле двери, мой пистолет заткнут за пояс его брюк. Он нужен мне сейчас больше, чем когда-либо, и все же я потеряла его доверие, вероятно, навсегда. В конце концов, мы оба лжецы. Оба хранили секреты, полагая, что поступаем правильно. Это должно было бы создать своего рода равенство между нами, но вместо этого лишь углубило пропасть.

Снаружи ветер стих, и стук в окно стал более отчетливым. Хэнк — или то, во что Хэнк превратился, — все еще там, все еще пытается проникнуть внутрь. Все еще голоден.

И, возможно, он не один.

Рэд судорожно вздрагивает, его пробирает сильная дрожь, от которой мои руки едва не отлетают от его раны.

— Холодно, — бормочет он, стуча зубами. — Почему здесь так чертовски холодно?

В комнате достаточно тепло, а это значит, что ему становится хуже, и очень быстро.

— Принесите ему одеяло, — говорю я ровным голосом. — И алкоголь, если у нас есть. Чтобы выпить. Это согреет его изнутри.

Я даже не уверена, правда ли это, но звучит убедительно.

Коул неохотно двигается, доставая из своего рюкзака побитую флягу и бросая ее Элаю, а не передавая мне напрямую. Жалкое сопротивление.

Элай отдает виски, и я прошу его поддержать голову Рэда, пока я вливаю виски между его сухими и потрескавшимися губами.

— До дна, — говорю я ему.

Рэд глотает, кривясь от вкуса.

— Гадость, — бормочет он.

— Без жалоб, — упрекает его Дженсен с легкой улыбкой. — Мы отдаем тебе свои запасы.

Затем он смотрит на меня, ожидая ответа, и кивает в сторону кроватей.

Я киваю и говорю Элаю промыть рану свежекипяченой водой, затем отхожу от Рэда и следую за Дженсеном, подальше от чужих ушей.

— Сколько ему осталось? — спрашивает Дженсен тихим и хриплым голосом.

— Не знаю, — признаюсь. — Я никогда раньше ничего подобного не видела.

— Точно? Я уже не знаю, чему верить.

— Я не врач. У меня нет всех ответов.

— Ты хочешь ответов, агент Уэллс? — возражает он, с горечью выделяя мое звание. — Их нет. Как только голод начинает распространяться. Ты видела, кем стал Хэнк. К утру Рэд станет таким же.

Рэд издает звук, наполовину смех, наполовину рыдание. Видимо, мы не так уж и далеко отошли.

— Ну, просто ахуенно, — говорит он хриплым голосом. — Пережил пятнадцать лет работы на ранчо, драки в барах и дерьмо от Маркуса, чтобы в итоге стать едой для зомби в горах.

— Ты не зомби, — твердо говорит Элай, меняя повязки. — С тобой все будет в порядке.

Но в ложь становится все труднее верить.

Снаружи снова начинается стук в окно, на этот раз более настойчивый. Три быстрых удара, пауза, затем еще три. Почти как азбука Морзе. Сообщение, пытающееся пробиться наружу.

— Кажется, он издевается над нами, — бормочет Коул, нервно поглядывая на окна, занавески не дают нам увидеть, что там снаружи. — Пытается залезть к нам в головы.

— Или пытается общаться, — предполагаю я, хотя от этой мысли по спине пробегает холодок. Если Хэнк сохранил рассудок, чтобы попытаться передать сообщение, что еще он может помнить? Какие части его человечности могут быть е целы, запертые внутри чудовищной оболочки?

Если дело дойдет до крайности, можно ли с ними договориться?

Или это станет нашей последней, роковой ошибкой?

Дыхание Рэда внезапно меняется, становится более частым, более поверхностным. Его глаза, когда они открываются, смотрят в никуда, бегая по комнате, словно выслеживая движение, которого нет.

Я бросаюсь к нему.

— Что-то не так, — говорю я, прикладывая пальцы к его шее, чтобы проверить пульс. Бешеный, неустойчивый. — У него резко подскочила температура.

Прежде чем кто-либо успевает среагировать, Рэд кричит:

— Боже, спаси нас всех! — и его тело напрягается, спина выгибается дугой над столом в жестоком припадке. Его ноги дергаются, едва не пиная Дженсена в грудь. Его руки хаотично размахивают, раненая задевает лампу, и та падает на пол. Элаю удается подхватить лампу, чтобы не разлился керосин, но хижина погружается в полумрак, свет исходит только от догорающих углей в печи.

— Держите его! — приказываю я, хватая Рэда за бьющиеся в конвульсиях руки. — Не дайте ему навредить себе!

Дженсен и Коул быстро реагируют, прижимая ноги Рэда, пока Элай хватает его за здоровую руку. Мне удается зафиксировать раненую, стараясь держаться подальше от места укуса. Сила Рэда поражает, он не похож на человека в полумертвом состоянии. Нам всем четверым приходится удерживать его от конвульсий, чтобы он не упал со стола.

Припадок кажется бесконечным, хотя, вероятно, длится всего минуту или две. Когда он, наконец, стихает, Рэд замирает, так внезапно, что на мгновение я боюсь, что он умер. Я снова прикладываю пальцы к его шее, пытаясь нащупать пульс.

Есть — слабый, но присутствует.

— Что, черт возьми, это было? — спрашивает Коул.

— Припадок, — говорю я, хотя это не похоже ни на один припадок, который я видела раньше. — Вероятно, из-за лихорадки. Рана заражена и распространяется.

Элай подносит лампу и зажигает ее, освещая лицо Рэда. Его кожа приобрела восковой, серый оттенок, щеки запали, как будто он похудел за последний час. Темные вены выделяются на его шее, образуя зловещие узоры под кожей.

Это происходит быстро.

Слишком быстро.

Только что он шутил о том, что станет едой для зомби, а теперь выглядит нечеловечным.

— Он…? — начинает Дженсен, затем замолкает, словно не желая озвучивать вопрос.

Прежде чем я успеваю ответить, глаза Рэда резко открываются.

Я кричу.

Они синие.

Бледные, сверкающие, ледяные.

— Всем назад! — приказывает Дженсен, хватаясь за винтовку.

Мы едва успеваем отойти от стола, когда Рэд двигается — не медленными, болезненными движениями тяжелораненого человека, а внезапным, яростным броском, спрыгивает со стола на ноги одним плавным движением. Повязка на его руке начинает разматываться, обнажая рану.

Кровотечения больше нет. Рваные края начали срастаться, почерневшая кожа исчезает, обнажая что-то гладкое и бледное под ней.

Он исцеляется.

Нет. Преображается.

— Рэд? — говорит Коул, его голос слегка дрожит. — Ты с нами, приятель?

Голова Рэда резко поворачивается к Коулу, движения отрывистые, неестественные. Его губы растягиваются в подобие улыбки, обнажая зубы, которые кажутся слишком острыми, и их слишком много. Когда он говорит, его голос хриплый.

— Я так голоден, — просто говорит он.

Затем бросается вперед.

Коул едва успевает поднять руку в защиту, прежде чем Рэд набрасывается на него, двигаясь с невероятной скоростью. Они падают на пол, зубы Рэда клацают у горла Коула, словно пиранья, Коул упирается предплечьем в его грудь.

— Снимите его с меня! — кричит Коул.

Дженсен и Элай двигаются одновременно, хватая Рэда за руки и пытаясь оттащить. Но сила Рэда возросла в геометрической прогрессии, его мышцы преобразились. Это все равно, что пытаться сдвинуть с места валун, его тело зафиксировано нечеловеческой решимостью.

Я хватаю винтовку и со всей силой обрушиваю ее на затылок Рэда. Удар оглушает его на секунду, давая Дженсену и Элаю возможность оттащить его от Коула и отшвырнуть назад, на стол. Рэд рычит, звук чудовищный, нечеловеческий, и готовится к новому нападению.

— Веревку! — кричит Дженсен Элаю, который уже кидается к нашим рюкзакам. — Нужно его связать!

Коул пятится, стараясь держаться от Рэда подальше. Кровь сочится из раны на его шее, которую оставили когти Рэда, острые и длинные, как у дикого зверя. Коул вытаскивает нож, готовый защищаться.

— Я не хочу тебя ранить, — говорит Коул. Голос его едва слышен. — Не заставляй меня это делать, друг.

Элай возвращается с веревками, и они с Дженсеном, стараясь не шуметь, подходят к Рэду с двух сторон. Его голова вращается, выслеживая их движения с хищным прищуром. Дыхание становится тяжелым, и каждый выдох сопровождается низким рычанием, заставляющим меня содрогнуться.

— На три, — тихо говорит Дженсен Элаю. — Раз… два…

Они бросаются вперед, Дженсен хватает руки Рэда, а Элай обматывает веревкой его грудь. Рэд издает жуткий вопль и извивается, пытаясь вырваться. Но Коул тоже бросается, и через мгновение им удается привязать Рэда к опорной балке, обмотав его руки несколькими витками веревки.

Рэд продолжает бороться, его сила не ослабевает, но веревки, кажется, держат.

Пока что.

Я смотрю на него и пытаюсь осознать, что происходит. Человек превращается в монстра. Голод пожирает его, уничтожая остатки человечности за считанные часы. Неужели то же самое случилось с Хэнком? С Лейни? С МакАлистерами? Со всеми, кто пропал в этих горах?

— Что теперь? — спрашиваю я тихо.

Я не говорю о том, о чем мы все думаем.

Дженсен поворачивается ко мне, его лицо мрачно освещено тусклым светом.

— Ждем, — говорит он. — Наблюдаем. Посмотрим, что осталось от Рэда. Мы не знаем, как это работает, но он может говорить, мы смогли его связать… значит, еще не все потеряно. Может быть, у нас есть шанс его спасти.

Это звучит как глупая надежда, но никто не хочет думать о другом исходе.

Дженсен смотрит на окно, где ненадолго прекратился стук.

— Надеюсь, веревки выдержат. И те, кто там снаружи, не прорвутся до рассвета.

Рэд пытается разорвать веревки, его мышцы вздуваются, вены выпирают на коже, словно темные реки. Синие, неестественные глаза с голодом следят за нами. Его острые, звериные зубы клацают в воздухе.

— А если ничего не получится? — спрашивает Элай, глядя Дженсену в глаза. — Если он станет одним из них?

— Тогда мы сделаем то, что должны, — отвечает Дженсен. — Как и с Хэнком.

Я смотрю на Рэда — на то, что от него осталось. Он мне никогда не нравился. Он был грубым, эгоистичным, и я никогда не хотела оставаться с ним наедине. Но он был человеком.

В этих голубых глазах теперь ничего, кроме голода.

Бесконечного, ненасытного голода.

Стук в окно начинается снова, на этот раз быстрее. Как будто они чувствуют, что происходит внутри, чувствуют запах происходящего превращения. Чувствуют, как растет стая.

Мы собираемся в дальней части хижины, как можно дальше от Рэда, насколько позволяет замкнутое пространство, все вооружены.

— Нам нужен план, — говорю я через некоторое время. — Мы не можем оставаться здесь бесконечно, ожидая, что произойдет.

— С первым светом, — соглашается Дженсен. — Мы уходим с первым светом, направляемся обратно к ранчо.

— Мы будем в безопасности при свете? — спрашиваю я.

— Днем их редко увидишь.

— Откуда, черт возьми, ты это знаешь? — спрашивает его Коул. — Откуда ты знаешь все это дерьмо?

— Моя семья здесь давно живет, — говорит ему Дженсен.

— А он? — спрашивает Элай, кивая на Рэда. — Мы возьмем его с собой? Или просто уйдем и… оставим здесь? В таком состоянии?

Никто из нас не отвечает. Никто из нас не хочет озвучивать альтернативу.

Снаружи ночь все так же тянется, черная, ледяная, полная голодных теней. Внутри мы беспомощно наблюдаем, как Рэд меняется, как последние искры человечности гаснут с каждым вздохом. И ждем рассвета — времени неизбежных решений, времени, когда эти горы заберут еще одну душу в свою ненасытную пасть.

24

—

ОБРИ

Рассвет просачивается сквозь щели с трудом, нехотя. Бледный, слабый свет едва освещает ужас, поселившийся в хижине Бенсона. Рэд все еще прикован к балке, его превращение, кажется, завершено. Нет больше того человека, которого мы знали, есть только зверь — дикий, голодный, он рвется с цепи, а синие глаза следят за каждым движением. Он больше не говорит, только рычит и хрипит.

Мы не спали. Разве можно спать, когда всю ночь в окна кто-то скребется, а хижину наполняют нечеловеческие звуки, издаваемые Рэдом? Тишина между нами была напряженной, нарушаемая только шепотом о том, что делать дальше.

— Нам нельзя здесь оставаться, — говорит Дженсен. Кажется, это уже в десятый раз, и он мерит шагами крошечное пространство хижины, словно дикий зверь в клетке. — Мы — легкая добыча. Припасы на исходе, а по радио говорили, что погода ухудшится, и кто знает, сколько их там, вместе с Хэнком. Вчерашние звуки… это мог быть он, а могла быть целая стая. Мы не знаем.

— Мы можем отбиться, — устало говорит Элай, потирая глаза. Вид у него такой, будто он сам нуждается в помощи. — Мы даже не пытались их убить. Мы решили, что это сложно. А если нет?

— Возможно, — говорит Дженсен, — но я не хочу оставаться здесь, чтобы это проверить.

— А Рэд? — спрашивает Коул, кивая на связанную фигуру, на того, кто когда-то был его другом.

В хижине повисает тяжелое молчание. То, что остается невысказанным, давит на нас — мы не можем взять Рэда с собой, но и бросить его здесь, в таком состоянии, тоже не можем.

— Мы не можем его взять, — наконец говорю я, встречаясь взглядом с Коулом. — И не можем оставить его здесь таким.

В глазах Коула мелькает понимание.

— Ты хочешь его… добить? Как бешеного пса?

— Это уже не Рэд, — тихо говорит Дженсен, подходя ближе ко мне. От его присутствия становится немного легче. — Ты сам это знаешь, Коул. Он больше не человек.

Элай отворачивается, не в силах смотреть на то, во что превратился Рэд.

— Может, есть какое-то лекарство? — говорит он, но в голосе нет надежды. — В фильмах всегда есть лекарство, — добавляет он печально.

— Нет никакого лекарства, — сухо обрывает его Дженсен. — Мы все знаем, что нужно сделать.

— Тогда делай, — рычит Коул, в его голосе слышна боль и злость. — Убей его хладнокровно. Если ты так уверен.

Дженсен тянется к моему пистолету, но я останавливаю его, кладя руку ему на плечо.

— Нет, — говорю. — Это сделаю я.

Все удивленно смотрят на меня. Даже Рэд поднимает голову и злобно рычит.

— Тебе не нужно это делать, — говорит Дженсен тихо, качая головой. — Это не должно быть твоей ношей.

— Я из ФБР, — напоминаю я, и это признание все еще жжет нас обоих. — Меня учили, как поступать в таких ситуациях. И… — сглатываю, собираясь с духом. — И мне необходимо, чтобы вы все доверяли мне, если мы собираемся выбраться отсюда живыми. Поэтому я сделаю это. Возьму грех на душу. Чтобы не пришлось вам.

Не считаю нужным говорить о том, что я никогда раньше не убивала. Думаю, сейчас это будет лишним.

Дженсен пристально смотрит на меня, потом коротко кивает, и в его взгляде проскальзывает благодарность.

— Хорошо.

Он возвращает мой пистолет, и я понимаю, что после того, как убью Рэда, я его не отдам.

Если я убью Рэда. Я реально собираюсь нажать на этот чертов курок?

Но как я могу быть уверена, что он действительно умрет?

Когда подхожу ближе, синие глаза Рэда находят мои, и пистолет становится непомерно тяжелым. На мгновение мне кажется, что в них мелькает узнавание — крошечная искра того человека, которым он когда-то был, в ловушке этого чудовищного тела. Но затем, как будто свечу погасили, ее больше нет.

— Прости меня, — шепчу я, хотя знаю, что он не понимает, почему я должна это сделать. Я даже не уверена, что он вообще что-то понимает.

Смотрю на остальных и встречаюсь взглядом с Дженсеном. Его рот плотно сжат, и он едва заметно кивает.

Сделай это.

Все закрывают уши, я делаю глубокий вдох и молю вселенную о прощении. Вспоминаю своего отца. Вспоминаю своих коллег и о тех трудных решениях, которые им приходилось принимать, о жизнях, которые они отнимали. Думаю о том, как мне повезло, что я никогда раньше не оказывалась в такой ситуации.

И если я сейчас ничего не сделаю, то моя удача может закончиться.

Целюсь в центр лба, и палец давит на спусковой крючок. Выстрел оглушительным эхом разносится по хижине, лошади снаружи испуганно ржут. Чтобы наверняка, стреляю еще раз — в сердце.

Тело Рэда обмякает и повисает на веревках, неестественный блеск в глазах гаснет. Я смотрю на него несколько долгих мгновений, убеждаюсь. Мы все убеждаемся.

Он мертв.

Коул отворачивается, плечи его напряжены, он крестится. Элай что-то бормочет, похожее на молитву. Дженсен молчит, но кладет руку мне на плечо, коротко сжимает в знак поддержки, а потом идет помогать остальным собираться в дорогу.

Мы собираем припасы, проверяем оружие и готовим остатки еды к дороге. Занятия, хоть немного отвлекающие от произошедшего, занимают нас целый час.

Но приходит время перенести тело Рэда. Оставить его связанным в охотничьей хижине, которую посещают туристы, просто недопустимо. Не пройдет и нескольких дней, как его обнаружат, и тогда это место станет огромной сценой преступления.

Мы вытаскиваем тело Рэда наружу. Утро выдалось ясным и холодным, солнечные лучи отражаются от свежевыпавшего снега. Хэнка и других одержимых поблизости не видно, но множество отпечатков вокруг здания. Некоторые из них имеют форму человеческих ног, другие же деформированы, словно их оставили не совсем люди.

Дженсен тащит Рэда мимо хижины в лес, чтобы похоронить тело в снегу, так как земля слишком промерзла, чтобы выкопать могилу. Остается надеяться, что хищники и падальщики быстро расправятся с ним.

— А если его кто-нибудь найдет? — Дженсен смотрит на меня, и в его глазах читается невысказанный вопрос. — С твоей пулей в голове?

Черт меня дери.

Сама виновата. Не стоило показывать свою принципиальность и использовать свой пистолет. Теперь его с легкостью смогут отследить до самого бюро.

— Мне придется извлечь пули, — говорю я безучастным тоном, чувствуя, как живот скручивает от отвращения. Безжизненные глаза Рэда устремлены в небо, и только мысль о том, что придется вскрывать ему голову, чтобы достать пулю, вызывает приступ тошноты.

— Я сделаю это, — вызывается Дженсен.

Сердце пропускает удар.

— Ты уверен? — с опаской спрашиваю. — Я не могу тебя об этом просить.

Он хмыкает, потирая бороду и глядя на тело.

— Я не жду твоей просьбы. Просто сделаю это. И, без обид, ты хоть раз разделывала тушу животного?

— Я присутствовала на вскрытиях.

— Видеть — это не то же самое, что делать. И хоть ты и крепкий орешек, чтобы пробить череп, нужна грубая сила.

Я морщусь от отвращения, но отхожу в сторону.

— Что нужно? — спрашивает Элай.

— Молот и гвоздь, — отвечает Дженсен, не отрывая взгляда от Рэда. — Только чтобы гвоздь был размером с железнодорожный костыль.

— У нас есть колышки от палатки, — предлагает Элай. — Подойдут?

— Не могу поверить, что вы сейчас это обсуждаете, — с отвращением бормочет Коул, его лицо выглядит не лучше моего.

— Если не подойдут, придется просто дробить череп, пока от него ничего не останется. В любом случае, пулю я достану, — заявляет Дженсен. — И принеси мне мой топор.

Элай достает молоток и колышки от палатки, а Коул, несмотря на отвращение, приносит топор для подстраховки.

Я отворачиваюсь, потому что это не имеет ничего общего со вскрытием, и возвращаюсь в хижину. Слышу кряхтение Дженсена, звук рвоты и еще более ужасный звук ломающихся костей и хлюпающей мозговой массы. Стараюсь сосредоточиться на уборке хижины, стирая все следы произошедшего. К счастью, здесь мне мои навыки приходятся как нельзя кстати, хотя я никогда не думала, что мне придется использовать их в таких обстоятельствах.

Наконец дверь открывается, и в хижину входит Элай, его рубашка забрызгана кровью.

— Все, — говорит он, и лицо его белее мела. — Пора уходить.

Осмотрев хижину еще раз, я выхожу на улицу и направляюсь к лошадям, чтобы попытаться позаимствовать у них немного энергии, хотя они кажутся такими же встревоженными, как и я.

Осталось всего три лошади: старый добряк Джеопарди, мерин Хэнка по имени Шторм и пегий Гарри, конь Коула. Остальные, включая моего любимого Дюка, сбежали прошлой ночью, поддавшись панике. Сердце разрывается от одной мысли, что Дюк сейчас один в этих горах, беззащитный перед «голодными». Я успела к нему привязаться. Надеюсь, он и другие умчались обратно на ранчо, подальше от этих проклятых мест.

— Дюк в порядке, — словно прочитав мои мысли, произносит Элай, когда мы выходим проверить лошадей.

— Надеюсь, — отвечаю я. — Просто не могу отделаться от мысли, что он там совсем один, напуган.

— Лошади не такие глупые, как кажется. Если Дюк убежал, значит, инстинкт подсказал ему это. Возможно, это его и спасло.

Утешение слабое, но я благодарна Элаю за попытку. С тех пор, как раскрылась моя личность, он ведет себя наименее враждебно. Возможно, потому что он и раньше подозревал, что со мной что-то не так.

— Тогда на ком поеду я, если Дюк сбежал? — спрашиваю, окидывая взглядом оставшихся лошадей.

— Поедешь со мной на Джеопарди, — отвечает Дженсен. — Он самый сильный, выдержит двоих лучше, чем остальные.

Одна только мысль о том, что придется трястись в седле, прижавшись к Дженсену после всего, что между нами произошло, вызывает во мне бурю противоречивых чувств. Злость, и что-то совершенно неуместное в данной ситуации. Черт возьми, я только что убила человека! Ну, зомби, но все-таки… И тут же в животе порхают бабочки от одного только вида этого мужчины, с которым у меня уже был секс.

«Не забывай, что он тебе лгал», — одергиваю я себя.

— Ладно, — коротко отвечаю. Какие бы личные чувства я ни испытывала, сейчас это не имеет значения. Главное — выжить.

Сосредоточиться, собраться, забыть обо всем.

Тут ко мне подходит Дженсен и протягивает сжатую в кулак руку.

Я вопросительно смотрю на него, и он высыпает мне на ладонь две пули. Одну — из головы Рэда, другую — из груди.

— Почистил снегом. Думаю, тебе стоит их сохранить.

Я сжимаю руку в кулак, чувствуя холод металла и вину, которая давит на меня.

— Ладно, пора ехать, — объявляет Дженсен.

Сесть на лошадь оказывается непросто. Дженсен первым забирается в седло Джеопарди, а затем протягивает мне руку, чтобы помочь забраться к нему. Я на мгновение замираю, но хватаюсь за его руку и позволяю ему втащить меня на лошадь. Седло не рассчитано на двоих, поэтому мне приходится сидеть вплотную к спине Дженсена, обхватив его талию руками. Получается как-то неловко.

— Тебе нужно держаться крепче, Блонди, — хрипло говорит он. — Иначе упадешь.

Неохотно я обнимаю его за талию покрепче, чувствуя тепло его тела через куртку. Это до смешного интимно, учитывая напряжение, которое все еще висит между нами. Но он прав: иначе я не смогу удержаться в седле Джеопарди.

Мы трогаемся в путь. Дженсен едет первым, за ним Элай на Шторме, а Коул замыкает колонну на Гарри. Утренний воздух свеж и прозрачен, наше дыхание образует белые облака, которые быстро растворяются в лучах солнца.

Но красота окружающей природы сейчас последнее, что меня волнует. Я думаю о том, что только что сделала — оборвала жизнь Рэда. Эта мысль тяготит меня. Впрочем, думаю, Дженсен испытывает примерно то же самое. Я убила Рэда, чтобы он этого не делал, но именно ему пришлось размозжить голову, чтобы достать пулю.

Возможно, мы теперь квиты.

Первые полчаса продвигаемся вперед медленно, но уверенно. Из-за снаряжения и ограниченного числа лошадей, животным тяжело идти по снегу, выбирая наиболее безопасную дорогу. Дженсен уверяет, что, если бы мы пошли на север, как изначально планировали, то дорога до ранчо заняла бы слишком много времени. А, двигаясь на юг, мы выберемся на тропу, проходимую даже во время сильных снегопадов. Хоть идти в обратную сторону и кажется плохой приметой, но мне ничего не остается, кроме как довериться ему.

Миновав горный хребет, мы видим бескрайнюю долину. Вдали виднеются крошечные домики, рассыпанные по склону горы, словно игрушки.

— Что это там? — спрашиваю.

— Олимпийская долина, — отвечает Дженсен. — До нее пара дней пути. До ранчо ближе.

— Сколько еще?

— Часа четыре, может быть, пять, если из-за снега придется двигаться медленнее, — отрывисто отвечает он. — Если ничего не помешает.

В воздухе повисает невысказанная угроза. Мы оба понимаем, что — или кто — может поджидать нас впереди.

— Ты говорил, что днем нам нечего бояться, — напоминаю ему.

— Я много чего говорю в надежде на то, что это правда, — отвечает он.

Отлично.

Внезапно Элай кричит позади нас. В его голосе звучит тревога.

— Дженсен! Кто-то здесь есть!

Я резко поворачиваюсь в седле и вижу, как Шторм встает на дыбы, пытаясь сбросить Элая. Он пытается сдержать лошадь, но Шторм срывается с тропы и убегает в лес.

— Элай! — кричит Дженсен и резко разворачивает Джеопарди. Я хватаюсь за седло, чтобы не упасть.

Но не успеваем мы подъехать, как Шторм спотыкается в сугробе и теряет равновесие на крутом склоне. Лошадь и всадник падают, кувыркаясь в снегу. Я слышу крик Элая, а затем Шторм вскакивает на ноги, панически фыркает и убегает в обратном направлении, на вид совершенно невредимый.

Дженсен спрыгивает с Джеопарди в мгновение ока. Я едва успеваю удержаться в седле. С винтовкой в руках он бежит туда, где упал Элай. Коул спешивается и бежит следом, оба кричат имя друга.

Я неуклюже спрыгиваю с Джеопарди, мои сапоги проваливаются в снег. В этот момент я замечаю какое-то движение.

Фигура двигается с невероятной скоростью.

Хэнк. Или то, что от него осталось.

Он бежит к Элаю, рыча.

— Дженсен, осторожно! — кричу я.

Дженсен уже видит его. Поднимает ружье, но Хэнк хватает Элая первым, когтями вонзаясь в плечо. Крик Элая режет тишину утра, кровь брызжет на ослепительно-белый снег, и они оба падают вниз, на секунду исчезая из виду.

Дженсен успевает выстрелить на бегу, пуля пронзает голову Хэнка, и тот падает в снег. Черт возьми, отличный выстрел.

Коул добирается до Элая, оттаскивая его, пока Дженсен держит винтовку нацеленной на неподвижного Хэнка.

— Обри, живо в седло! — кричит мне Дженсен. — У меня больше нет патронов.

Я поворачиваюсь к Джеопарди, конь нервно переступает с ноги на ногу. Коул кое как Элая ко мне, его лицо мертвенно-бледное от шока, кровь пульсирует из раны.

— Подсаживай его, — приказывает Дженсен Коулу. — Обри, скачи, пока не увидишь указатель на Тинкер-Ноб, потом налево в овраг. Дорога приведет тебя к людям, найди любую помощь.

— А что с вами?! — кричу я, взбираясь обратно в седло, Коул поднимает извивающееся тело Элая и усаживает его между мной и холкой Джеопарди. Кровь струится из раны, окрашивая белые пряди гривы.

— Мы догоним, — говорит Дженсен, не сводя глаз с тела Хэнка, все еще неподвижно лежащего в снегу. — Коул, принеси топор. Придется отрубить ему голову. Не думаю, что пуля остановит его, как остановила Рэда.

— Дженсен! — протестую я, но Коул уже мчится к Джеопарди, хватает топор из седельной сумки и бежит обратно.

Элай обмякает на мне, теряя сознание, его глаза полны ужаса. У меня нет выбора. Я не хочу оставлять Дженсена, но не могу позволить Элаю умереть. Я не вынесу еще одной смерти.

Я крепко обнимаю Элая и подгоняю Джеопарди. Он откликается сразу, словно понимая, что нужно спешить, переходя в галоп, который быстро уносит нас прочь.

Я оглядываюсь лишь раз, вижу, как Дженсен берет топор у Коула, они оба стоят над Хэнком. Затем поворот тропы скрывает их, и я остаюсь одна с раненым Элаем, в полном неведении, что станет с парнями.

На секунду меня охватывает паника, я думаю о том, чтобы вернуться. Мысль о Дженсене, столкнувшемся с Хэнком в одиночку, вызывает у меня леденящий ужас. Но Элай истекает кровью, он почти без сознания. Ему нужна помощь, и как можно скорее.

Я заставляю Джеопарди двигаться с постоянной скоростью, чтобы не вымотать его, но и оторваться от преследования, и дать Дженсену и Коулу шанс догнать нас. Элай то приходит в себя, то теряет сознание, бормочет что-то бессвязное, его кровь пропитывает мою куртку. Я постоянно поправляю его, чтобы он не свалился.

— Держись, Элай, — шепчу я, не знаю, слышит ли он меня. — Еще немного.

Но это ложь. Дженсен сказал, что нам ехать еще часа четыре.

Как, черт возьми, мы справимся?

Тропа петляет среди сосен, изредка открываясь, показывая вид на местность впереди. Я направляю Джеопарди на юг, к Олимпийской долине, надеясь, что правильно понимаю местность, что везу нас к людям, а не в самую гущу опасности.

Вдруг я замечаю движение среди деревьев впереди. Джеопарди тоже чувствует это, уши настороженно дергаются, шаги сбиваются.

Я сдерживаю его, осматривая лес с нарастающим ужасом. Вот — мелькает движение между соснами. И вот — еще одно, слева. Несколько фигур движутся параллельно тропе, не отставая от нас, скользя среди деревьев.

Они не приближаются. Не убегают.

Следят.

— Черт, — бормочу я, снова подгоняя Джеопарди вперед. — Черт, черт, черт.

Что бы там ни было, останавливаться нельзя. Элай почти без сознания и истекает кровью.

Я тянусь к пистолету, держа его наготове, пытаясь подсчитать, сколько пуль у меня осталось после двух выстрелов.

Тени среди деревьев легко держатся с нами наравне, иногда показываясь в просветах между стволами. Я насчитываю как минимум три разные фигуры, движущиеся с неестественной легкостью по снегу. Слишком быстро для обычных людей, продирающихся сквозь сугробы по колено.

Одичавшие люди.

Голодные.

О боже.

Ветка резко хрустит справа от меня, пугающе близко. Джеопарди встревоженно фыркает, шарахается в сторону, чуть не сбрасывая меня и Элая. Я пытаюсь удержать его, сердце колотится в груди, и крепче сжимаю пистолет, оглядываясь вокруг.

— Спокойно, — бормочу я, хотя сама паникую. — Спокойно, мальчик.

Еще один хруст, на этот раз слева. Потом еще один впереди.

Они окружают нас.

Джеопарди упирается, отказываясь идти вперед, все его тело дрожит подо мной. Я не могу винить его. Я тоже дрожу, все внутри меня кричит об опасности.

Бежать, бежать, бежать.

Фигура внезапно выходит на тропу впереди.

Человек… или то, что когда-то было человеком.

Высокий, широкоплечий, одетый в жалкие остатки того, что когда-то могло быть туристической одеждой. У его кожи восковая бледность с синюшным оттенком, глаза того же неестественного голубого цвета. Он стоит совершенно неподвижно, наблюдая за нами с хищным вниманием, хотя его шея, кажется, сломана, голова повернута под неестественным углом.

Он выглядит мертвым.

А значит, моя пуля не сильно ему навредит.

И все же я нацеливаю пистолет ему в голову, и тут из-за деревьев с обеих сторон выходит еще несколько фигур. Пять, шесть, семь, теперь они образуют вокруг нас кольцо. У всех эти же голубые глаза, те же слишком острые зубы, которые видны, когда их губы обнажаются в предвкушении голода.

Мы в ловушке.

И у меня не хватит на них всех патронов.

— Обри!

Голос прорезает мою панику, как спасательный круг. Дженсен и Коул выезжают из-за деревьев позади нас, оба верхом на Гарри. В одной руке у Дженсена винтовка, в другой — топор. У Коула вытащен пистолет, оба тяжело дышат, испачканы кровью, но, кажется, с ними все в порядке.

Меня захлестывает облегчение, такое сильное, что на глаза наворачиваются слезы.

Они живы. Они выжили.

И у них есть патроны.

— У меня в магазине всего шесть патронов, — говорю я ему.

— Тогда ты должна знать, что стрельба по ним бесполезна, — говорит Дженсен, осторожно продвигаясь к нам, не сводя глаз с голодных, окружающих нас.

— С Рэдом сработало.

— С Хэнком не сработало, — мрачно говорит Коул, и тут я замечаю кровь и ошметки на топоре Дженсена. — Пули не остановили его. Только отсечение головы помогло.

Вот дерьмо.

— Я думаю, они нас стерегут, — добавляет Дженсен. — Они появились, когда мы разделались с Хэнком.

— Что значит «стерегут»? — спрашиваю я, стараясь говорить тихо, несмотря на панику, клокочущую в моей груди.

— Они умнее, чем кажутся, — объясняет Дженсен, наконец подъезжая к Джеопарди, лошади фыркают друг на друга. — Они не пытаются напасть.

— О, а Хэнку кто-нибудь сказал?

Дженсен кривится.

— Они гонят нас в определенном направлении.

— Куда? — спрашиваю я, нервно оглядываясь на молчаливых наблюдателей, все еще окружающих нас.

Выражение лица Дженсена мрачнеет.

— Думаю, в пещеры, — говорит он. — Где я потерял Лейни и Адама. Они гонят нас обратно на свою территорию.

— С какой целью? — шепчу я, остро ощущая мертвый вес Элая, и нашу уязвимость здесь, на открытом месте.

У них есть… планы на нас?

Глаза Дженсена встречаются с моими, и на мгновение вся злость между нами забывается, ее заменяет простое, отчаянное желание выжить. Защитить друг друга от окружающего нас ужаса.

— Понятия не имею, — мрачно говорит он. — Но даже если бы мы могли ненадолго остановить их пулями, у нас все равно не получится, потому что мы не знаем, сколько их всего. Стрельба может спровоцировать их на нападение, и сейчас преимущество на их стороне, а не на нашей. Думаю, нам стоит подыграть им. Искать возможность. И молиться богу, чтобы мы смогли ее использовать.

Я киваю, понимая невысказанную правду в его словах. Эти голодные могут напасть на нас в любой момент. Их сдержанность — это не милосердие, а расчет. Мы нужны им живыми, по причинам, которые я не могу даже представить.

И я не уверена, что страшнее — быть разорванной на части этими монстрами или то, что они задумали в ином случае.

25

—

ДЖЕНСЕН

Они — как тени в лесу. Всегда на виду, ровно настолько, чтобы не забывать об их присутствии. Ведут, пасут, играют с жертвой.

Насчитываю двенадцать. Их не замедляет даже глубокий снег. Обрывки походной одежды, остатки курток — словно призраки тех, кто когда-то пришел в эти горы и не вернулся. А на других — старая, истертая одежда, не позволяющая определить ни эпоху, ни принадлежность. Может, это сами МакАлистеры? Или те несчастные, что повстречались Джейку и Еве МакГроу?

Их выдают одинаковые, неживые голубые глаза. И грация хищника. Они смотрят с терпеливым голодом, готовые ждать развязки, которую сами же и предрешили.

— Нам нужно их отвлечь, — тихо говорю Обри, стараясь не повышать голос. Мы продвигаемся по тропе, которую они оставили для нас. Коул и я едем на Гарри, Джеопарди — рядом. Оружие в руках, но что оно сможет против них? Элай без сознания, его лицо мертвенно-бледное.

— Как? — шепчет Обри.

— Не знаю, — отвечаю. Чувствую себя беспомощным. Бессонные ночи и выброс адреналина притупили чувства. Мозг отказывается работать, будто назло.

Небо темнеет. Надвигается буря, грозящая поглотить нас. Ветер усиливается, неся с собой запах снега. Приближается буря, и очень скоро.

— Здесь есть старая хижина, — говорю я, когда первые снежинки начинают кружиться в воздухе. — Если мои предположения верны, мы сможем добраться до нее до начала бури. Забаррикадируемся.

— А если они этого не захотят? — спрашивает Обри, кивнув в сторону преследователей.

— Тогда посмотрим, насколько сильно они этого не захотят, — отвечаю, похлопав по прикладу винтовки. Просто бравада. Оружие не спасло от Хэнка. Рэд, возможно, мертв. Неужели я зря разбил ему голову? Если они нападут все разом, у нас не будет ни единого шанса.

Снег усиливается, температура падает. Ветер пронизывает насквозь. Элай стонет, его лицо пылает жаром, несмотря на холод.

Слева раздается треск. Сломалась ветка под тяжестью снега.

Не успеваем среагировать — из леса вырываются двое. Движутся с неестественной скоростью, больше не желая оставаться в тени. Пересекают поляну в мгновение ока, их голубые глаза устремлены на нас. Оскаленные зубы, словно в предвкушении пира.

Гарри встает на дыбы, бьет нападавших передними копытами, а потом резко опускается и пытается скинуть их задними. Я успеваю увидеть, как он попадает одному из этих существ в голову, как раз в тот момент, когда оно собиралось напасть сзади, но облегчение длится недолго — Коул теряет равновесие и стаскивает меня с собой.

Но Коул кричит — другое существо хватает его, а Обри пытается удержать Джеопарди от бегства. Хотел бы я, чтобы она убежала, спаслась с Элаем и оставила меня здесь.

Но она целится из пистолета, удерживая Элая. Она стреляет дважды в существо, которое держит Коула, один выстрел за другим, звук разносится эхом по горам. Существо дергается, пуля попадает ему в плечо, брызжет темная жидкость, но это его не останавливает.

Я обегаю Джеопарди и прицеливаюсь, пока Коул пытается встать, хватаясь за нож на поясе, его пистолет лежит в снегу рядом.

— Беги! — кричу я ему, нажимая на курок, и пуля попадает существу в грудь. Но только злит его.

Коул успевает сделать пару шагов, как из леса вылетает другая тварь и сбивает его с ног. Набрасывается на него мгновенно, образуя клубок бледных конечностей и щелкающих зубов. Крик Коула режет уши, отчаянный, как у забиваемой свиньи. Потом — хрип и тишина.

Мои пули его уже не спасут.

Ничто не спасет.

— Надо ему помочь! — вопит Обри, пытаясь удержать Джеопарди.

— Нельзя, — говорю я. Кровь хлещет во все стороны. Рука Коула поднимается из-под тел, сжимая нож. Потом ее затягивают обратно. — Он — наша приманка.

Одним движением хватаю луку седла, подсаживаюсь на спину Джеопарди за Элаем. Джеопарди протестует, но выхода нет.

— Вперед! — ору я, и Джеопарди срывается в галоп, несмотря на коварный снег. Твари, не занятые Коулом, продолжают сопровождать нас, направляют нас туда, куда им нужно. Но мы быстрее.

В конце концов, мы отрываемся от них, хотя я знаю, что это ненадолго.

Мы едем в мертвой тишине. Только тяжелое дыхание Джеопарди и стук копыт по снегу. Крики Коула до сих пор звучат в ушах, яркая кровь на снегу стоит перед глазами, как бы я ни старался забыть этот ужас.

Еще один умер. Еще одна жизнь забрана этими горами, голодом, таящимся в тени.

Смотрю на Элая через плечо Обри. Он лежит неподвижно, лишь слегка покачиваясь в седле. Я знаю, что скоро потеряю и его. Стараюсь не думать об этом, иначе просто сойду с ума от безнадежности.

Я потеряю не только Элая. Я могу потерять Обри.

И тогда мне не выжить.

Буря усиливается, снег застилает глаза. Холод пробирает до костей. Ноги онемели, руки не чувствуют тепла куртки Обри.

— Там, — говорю я, показывая на темное пятно впереди. — Кажется, это домик.

Мы подгоняем Джеопарди. Пятно превращается в хижину, прижатую к скале. Старая, потрепанная, но крепкая. Каменный фундамент, толстые стены, крутая крыша, чтобы снег не скапливался. Хижина зверолова, построенная во времена золотой лихорадки, убежище для охотников и туристов.

Сейчас это наш последний шанс.

— Мне не нравится, — шепчет Обри, стуча зубами от холода. — Что если это ловушка?

— У нас нет выбора. Элаю нужно тепло, буря усиливается. Еще немного, и мы замерзнем, — Обри трясет всем телом.

Мы спешиваемся и, поддерживая Элая, направляемся к хижине. Джеопарди остается стоять в снегу, от него поднимается пар.

Дверь обледенела, но не заперта. Открываем ее и попадаем в маленькую комнату. Камин, полки с припасами, узкая кровать под окном.

— Отнеси его туда, — говорю я и помогаю Обри дотащить Элая до двери. — Я разведу огонь.

Внутри жутко холодно. Изо рта вырывается пар. Нахожу все необходимое для разведения огня. Руки дрожат, но мне удается разжечь пламя.

— Нужно проверить Джеопарди, — говорю я, когда огонь разгорается. — Забери вещи.

Обри смотрит на меня усталым и полным печали взглядом.

— Будь осторожен, — шепчет она.

Холод бьет, как кувалдой. Ветер вбивает снег в кожу. Видимость нулевая. Джеопарди стоит на месте, опустив голову. Темный силуэт в белой мгле.

Сердце разрывается на части.

Я должен забрать его в хижину. Места немного, но мы бы как-нибудь разместились. Нужно защитить его от того, что бродит по лесу.

Но это невозможно. Они знают, что мы здесь. Джеопарди станет мишенью или, что еще хуже, рычагом давления.

— Прости, парень, — шепчу я, гладя его заиндевевшую гриву. — Мы с тобой столько пережили…

Решение приходит мгновенно, единственно верное. Снимаю седло, уздечку. Кладу под навес, чтобы хоть как-то защитить от непогоды. Забираю вещи. Джеопарди смотрит на меня умными глазами, словно понимает, что происходит.

— Тебе нужно уходить, — говорю ему, чувствуя, как зубы начинают стучать от холода. — Найди дорогу домой. Ты знаешь эти тропы лучше всего.

Глупо разговаривать с лошадью, но мы прошли вместе тысячи километров. Если кто и доберется до ранчо, так это он. Я верю.

Целую его в замерзший нос и шлепаю на прощание.

— Беги! — кричу ему. — Уходи! Возвращайся домой!

Он медлит лишь мгновение, а потом срывается в галоп. Исчезает в белой мгле. Ком подкатывает к горлу, но я не могу позволить себе слабость. Джеопарди больше, чем просто лошадь. Он друг и верный товарищ.

Надеюсь, я его еще увижу.

Вернувшись в хижину, вижу, что Обри промыла рану Элая и наложила свежую повязку. Жар не спадает, но кажется, ему стало немного легче. Он спит.

— Джеопарди? — спрашивает она, когда я захожу.

— Ушел, — коротко отвечаю я. — Я отпустил его.

Она кивает, понимая.

— Думаешь, он доберется до ранчо?

— Он знает дорогу, — говорю я, но уверенности нет. — Надеюсь, его кто-нибудь найдет. Может, какой-нибудь лыжник приютит. В любом случае…

Ему будет лучше, чем нам.

Наступает тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием Элая и потрескиванием огня. Снаружи бушует буря. Ветер воет, проникая в каждую щель. Огонь почти не греет, и мне становится страшно.

Когда опускается ночь, приходит еще более сильный холод. Несмотря на огонь, теперь горящий слабо, чтобы экономить дрова, температура в хижине опасно падает. На внутренней стороне окна образуется иней, кристаллические узоры распространяются по стеклу, как тянущиеся пальцы.

Обри сидит рядом со мной, закутавшись в куртку, дрожа, несмотря на все попытки скрыть это. Ее губы приобрели синеватый оттенок, пальцы неуклюжи от холода, когда она пытается согреть их.

— У тебя признаки переохлаждения, — тихо говорю я, не желая беспокоить Элая, который, наконец, крепко уснул.

— Я в порядке, — настаивает она, но легкая невнятность слов выдает ее.

— Ни черта не в порядке, — встаю и иду к рюкзаку. — Никто из нас. Надо согреться. Сейчас же. Иначе уснем и больше не проснемся.

Я достаю спальник, рассчитанный на суровые условия, но и его будет недостаточно. Один спальник. На одного.

— Нам придется делиться теплом, — говорю я и расстилаю спальник у камина. — Другого выхода нет.

Обри смотрит на меня, и я вижу в ее глазах ужас и осознание.

— Ты хочешь сказать…

— Раздевайся, — перебиваю. — И я тоже. В спальник. Голыми. Либо это, либо замерзнем до смерти к утру.