Два евро на сдачу

Вокзал

В офисе действительно был диван, даже не один, но никто на них не претендовал, и между тремя и четырьмя часами утра все разошлись по домам. Кларисса, Даниэль и Этьен почти всю вечеринку проиграли в настольные игры, пока все остальные танцевали и подпевали песням пьяными голосами невпопад. Этьен предложил им переночевать у него, а днем, когда они все наконец выспались после бессонной ночи, даже отвез их на вокзал.

Пока Даниэль отправился на поиски кофе, Кларисса стояла возле вокзального магазинчика с книгами и рассматривала обложки на безопасном расстоянии. Странное чувство одиночества появлялось у нее на каждом вокзале. Странное потому, что здесь всегда были люди, вокзал ведь одно из самых оживленных мест в мире. Люди приезжают, люди уезжают, бродят по одному и компаниями. Но здесь никому ни до кого нет дела. И здесь все временно. Просто ждут отправления своего поезда. Или прибытия чужого. Ждут, когда выйдут отсюда. Вокзалы напоминали Клариссе саму жизнь.

Мы с мамой стояли на вокзале Перпиньяна. Из динамиков периодически доносились женские голоса с идеальным произношением. Они объявляли о прибытии и отправлении поездов, а мы ждали наш. Вернее, мой. Мой первый поезд до Парижа. Еще утром в ту субботу я никуда не собиралась ехать. Мне было пять лет, куда я могла собираться? Днем мама с папой поругались, и папа ушел. Сказал, что по делам. Мама сказала, что в бар. Я до сих пор не уверена, что какие-то бары работали днем. Мама проплакала, закрывшись в комнате несколько часов, а потом вышла и велела мне собираться на выходные к бабушке. Она старалась, чтобы ее голос не дрожал, поэтому говорила как-то особенно грубо. Я не задавала лишних вопросов и до самого отправления думала, что мы едем вдвоем. Я даже решила в какой-то момент, что мама с папой больше не будут жить вместе, а мы уедем к бабушке и останемся в ее квартире под Парижем. Чтобы отвлечься от заплаканного лица мамы и ее сжатых губ, на вокзале я представляла, каково это – жить под Парижем… Я думала, что, в общем-то, так же, как в Париже. Я там ни разу не была и представляла его каким-то волшебным городом с Эйфелевой башней, мигающей огнями. Я разволновалась, замечтавшись о своей будущей столичной жизни, и не заметила, как пришел наш поезд, и мама потянула меня за руку. В вагоне она усадила меня около окна, засунула билет в мой рюкзак, похлопала по нему несколько раз, чтобы я обратила на него внимание и запомнила, в каком кармане он лежит. Она сказала, что бабушка встретит в Париже, и ушла. Еще примерно полчаса после того, как поезд тронулся, я думала, что мама вернется. Из туалета, возможно, или из вагона-ресторана. А может быть, она улаживала какие-то вопросы с проводниками, я не знала всех правил. Но мама не вернулась. Я очень боялась пропустить остановку в Париже, поэтому внимательно слушала объявления в поезде. Я понятия не имела, сколько времени нужно ехать, а на билете не додумалась поискать. Мне казалось, что прошла целая вечность, прежде чем ко мне подошел мужчина в форме. Он просто встал со скучающим видом рядом с моим креслом. Я пыталась поймать его взгляд, чтобы спросить, нужно ли мне показать билет, но он смотрел то за окно, то по сторонам. Я решила проверить свой билет на всякий случай и достала его из кармашка, куда мама его положила. Увидев мои шевеления, мужчина спросил, где мои родители. На что я честно ответила:

– В Перпиньяне.

– Ты что, одна едешь? – Мужчина сдвинул фуражку на затылок, как будто хотел освободить больше места для бровей, которые резко поползли вверх.

Я зачем-то огляделась, как будто сама не до конца верила, что еду одна, и кивнула.

– А у тебя есть разрешение от родителей? – спросил он и, увидев замешательство на моем лице, уточнил: – Такой документ. Записка.

Я стала шарить у себя в рюкзаке, тщетно пытаясь припомнить, говорила ли мама что-то про записку. Мужчина смотрел выжидающе. Я протянула ему рюкзак и попросила его посмотреть, потому что я могла не знать, как должно выглядеть разрешение.

– Сколько тебе лет? – спросил он, проигнорировав мой рюкзак.

– Пять.

– Тебе же в любом случае нужен сопровождающий. Ты куда едешь?

– В Париж.

– И родители отправили тебя одну? – нахмурился он.

Я кивнула.

– А в Париже ты куда пойдешь?

– К бабушке.

– Она тебя встретит?

Я опять кивнула. Хотя к этому моменту я уже ни в чем не была уверена.

– Подожди здесь.

Я все равно выходить не собиралась, поэтому просто продолжила сидеть. Но внутри зашевелилось что-то нехорошее. Мне вдруг стало страшно, что он вызовет полицию и меня отправят в детский дом. А мама никогда не узнает, где я и почему не доехала до бабушки. Она никогда меня не найдет, потому что не будет знать, где искать, ведь меня высадят на полпути в Париж.

Через несколько минут мужчина вернулся с девушкой. Она тоже была в форме.

– Привет, – сказала она, улыбаясь. – Меня зовут Аннет. Я буду ехать вот здесь. – Она показала на соседние сиденья с другой стороны прохода. – Если тебе что-то понадобится, скажи мне. Хорошо?

Я кивнула.

Мужчина все-таки проверил мой билет и спросил, где я живу в Перпиньяне. Я беззаботно сказала выученный назубок адрес. Он записал в свой блокнот, что-то еще сказал Аннет, пожелал приятного пути и ушел. Аннет ко мне никакого интереса не проявляла, да и, если честно, мне уже хотелось поскорее приехать, потому что меня от всего этого волнения начало подташнивать и захотелось в туалет, но я решила дотерпеть и уставилась в окно. И я, конечно, дотерпела, но как только меня с облегчением передали в руки бабушки, которую я сразу узнала на перроне, мы понеслись искать туалет, потому что еще чуть-чуть, и этот день мне мог бы запомниться еще более драматическими событиями.

Бабуля сказала, что ей звонила мама и призналась, что совсем забыла про записку. Она вспомнила только тогда, когда ей дозвонились работники поезда. Бабуля говорила обо всем этом беззаботным и веселым тоном, но я всю дорогу до дома думала, что мама и не стала бы меня искать, если бы меня забрали в детский дом. Возможно, ей было бы лучше совсем без меня.

– Ты ему понравилась… – сказал, улыбнувшись, Даниэль и протянул Клариссе огромный стаканчик с кофе.

– Кому? Этьену? – приподняла одну бровь Кларисса. – Бывает… Тебе вот тоже понравилась, и что из этого вышло? Посмотри на наш сумбурный вымышленный брак!

Неподалеку от них стояло пианино, за него сел мальчик лет двенадцати и стал наигрывать красивую мелодию, одну из тех, которые кажутся до боли знакомыми, но ты никак не можешь вспомнить, откуда она.

– Как красиво… – Кларисса замерла, засмотревшись на мальчика, который с головой погрузился в музыку и, казалось, слился с ней в единый организм. – Обожаю эти пианино на вокзалах. В детстве я представляла, как однажды буду ждать поезд, чтобы ехать к бабуле, а какой-нибудь мальчишка моего возраста сядет вот так же и будет играть мотив известной песни, а я встану рядом и начну петь… Так красиво-красиво, что люди соберутся вокруг нас, старушки будут плакать, а в конце все зааплодируют и будут кричать «Браво!». И мы сыграем и споем что-нибудь еще. А потом, по законам жанра, окажется, что мы с ним родственные души, и он в меня влюбится. Ну и я тоже, конечно, ведь по законам жанра не может быть иначе…

– А потом что? – Даниэль не сводил теплого взгляда с Клариссы.

– А потом самое страшное – неизвестность. Потому что все, что функционирует по законам жанра, заканчивается ровно на этом и не дает нам узнать, что будет дальше. А все, что выходит за рамки жанра… Скажем так, редко внушает оптимизм.

– Но ведь жизнь, она вообще вне жанра.

Кларисса вздохнула и развела руками. Мальчишка за пианино заиграл медленную мелодию еще красивее предыдущей. Даниэль аккуратно взял стаканчик с кофе из рук Клариссы, поставил его и свой на пол у стены, взял Клариссу за руку и повел танцевать. Она немного запиналась, и тогда он сказал:

– Это вальс. Смотри: раз-два-три, раз-два-три.

Кларисса повторила за ним движения ногами.

– Это вас гувернантки в вашем фамильном дворце научили вальс танцевать? – сказала она, пытаясь не сбиться с ритма.

– Тсс! – Даниэль на секунду приложил палец к своим губам.

Мальчик за пианино, увидев их краем глаза, заиграл с еще большим энтузиазмом, если такое вообще было возможно. Кларисса поначалу напряженно перебирала ногами, смотря вниз. А потом, когда ноги уже привыкли к движениям и она почувствовала, как в танце ведет Даниэль, подняла голову и встретилась с ним взглядом. Он смотрел на нее своими глубокими карими глазами, и ей сначала захотелось отвести взгляд, но она решила этого не делать, и еще около минуты до конца мелодии они так и протанцевали, не сводя глаз друг с друга. Когда мальчик закончил играть, Даниэль медленно остановился, поклонился, поцеловав Клариссе руку, словно кавалер из позапрошлого века, а она присела в подобии реверанса. В этот момент раздались аплодисменты, гулко отлетавшие от голых стен вокзала. Несколько мужчин, женщин и две маленькие девочки хлопали в ладоши, глядя на мальчика за пианино, Клариссу и Даниэля. Тогда они втроем, не сговариваясь, поклонились, и женский голос из динамика объявил посадку на поезд до Перпиньяна.

Перпиньян

– Добро пожаловать в центр мира! – Кларисса выскочила из здания вокзала Перпиньяна и вскинула руки вверх.

Даниэль вышел за ней, повернулся и увидел над входом надпись на каталанском: «Центр мира». Он усмехнулся.

– Ничего смешного. Это сам Сальвадор Дали сказал. Ты же не станешь спорить с Дали? – с вызовом спросила Кларисса.

– Нет, конечно, – Даниэль поднял руки вверх, – как можно противоречить гению.

– То-то же, – одобрительно кивнула Кларисса. – А хостел здесь недалеко.

– Мы идем в хостел?

– Ну да. Такой был план. – Кларисса посмотрела на Даниэля недоумевающим взглядом.

– Я думал, раз мы уже переночевали в Тулузе и приехали днем, ты…

– Я не готова так сразу идти к ним.

– Может, ты и не будешь готова? Может, нужно как пластырь?

– Если я сегодня к вечеру так и не решусь, то завтра с утра – точно. Номер я бронировала на две ночи. Одну мы проспали в Тулузе. Просто не давай мне карточку, чтобы я не оплатила третью ночь.

– Ладно, договорились. А сегодня ты проведешь для меня экскурсию по Перпиньяну?

– Это в мои планы не входило, но поскольку ты был так удивительно щедр всю нашу поездку, так и быть, проведу. Хоть немного меньше почувствую себя должной тебе.

В хостеле выяснилось, что номер, который Кларисса забронировала, занят, потому что они так вчера и не приехали. Оказывается, это было прописано в условиях бронирования. Но им предложили единственный свободный номер по той же цене, но с одной двуспальной кроватью. Кларисса, вздохнув, согласилась. Даниэль просто кивнул.

После того как Кларисса провела Даниэля по всем центральным улочкам и показала все достопримечательности, включая крепость, дворец и кафедральный собор, она решила, что пора ехать на пляж. Было решено устроить подобие пикника, потому что день выдался относительно теплый и безветренный.

Из центра до пляжа они приехали за сорок минут. Повсюду на песке виднелись камни и ракушки, вынесенные волнами залива на берег.

– Зимой здесь почти никого не бывает, – сказала Кларисса, оглядев длинную полоску пляжа. – А мне всегда нравилось приезжать сюда именно в это время года, несмотря на то что никто не наводит чистоту. Все эти камни и ракушки, конечно, создают неопрятный вид, но разве можно их назвать мусором? Они здесь на своем месте.

Впереди них шел пожилой мужчина в куртке и кепке, а рядом с ним, радостно подпрыгивая, бежал золотистый ретривер с палкой в зубах.

– Наверное, здорово вот так гулять по пляжу с собакой… – задумчиво сказала Кларисса.

– Предлагаю уже сесть.

– А ты что, сядешь в своем пальто? – Кларисса округлила глаза. – Прямо на грязный песок?

– Оно за последние дни столько уже повидало, что все равно первым делом в Лилле отправится в химчистку.

Они достали купленные заранее сэндвичи, уселись лицом к воде и стали молча жевать.

Спустя какое-то время мимо за палкой пробежал ретривер – они с хозяином уже развернулись и пошли обратно.

Пахло соленой водой, а солнце уже собиралось садиться, но как будто медлило, смешивая на небе все цвета, которые попадались под руку – от красно-желтых до сиренево-розовых.

– Эту гору видно отовсюду, – сказал Даниэль, дожевывая сэндвич и глядя на покрытую снегом горную вершину.

– Да, я что-то ни слова не сказала про нее. Это Канигу.

– Очень приятно. И, главное, содержательно, как вся твоя экскурсия, – усмехнулся Даниэль.

– Эй! – возмутилась Кларисса. – Чем тебе не нравятся мои экскурсии?

– Это не экскурсия, когда ты говоришь: «Вот Дворец королей Майорки, там на табличке все написано, прочитай».

– Ну а для кого все эти таблички поставили? Тебе было бы интереснее, если бы я тебе вслух прочитала?

Даниэль, улыбаясь, похлопал ее по бедру, чтобы она успокоилась уже.

Нам с Алеком было по пятнадцать лет. Мы гуляли после школы как обычно. Его перевели в наш класс в том году, и ему было сложно найти друзей. Он был странным, с каким-то психическим расстройством. По большей части этого не было видно, просто со стороны казалось, что он нелюдимый. Но иногда он мог распсиховаться, скинуть тетради со своей парты или вообще накричать на других детей или даже на учителя. Все относились к нему с пониманием, но скорее потому, что если бы вели себя по-другому, то в итоге сами бы остались виноватыми. Поэтому Алеку сходило с рук многое, о чем другие дети даже помышлять не могли. Все смирились с его присутствием в классе и молча терпели. В какой-то момент мне стало его жалко, и я подсела к нему в столовой. Я увидела в нем такого же изгоя, каким была я сама. Мне показалось, что мы могли бы подружиться. Он не был слишком разговорчивым, а мне часто просто нужна была компания, чтобы не сойти с ума от своих бесконечных мыслей. Так мы стали гулять вместе и после школы. Иногда мы садились на автобус и уезжали на пляж, где сидели на песке и делали уроки или читали. У Алека часто с собой была еда. Его родители очень заботились о нем и давали целый контейнер со всякой всячиной, чтобы он не умер с голоду на уроках. Но мы ходили в столовую, а всю еду из контейнера съедали после уроков. Сначала его родители переживали, что он поздно возвращается домой из школы, поэтому я познакомилась с ними. Казалось, они обрадовались мне гораздо больше, чем мои собственные родители. Обо всем меня расспрашивали, но больше задавали вопросы про мои интересы, а не про мою семью. И были рады, что у Алека появилась такая подруга, как я. Поэтому они мне тоже понравились. Своим я про Алека ничего не сказала. Да у меня никто ничего и не спрашивал. Рядом с Алеком я чувствовала себя в безопасности. Ко мне, тогда уже повзрослевшей девушке, могли часто пристать на улице какие-то парни постарше. В такие моменты мне становилось жутко страшно, и я спасалась бегством, даже если они просто делали мне комплимент. Хотя, в общем-то, большинство из них любые, даже самые милые, слова произносили таким скабрезным тоном, что воспринимать их как что-то приятное не представлялось возможным. Алек был рядом, и прохожие на улице не подозревали ни о каких диагнозах, они просто видели около меня довольно крупного парня, а я чувствовала себя уверенно. Часто я читала Алеку вслух или рассуждала о чем-то, что меня давно волновало, а выговориться было некому. Он сидел и слушал, не глядя мне в глаза и часто хмурясь. Но я продолжала, если только он не вставал молча и не отсаживался подальше от меня. Тогда я понимала, что он не в настроении разговаривать, и занималась своими делами. Однажды мы сидели на пляже и ели ягоду – ему с собой в тот день дали целый контейнер свежей испанской клубники. Когда наступал сезон, такие контейнеры продавались на каждом углу за девяносто девять центов. Я обожала эту клубнику! И вдруг ни с того ни с сего он говорит:

– А знаешь, что еще называют «клубничкой»?

Мне вдруг стало не по себе от того, каким голосом он это сказал и как зашевелил бровями. Я равнодушно пожала плечами, стараясь показать всем своим видом, что мне неинтересно, и надеясь, что он не станет продолжать. Но он продолжил:

– Фильмы для взрослых… Ты видела такие?

– Нет. Я не взрослая. – Я опять попыталась намекнуть, что не хочу об этом разговаривать.

– У тебя уже есть грудь.

– Зачем ты это говоришь? Перестань. Мне это не нравится.

И тут он положил свою руку мне на бедро и придвинулся. Я вскочила на ноги, опрокинув контейнер с клубникой, а он резко встал и схватил меня за запястья. Я вдруг поняла, насколько он сильный и что я совсем не знаю, как привести его в чувства.

– Куда ты? Я хочу тебя поцеловать. – Он говорил это каким-то детским тоном, словно ребенок, который клянчит конфеты у родителей в супермаркете, и от этого становилось совершенно жутко.

В такие моменты понимаешь, что привычные схемы поведения не работают, а других ты не знаешь. Он потянулся ко мне, я врезала ему ногой в пах, дернула руки так, что мне показалось, я вывихнула предплечья, и побежала. Кровь стучала в висках, и уши заложило. Лицо будто горело, а воздуха не хватало, хотя я втягивала его ртом. Я добежала до какого-то кафе и попросила воды. Трясущимися руками я взяла стакан, который мне подал пожилой мужчина за стойкой, и выпила залпом, клацая зубами о стекло.

– У тебя все в порядке? – спросил мужчина.

Я кивнула, но, видимо, в моих выпученных глазах читался ужас, поэтому мужчина предложил мне присесть за столик, а через минуту принес мне лавандовый чай, чтобы я успокоилась. До автобуса по расписанию оставалось еще пятнадцать минут, но я не хотела идти на остановку, потому что там мог быть Алек. Я пропустила еще несколько автобусов и только через полтора часа поехала домой. Дома мне жутко влетело за то, что я оставила свою сумку на пляже. Там были учебники, библиотечная книжка, тетради и ручки. Алек не взял мою сумку. Или взял, но не отдал мне. За книжку мне пришлось заплатить из денег, выданных мне на столовую, и оставшиеся пару месяцев до конца года я переписывала задания из учебников одноклассников, чем только подтвердила свой статус девочки со странностями. После этого происшествия я старалась даже не смотреть на него. А на следующий год его перевели в другой класс.

– В первый раз сюда меня привезла бабушка, поэтому, что бы тут ни случилось, оно для меня останется одним из самых приятных. Хотя я теперь не всех подряд сюда привожу.

– О! – удивленно вскинул брови Даниэль. – Я – не все подряд, это приятно. Ты по ней скучаешь?

– По бабуле? Конечно!

– И совсем не злишься?

– Злюсь? Если только совсем чуть-чуть. Я знаю, это не ее вина, и я, эгоистка, хотела бы, чтобы она жила, потому что мне без нее грустно. Это отвратительно. Понимаешь, люди настолько ужасны, что даже самые светлые и добрые свои поступки они совершают из абсолютно эгоистичных побуждений. Но она и правда могла бы еще пожить, она же была бодрой и веселой. Ну хотя бы еще десять лет…

– И тогда ты могла бы ее легко отпустить?

– Не думаю. Как можно легко расстаться с тем, кого ты любишь? С человеком, рядом с которым ты можешь чувствовать себя чуть больше самим собой, чем со всеми остальными… – И, помолчав, она добавила: – Наверное, если бы я все десять лет знала, когда она уйдет, я могла бы лучше подготовиться. Но легче бы все равно не стало.

– А что ты забрала из магазина бабушки?

– Ее записи, блокноты и дневники. Там столько всего! От рецептов чайных сборов и путеводных заметок по Индии до историй тех людей, которые приходили к ней в магазин.

– Что за истории?

– Всякие разные! Есть житейские, которые читаешь как рассказы, а есть совершенно волшебные. Я помню, что люди с ней делились такими вещами, я сама слышала не раз, только потом я узнала, что она их коллекционирует. Она могла любую обыкновенную историю рассказать так, что та становилась невероятной. Бабуля была словно огранщик алмазов… Моя любимая, например, про девочку, которая боролась со страхами. Бабушка описала страхи так, будто они какие-то реальные существа, которые появляются из ниоткуда и преграждают дорогу. Девочка не может видеть ничего кроме них, а они неприятны, девочка замирает, закрывает глаза и не может двигаться. А когда решается заговорить с ними, выясняет, что они ее оберегали все это время, ограждали от опасностей, ведь кажется, что стоять всегда безопаснее, чем идти. Но это только на первый взгляд. И девочка решает с ними дружить, потому что не такие уж они и неприятные и, на самом деле, любят ее. И тогда они становятся не перед ней, а за ней и подталкивают вперед…

– Да, не всем так повезло с бабушкой. Кстати о страхах. А ты до сих пор мечтаешь стать певицей? – спросил Даниэль, переведя взгляд с воды на Клариссу.

– Что? Нет, конечно.

– Судя по тому, как ты танцевала, ты довольно музыкальна.

– Ну спасибо, – улыбнулась Кларисса. – Но у меня получилось, потому что ты хорошо вел.

– Хоть на что-то гожусь, – усмехнулся Даниэль.

– Да что ты прибедняешься! – Кларисса толкнула его локтем в бок.

– Да не прибедняюсь, у меня с самооценкой все в порядке. А вот от тебя комплимента не дождешься.

– Тем они приятнее. Разве нет?

– Некоторые люди умеют ценить комплименты, даже если их много.

– Но ты к ним не относишься, да ведь? Не знаю, по-моему, люди склонны все обесценивать.

– Но у них не получится, пока ты на страже. Так их! Пусть заслужат по́том и кровью каждый комплимент!

– Скажи лучше, кем ты сам хотел быть в детстве?

– Да много кем. От футболиста до выгульщика собак.

– Собак? Правда? С твоей любовью к чистоте?

– Одно другому не мешает. Я же собирался убирать за ними в том числе. Любовь к чистоте не подразумевает ненависти к грязи. Когда ты любишь чистоту, ты просто берешь и убираешь грязь.

– Я всегда мечтала о собаке. Мне бы хватило одной, я не ставила амбициозных целей поставить на конвейер свою любовь к собакам.

– Вот видишь, опять ты…

– Прости, не буду, – лукаво улыбнулась Кларисса и шмыгнула носом.

– Я думаю, надо пройтись, – сказал Даниэль, поднимаясь и отряхивая пальто. Кларисса кивнула.

– Да, что для Перпи безветренная погода, то для какого-нибудь Парижа – шторм.

– Так и что тебе мешает завести собаку сейчас?

– Не знаю… Я думала об этом, но всегда приходит в голову, что я могу заболеть или со мной что-то случится, и погулять с Люсьен будет некому.

– Люсьен?

– Если девочка. А если мальчик, то Сезар.

– Если у тебя и клички для них готовы, то надо брать, я считаю. Хочешь, я буду гулять с ними, если ты заболеешь или с тобой что-нибудь случится?

– Мы живем слишком далеко друг от друга, они изгадят всю квартиру, пока ты доедешь до моего дома.

– Значит, нужно жить поближе. Ты что, всю жизнь собиралась снимать квартиру там… где ты снимаешь ее, в общем?

Кларисса пожала плечами.

– Тебе же нужно будет искать новую работу. Кем ты, кстати, сейчас мечтаешь стать? Я ничего не имею против работы официанткой, но вряд ли это та работа, о которой люди действительно мечтают, хоть некоторым она может и нравиться.

– Хочется, конечно, тебя сейчас щелкнуть по носу за твой снобизм…

– Но ты не дотянешься.

Кларисса цокнула языком.

– Но я и впрямь не мечтаю быть официанткой. С моим характером от этого страдаю не только я, но и посетители.

Она замолчала.

– Ну так и? – Даниэль посмотрел на нее вопросительно.

– Если мы говорим о мечтах… таких, с большой буквы, то я с детства, ну после того, как намечталась про певицу, хотела иметь собственную кондитерскую-пекарню.

– И почему это невозможно? – удивился Даниэль.

– Ты шутишь, что ли? У меня нет денег и всех необходимых знаний.

– У тебя есть деньги на вкладе от бабушки. Разве нет?

– Да, но вкладывать столько денег в дело, которое может прогореть…

– Любое дело может прогореть, это не повод не пробовать.

– Но это же бизнес. Какой из меня предприниматель?

– Можно научиться всему. Я мог бы пообщаться с моими друзьями-предпринимателями…

– Эй! Вот не надо тут строить из себя мецената. Я не твой благотворительный проект, понял?

– Ладно-ладно! Ты сама могла бы пообщаться с моими друзьями-предпринимателями.

Кларисса остановилась и сердито уставилась на Даниэля. Тот обаятельно улыбнулся.

– Не могу на тебя разозлиться как следует, когда ты так улыбаешься, – сказала Кларисса, закрывая глаза руками. – Прекрати.

– Ладно! Ты можешь вообще узнать все сама. Скорее всего, даже бесплатно в интернете. Или платно проконсультироваться со знающими людьми. Не вижу проблемы. Разве не стоит немного пошевелить руками, ногами и мозгами, чтобы осуществить свою мечту?

Кларисса покачала головой.

– Переезд в твой район, собака, кондитерская… Слишком много всего навалилось на меня за последние десять минут.

– Подумай. – Даниэль пожал плечами. – Тебя никто не торопит. Но, по-моему, сейчас как раз подходящее время, чтобы начать новую главу в жизни. Поговоришь с родителями, может, даже помиритесь. Вернешься в Лилль с легким сердцем, и все пойдет куда лучше.

– Опять ты про родителей.

– Ну мы вроде бы к ним сюда приехали, разве нет? Хотя я не против и просто так гулять с тобой по пляжу на юге. И Перпиньян симпатичный. Немного не очень французский.

– Потому что каталанский. Когда-нибудь мы отделимся от Франции, а Барселона от Испании, и будет у нас прежняя старая добрая Каталония, – пафосно сказала Кларисса и продолжила обычным тоном: – Ты еще не видел Кольюр! Нет, нельзя отпускать тебя, пока ты не увидишь Кольюр.

– Я слышал о нем.

– Это самое прекрасное место на земле. Завтра прямо с утра нужно будет поехать туда. Когда я была подростком, я часто уезжала в Кольюр на автобусе за один евро, сидела там на малюсеньком кусочке пляжа или на камнях, и мне казалось, что больше ничего в этой жизни не надо. Я там как будто становилась самой собой, понимаешь? Вот завтра после родителей нужно будет сразу туда. Подышать тем воздухом. Восстановиться.

В номере было чисто и уютно. Настенные бра давали приятный рассеянный свет, за окном на темном фоне вечерней улицы горели фонари и окна, а с мягкой кровати не хотелось вставать. Казалось, она затягивает в себя, как только прикасаешься к ней. Кларисса приняла душ, переоделась в пижаму и, поворчав в очередной раз насчет того, что у нее нет с собой книги, предложила посмотреть какой-нибудь фильм.

– О, оставь этот, пожалуйста, – попросила Кларисса, когда Даниэль, переключая каналы, наткнулся на американский романтический фильм. – Обожаю эту актрису. Ты видел это кино?

Даниэль покачал головой, глядя на экран.

– Они встречались, а теперь он хочет стереть ее из своей памяти. Все воспоминания, связанные с ней, понимаешь? Садись, это, считай, самое начало фильма, у тебя еще есть шанс все понять.

Даниэль послушно сел на кровать, прислонившись спиной к ее изголовью. Кларисса устроилась рядом и постепенно сползла, подложив под плечи подушку.

– По цвету ее волос можно немного ориентироваться в хронологии, – сказала Кларисса, не отрывая взгляд от экрана.

Даниэль аккуратно провел своей рукой по ее запястью и взял ее за руку. Кларисса почувствовала, как кровь прилила к щекам. Она переводила взгляд с экрана на их сцепленные руки, боясь поднять глаза на Даниэля. Через некоторое время он отпустил ее руку и положил свою на ее подушку так, чтобы она могла удобно устроить голову у него на груди. Кларисса так и сделала, придвинувшись поближе. Она чувствовала дыхание Даниэля на своих волосах и как будто впервые за всю поездку смогла по-настоящему расслабиться.

К концу фильма Кларисса уже с трудом могла держать глаза открытыми. Когда титры на темном экране поползли вверх, Даниэль поцеловал ее в макушку. Она задрала голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Даниэль наклонился к ней и нежно поцеловал ее в губы. Он немного отстранился и снова посмотрел ей в глаза, тогда она сама поцеловала его, и в этот раз поцелуй получился гораздо более страстным.

– Я сейчас вернусь, – сказал Даниэль, нехотя оторвавшись от Клариссы через пару минут, и скрылся в ванной.

Кларисса встала, подошла к зеркалу, поправила волосы и оценивающе посмотрела на свою бесформенную, но уютную пижаму. Она с досадой покачала головой, сдернула покрывало с кровати и залезла под одеяло. Минут через пять Даниэль вышел и увидел, что Кларисса спокойно посапывает у себя на подушке. Он по-доброму усмехнулся, выключил телевизор, а потом и светильники, залез к ней под одеяло и, аккуратно приобняв ее, лег рядом спать.