Как правило, в четверг, привезя детей из школы, Аманда занималась интерьером. В течение последних двух лет она постепенно трансформировала неопределенную богемную обстановку дома в Шеперд-Буш в более утонченную, которая описывалась в «Ла мод» как «новый шик под старину». Журнал определял этот стиль как магический реализм, а Николас называл «позолоченный имбирный пряник». В целом это был декоративный стиль, создание и поддержание которого требовало больших затрат времени и сил. Не только все, начиная от каминов и заканчивая держателями для туалетной бумаги, требовало прикосновения волшебной палочки. Также весьма трудоемким делом было выдержать цветовую гамму — жженый сахар с миндалем, отделка серебристого цвета, светлые крашеные полы.
Николас постоянно повторял: «Почему у нас не может быть простого, уютного дома со всем необходимым, как у других людей?» На самом деле он хотел сказать: «Уж лучше бы ты этим не занималась». Аманда же была полна решимости доказать ему обратное. Для этого она почти каждый четверг рисовала серебряные точки на кафеле в ванной, нашивала карамельного цвета полоски на ламбрекены, раскладывала лоскутные коврики на мебель. Но не сегодня. Сегодня нужно было отложить привычные дела в сторону и начать собирать доказательства.
Для этого Аманде понадобились фотоальбомы, карандаш, блокнот и книга в ярко-зеленой мягкой обложке под названием «А не завел ли он роман?».
Книга казалась лишней в этом ряду предметов. Однако Аманда почему-то решила, что она ей поможет. Ей понравились напечатанные крупным жирным шрифтом вопросы: «Работает ли он допоздна в последнее время / ездит в командировки чаще, чем обычно? Избегает ли он прямых ответов на вопросы? Кажется ли чем-то озабоченным? Есть ли у вас прямые доказательства того, что он вам солгал?» В конце каждого раздела было написано косым шрифтом: «Прежде чем вы будете читать дальше, спросите себя: «А может быть, я все-таки ошибаюсь?»» Если вы отвечали «да», следовало вернуться к первой главе «Природа подозрений».
Аманда к первой главе еще не возвращалась. Посреди блокнота она нарисовала карандашом сверху вниз жирную линию. Слева она написала «Хедланд», ниже — «Август, совещания в Манчестере». Это были два неоспоримых доказательства, которыми она обладала. Николас попал в телепередачу в утро смерти Эмбер в Хедланде, а о ночных совещаниях ничего не было известно коллегам Николаса.
Теперь нужно было установить временные рамки. Она нарисовала горизонтальную линию и под ней в левом углу написала «Свадьба?» и рядом в скобках («Или раньше, в Тоскане?»).
На белой сафьяновой обложке их альбома были вытиснены инициалы: А. и Н. В. и дата — 18 апреля 1993. На внутренней стороне обложки вилась узорная надпись чернилами: «Дорогие Аманда и Ник, за вашу счастливую жизнь! С любовью, ваша Бест Эмбер». Под ней Аманда наклеила фотографию, на которой она стояла между Николасом и Эмбер: ее фата взвилась на ветру вверх как хвост летучего змея, а Эмбер с притворным торжеством потрясала в воздухе букетом невесты. Николас что-то кричал в объектив. «Мы с женой не прочь выпить!» — вот что он кричал. Сэм тогда принес им по маленькой бутылочке шампанского с соломинкой (идея Аманды). А потом на лужайке ее свекрови оркестр заиграл песню Барри Манилоу «Мэнди». На припеве «О, Мэнди…» запели все.
Большинство женщин говорят, что их свадьба прошла как в густом, жарком тумане. Аманде же запомнилась каждая секунда в насыщенных красках и со стереозвуком. Она помнила подхваченный ветром обрывок разговора, стук ложек о тарелки, склоненные в приветствии огромные шляпы, разгоряченные лица, приветливые взгляды и хмельные улыбки.
Оглядываясь назад, она не могла точно сказать, целый ли день так четко отпечатался в ее памяти, или же это было как укол адреналина в сердце — тот момент, когда она зашла за угол беседки и увидела Николаса, наклонившегося к Эмбер, которая откинула голову в высокой красной шляпе назад, словно тюльпан, ждущий, когда его опылят. Где-то заревел двигатель автомобиля, поэтому Аманда сначала не расслышала, о чем они говорили. Сердце ее заколотилось, как будто оно знало что-то такое, о чем не ведал разум. Аманда увидела, как Николас прижал руки Эмбер к своей груди. «Я ни слова не сказал, а ты уже знаешь, что нам нужно, — сказал он. — Я самый счастливый мужчина в мире». Затем он наклонился и поцеловал Эмбер в лоб.
После этого Аманда замкнулась в скорлупе невесты, находящейся в центре внимания. За ней, кивающей и улыбающейся как болванчик, наблюдали со стороны, но боялись подойти близко — как придворные за своим деспотом. Да, это был ее особенный день. Иногда она набредала на группы беседующих, которые тут же распадались, и каждый широко ей улыбался, смеялся вместе с ней. При появлении невесты всё нормальные разговоры прерывались, все начинали усиленно кивать, соглашаясь с каждым ее замечанием. Как будто все видели не Аманду, а платье, фату и диадему, взятую напрокат. У гостей словно выработался рефлекс — отвечать ей заученными фразами типа «прекрасно», «блестяще», «сад такой замечательный» и «погода такая чудесная». И хотя Аманда понимала, что не обязательно знать всех приглашенных на свою свадьбу, ей казалось, что она не видела ни одного знакомого лица.
— Мэнда!
Так Аманду называла ее свекровь; для простоты она сокращала слова до двух слогов — Мэнда, чуд-сно, сршен-но.
— Мэнда, я подумала, может, накрыть гостям чай. — Она держалась рукой за шляпу, хотя погода стояла безветренная. — Почему бы, пока произносятся тосты, не накрыть чай под фруктовыми деревьями, чтобы гости могли угощаться?
Аманда постаралась не выглядеть озадаченной. Она не знала, какие из высохших, шишковатых деревьев, стоящих у свекрови в саду, фруктовые, а какие нет.
— Поэтому хотелось бы знать, — Бриджит сосредоточенно вглядывалась в Аманду, как будто готовясь к принятию новой информации, которую необходимо было запомнить для будущего, — твои друзья хотят чай с молоком? Чай, конечно же, «Эрл Грэй», но, — поморщилась она, — мало ли что…
— Наверное, это неплохой вариант, — ответила Аманда, — спасибо, Бриджит.
— О, не за что. Мне же надо знать, к чему готовиться. И я поговорила с Мартином, кажется, так его зовут. Его тосты — мы ведь не хотим, чтобы они были слишком длинными. Боюсь, я слишком резко ему сказала, что не нужны нам тут всякие россказни. — Она нагнулась к Аманде и сказала тихим, доверительным голосом: — Многие сегодня мне говорили, как совершенно чудесно ты выглядишь.
Собственно говоря, праздновать свадьбу у Бриджит было идеей Аманды. Николас считал, что они устроят свадьбу у ее родителей. («Дорогая, я всегда хотел повеселиться в Бэзилдоне».) Однако он так ни разу и не побывал на улице Глиб в доме номер 28. Для встречи с Джимом и Вив Аманда тогда сняла обеденную комнату в пятизвездочном отеле.
— Разве Николасу не хотелось бы увидеть дом, где ты родилась? — спросила Вив, когда Аманда позвонила ей, чтобы предупредить обо всем. — Стыдно как-то. Твой отец выкупил замечательный новый костюм у Теда.
— Мама, я думала, тебе это будет приятно, — огрызнулась Аманда.
— Ну конечно же, дорогая. Но как быть с фотографиями? И сможет ли твой отец заказать там пинту пива?
Вив по этому случаю приобрела пластиковый альбомчик для фотографий на молнии и вставила туда все свои любимые снимки. Джим приехал в модном твидовом пиджаке и брюках, купленных в рассрочку в магазине мужской одежды, и сразу же заказал себе вино с содовой.
— Твои родители — замечательные люди, — сказал потом Николас. — Но ты могла бы предупредить меня, что твой отец недолюбливает тех, кто пьет. Он так на меня посмотрел, когда я заказал третью пинту пива!
Когда Аманда позвонила родителям, чтобы сказать, что Николас сделал ей предложение, отец взял вторую трубку, и они спросили, что подарить на свадьбу.
— Ну…
— Мы знаем, что вам с Ники подарить, — сказала Вив.
Аманда вспомнила ту садовую купальню для птиц, которую они однажды выбрали как «идеально подходящую для особого события».
— У нас, может, не будет сада в новом доме, — сказала Аманда.
— Я знаю, милая моя, потому-то мы и хотим, чтобы вы устроили торжество у нас, — здесь ты смогла бы все организовать по-своему. Твой отец и так уже много чего сделал. Мы можем открыть ворота в соседний сад, если хочешь. Джефф ведь не будет против, правда, Джим?
— Конечно, не будет, — сказал Джим. — Дорогая, мы постараемся, чтобы все было замечательно.
У Аманды слова застряли в горле.
— Ты скажи только, как ты хочешь, — сказала Вив. — Мы можем развесить на деревьях фонарики, как у Болтонов на дне рождения Сандры, когда ей исполнился двадцать один год. Тебе тогда это понравилось. Джим, что ты думаешь?
— Мама, — Аманда слышала себя как бы со стороны, — дело в том, что Николас вроде как решил отпраздновать свадьбу за городом, и мы подумали, что Дорсет — подходящее место.
— Правда?
— Там находится… ферма его мамы.
— А… ну тогда ладно. Будет чудесно.
— Ну да…
— Джим, ты слышишь? В Дорсете. Твой отец никогда там не был. Хорошо. Скажешь нам тогда, чем мы сможем помочь. Мы так ждали… в общем, отложили тут немного. Скажешь нам, Мэнди, дорогая…
Аманда попрощалась, положила трубку и плакала до тех пор, пока не выплакала все глаза.
Николас наконец нашел ее. Она помогала персоналу, обслуживающему свадьбу, упаковывать бокалы из-под шампанского в пластиковые футляры.
— Да уж, — сказал он, крепко прижавшись и обняв ее сзади за талию, — говорят, что брак все меняет, но всего три часа — и королева бала превращается в домохозяйку! Неплохо, неплохо…
— Я никого не знаю.
— Где ты никого не знаешь?
— Ты меня не знаешь, Николас, на самом деле, — Аманда повернулась к нему и уперлась кулаками в его грудь, — и я тебя не знаю, разве не так?
Николас фыркнул от смеха, но потом, заметив ее гнев, сделал серьезное лицо.
— Дорогая, — он склонил голову набок, размышляя, посмеяться ли над ее вспышкой гнева или еще немного подразнить, — любимая моя, помнишь, мы читали об этом в «Космо»? Статья «Хандра в день свадьбы: десять опасных симптомов». У тебя гормональный сбой на нервной почве. Тебя околдовала злая фея, чтобы ты засомневалась в муже и начала проверять «серьезность намерений вашего избранника». Ну так проверяй же, потому что я уже обо всем догадался! Только, дорогая, поторопись, хорошо? Я пришел тебе сказать, что Бриджит хочет поскорее покончить с речами.
— Мы ничего не знаем друг о друге. — Аманде было трудно говорить, как будто она читала очень неразборчивый текст на экране телесуфлера. — Я выбившаяся в люди парикмахерша из Бэзилдона, а ты… ты щеголь из высшего общества, обожающий модные вечеринки, который внезапно сделал не тот выбор. И что бы мы ни думали, это играет решающую роль, и это неодо… неопро…
— Непреодолимое препятствие?
— Непреодолимое. В конечном счете. Ты свой среди этих… всех этих людей.
Николас, нахмурившись, огляделся.
— Тетя Нелл? Рашенда? — Он поднял бокал в чью-то сторону. — Мартин Эндерверст, конечно.
— Ты понимаешь, о чем я, — сказала Аманда. — Ты знаешь, кто тебе на самом деле нужен.
— Кто же?
— Девушка из высшего общества.
Николас сморщил нос:
— Какая? Такая, как Лулу?
Лулу была последняя из Слоунсов, чья репутация оставалась неподпорченной. В тот день на ней был разноцветный пояс и огромная брошь в форме лисицы, на которой восседал жокей.
— Ну, или Пенни… или Эмбер.
Николас выглядел так, как будто муху проглотил. Потом он громко хрюкнул от смеха:
— Ты что, совсем спятила? Ты, наверное, не заметила еще, что Пенни за забором и ее тошнит, а Эмбер — твоя самая лучшая подруга.
Аманда задержала дыхание.
«Пожалуйста, — закричал голос в ее голове, — пожалуйста, не останавливайся, продолжай!»
— Не говоря уж о том, что она последняя женщина на земле, на которой кто-либо когда-нибудь на самом деле захотел бы жениться.
«На самом деле захотел бы жениться. Захотел бы жениться». Ее внутренний голос как будто архивировал эти слова, чтобы потом, во время очередных эмоциональных всплесков, к ним был легкий доступ. «На самом деле жениться» предполагало целый ряд других возможностей, в особенности «на самом деле влюбиться», возможно, и на всю жизнь, «на самом деле страстно желать, хотеть». Все, что угодно, но только не такое будничное, ограниченное, как «на самом деле жениться».
— Почему нет? — Голос Аманды был на удивление спокойным. — Почему не захотел на самом деле жениться?
— Ну, понимаешь. Она слишком страстная, бурная, что ли. Милая и все такое, но не то, что называют серьезным выбором.
«Серьезный выбор». Ее внутреннее «я» опять все запоминало, чтобы помочь самооценке стать еще ниже. Серьезный выбор предполагал наличие серьезного воспитания, мотивированной личности, зарплаты и надбавок и так далее, которые являются значительным бонусом к образу жизни мужа. Также плюсом будут брекеты на зубах, полные лодыжки и бедра женщины, предназначенной для рождения детей.
Аманда вдруг увидела одновременно двух Николасов: один завязывал галстук перед зеркалом, а она сидела на стуле рядом с ним, держа в руках огромный ежедневник и зачитывая их совместные дела на следующую неделю; а другой Николас возлежал на кровати с Эмбер, руки которой были привязаны к спинке кровати его галстуком, рядом на полу валялась скомканная рубашка.
— Вот в чем дело. А я серьезный выбор?
— Милая моя, — Николас крепче обнял ее за талию, — ведь я хочу жениться на тебе не только из-за твоего потрясающего бюста и отличного характера. Я женюсь на тебе, потому что знаю — ты будешь хорошей женой и матерью. Потому что ты притворяешься эдакой сучкой в кожаной юбке, но на самом деле милая и добрая. Конечно же, передо мной стоял вопрос — влюбляться в тебя или нет, но твое умение делать кубики изо льда отметает прочь всякие сомнения в этом.
Словно признавая свою вину, он воздел руки к небу, не забывая при этом взглянуть на часы.
— Так ни на ком другом ты бы не женился?
— Женился! — Аманда замерла, а он продолжил: — На тебе, до того как ты сошла с ума и стала обвинять меня в похотливых желаниях к твоим гостям. — Николас обнял Аманду и потерся своим носом о ее нос. — Раз уж ты заговорила об этом, имей в виду: немного шика тебе бы не помешало, когда мы будем наедине. Белые сапожки для верховой езды, эскимосский жилет, плетка, может быть?
Она посмотрела на Николаса. Он улыбался так простодушно и широко, что подозрения улетучились.
Во всех других альбомах похозяйничал Десятый канал. На каждой третьей странице отсутствовала фотография, оставались только прямоугольные пустые места, аккуратно подписанные Ником: «Новый год, 1993», «Мэри Салливан, Эмбер, я, заседание в Будкастере. Ноябрь, 1994». Нетронутыми остались четыре страницы «Вилла Арлекко, Ареццо, Италия. Май, 1992». Если подумать, ничего удивительного. Десятому каналу требовались факты из общественной жизни Эмбер, а на тех фотографиях было только четверо отдыхающих.
Аманда отогнула прозрачную бумагу и начала рассматривать глянцевые снимки. Обычные фотографии людей на отдыхе: улыбки на лицах, загорелые руки, стол со свечами, полуобнаженные женщины в полосатых шезлонгах, сидящие в тени огромных памятников парочки.
Однако сейчас Аманда видела эти фотографии по-другому. Она заметила, что за столом, где хватило бы места десятерым, Николас сидел, тесно прижавшись к Эмбер. На единственном снимке, где они были вчетвером, Аманда и Дэйв смотрели прямо в объектив, а Эмбер хохотала, опершись рукой о Николаса, который улыбался и смотрел ей прямо в глаза.
Аманда вновь схватила свадебный альбом и начала быстро просматривать фотографии гостей, произносящих тосты за ее спиной, в поисках лица Николаса, на котором бы отразилась любовь к ней. Она провела рукой по волосам и опять вернулась к снимкам, сделанным на отдыхе в Тоскане.
Рядом с групповой фотографией был снимок Николаса и Эмбер, склонившихся над фонтаном. Под фото была подпись: «Лукка, пятый день болезни». Ей запомнился этот день. Они с Эмбер вернулись ранним вечером, и Николас принес ей лимонный шербет. Усевшись на край кровати Аманды, он сказал: «Слава Богу, что ты выздоравливаешь. Тут столько достопримечательностей, что можно стать идиотто».
Позади него, освещаемая вечерним солнцем, стояла Эмбер. Подняв волосы вверх и закрутив их на затылке причудливыми завитками, она покачивалась в такт музыке, доносящейся из окна. Аманда тогда сказала им: «Вы выглядите такими отдохнувшими после пяти часов, проведенных в увеселительных заведениях Лукки». Эмбер улыбнулась и вышла из комнаты, проведя загорелыми пальцами по рукаву рубашки Николаса.
Рядом была другая фотография, на которой Аманда и Эмбер стояли у бассейна. На Эмбер был старомодный слитный купальник на бретелях, а на Аманде — высокое бирюзовое бикини. Большую часть времени ей удалось проходить в пляжном сарафане, за что Николас дразнил ее, сравнивая с актером Майклом Уиннером. И когда она однажды прошлась в купальнике от шезлонга к бассейну, он с ликующими криками «Великолепно! Великолепно!» схватил фотоаппарат и сделал несколько снимков. Аманда тогда чувствовала себя как галапагосские черепахи, которые, высидев яйца, стремятся поскорее оказаться в море, зная, что в любой момент их могут схватить и сожрать хищные птицы, парящие в воздухе в ожидании добычи. На этой фотографии с Эмбер она выглядела как пони рядом с арабским скакуном. Под фото была подпись: «Малышка и Эмбер».
Аманда схватила карандаш и записала в блокноте дату рождения Зельды, 23 января 1993 года, то есть прошло чуть более восьми месяцев после их вояжа. Ребенок Баччи, зачатый в Арлекко. Она постукивала карандашом по блокноту, подсчитывая время, проведенное Дэйвом и Эмбер вместе. Дэйв задержался на работе и приехал на три дня позже. Они с Дэйвом заболели одновременно и провели остаток отдыха в постели. По подсчетам Аманды, у Эмбер и Николаса была на все уйма времени — почти полчаса перед ужином в тот вечер, когда он приехал.
У нее вспотели ладони. Она вытерла их о покрывало, поправила свою замшевую юбку, волосы. В конце альбома были фотографии детской вечеринки в Хедланде. Аманда быстро пробежала их глазами в поисках нужного снимка. Вот он: Зельда и Кэсс сидели на качелях, прижавшись друг к другу. Используя прозрачную закладку, Аманда начала сравнивать их черты лица одну за другой. Тут ее взгляд упал на соседнее фото, и она сразу увидела то, что ей было нужно. На лужайке, скрестив ноги, сидели все дети: Кэсс, Людо, сзади Поппи, посередине Зельда с Мелли, младшей дочкой Эмбер, на коленях. Все они щурились на солнце, уголок левого глаза у всех слегка опущен вниз, брови домиком, и наморщенные носы. У всех, кроме Мелли. Аманда взяла блокнот, зачеркнула вопросительный знак рядом с Тосканой и написала ниже: «Зельда».
Аманда пролистала книгу «А не завел ли он роман?» до последней главы «Что будет потом?». Очень обнадеживающе, учитывая четыре предложенных варианта от «а» к «д», которые мешали понять самое главное — уйти от него или оставаться жить с ним, ведь так или иначе вы теряете контроль над реальностью.
Аманда перешла ко второму разделу: «Если при отсутствии разумных оснований для сомнения вы установили, что он завел роман, тогда должны спросить себя: а) хочу ли я мстить, или б) хочу ли я сохранить брак. Если вы выбрали «б», тогда лучшей стратегией для вас будет то, что мы называем обдуманное противостояние (ОП)». Аманда скривилась и перевернула страницу.
«Вам следует признаться себе, что если вы дочитали до этой страницы, то вы действительно больше хотите сохранить брак, чем отомстить. Смысл ОП в том, чтобы, подготавливая почву, уменьшить удар, которому подвергнутся обе стороны, когда дело дойдет до противостояния, и затем построить основу для восстановления отношений. Первый шаг: планируйте заранее. Заключите с вашим супругом соглашение, которое доказывает, что вы дорожите вашим совместным будущим».
Аманда достала сигарету. «Второй шаг: сообщите тем, кому вы считаете нужным, о вашем решении. Для сохранения брака важно, чтобы любой, кто знает о ваших проблемах, понимал, что вы выбрали путь прощения (см. главу 12)».
— «Выбрали путь прощения», — проговорила Аманда, сжав губы и качая головой из стороны в сторону как болванчик.
«Более того, — утверждал автор книги, — вас будут уважать за то, что вы ставите ваши отношения выше гордыни».
Аманда представила, как на каком-нибудь модном показе к ней подойдет Девина и скажет, положив ей на плечо свои тонкие пальцы, усыпанные бриллиантами: «Дорогая, какая ты храбрая! — Голос ее будет вроде бы тихим, чтобы создать видимость конфиденциального разговора, однако все услышат каждое ее слово. — Твой муж делает ребенка с твоей лучшей подругой, продолжает… видеться с ней, спешит к ее смертному одру, при этом практически не обращая внимания на твои проблемы с самооценкой. Кто знает, что виной этому — вес, а может быть, кожа?»
Тут Девина оближет зубы. Это такая ее фишка: в особые моменты, типа подписания контракта с таким фотографом, как Ральф, или поражения соперницы, это означает, что она находится в радостном возбуждении.
«Аманда, а ты выбрала, как это… ах да! Путь прошения. Ну, я уверена, ты получишь свою награду на небесах».
Глухо хлопнула дверь в передней. Послышалось знакомое звяканье ключей, когда их кладут в специальную вазочку на столике в прихожей. Затем она услышала стук кожаного дипломата о деревянный паркет и скрип стульев о плитку. Это Поппи и Кэсс побежали показывать папе свою новую находку или произведение искусства. Папе, которого Аманда месяцами подозревала в измене, а теперь уже не сомневалась, что он любит другую женщину так долго, как она его знает.
Потому что, как только состоялась официальная помолвка, ей приспичило познакомить его с Эмбер. Удовольствие представить Николаса, такого высокого, безупречно одетого выпускника Итона, именно Эмбер было, надо признаться, самым большим удовольствием для Аманды во всех отношениях.
Она дрожала от восторга, когда Эмбер и Николас щебетали друг с другом, выясняя социальное равенство: «Да, мой брат там был… Дорсет… он мой крестный… Гленроузес, точно… обязательно надо туда поехать… мы будем там в августе».
Эмбер и Николас не были знакомы раньше, но жили одинаковой жизнью на разных берегах одной и той же реки, имели один и тот же вид из окон. У Аманды на то, чтобы узнать о муже, ушли годы. Эмбер знала все это автоматически. Тем не менее это ей нравилось. Ей нравилось, что у нее есть такая подруга, как Эмбер, которую можно показать новому парню, и что для Эмбер у нее теперь есть неоспоримое доказательство своего преуспевания в этом мире. Конечно, чудесно было, когда Николас обнимал ее и признавался в любви, но еще более чудесным было, когда он делал это при людях, которые раньше не подозревали, что ей может признаваться в любви такой парень, как Николас. И высшим удовольствием было, когда свидетелями этому оказывались лица, приближенные к Эмбер. И Николас мог свободно войти в этот круг. Он стал ее трофеем, ее гарантией, сургучной печатью. Благодаря ему она не была уже тем, кем раньше. Выбрав ее в жены, Николас похоронил Мэнди Уайт и дал жизнь Аманде Ворт.
Она, конечно, была готова к тому, что Николаса околдует Эмбер. Аманда была бы разочарована, если б он оказался невосприимчив к ее чарам. Это бы отравило ее звездный час, и Николас стал бы скучным и неинтересным. Но она и не предполагала, что Эмбер может им заинтересоваться. Николас был противоположностью всех ее устремлений. Он был простодушным, предсказуемым, работал в офисе с девяти до пяти. Таких Эмбер называла «ремнями безопасности»: никогда не подведут, надежные и знают свое место в жизни.
Аманде вновь послышался голос леди Милли, отражающийся от стен библиотеки дома Эмбер: «Если бы она и захотела с кем-нибудь завести роман, то с более простым человеком, уравновешенным, образованным, сведущим в своей области. Ну, ты знаешь, такие обычно носят костюмы в полоску и пользуются традиционным английским кремом для бритья. Я уверена, ей немного не хватало этого».
Аманда же всего этого не замечала. Да и как она могла заметить? Она слишком сильно радовалась обретенной уверенности в себе, той легкости, с которой они поладили, взаимопониманию, которое показывало, что Аманда стала частью их мира, что с ней можно говорить на одном языке.
Может быть, все началось в тот самый первый день в квартире Эмбер в Кенсингтоне, когда Аманда вышла, чтобы заплатить за парковку? Может быть, попросив у Николаса прикурить, Эмбер положила свои ладони на ладони Николаса и из-под слишком длинной челки посмотрела влажными зелеными глазами прямо в его глаза, заставив покраснеть? Аманда представила, как она, запрокинув голову назад, засмеялась, убирая волосы с глаз, и долгим выдохом выпустила струйку дыма в потолок.
«Я уверена, мы станем хорошими друзьями, — наверное, сказала Эмбер. — Приезжайте с Амандой ко мне на выходные. Ну пожалуйста. Думаю, я не выдержу расставания с вами. Мы можем покататься на лошадях, мы можем заняться всем, чем вы захотите, всем!»
Когда они ехали домой, Николас одной рукой пожимал руку Аманды, а другой неловко менял передачи, руль упирался в его колени в бежевых брюках в рубчик.
«И что ты думаешь об Эмбер?» — спросила тогда Аманда.
«Необыкновенно привлекательная, — отвечал Николас, — очень симпатичная. Но для меня это слишком. Даже страшно, я бы сказал. — Он изобразил комический ужас на лице и крепче сжал ее руку. — Лучше моей малышки нет никого на свете».
Эмбер позвонила ей в тот же день вечером.
«Дорогая, — громко сказала она, чтобы перекричать шум фена для сушки волос, — какой очаровательный мужчина! Мне он так понравился. Я заставила его пообещать, что он, пока мы будем узнавать его получше, не переметнется к другой компании. Но он говорит, что нам не о чем беспокоиться. Не сомневайся, Николас именно тот, кто тебе нужен».
«Неужели ты взяла с него слово?» Аманда помнила, как у нее замерло сердце, хотя на лице была улыбка.
Эмбер засмеялась, в свою очередь: «Аманда, глупышка, он не тот парень, с которым можно пошутить и бросить. Он божественен и сходит по тебе с ума. Не упускай же своего шанса! Вы оба должны приехать ко мне на выходные, чтобы я могла поближе узнать моего нового лучшего друга».
Если с самого начала у Николаса был роман с Эмбер, то тогда Аманда была для него своего рода удобным запасным вариантом, суммой всех этих скучных качеств, до которых Эмбер никогда бы не снизошла. И ее принадлежность к их кругу избранных была всего лишь иллюзией. И более того, оказалось, что Аманда Ворт была намного ниже, чем когда-либо Мэнди Уайт.
— Любимая, — Николас стоял сзади нее, склонившись над альбомами, — чем ты тут занимаешься? Плохо, что страсть к отделке серебром у тебя не в крови.
Он сел рядом с ней на корточки, опершись локтями о колени.
— Я ошибаюсь, или у нас появилась люстра на кухне? Любимая? — Николас наклонился к ней ближе, всматриваясь в ее лицо. — Я думал, дети развесят на ней бумажных бабочек, но Рива сказала, что их заказали из Швеции, — его лицо было в миллиметрах от ее лица, его сощуренные глаза сверкали, — и что они равны по стоимости ее месячному жалованью.
Аманда уставилась на него. Целью ее было увидеть мужа как в первый раз, рассмотреть заново черты лица, сняв слои притворства, связанные с каждым движением мускула, с каждым жестом. Она так увлеклась, что почти не слышала, что он говорит. Эти ласковые, честные глаза! И совсем не честные, а фальшивые, притворяющиеся. Эти большие сильные руки, руки отца, кормильца, оказались руками соблазнителя с ловкими, проворными пальцами. Эта невинная улыбка — она сосредоточенно вглядывалась в него — на самом деле оказалась похотливой, жадной до сексуальных утех.
— Аманда? Ты хорошо себя чувствуешь? Ты очень странно выглядишь. — Николас положил руки ей на плечи. — Что ты тут делаешь? Надеюсь, не для Десятого канала трудишься? Им что, мало?
— Полагаю, что мало, — ответила Аманда. — Они только начали, я думаю.
— Звучит зловеще. А когда моя очередь сниматься? Малышка, ты должна посоветовать, что мне надеть. Может быть, остановиться на элегантно-повседневном стиле: кашемировый свитер?
«Я выбрала путь прощения, — мысленно повторяла Аманда. — Я выбрала путь прошения. Шаг первый: планировать заранее».
— Николас, — сказала она, — я хочу отпраздновать сороковой день рождения вечеринкой… сделать это вместе.
Николас тяжело вздохнул. Очевидно, он собирался втереть оливковую ветвь грубым башмаком в ковер. В книге ничего не было о вашем партнере, выказывающем презрение в ответ на ваше великодушие.
Аманда почувствовала комок в горле.
— Вообще-то этим я проявляю уважение к нашему будущему, — сказала она, захлопывая альбомы и собирая материалы для исследования, — к нашему совместному будущему, если хочешь знать.
Николас склонил голову. Брови у него поднялись чуть ли не до середины лба, как у собачки, ждущей, когда же ей бросят мяч.
— Потому что я выбрала сохранение семьи! — Она резко повернулась, чтобы посмотреть ему в лицо. Нижняя губа ее дрожала.
Николас посмотрел налево, потом направо, будто хотел убедиться, что это не репетиция любительского спектакля.
— Прости меня, дорогая. Я не знал, что ты так хочешь вечеринку. Я думал, — он прикрыл рот рукой и сказал это почти шепотом, — что празднование сорокалетия для твоих подруг — это табу. Полагал, что ты не хочешь привлекать к этому событию внимание. И потом, малышка, это же было три года назад.
Аманда засунула книгу под мышку и прошла мимо него к двери. Зазвонил телефон.
Николас взял трубку:
— Алло! Приве-ет, Вив! Как дела? — Аманда обернулась и жестами показала, что возьмет телефон на кухне. Николас закивал головой. — Да-а… Ну вообще-то нет, плохое настроение. Да. Траву она пила… и кремом живот мазала… Да… Ну, Вив, мне запрещено об этом говорить, а ты, конечно, попробуй… Да, новость у нас есть, совсем свежая. Мы собираемся устроить вечеринку по поводу ее сорокалетия. — Он подмигнул Аманде. — Да, я тоже знаю… Нет, конечно, уже был… Помню-помню, вы прислали замечательный набор для купания… Нисколько. Конечно же, вы приедете. «Я выбрала сохранение семьи» — вот ее точные слова… Ага… Ну может, и в первый раз, но я думаю, это потрясающе… Хорошо… Передаю трубку боссу. Все узнаете подробнее.
Когда Николас посмотрел на Аманду, он увидел, что она сидела, покачиваясь на стуле, у двери, спрятав лицо в ладони.