Ее имя ярость

Четыре

Я копала, пока мои руки не начинали кровоточить. Спустя несколько дней я настолько оправилась от ран, что каждый час был посвящен прокладке туннеля под полом моей камеры. Мы продвигались дюйм за дюймом, и, хотя наши шаги были крошечными, я чувствовала, что двигаюсь ради цели. Ради свободы. Ради семьи. Я сопротивлялась тонкому голосу, который стремился к другой цели, наполненной мраком и яростью. К мести. Но сейчас я не могла позволить себе думать об отмщении. Я должна была в первую очередь вернуться к отцу и убедиться, что с ним все в порядке.

Первые несколько дней мы с Нур работали молча, отодвигая черную землю миллиметр за миллиметром. Но после года заточения в одиночестве я больше не собиралась жить в тишине. Работая бок о бок с Нур, я поняла, что моя потребность в человеческом общении никуда не исчезла, как бы я ни убеждала себя в обратном.

Мы сидели в темном туннеле, слабо освещенном солнечным светом, проникавшим сквозь маленькую щель в окне. Я откалывала кусочки земли и передавала Нур чашки, наполненные ею же.

– Ты работала на императора Вахида? Имела дело с магией джиннов? – осторожно спросила я. Мне уже несколько дней не терпелось поговорить с ней об этом, я прокручивала в голове ее слова. Если у нее был доступ к зораату – самому могущественному веществу в нашем мире, нельзя было догадаться, что она могла сделать, вырвавшись отсюда.

Она остановилась, держа в руке оловянную кружку, подняла глаза на маленькое оконце моей камеры и уставилась на исчезающий свет.

– Строго говоря, это был один из его вождей, – наконец ответила она. – Его звали Сума, он отвечал за управление принадлежащими Вахиду фермами зораата, а также за смешивание правильных дозировок для его солдат и целителей. Я работала травницей в королевской аптеке Вахида под руководством Сумы.

– Все это могущество джиннов, – еле слышно произнесла я. – Как тебе разрешили с ним работать? Я думала, надо быть особенным, чтобы получить возможность хотя бы прикоснуться к зораату.

– Хочешь сказать, я не особенная? – Она выгнула бровь, но ее улыбка угасла. – Вообще-то во мне действительно ничего особенного. Я просто сирота, которая умудрилась оказаться в нужном месте в нужное время. Мне было некуда идти, а Суме был нужен помощник. Работать с зораатом довольно опасно, и он постоянно… терял помощников. – Она поморщилась.

– Значит, тебя выбрали не потому, что ты особенная, а потому, что все остальные умерли.

Я протянула ей еще одну чашку с землей. Нур выбросила землю в ведро для отходов и вернулась в туннель:

– Полагаю, можно сказать и так. Но еще у меня талант к составлению смесей зораата. Употреблять семена джинна необходимо в строго определенных пропорциях, иначе результат может оказаться плачевным. Император Вахид, разумеется, готовит свои собственные смеси – говорят, джинн, с которым он заключил сделку ради могущества, научил его пользоваться ими. Но для солдат, целителей и всех остальных, кто использует зораат, смеси готовят Сума и его помощники.

– А ты их пробовала? – Я не смогла скрыть трепет в своем голосе.

До этого я не знала никого, кто пробовал зораат. Я видела императора Вахида мимоходом, когда была во дворце с Мазом, но никогда не разговаривала с ним напрямую. Иметь возможность работать с первозданной магией джиннов, обладать способностью изменять свое тело, управлять пламенем без дыма и сотрясать саму землю, по которой мы ходим, – такие способности могли бы пригодиться. Я размяла пальцы, думая не столько о магии джиннов, сколько о своих собственных умениях – о мечах, которые страстно желала взять в руки, о кинжалах, которые мечтала вновь метать. Я жаждала не обладать магией, а почувствовать вес стали в своей руке.

– Нет, я никогда не использовала их сама. Они предназначались только для генералов или для личных целителей императора, и он очень строго контролирует их потребление. Он ни за что не желает давать им больше, чем необходимо. Но Сума говорил, что я один из лучших мастеров смешивания магии джиннов, которых он когда-либо встречал. Это была одна из причин, по которым он…

Нур резко замолчала, ее лицо было скрыто тенью туннеля, а в глазах отражался слабый свет. Спустя мгновение она прочистила горло:

– Это была одна из причин, по которым он так доверял мне. – Ее голос дрогнул.

Судя по ее словам, Сума был важным для нее человеком. Возможно, даже кем-то вроде отца. Я сглотнула, у меня застрял ком в горле. Я знала, каково это – скучать по отцу.

То, что мы испытывали одинаковые чувства, заставило мое сердце затрепетать от ощущения незнакомой душевной связи. Мы не просто две беглянки, мы – две дочери, два человека, с которыми поступили несправедливо, два человека, которые пытаются вернуть то, что у нас когда-то было, хотя у нас, может, никогда и не получится. Это место отняло у нас годы нашей жизни, и мы не сможем прожить их заново. Я погрузила пальцы в землю, наслаждаясь ощущением того, как она проникает под ногти. Кое-кто был в ответе за то, что отнял у меня эту жизнь, и я хотела быть тем, кто заставит его заплатить за это.

Нур шмыгнула носом, и это вернуло меня к действительности. Она наскребла еще земли в чашку.

– Мне жаль, – тихо сказала я.

Она посмотрела на меня, убирая грязной рукой спутанные волосы с глаз:

– Да, мне тоже.

Но в этой истории было что-то еще. Сума предал Вахида, и я не хуже других знала, что происходит, когда тебя обвиняют в предательстве императора.

– Ты сказала, что Сума спрятал зораат от императора? Что он украл у него? – Я мысленно пробежалась по возможным последствиям такого поступка. Меня бросили в камеру гнить, но я не крала силу джинна у императора. – Я удивлена, что Вахид не уничтожил всю семью Сумы.

Нур какое-то время сохраняла молчание, и я уже не ждала, что она ответит.

– О, он уничтожил всех. Вахид был в ярости. Были казнены все сыновья Сумы, а все те, кто был с ним связан, были отправлены сюда и подвергнуты пыткам, чтобы получить информацию о том, где спрятан зораат. Как ты можешь себе представить, Тохфса была в восторге.

В голосе Нур звучала горечь, и я задумалась о том, каково ей пришлось. Я, по крайней мере, знала, что мой отец все еще жив и ждет меня. Всех же, кого знала Нур, не стало.

Я вонзала ногти в твердую землю и думала о том, как же я благодарна, что в тюрьме гнию я, а не мой отец. Но если Сума спрятал зораат, знала ли о его местонахождении Нур? И если да, вернулась бы она, чтобы забрать его? Доступ к подобной магии стоил больше, чем просто побег отсюда. Он давал полную свободу. Он давал возможность отправиться куда угодно, быть кем захочешь. Я могла бы сбежать вместе с отцом – подальше от императора, подальше от Маза. Но во мне отозвалось что-то темное и гнилое.

Действительно ли я хотела убежать от Мазина? Хотела ли я убежать? Или же я хотела испепелить его? Я искоса взглянула на Нур. Она не сказала, вернул ли Вахид утраченную магию джинна. А это означало, что она могла знать, где она находится.

– Всех, кого ты знала, не стало, – сказала я, вытаскивая из земли особенно большой камень и передавая его ей. – И Вахид убил Суму. Так что будешь делать ты, когда выберешься отсюда?

Она задавала мне этот вопрос раньше, но не дала свой ответ на него. Я считала, что было достаточно хотеть просто вырваться из этого места, но она выдергивала из земли камни так же остервенело, как и я. Дело было не только в свободе, так же как моей мотивацией было не только добраться до отца. У нас обеих в мыслях было кое-что, в чем мы не хотели признаваться, потому что признание означало бы принятие.

Нур держала камень, на ее лице залегли тени, придавая ему еще более зловещий вид, чем обычно. Она была хрупкой девушкой небольшого роста, с острым подбородком и копной темных кудрей, но сейчас еще больше походила на мстительного монстра, чем когда впервые оказалась в моей камере.

– Думаю, можно сказать, что я верная, – тихо произнесла она. – И я считаю, что Сума заслуживает правосудия.

– И ты – та, кто должен вершить это правосудие? – спросила я, задаваясь вопросом, не течет ли по моим венам та же самая потребность.

Но правосудие казалось чем-то более благородным, чем то, чего я хотела. Достойным восхищения. То, чего я хотела от людей, которые меня предали, не вызывало восхищения. Только не тогда, когда я представляла, как пронзаю сердце Мазина кинжалом.

Но даже у меня была более веская причина желать справедливости, чем у Нур. Она была сиротой, она не была привязана к кому-то. Ее не обвиняли в государственной измене, ей не требовалось очистить свое имя. Мне казалось странным, что она так зациклилась на несправедливости по отношению к мужчине, который просто взял ее к себе.

– Да. – Ее голос был твердым, как камень. – Кроме меня, больше никого не осталось.

– Как? – спросила я, и это слово повисло между нами, словно заклинание. – Как бы ты добилась справедливости?

Мы обе знали, что меня интересует нечто гораздо большее, чем техническая сторона вопроса. Как разрушить империю? Вахид сделал это с помощью силы джинна. Можно ли сделать это еще раз?

Нур сомневалась, ответ застрял у нее в горле:

– У меня есть план.

Не было сомнений, что в ее плане была задействована магия джиннов и украденное сокровище, информацию о местонахождении которого Тохфса пыталась вытянуть из людей на протяжении трех лет. И если у Нур был доступ к этому сокровищу, возможно, у меня тоже был.

Эта мысль в сочетании с мыслью о возможности побега заставила меня почувствовать, как в моей груди зарождается надежда. Но это маленькое зернышко надежды было опасно, ведь, если я его потеряю, отчаяние может овладеть мной окончательно. Это я выяснила за прошедший год.

– Мне кажется, грязь так глубоко въелась под мои ногти, что стала частью кожи.

Я лежала в камере Нур и рассматривала свои руки. Она была права, моя камера действительно хуже, чем ее. Ее камера казалась дворцом по сравнению с местом, куда поместили меня, – она была по меньшей мере в три раза больше, и там даже была шаткая кровать с изъеденным червями соломенным матрасом, который на ощупь был таким приятным, будто его набили павлиньими перьями.

Когда я впервые увидела камеру Нур, я расплакалась. Затем я легла, и при этом мои кости заныли, а спина наконец распрямилась после года сна на холодном каменном полу.

– Ты сказала, тебя обманули, когда арестовали. – Голос Нур прорвался сквозь пелену радости, которая накрыла меня, когда я легла на кровать. Она сидела, прислонившись спиной к стене и скрестив ноги, и наблюдала за мной. – Расскажи, что произошло, почему ты попала сюда.

Я села и расправила плечи, игнорируя урчание в животе. Мои мышцы болели от копания, и сейчас я острее ощущала нехватку еды.

Когда я задумалась над ответом, Нур разразилась резким смехом:

– У тебя такое лицо, когда ты думаешь о доме, что я не могла не спросить об этом. А иногда, когда ты говоришь о побеге, я могу описать выражение твоего лица только так, что я выглядела бы так же, если бы Тохфсу расчленяли у меня на глазах.

Мои губы непроизвольно приподнялись.

– Я точно знаю, как выглядело бы мое лицо в таком случае.

– Ну так расскажи мне. Что произошло?

Что произошло? Я не думала ни о чем другом. Я продумала все до мелочей, учла каждый свой неверный шаг, каждый знак, который указывал на то, что они сделали. Что он сделал. Как я могла быть такой глупой, что не поняла, какой он на самом деле? Не подумала, что он выберет императора, а не меня, когда все вело именно к этому?

Я вцепилась руками в жесткое покрывало:

– Меня предал тот, кого, как мне казалось, я любила. Тот, кто, как я думала, был на моей стороне. Но это было не так.

– Ублюдок! – вскипела Нур, и мне было приятно, что она злится за меня. – Как его зовут?

Я выдохнула, наполняя пространство между нами своей яростью:

– Мазин. Мы знали друг друга с детства. Я думала, что знаю о нем все.

– Что он сделал?

– Он попросил встретиться с ним во дворце. Вместо него я обнаружила у своих ног тело северного военачальника, отравленного магией джиннов. Дарбаран, начальник дворцовой стражи, арестовал меня. Я думала, что Маз поможет мне сбежать, но он просто стоял и смотрел. Он даже не защищал меня. – Эти слова обожгли мое горло, и я задрожала. – Он заставил меня поверить, что он любит меня и доверяет мне. А потом он вместе с другими во дворце обвинил меня в убийстве. Император Вахид бросил меня сюда, обрекая и мою семью нести бремя моего греха. – Я тяжело сглотнула, в моей груди поднимался не только гнев, но и печаль. Маз не просто отнял у меня свободу и запятнал репутацию моего отца. Он отнял у меня чуть ли не единственные отношения, которые я считала безопасными и настоящими. Он поджег их и улыбался, пока я сгорала вместе с ними.

– Кто тебя подставил?

Я почувствовала, как мои губы непроизвольно изогнулись, но по выражению лица Нур – смеси тревоги и настороженности – поняла, что это не было похоже на улыбку.

Та же кипящая ярость таилась во мне, ожидая выхода, ожидая, когда я возьму меч и начну прокладывать дорогу мести, залитую кровью. Затем я зачитала список, который проговаривала про себя каждую ночь перед сном. Список людей, на чьих плечах лежала ответственность за то, что я здесь.

– Дарбаран, начальник стражи, который обвинил меня, арестовал и позаботился о том, чтобы у меня не было возможности сбежать. Император Вахид, который явно хотел избавиться от одного из политических противников, не развязывая гражданской войны, и свалил это именно на меня. И Маз.

Я резко замолчала, не решаясь продолжить.

– Кем был для тебя Маз? – мягко спросила Нур.

Я закрыла глаза и задумалась, как ответить на этот вопрос. Он был моим лучшим другом детства? Возлюбленным, которому я отдала свое сердце? Человеком, с которым я делилась своими самыми страшными секретами, которого держала в своих объятиях при первых лучах солнца и бок о бок с которым сражалась со всеми, кто стоял у нас на пути?

Я перевела взгляд с Нур на стену позади нее. На камне красовались отметки, сделанные самой Нур, – так она подсчитывала количество дней – в три раза больше, чем у меня. Это было мрачным напоминанием того, на что будут похожи мои дни, если я останусь здесь. Дни, на которые Мазин обрек меня, не раздумывая ни секунды.

– Мазин был тем, кому я доверяла, хотя должна была быть умнее. Он был тем, кто, как оказалось, изначально собирался предать меня.

Нур щелкнула зубами:

– Выходит, возлюбленным.

В моем сердце что-то сжалось, и это привело меня в необъяснимую ярость. Да, хотела я ответить. Да, он был моим возлюбленным. Но я еще не была готова произнести это. Я еще не до конца осознала всю глубину этого предательства и смирилась с ним, как и с тем фактом, что в трудные моменты, когда я нуждалась в утешении, мои мысли по-прежнему предательски возвращались к этим воспоминаниям. Как будто я все еще могла тосковать по кому-то, кого изначально никогда не было рядом. Но сейчас не было смысла скрывать правду, это не изменило бы того, что произошло.

Заметив мое молчание, Нур прочистила горло:

– Откуда ты знаешь, что они ответственны за это? Эти люди, которых ты перечислила?

– Откуда ты знаешь, что твой вождь доверял тебе? – спросила я ее в ответ. – Откуда ты знаешь, что ты была ему дорога?

Нур ответила сразу, без колебаний:

– Я чувствовала это всем своим существом.

– Да, – сказала я тихим шепотом. – Да, именно. Когда меня арестовали, я по-иному взглянула на все: каждый шаг, каждый разговор, каждый странный взгляд или абсурдное совпадение. То, как Маз попросил о встрече со мной в той комнате – в то конкретное время. Как вместо него пришел Дарбаран и застал меня как раз в тот момент, когда я обнаружила тело. Ни один из них не сделал бы этого, если бы император Вахид не приказал им. Тело, лежавшее у моих ног, принадлежало противнику Вахида – северному военачальнику, который, по слухам, готовил восстание. Если бы император казнил его, это спровоцировало бы гражданскую войну. – Мой голос был полон горечи. – Для Маза преданность Вахиду превыше всего, каковы бы ни были его грехи.

А у Вахида грехов было много, учитывая, какую резню он устроил, чтобы прийти к власти.

При упоминании Вахида глаза Нур потемнели.

– Почему же они не казнили тебя, чтобы заставить замолчать?

Она задала вопрос, который я задавала самой себе. Почему я все еще жива? Почему я здесь?

– Этого я не могу понять. Могу только предположить, что они хотели причинить как можно больше страданий.

Это ранило сильнее всего. Осознание того, что Маз не только предал меня, но и желал моих мучений. Моей боли. Он хотел для меня этой боли. А самое жалкое то, что мне было не все равно. Мне было не все равно, что он сделал это настолько личным, а потом отправил меня сюда гнить и встал на сторону императора.

Что я такого ему сделала? А может, мне и не нужно было ничего делать? Возможно, он всегда был способен так поступить со мной, а я была слишком влюблена в него, чтобы заметить это?

Повисло тяжелое молчание. Нур почесала затылок.

– Если Маз отправил тебя в такое место, значит, он был не таким уж хорошим возлюбленным, – сказала она, и смех, сопровождавший ее слова, рассеял напряжение в комнате.

В ответ я выдавила из себя печальный смешок, оценив ее попытку прогнать тьму из моего сердца.

– Нет, – сказала я наконец, и улыбка исчезла с моих губ, а глаза скользнули по трещинам на потолке. – С этим у нас никогда не было проблем.

– Черт, ведь так всегда и бывает, да? Человек хорош в чем-то одном и ужасен во всем остальном. – Она прислонилась спиной к стене.

Я подумала о том, как впервые поцеловала Мазина. О том, как он впервые обнял меня за талию и прижался губами к моей шее. Несмотря на то что из-за его предательства воспоминания были искажены и полны горечи, я все еще помнила, каково это – чувствовать, как бешено бьется мое сердце, когда он проводит большим пальцем по моей нижней губе, как в животе зарождается предвкушение, когда он улыбается, касаясь моей кожи. Я сглотнула, пытаясь прогнать воспоминания прочь:

– Мы знали друг друга очень долго. Я думала, что знаю его так же хорошо, как он меня, но, очевидно, это не так.

– Предательство близких ранит больше любого другого, – сказала Нур так тихо, что я почти не расслышала ее слов.

Я удивилась, потому что она говорила так, словно знала это по личному опыту. Я прочистила горло, радуясь возможности сменить тему:

– Это то, что случилось с тобой и Сумой? Император Вахид узнал, что тот обкрадывал его, через кого-то из близких?

Нур кивнула:

– Его предал собственный сын. Он хотел спасти честь своей семьи, но в итоге убил их всех. Даже слуг арестовали и посадили в тюрьму.

– Как и тебя.

Нур, казалось, смутилась от предположения, что она служанка, но в конце концов кивнула:

– Да, как и меня. Но я не собираюсь оставаться здесь и гнить, как все остальные, это не моя судьба.

– И не моя, – сказала я, вытирая с лица грязь и глядя в темный туннель, из которого мы выползли.

Оставаться в этой тюрьме – не моя судьба. Больше нет.