Душа моя

Глава 5

Впереди уже маячил, стремительно приближаясь, Новый год и Алёна пригласила нас с Анжелой встретить его у них. Обещала интересные подарки и целый вагон хорошего настроения. Вообще праздники у Дружаниных всегда проходили очень душевно. Там просто, но вкусно кормили и было много сюрпризов, радостной суеты и смеха. Вообще, только переступив порог их дома, я как-то плыла сознанием, расслабляясь и растворяясь в надежной, устоявшейся атмосфере семейного уюта и счастья. Там я была своей и нравилось мне у них абсолютно все: крестница моя — черноглазая Анечка, мутные пока мальчишки- близнецы, участок, озеро, сам дом среди берез и рябин — его вид и запах внутри, общее настроение…

В части, где служил Николай, существовало что-то вроде традиции, а скорее такой порядок: перед Новогодними праздниками путем опроса составлялся список желающих получить ёлку. И начальство отправляло куда-то в лесничество, на официально выделенную делянку машины, а уж там ребята грамотно выбирали самые-самые! Ёлок красивее я не видела — сказочно пушистые, ровненькие, пахучие! Их просто до слез было жаль — пропадет же эта красота. Простоит сколько-то — и все. Но когда под прошлый Новый год нам опять завезли очередное чудо, я так радовалась за дочку! Вопреки всем предыдущим сожалениям и намереньям. Прапорщик поднял ёлку на наш этаж, позвонил в дверь и спросил:

— Маштаковы? Вот — одна штука. Принимайте!

Анжела прыгала вокруг военного и ёлки, пищала и радовалась. Потом мы устанавливали деревце в ведро и засыпали его заранее заготовленным песком, поливали водой. А в прошлом году на ёлочке даже распустились почки и появились молодые иголочки — светлые, мягонькие. Мы так удивлялись и радовались им, а когда ближе к марту пришло-таки время избавляться от этого новогоднего атрибута, прослезились обе. Решили больше не заказывать, но Николай объяснил, что это ёлки с плановых вырубок и судьба их от такого нашего решения не изменится — пылать им в костре.

В этот раз я была на работе и на вопрос — «Маштаковы?» откликнулся Михаил, ёлочку вручили ему. Вернувшись домой, застала интересную картину: деревце уже стояло в мокром песке, рядом лежали коробки с игрушками и гирляндами, ну, а народ смотрел на меня с ожиданием — нужно было наряжать…

А я вдруг со страшной силой… как-то особенно отчетливо поняла или же почувствовала насколько устала за этот месяц. Устала безболезненно для Анжелы лавировать между «не хочу» и «нужно». Устала делать вид, что меня не напрягает ее отец в моем доме. Устала держать лицо перед ним и скрывать эту свою усталость. Да еще работа… Плохо спала. Последний месяц вообще были проблемы со сном. Похудела? Кто-то радовался бы, но не я — лишнего на себе не носила, а в некоторых местах еще и прибавила бы с великой радостью, если бы могла. Устала…

Может, потому и вернулась недавно к прошлым своим привычкам, решив не принимать во внимание не особо желанного гостя. Раньше, вернувшись домой, я сразу же принимала душ и влезала в удобную и обношенную домашнюю одежду. Тут же снимала косметику и наносила на лицо крем. Волосы собирала в шишку на макушке и ныряла в мягкие пушистые тапки. И сейчас делала так же — это было привычно, удобно и как-то примиряло со всем остальным… хотя бы на время.

И мне было все равно, что голубые тени под глазами не замазаны консилером, а свободная одежда не делает меня аппетитнее и что Михаил видит меня вот такой — не при параде. Последнее время мы с ним даже говорили — молчать напоказ я тоже устала. Перебрасывались короткими фразами, общались с дочкой, ужинали… До его отъезда оставались считанные дни. Дату я не уточняла, но помнила про «месяц», а он явно подходил к концу.

В этот день все было, как всегда, но переодевшись я сразу прошла и села в кресло напротив дивана, на котором устроились Михаил с Анжиком. Уставилась на дочку, собираясь с мыслями.

— Анжела… не знаю — говорил тебе папа или нет? Но он скоро уедет, жить вместе с нами и даже в этом городе не будет. Где-то там у него своя жизнь… как там с детьми? — обратилась я к бывшему.

— Других детей, кроме Анжелы, у меня нет, — ровно ответил Михаил и напряженно выпрямился, будто внутренне мобилизуясь. Я кивнула.

— Видно, что папа любит тебя, ты у него одна и стала очень дорога ему. Не знаю почему он не приезжал раньше и поэтому не видел тебя забавной и маленькой, не слышал, как смешно ты учишься говорить, а еще ползаешь задом наперед, ходишь уже… — я этого не знаю.

— Папа… не мог, да? — потупилась дочка.

— Я видел тебя маленькой и смешной. У меня есть много твоих фотографий и даже видео, — сдавленно хрипнул бывший, — с самого рождения и до-о… вот этих самых пор.

— Кто-то делал их для тебя? Кто? — подобралась теперь я.

— Не важно. Ничего страшного в этом нет — никакого вреда, — отрицательно качнул он головой.

— Я не смогу жить спокойно, зная, что за моим ребенком кто-то наблюдает и даже делает ее фото, — отрезала я.

— Мам…

— Подожди, Анжела, это очень важно — вопрос твоей безопасности и моего спокойствия. Это же важно, Михаил?

— Это важно, мама права. Фото и видео делал Олег, — нехотя признался он, — вам ничего не угрожает.

— Олег… — обреченно проронила я. Вот и нет друга, пускай даже, скорее — бывшего, но…

— Не злись на него, я очень просил.

— Мама и не злится, да, мам? — прошептала дочка.

— Нет, Анжела, я злюсь и обязательно поговорю потом с твоим крестным. Так не делают.

— Не делают, но я очень его просил. Я живу во Франции, а с…

— … самолеты не летают, дорог там нет и поезда оттуда не ходят. Анжела! Я не стану запрещать тебе видеться с папой, но для меня он теперь чужой человек. Поэтому теплых и дружеских отношений между нами — когда вместе смеются и радуются празднику, наряжают ёлку и пускают салют, танцуют и бесятся, дарят друг другу подарки — как в настоящей семье… — запнулась я, но пример нашелся сам: — Семье тети Алёны и дяди Коли, у нас с ним не будет. Он сам отказался от всего этого. А я не знала, как объяснить тебе, поэтому ты и считала его… неживым. Но ты очень хотела папу, так пусть он у тебя будет — не самый, кстати, плохой. Но от меня теплого отношения к нему не жди. Так что ёлку наряжайте сами, раз уж он здесь — я верю, что вы справитесь, а я поработаю в компьютере, хорошо? Да, еще — Новый год мы с тобой встречаем у Дружаниных.

— Мама… — подняла на меня полные слез глаза Анжела.

— Пожалуйста, объясни ребенку, что я права, Михаил. Это сложнее, чем партия в шашки и даже труднее, чем годы добираться сюда из Франции, но ты постарайся.

— Я постараюсь, — жестко и сильно провел он ладонью по лбу, прошелся по ежику волос и опустил голову, опираясь локтями в колени.

— Ну, а теперь покормите меня, пожалуйста, — поднялась я, — хотя могу и сама?

— Там… на плите, — поднял он голову и посмотрел на дочку: — Иди сюда, пожалуйста… иди ко мне.

Я прошла на кухню, плотно прикрыв за собой дверь. И сжалась вся, привалившись к стене — нужна была опора. Глубоко в груди что-то дергалось, рвалось оттуда и клокотало. Рыдания, вопли? Стакан холодной воды как будто помог. Я вытерла губы рукой и постояла еще немного, опираясь о раковину и прислушиваясь к себе — обошлось? Наклонилась над мойкой и еще плеснула ледяной водой в лицо — вообще хорошо…

Сидела на кухне долго, хотя ужинать совсем расхотелось. Вначале просто смотрела на темное окно, в котором отражалось настенное бра, потом заварила себе ромашковый чай и откромсала кусок сыра.

Михаил вошел, когда я соображала бутерброды: булка, масло, сыр, салатные листья, ветчина, горчица.

— Мы поговорили… — запнулся он и тихо спросил: — Что ты делаешь? Зачем?

— Завтра рано утром я уезжаю на весь день — часов в шесть. Хотела просить тебя отвезти Анжика в школу. Лучше, если ты заночуешь у нас, но смотри сам… — ответила я, не глядя на него.

— Куда, если не секрет?

— Есть одно место. Довольно-таки далеко отсюда. Сегодня прошел заказ и нужно там смотреть… ребята согласны поработать в праздники — такое количество выходных никому не нужно, а вот деньги нужны. Зимой маловато заказов.

— Почему ты? Больше некого послать? Мужчину… — голос Михаила стал громче и будто увереннее. После тех моих слов должен бы совсем потухнуть, а он, похоже, наоборот — обнаглел.

Я оглянулась — он внимательно смотрел на меня, ожидая ответа. Брови почти сошлись над переносицей, глаза прищурены, губы жестко сжаты. Тонкая паутинка из морщинок от глаз к вискам, а там седина уже — пошел пятый десяток. Он ровесник Алёны, ее сокурсник, а я младше на три года… И к чему эти вопросы, ему что — так любопытно? Или действительно беспокоится? Неважно…

— Я сама хочу съездить туда — была как-то… строили там. Красивейшее место, если конечно летом смотреть. Ну и, — улыбнулась зловеще, — Олежка с семьей уже должен быть на месте. Собирался туда в двадцатых числах, если мне не изменяет память — дом у них там.

— И насколько это далеко? — глухо поинтересовался Михаил.

— Дофига… — старалась я общаться нейтрально, — сотня, наверное.

— По грязи, глубинка… я отвезу тебя сам, мой аппарат надежнее. С Анжелой решу — Дима… Олегович утром заедет за ней, подвезет в школу и потом — домой.

— Дима? — удивилась я, вспоминая: — А! Тренер? Нет… я не хочу ехать с тобой. Уж как-нибудь…

— Я слова тебе не скажу, — перебил он меня, — будешь спать на заднем сидении или слушать музыку.

— Нужен навигатор, — упиралась я.

— Забью карту в айфон, — настаивал он.

— На хрена тебе это надо? — заканчивалось мое терпение, — боишься за Олега? Что я его раскатаю? Так ты мне не помеха — все равно отхватит, что заслужил.

— Увиделся бы и с ним заодно, — пробормотал Михаил.

— Нет, не вижу смысла, хотел бы — уже увиделся, — отрезала я.

— Это не обсуждается — я еду, — так же резко ответил он, и я уже было открыла рот… Но его спасла дочка. Анжела тихонько протиснулась в дверь и смотрела на нас огромными несчастными глазами.

— Ма…

— Да, зая? — царапнуло по душе, и я постаралась заболтать ребенка. А потом все-таки решила поесть — совсем дошла, а она составила мне компанию с чаем. Ее отец потоптался немного и с кухни вышел.

Гораздо позже, проходя по коридору, я увидела, что он стелит себе постель на диване и легонько выдохнула. И потянуло что-то… заглянула в детскую. Анжелка еще не спала и я прилегла к ней на постель и обняла ее. О разговоре с отцом не расспрашивала — и так ей сегодня досталось. Захочет — расскажет потом сама. Мы тихонько шептались и фантазировали на тему прикольных новогодних сувениров для Дружаниных. И еще я узнала, что подарок папе она уже приготовила — нашла запись элегантного разбора партии Степанов-Шошин, которая была разыграна в Санкт-Петербурге в 1898 году, и скинула ее для него на флешку. А я слушала, как она увлеченно рассказывает мне о вещах, в которых я почти не разбираюсь и улыбалась, незаметно целуя ее в волосы на макушке — умница моя! Когда ребенок уснул, я с трудом вытащила себя из теплой постели и поплелась к себе. Приостановившись у двери в гостиную, прислушалась… там было тихо. Упала у себя, обняла подушку и вырубилась.

Рано утром меня легонько толкнули в плечо:

— Ира! Поднимайся, пора.

— Куда? — вскинулась я и села в постели, шаря спросонья рукой — разыскивая телефон. Возмутилась: — Ты чего? Рано еще, даже будильник не звенел — четыре пятьдесят всего. И какого ты сюда… вошел?.

— Тише. Анжелу я еще с вечера проинструктировал и поставил ей будильник, с Димой договорился. Завтрак на столе…

— Я не собираюсь! Не хочу…

— Я пока тоже, но поесть нужно. Бутерброды твои, термос с кофе и подушка с пледом уже в моей машине. Одевайся тепло и удобно, там заморозок и опять скользко.

— Я отказываюсь с тобой ехать, — шипела я.

— Ты гарантированно сядешь на брюхо где-нибудь там… на своей пузотерке! — так же шипел он, опасаясь разбудить дочку: — Или слетишь с трассы — протекторы слабые, давно пора менять. Завтра и займусь. Так что на моей будет надежнее. Вставай, — и вышел из комнаты, тихонько притворив за собой дверь.

— С-сучок, — прошипела я. Одно хорошо — совсем проснулась.

Мы молча наскоро похватали яичницу с помидорами и сладким перцем и выпили по чашке крепкого чая.

— Там ты сможешь доспать. Может, не стоит крепкий чай? — сомневаясь, смотрел Михаил на чашку в моих руках.

Я молчала. Фигела. Но спит Анжела… Ладно.

На улице действительно подморозило, но все равно было как-то сыро. А еще темно. И срывался ветер, забираясь под шарф и за уши, студил лицо. Но от того, что я сейчас не одна тут — в этой неуютной промозглости, и рядом пускай и хреновая, но живая душа, становилось чуть спокойнее и даже уютнее. Ну, если есть такое желание у мужика, то пускай хреначит… туда и обратно.

Пошла к своей красненькой. В спину прилетело:

— Ты куда?! Может хватит уже?

— За сапогами, — изо всех сил держалась я. Он скоро уедет… открыто враждовать нельзя… ребенок тоже на пределе. Объяснила: — Не собираюсь ползать по грязи в ботинках. В моем багажнике всегда есть высокие резиновые сапоги и рабочая куртка.

— У меня нет, — растерянно отозвался он.

— А тебе и не надо — будешь сидеть в машине, — отрезала я, возвращаясь с комом рабочих вещей в руках: — Открывай.

— Посмотрим… — пробормотал он, проворачивая ключ в дверке багажника.

Мотор немца на малых оборотах тихо и ровно гудел даже без прогрева. Дизель? Я забросила вещи внутрь и пока Михаил поправлял там и закрывал, сунулась в салон. Там действительно лежала большая подушка и свернутый плед. Подумав, сняла куртку и повесила ее на крючок, разулась. Чуть поджав ноги, устроилась на довольно-таки просторном сидении — хорошо маленькой собачке, которая до старости щенок. Удобно умостилась на подушке, укуталась в плед и скомандовала Михаилу, который молча ожидал, уже сидя за рулем:

— Окуневский район, село Длинное. Удачной дороги.