Долина смерти

Я не решаюсь снова заснуть.

Закрываю окно, иду в ванную комнату и накидываю на пижаму теплый халат с вышитыми инициалами «МГ» на груди, такой же логотип я видела повсюду на этом ранчо. Беру бутылку виски и наливаю себе еще один стакан. Жгучая жидкость согревает изнутри, и я иду к камину. Если слишком боюсь заснуть, то лучшее, что могу сделать — развести огонь и напиться до бесчувствия.

Признаюсь, я скорее и правда городская штучка, и развести огонь для меня — непосильная задача. Выпив пару стаканов виски, решаю сдаться. Только несколько поленьев затлели, наполнив домик едким дымом.

Я направляюсь к двери, чтобы проветрить помещение, и немного спотыкаюсь, понимая, что пьяна гораздо больше, чем думала. Как только открываю дверь, меня обдает сильным порывом ветра, снег кружит вокруг, лишь слегка отрезвляя меня.

Надо закрыть дверь, не пускать стихию внутрь.

Но что-то меня останавливает.

Мне кажется, я слышу, как ветер шепчет мое имя.

Холод пробегает по спине, но он не от снега.

Этот шепот… он похож на голос Лейни.

Трясу головой, рукой непроизвольно сжимая дверную ручку. Я просто пьяна. Просто пьяна, и остатки ночного кошмара не дают мне покоя. Но это был всего лишь сон, а это реальность, и никакой Лейни не может быть там, в этой буре.

«Но что, если это не так?» — шепчет мне внутренний голос. «Что, если она там?»

Словно не владея собой, я поворачиваюсь и хватаю ботинки, стоящие у двери. Опираясь о дверной косяк, натягиваю их и выхожу на обледеневшее крыльцо, закрывая за собой дверь.

Я творю глупость. Поступаю импульсивно, опасно и совершенно безрассудно.

И все же, не могу остановиться.

Выхожу прямо в бушующую метель, которая, к счастью, еще не успела засыпать землю толстым слоем снега. Плотнее кутаюсь в халат, пытаясь расслышать хоть что-нибудь сквозь этот вой, пока волосы хлещут по лицу на ветру.

— Обри…

Замираю как вкопанная. Вот оно снова. Я абсолютно уверена, что слышу свое имя, и еще более уверена, что это голос Лейни.

Там что-то действительно есть, или я просто теряю рассудок?

Я оглядываюсь, видя сквозь белую пелену свет в окнах конюшни и главного дома, и от этого становится чуть спокойнее. Мне бы вернуться внутрь и достать оружие. Или, черт возьми, просто вернуться, запереть дверь и лечь спать, ведь кошмары, по крайней мере, не могут причинить физический вред.

Но я продолжаю идти, направляясь к загону для скота, навстречу звуку своего имени, который, возможно, мне просто кажется, а на самом деле это лишь игра ветра и завывание снега, принесенного с гор.

Прежде, чем успеваю осознать, что творю, пролезаю между жердями ограды в загон и направляюсь к его центру, изо всех сил стараясь что-нибудь услышать, и вглядываюсь в темные очертания сосен, качающихся из стороны в сторону, черными силуэтами вырисовывающиеся на фоне белой пелены.

И вдруг что-то приковывает мое внимание.

И я останавливаюсь как вкопанная.

Сначала это всего лишь ощущение, будто внезапно появилось что-то ужасное. Я не могу разглядеть это или почувствовать запах, но чувствую всем телом. Мурашки пробегают по коже, и волосы встают дыбом. Появляется ощущение тяжести в костях, словно двигаться больше невозможно.

Это ужас.

Самый настоящий, первобытный ужас.

Можно было бы сказать, что всему этому нет никакого объяснения, но затем я вижу это.

Там, у деревьев, на другой стороне загона, что-то есть. Что-то большое и черное, темнее всего остального. Оно двигается медленно, с грацией хищника, очень высокое.

С трудом сглатываю, от страха пересохло в горле.

Это медведь? Нет, слишком худое. Пума или волк? Слишком высокое.

Раздается грубый, скрежещущий звук.

Это либо корова, либо лошадь, но… движения совсем не те.

Оно хочет причинить мне вред. Тревожный звонок раздается в голове, и у меня перехватывает дыхание.

Оно хочет меня съесть.

Мне нужно возвращаться. Чем дольше я стою здесь, пытаясь понять, что это такое, тем опаснее становится. Нужно бежать обратно в дом, запереть двери и…

Внезапно раздаётся жуткий рёв, в котором слышится и ржание лошади, и нечто чудовищное.

Чёрное существо перепрыгивает через ограду с невероятной силой.

Оно в загоне вместе со мной.

Я открываю рот, чтобы закричать, но крик застревает в горле, душит меня.

— Обри!

Снова слышу своё имя, на этот раз меня зовёт Дженсен.

Поворачиваю голову и вижу, как он бежит ко мне от сарая, но когда я снова смотрю на лошадь, она уже совсем рядом, мчится на меня, опустив голову, обнажив белые зубы и глядя на меня жуткими ледяными голубыми глазами.

Как у младенца из моего сна.

Я снова вскрикиваю и пытаюсь отползти, но лошадь уже рядом, её холодный взгляд скрещивается с моим.

Оно хочет убить меня.

Лошадиная пасть с булькающим рыком открывается и закрывается, и существо бросается на меня. Я успеваю увернуться, и оно кусает меня за бок, зубы пронзают халат и вонзаются в кожу под ребрами.

Я кричу, но ветер уносит мой крик прочь, и я падаю на землю, успевая откатиться в сторону, прежде чем лошадь встанет на дыбы и ударит копытами рядом с моей головой. Поднимаю взгляд и вижу эти ледяные голубые глаза, и я понимаю, что это конец, сейчас оно лишит меня жизни.

Но внезапно оно фыркает, разворачивается и убегает в том направлении, откуда пришло.

— Обри! — кричит снова Дженсен, и в следующее мгновение он уже опускается на колени рядом со мной. — Ты в порядке?

— Да, — мне удаётся выдавить из себя, пока он помогает встать. — Нет. Может быть… — я смотрю на него снизу вверх, прижавшись к его тёплой груди, он быстро осматривает меня, а затем переводит взгляд обратно на лес. — Что, чёрт возьми, это было?

Он качает головой.

— Одичавшая лошадь.

— Скорее, бешеная гребаная лошадь, — говорю я ему. — Она меня укусила.

Взгляд Дженсена становится пронзительным, когда он снова смотрит на меня, и его глаза слегка расширяются от тревоги. — Укусила? Где?

— В бок.

— Черт, — ругается он. — Пойдем, надо, чтобы тебя осмотрели.

Он обнимает меня за плечи и ведёт к конюшне. Мне хочется сказать, что всё в порядке и я могу идти сама, но его хватка заставляет поверить, что именно он удерживает меня на ногах.

Мы добираемся до амбара, и он ведёт меня в офис, включает свет и прислоняет к стене, чтобы я не упала. Открывает ящик стола и достает аптечку, ставит её на стол и возвращается ко мне.

— Раздевайся, — говорит он.

Я в шоке смотрю на него, нахмурив брови от удивления и боли.

— Что?

— Мне нужно увидеть рану. Раздевайся, — его голос звучит как всегда грубо, а выражение лица — серьёзное.

Я пожимаю плечами, и, не заботясь о приличиях, стаскиваю кофточку через голову и бросаю её на пол.

На мне нет бюстгальтера.

Я стою абсолютно обнажённая, моя грудь выставлена напоказ, и соски моментально затвердевают от холодного воздуха.

И от его взгляда.

Он выглядит таким же серьёзным, как и раньше, но теперь в его глазах появился огонь, и даже его поза изменилась, словно он пытается казаться непринужденным.

Он прокашливается и подходит ближе, и его шаги эхом отдаются в комнате, несмотря на шум бушующей снаружи непогоды. Мое сердце бешено колотится в груди, и, думаю, дело не только в нападении бешеной лошади.

— У тебя синяки, — хриплым голосом говорит он. Останавливается прямо передо мной и неуверенно протягивает руку.

Он останавливается, совсем рядом.

— Знаешь, ты можешь прикоснуться ко мне, — говорю я ему, опьяненная выпивкой и окрыленная адреналином.

Он сглатывает, кадык заметно дергается, и снова тянется ко мне. Я слегка приподнимаю руку, когда он осторожно касается места возле моих ребер, где конь пытался вырвать кусок.

— Нормально? — спрашиваю я, запрокидывая голову, чтобы лучше рассмотреть. Метка ярко красная, с фиолетовыми пятнами, и жжет.

— Раздевающиеся женщины в конюшне? Да. Немного.

Я сердито смотрю на него, в то же время раздражаясь на себя из-за крошечной капли ревности.

Что с тобой не так, Уэллс.

— Но чтоб дикие кони нападали и кусались? — продолжает он. — Нет.

— Почему он это сделал?

— Не знаю, — говорит он, его голос становится еще тише и грубее. — Должно быть, что-то его напугало.

— Напугало? Казалось, он охотился на меня.

Он слегка опускает пальцы и замирает, одаривая меня взглядом, который я не могу прочитать. Взглядом, полным страдания.

— Тебе больно, когда я делаю так?

— Да.

Он снова сглатывает, смотря вниз.

— Но кожу не прорвал. Это хорошо.

— Ты беспокоишься об инфекции?

— Что-то вроде того.

Воздух в конюшне искрит между нами, и я прекрасно понимаю, что до сих пор стою здесь, с голой грудью перед его лицом. Судя по его напряженности, он тоже это осознает.

Не думая, хватаю его за руку. Она теплая. Я медленно поднимаю его руку все выше и выше, над ребрами, затем над моей грудью, пока он не обхватывает ее.

Он резко выдыхает, и я с трудом сдерживаю стон. Веду себя как сумасшедшая, но учитывая события этого вечера, возможно, это не самое безумное, что могло случиться.

Как будто так и должно было случиться.

— Обри, — шепчет он.

Я могу только смотреть на него, приоткрыв губы. Я хочу этого. Хочет ли он? Сильно?

Он сжимает мою грудь и грубо целует меня в губы.

Этот поцелуй, как вырвавшийся на свободу зверь, как та дикая лошадь, что теперь несется во весь опор. Он прижимает меня к стене, я вдыхаю воздух в его рот, и боль смешивается с удовольствием, все кружится.

— Ты уверена? — его голос хриплый, дыхание горячее.

— Да, — шепчу я и снова тяну его к себе.

Второй рукой он гладит меня по животу, залезает под резинку штанов. Пальцы касаются кожи над трусиками, и я стону прямо в его рот. Он целует, словно умирает от жажды, словно если не сожрет меня сейчас, то уже никогда. Дыхание сбивается, в голове туман, от того, как его рука опускается все ниже…

Я прижимаюсь к нему, подгоняя его стонами и вздохами. Он проскальзывает рукой под ткань, затем еще глубже, пока его пальцы не оказываются именно там, где они должны быть.

— Да, — стону я, изгибаясь, теряя себя полностью.

Я уже вся мокрая, уже хочу его до дрожи. Он стонет прямо в губы, глухо и дико, как будто из него вырывается зверь. Его большой палец касается моего клитора, и мир вокруг переворачивается, амбар исчезает, остается только густой туман ощущений.

Мои руки тоже не отстают, хоть и не такие умелые, но такие же жадные. Залезаю под его рубашку, чувствую теплую кожу, твердые мышцы. Он вздрагивает, и я хочу запомнить все его реакции, каждый звук.

— Дженсен, — задыхаюсь я, когда он прижимается ко мне сильнее, грубые пальцы творят волшебство, все глубже и глубже. Моя голова откидывается на стену, и я едва могу удержать свои ноги, чтобы не упасть совсем.

Он нежно кусает меня за шею — к счастью, не так сильно, как лошадь, — а затем отстраняется, чтобы посмотреть на меня. Его глаза дикие и темные, зрачки так расширены, что почти черные. Мое сердце трепещет, когда я вижу его таким — голодным, необузданным и… моим.

— Я недооценил тебя, — говорит он хриплым голосом, проталкивает свои пальцы глубже.

— Ты не повторишь эту ошибку снова, не так ли? — стону я.

Он снова целует меня, и в этот момент меня просто разрывает на части. Ногти впиваются в его плечи, я еле сдерживаюсь, чтобы не закричать — мы здесь не одни, не надо никому знать, чем мы тут занимаемся.

Я так чертовски сильно кончаю.

Медленно, очень медленно мир возвращается в фокус — звук бури за стенами конюшни, запах сена и кожи, — и Дженсен целует меня так, словно не хочет останавливаться. Его рука, наконец, выскальзывает из моих штанов и обхватывает мою талию, притягивая ближе, чтобы я почувствовала через джинсы, насколько он тверд.

Я провожу языком по его нижней губе и чувствую, как он вздрагивает. Черт, как же приятно знать, что я оказываю на него такое же действие, как и он на меня.

Затем внезапно, как будто свет в его глазах гаснет. Раскаленное состояние сменяется чем-то темным, чем-то острым.

Такая ясность, которой у меня сейчас нет.

Это взгляд… сожаления.