Ее королевское высочество

Глава 1

Кристиана стояла у окна, глядя на склон холма, где под проливным дождем огромный белый пес с мокрой слипшейся шерстью увлеченно рыл размокшую землю. Время от времени он вскидывал лобастую голову, умильно вилял Кристиане хвостом и снова возвращался к своему занятию. Пса звали Чарлз, это была пиренейская горная собака, подаренная ей отцом восемь лет назад. Кристиана рассмеялась, когда пес припустил вслед за кроликом, неожиданно выскочившим у него из-под ног и тут же скрывшимся из виду. Чарлз отчаянно залаял, а затем снова радостно понесся по лужам в поисках другой добычи. Он явно наслаждался жизнью, как и наблюдавшая за ним его хозяйка. Стоял конец лета, и, несмотря на дождь, было тепло. В июне Кристиана вернулась в Вадуц — после четырех лет, проведенных в колледже в Беркли. Возвращение домой оказалось для нее своего рода шоком, и пока что лучшим, что встретило ее здесь, был Чарлз. Не считая кузин в Англии и Германии и знакомых, разбросанных по всей Европе, Чарлз был единственным другом Кристианы, а так как она вела замкнутый образ жизни, казалось маловероятным, что она снова увидит своих друзей по колледжу.

Пес помчался в сторону конюшни, и Кристиана поспешила из дома с намерением присоединиться к его забавам. Надев непромокаемый плащ и резиновые сапоги, которые обычно надевала, когда чистила лошадиное стойло, она сбежала вниз по задней лестнице. Довольная, что ее никто не заметил, Кристиана выскочила под дождь и побежала, скользя по грязи и окликая пса. Тот мгновенно подлетел, едва не сбив хозяйку с ног. Виляя хвостом и разбрызгивая воду, он лизнул ее в лицо и снова умчался. Рассмеявшись, Кристиана устремилась следом, и они побежали бок о бок по широкой тропе, утрамбованной лошадиными копытами. К сожалению, для прогулки верхом было слишком сыро.

Чарлз, то и дело отклонявшийся в сторону, неизменно возвращался на зов хозяйки, хотя и после некоторого колебания. Вообще-то он был послушным псом, но дождь будоражил его, заставляя лаять и резвиться больше обычного. Кристиана развлекалась ничуть не меньше собаки. Прошел почти час, прежде чем она, запыхавшись, повернула назад. На сей раз она выбрала короткую дорогу, и спустя полчаса они оказались там, откуда начинали свой путь. Оба — и пес, и хозяйка — были чрезвычайно довольны прогулкой, и оба имели одинаково взъерошенный непрезентабельный вид. Длинные светлые волосы Кристианы прилипли к голове, лицо было мокрым, ресницы слиплись. Она никогда не пользовалась косметикой, если только не предполагался выход в свет, и предпочитала ходить в джинсах, которые привезла с собой из Беркли как память о навсегда утраченной жизни. Ей был дорог каждый миг из тех четырех лет, которые она провела в стенах колледжа. Брат ее окончил Гарвард, ей же отец предложил поступить в Сорбонну. Но Кристиана была непоколебима в своем желании учиться в Соединенных Штатах, и в конечном итоге отец согласился, хотя и неохотно. То, что она находится так далеко от дома, означало для нее свободу, и Кристиана наслаждалась каждым днем в колледже, с тоской думая о возвращении домой после выпуска в июне. У нее появились друзья, по которым она теперь очень скучала. Однако она вернулась домой, чтобы принять на себя ответственность и делать то, чего от нее ожидают. Это оказалось тяжким бременем, которое скрашивали лишь такие моменты, как сейчас, когда она бегала со своей собакой по лесу. Все остальное время она чувствовала себя заключенной, отбывающей пожизненный срок. Вокруг не было никого, кому она могла бы пожаловаться, к тому же ей не хотелось выглядеть неблагодарной. Отец был необыкновенно добр к ней. Его тревожило уныние дочери, но оба понимали, что ее юность — и свобода, которой она наслаждалась в Штатах — в прошлом.

Они добрались до аллеи, которая вела к дому, и Чарлз устремил на свою хозяйку вопросительный взгляд, словно удивляясь, неужели им и в самом деле пора возвращаться.

— Да, — ласково сказала Кристиана, потрепав его по загривку, — мне тоже не хочется.

Дождь не прекращался. Волосы Кристианы были совершенно мокрыми, на сапоги налипла грязь, но эти мелкие неудобства волновали ее не больше, чем Чарлза. Посмотрев на него, Кристиана рассмеялась. Трудно было поверить, что эта грязно-коричневая собака на самом-то деле белая.

Чарлз вильнул в ответ хвостом, и они направились к дому с благопристойной неспешностью. Кристиана предпочла бы проскользнуть через заднюю дверь, но протащить Чарлза в таком виде наверх было бы верхом нахальства. Он явно нуждался в хорошей водной процедуре после пробежки по раскисшим дорожкам.

В надежде не привлекать особого внимания, Кристиана потихоньку приоткрыла кухонную дверь, но огромный пес проскочил мимо нее и, вылетев прямо на середину кухни, возбужденно залаял. Кристиана с виноватой улыбкой смотрела на знакомые лица. Люди, работавшие в кухне, всегда были добры к ней, и порой она сожалела, что не может посидеть в их сердечной компании, как в детстве. Но те времена давно миновали. Никто больше не относился к ней, как к ребенку. Этим летом Кристиане исполнилось двадцать три, а ее брат был на десять лет старше и сейчас путешествовал по Азии.

Чарлз энергично встряхнулся, забрызгав всех вокруг грязью.

— Извините, — сказала Кристиана, обращаясь к Тильде, кухарке. Та вытерла лицо фартуком и добродушно улыбнулась, покачав головой. Затем сделала знак молодому человеку, чтобы тот занялся собакой. — Боюсь, он ужасно грязный, — виновато улыбнулась Кристиана. Она охотно вымыла бы Чарлза, но сомневалась, что ей позволят.

Пес недовольно гавкнул, когда его выводили из кухни.

— Я могла бы вымыть его сама... — проговорила Кристиана, глядя ему вслед.

— Ни в коем случае, мэм, — твердо сказала Тильда и чистым полотенцем вытерла лицо девушки. Несколько лет назад она не постеснялась бы отругать Кристиану, заметив, что та выглядит хуже, чем ее собака. — Не желаете перекусить?

Кристиана покачала головой.

— Ваш отец еще в столовой. Я могу прислать что-нибудь для вас.

После некоторого колебания Кристиана кивнула.

Они с отцом иногда не виделись целыми днями, и Кристиана наслаждалась редкими спокойными минутами, которые они проводили вдвоем. Обычно отца окружали помощники, и он постоянно спешил, направляясь на очередную встречу. Пообедать одному, а тем более с дочерью, было для него нечастым удовольствием. Кристиана дорожила обществом отца. Собственно, это была единственная причина, почему она оставила Беркли. Хотя Кристиана охотно продолжила бы обучение в Штатах, она не посмела даже заикнуться об этом, заранее зная, каков будет ответ. Отец хотел, чтобы она вернулась. А поскольку от ее брата не было никакого толку, на Кристиану ложилось двойное бремя. Если бы Фредерик взял на себя часть обязанностей, ей было бы гораздо легче. Но на это не приходилось надеяться.

Повесив плащ на крючок возле кухни, Кристиана сняла сапоги. Они были заметно меньше, чем любая другая пара из стоявших рядом. Маленький размер ноги был естественным при невысоком росте Кристианы. Брат часто дразнил ее, утверждая, что она выглядит как девчонка, особенно в туфлях без каблуков и с распущенными, как сейчас, волосами. Впрочем, в ее стройной фигурке не было ничего детского. Все говорили, что она пошла в мать, которая была миниатюрной и изящной; от отца же, который, как и брат Кристианы, был очень высоким, она унаследовала светлые волосы. Их мать умерла, когда Кристиане было пять лет, а Фредерику пятнадцать. Отец больше не женился. Кристиана, как единственная женщина в семье, часто выполняла функции хозяйки на официальных приемах и других мероприятиях. Это была одна из обязанностей, которые возлагались на нее, и она безотказно делала это ради отца, хотя и без особого удовольствия. Они с отцом всегда были чрезвычайно близки. Он никогда не забывал, что девочке пришлось расти без матери, и, несмотря на свою занятость, делал все возможное, чтобы стать для нее и отцом, и матерью, а это было непростой задачей.

В носках, джинсах и свитере Кристиана взбежала по задней лестнице и, слегка запыхавшись, вошла в буфетную. Кивнув находившимся там людям, она бесшумно проскользнула в столовую. Отец сидел за обеденным столом с очками на носу и сосредоточенно просматривал пачку бумаг. Он не слышал, как вошла Кристиана, и поднял глаза, только когда она молча опустилась на стул рядом с ним. Отец улыбнулся — как всегда, он был рад видеть свою дочь.

— Чем ты занималась, Крики? — спросил он, употребив имя, которым называл ее с детства. Когда она потянулась к нему для поцелуя, он ласково потрепал дочь по голове и обратил внимание на ее мокрые волосы. — Да ты вся вымокла! Каталась на лошади под дождем?

Отец вечно беспокоился о ней больше, чем о Фредди. Миниатюрная Кристиана всегда казалась ему слишком хрупкой. Потеряв жену, скончавшуюся от рака восемнадцать лет назад, он относился к дочери, как к бесценному дару, которым она являлась для них с женой с самого ее рождения. Девочка была точной копией матери, которой на момент замужества было столько же лет, сколько сейчас Кристиане. Она была французской аристократкой из династии Бурбонов, правившей страной до Французской революции. Кристиана по обеим линиям происходила из монархических семейств. Предки ее отца были немцами. Немецкий был его родным языком, но в семье всегда разговаривали по-французски, даже после смерти матери Кристианы. Кристиана владела немецким, итальянским, испанским и английским языками, однако французский был ей ближе и она предпочитала его всем остальным. За годы, проведенные в американском колледже, ее английский значительно улучшился, и теперь она объяснялась на нем совершенно свободно.

— Тебе не следует кататься верхом в дождь, — мягко пожурил ее отец. — Гак можно подхватить простуду, если не что-нибудь похуже. — Он и всегда-то боялся, что она заболеет, а после смерти жены это стало просто навязчивой идеей.

— Я не каталась верхом, просто пробежалась с собакой. — Кристиана замолчала, ожидая, пока лакей поставит перед ней изящную тарелку с позолоченной кромкой из двухсотлетнего лиможского сервиза, некогда принадлежавшего ее французской прабабке. Разумеется, в доме имелся также не менее прекрасный фарфор, унаследованный от предков по отцовской линии. — Ты очень занят, папа? — спросила она.

Он кивнул и, вздохнув, отодвинул в сторону бумаги.

— Не более чем обычно. В мире столько проблем, столько ситуаций, которые требуют решения. В наше время все ужасно усложнилось. Простых вещей практически не осталось.

Кристиана восхищалась многочисленными достоинствами своего отца. Все, кто его знал, относились к нему с уважением и искренней симпатией. Он был натурой цельной, человеком смелым и сострадательным, являя собой впечатляющий пример для дочери и сына. Широкую известность получила его гуманитарная деятельность. Кристиана стремилась подражать отцу, учиться у него, Фредди же был поглощен собой и не обращал внимания на отцовские советы и даже требования. Равнодушие Фредди к тому, чего от него ждали, порождало у Кристианы ощущение, будто она обязана поддерживать семейные традиции за них обоих. Зная, насколько отец разочарован в сыне, она считала, что должна как-то возместить ему это. В сущности, у нее было намного больше общего с отцом, чем у брата. Ее всегда интересовали проекты отца, особенно связанные с помощью слаборазвитым странам. Несколько раз ей приходилось участвовать в гуманитарных акциях, проводившихся в беднейших регионах Европы, и она никогда не чувствовала себя более счастливой, чем когда находилась там, выполняя свой долг.

Отец рассказал ей о своих новых начинаниях. Кристиана с интересом слушала, время от времени прерывая его. Ее замечания, как всегда, были глубокими и дельными. Отец высоко ценил ее суждения, еще более сожалея о том, что у его сына нет ее мозгов и увлеченности. Понимая, что Кристиане кажется, будто она впустую тратит время, он предложил ей продолжить обучение в Париже. Это могло бы занять ее время и ум. При этом Париж был достаточно близко от дома. Кристиана могла бы поселиться у родственников матери и часто приезжать домой. О том, чтобы снять квартиру, что было бы естественно в ее возрасте, не заходило даже речи. Фредди по настоянию отца окончил Оксфорд и получил степень магистра по бизнесу в Гарварде, что не принесло ему никакой пользы, учитывая его образ жизни. Кристиане, если бы она пожелала, отец мог позволить изучать что-нибудь менее практичное, однако она всегда с удовольствием училась, и он решил, что право и политика подойдут ей наилучшим образом.

Когда они пили кофе, в столовую деликатно вошел помощник отца и улыбнулся Кристиане. Вильгельм работал с ее отцом очень давно и был ей как дядя. Впрочем, то же самое можно было сказать о большинстве его коллег.

— Простите, что прерываю, ваше высочество, — негромко произнес он. — Но через двадцать минут у вас назначена встреча с министром финансов. Поступило несколько новых отчетов по шведской валюте, и я подумал, что вы захотите просмотреть их перед беседой с министром. А в половине четвертого должен подъехать наш представитель в ООН.

Это означало, что отец будет занят до ужина, а потом его присутствие наверняка потребуется на каком-нибудь официальном приеме. Иногда Кристиана отправлялась вместе с ним, иногда оставалась дома. Случалось, что она ненадолго появлялась на аналогичных мероприятиях одна. Здесь, в Вадуце, не было непринужденных вечеров с друзьями, как в Беркли. Только долг, ответственность и работа.

— Спасибо, Вильгельм. Я спущусь через несколько минут, — сказал отец.

Помощник отвесил им обоим почтительный поклон и молча удалился. Кристиана вздохнула, проводив его взглядом. Она сидела, подперев голову руками, и казалась сейчас еще более юной, чем обычно. Отец улыбнулся, глядя на ее очаровательное лицо. Он догадывался, что ее тяготит нынешний образ жизни. Это было нелегкое бремя для двадцатитрехлетней девушки. В ее возрасте он и сам бунтовал против подобной участи с ее условностями и ограничениями. Фредди тоже тяготился ими, но в отличие от отца и сестры всегда находил способ уклониться от своих обязанностей. Его единственным занятием были развлечения, и, судя по всему, он не испытывал никакого желания ни повзрослеть, ни остепениться.

— Неужели ты не устал от всего этого, папа? Даже я чувствую себя измотанной, хотя я только наблюдаю, как ты целыми днями крутишься словно белка в колесе.

Отец работал, казалось, двадцать пять часов в сутки, но никогда не жаловался. Чувство долга было его второй натурой.

— Я получаю от этого удовольствие, — признался он. — А вот в твоем возрасте это действовало мне на нервы. — Отец всегда был честен с ней. — Помнится, я даже как-то сказал своему отцу, что чувствую себя как в тюрьме. Он был в ужасе. Однако со временем начинаешь смотреть на вещи иначе. Ты в этом убедишься, дорогая. — К тому же для них обоих не существовало иного пути, чем тот, который был предопределен их происхождением, и, подобно отцу, Кристиана воспринимала свою судьбу как данность.

Отец Кристианы, Ганс Йозеф, был князем Лихтенштейна — главой крохотного государства, зажатого между Австрией и Швейцарией, с площадью в 160 квадратных километров и населением около тридцати трех тысяч человек. Тем не менее Лихтенштейн был независимым государством и после окончания Второй мировой войны соблюдал нейтралитет, что позволяло ему играть существенную роль в таких вопросах, как помощь угнетенным и обездоленным во всем мире. Из всех аспектов деятельности отца Кристиану более всего привлекал гуманитарный. Международная политика, которой князь, в силу необходимости, уделял большое внимание, интересовала ее гораздо меньше. Фредди же не интересовался ни тем ни другим, хотя как наследник отца со временем должен был возглавить государство. В Лихтенштейне женщины не имели права престолонаследования, так что даже если бы Фредди по какой-либо причине не стал следующим князем, Кристиана не смогла бы занять его место. Впрочем, она не испытывала подобного желания, хотя отец не раз с гордостью говорил, что она справилась бы с этой миссией намного лучше, чем ее брат. Кристиана никогда не завидовала Фредди. У нее было достаточно собственных обязанностей. Словно призовая лошадь на скачках, она следовала по заранее определенному курсу, поддерживая отца в его трудах на благо государства. Однако собственная деятельность в большинстве случаев казалась ей совершенно бессмысленной. Ее не покидало ощущение, что в Вадуце она понапрасну растрачивает свою жизнь.

— Иногда я ненавижу то, что делаю, — призналась Кристиана, не сообщив отцу ничего нового. Из-за встречи с министром финансов у него не было времени попытаться разубедить ее, но тоска в глазах дочери тронула его до глубины души. — Я чувствую себя абсолютно бесполезной, папа. Ты сам сказал, что в мире полно проблем. Зачем мне торчать здесь, посещая сиротские приюты и дома престарелых, если в другом месте я могла бы заняться чем-нибудь более полезным? — жалобно проговорила она.

Отец ласково коснулся ее руки.

— Ты делаешь важное дело, дорогая. Одному мне не справиться. Для людей имеет большое значение, что ты находишься среди них. Именно этим занималась бы твоя мать, будь она жива.

— Мама выбрала такую судьбу сознательно, — возразила Кристиана. — Выходя за тебя замуж, она знала, что ее ждет. Она видела смысл в такой жизни. А мне все время кажется, будто я просто теряю время.

Оба они знали, что если Кристиана, следуя желаниям отца, выйдет замуж за мужчину, равного ей по происхождению, ее нынешний образ жизни послужит подготовкой к обязанностям жены главы государства. Правда, теоретически допускалось, что она может выйти замуж за человека незнатного, однако Кристиана сомневалась, что отец это допустит. По материнской линии все ее предшественницы были королевскими высочествами. Ее бабушка по отцу также была королевским высочеством, а сам он, будучи князем Лихтенштейна, именовался «его светлостью». По рождению Кристиана могла претендовать как на тот, так и на другой титул, но официально она имела титул «ее светлость». Помимо французских королей, ее мать состояла в родстве с герцогами Виндзорскими в Англии, а в семье князя Ганса Йозефа были Габсбурги и Гогенлоэ. Все до единого родственники князя, Кристианы и Фредди, включая их предков, принадлежали к монархическим династиям. С детства отец внушал Кристиане, что, даже выйдя замуж, она останется в рамках этого обособленного мира, и ей никогда не приходило в голову, что может быть иначе.

Единственным периодом, когда Кристиана не находилась под постоянным гнетом своего привилегированного статуса, было ее пребывание в колледже в Соединенных Штатах, где она снимала квартиру под охраной двух телохранителей, мужчины и женщины. Правду о ней знали только две самые близкие подруги, но они свято хранили секрет Кристианы, как и администрация университета, которая также была в курсе дела. Предоставленная самой себе, свободная от ограничений и условностей, которые тяготили ее с детства, Кристиана расцвела. В Калифорнии она была такой же, как все, обычной студенткой колледжа. В ответ на расспросы об отце она всегда отвечала несколько туманно. В конечном счете она научилась говорить, что он занимается правами человека, общественными отношениями, экономикой и политикой, что, в сущности, соответствовало истине. Она никогда не упоминала о собственном титуле. Лишь очень немногие из тех, кого она встречала, знали, где находится Лихтенштейн и на каком языке там разговаривают. Кристиана никогда не рассказывала, что ее семья обитает в княжеском дворце, воздвигнутом в четырнадцатом столетии и перестроенном в шестнадцатом. Она от души наслаждалась независимостью и анонимностью студенческих лет. Но теперь все изменилось. Она снова стала ее высочеством со всеми вытекающими последствиями. И чувствовала себя так, словно над ней тяготеет проклятие.

— Не хочешь поучаствовать во встрече с нашим представителем в ООН? — спросил князь в надежде приободрить ее.

Кристиана покачала головой и последовала примеру отца, когда тот встал из-за стола.

— Не могу. Я должна перерезать ленточку на церемонии открытия больницы. И зачем нам столько больниц? — Она удрученно улыбнулась. — Мне кажется, что я разрезаю эти ленточки каждый день. — Разумеется, это было преувеличением, но порой у Кристианы возникало ощущение, что она только этим и занимается.

— Людям очень важно знать, что ты присутствуешь на церемонии, — сказал отец и был, конечно, прав. Но ей хотелось заниматься чем-нибудь полезным, а не только демонстрировать новую шляпку, костюм от Шанель и драгоценности, принадлежавшие покойной матери или извлеченные из государственных хранилищ. В числе прочего там хранилась и корона, которая была на ее матери в день коронации отца. Отец всегда говорил, что Кристиана наденет ее в день своей свадьбы. Примерив однажды корону, Кристиана поразилась, насколько та оказалась тяжелой — совсем как сопутствующая ей ответственность. — А как насчет сегодняшнего обеда? Составишь нам компанию? — спросил князь, собирая свои бумаги. Ему не хотелось оставлять дочь в таком унынии, но он опаздывал на встречу с министром.

— Это нужно для дела? — поинтересовалась Кристиана, как всегда внимательная к просьбам отца.

— Не особенно. Только если ты сама хочешь. Он интересный человек.

— Не сомневаюсь, папа, но если я тебе не нужна, то тогда я лучше поднимусь наверх и почитаю.

— Или посидишь за своим компьютером, — поддразнил ее отец, намекая на увлечение дочери электронной почтой.

Кристиана по-прежнему общалась со своими друзьями в Штатах, хотя и понимала, что эта дружба со временем не может не угаснуть. Ее жизнь слишком отличалась от жизни обычных людей. Она была современной девушкой, живой и энергичной, и порой воспринимала свой общественный статус как железные оковы. Фредди испытывал примерно те же чувства. Последние пятнадцать лет он вел жизнь плейбоя, часто появляясь на страницах желтой прессы, где его имя связывалось с именами актрис и моделей разных частей Европы. В данный момент он находился в Азии, куда скрылся с глаз публики после очередного скандала. Это была идея князя, полагавшего, что Фредди пора остепениться. Кристиана, с ее чувством ответственности, была диаметральной противоположностью брату, но даже ее отец понимал, что она не может провести всю жизнь, разрезая ленточки на торжественных церемониях. Именно поэтому он предложил ей продолжить учебу в Париже, в Сорбонне.

— Увидимся перед обедом, — сказал он, поцеловав дочь в еще влажную макушку.

Кристиана подняла на отца огромные глаза, в которых светилась печаль, разрывавшая его душу.

— Папа, почему я не могу уехать, как Фредди? — Голос ее прозвучал жалобно, как у любой девушки ее возраста, которой хотелось бы получить согласие отца на что-то, чего он скорее всего не одобрит.

— Потому что ты нужна мне здесь, не говоря уже о том, что я буду ужасно скучать, если ты снова уедешь. — В глазах князя мелькнул лукавый огонек. После смерти жены в его жизни не было других женщин, хотя многие пытались занять ее место. Он целиком посвятил себя семье и работе. Можно было сказать, что он пожертвовал своей жизнью ради того, что считал правильным. И ждал того же от дочери. — Что касается твоего брата, — князь улыбнулся, — временами я испытываю огромное облегчение, что его нет рядом. Ты же знаешь, на что он способен.

Кристиана рассмеялась. Фредди имел обыкновение попадать в истории, которые быстро становились достоянием прессы. На протяжении последних пятнадцати лет, начиная с его обучения в Оксфорде, Фредди оставался горячей темой для большинства изданий, и пресс-атташе князя трудился без устали, прикрывая его выходки. Кристиана же появлялась на страницах прессы только в связи с официальными событиями или благотворительными акциями.

За все время ее пребывания в колледже была опубликована только одна фотография в журнале «Пипл», сделанная, когда она присутствовала на футбольном матче со своими английскими кузинами, принадлежавшими к королевской семье. И еще было несколько снимков в журнале «Вог» и одна прелестная фотография в бальном платье в статье о золотой молодежи, опубликованной в «Таун энд кантри». Кристиана никогда не стремилась к публичности, что радовало ее отца. С Фредди все обстояло иначе, и князь Ганс Йозеф, при всей его снисходительности, предупредил сына, что, когда тот вернется из Азии, ему придется покончить со скандальными интрижками, в противном случае он лишится содержания, которое ему регулярно выплачивалось. Фредди понял намек и пообещал вести себя прилично. Однако возвращаться домой не спешил.

— До встречи, дорогая. — Князь тепло обнял дочь и направился к выходу из столовой, сопровождаемый поклонами лакеев, мимо которых он проходил.

Кристиана вернулась в собственные апартаменты, которые располагались на третьем этаже княжеского дворца и включали спальню, гостиную, гардеробную и кабинет. Все комнаты были просторными и со вкусом обставленными. В кабинете за письменным столом сидела женщина средних лет, выполнявшая функции личного секретаря Кристианы, здесь же на полу лежал Чарлз, вымытый и расчесанный. Он совсем не походил на того пса, с которым она носилась по лесу этим утром, и выглядел унылым, очевидно, подавленный процедурами, через которые ему пришлось пройти, чтобы приобрести нынешний ухоженный вид. Чарлз терпеть не мог мыться. Кристиана улыбнулась, испытывая больше общности с псом, чем с кем-нибудь еще во дворце, а может, и во всей стране. Ей, как и Чарлзу, не нравилось, когда ее причесывали, мыли или одевали. Она была гораздо счастливее, бегая под дождем, мокрая и забрызганная грязью.

Потрепав Чарлза по загривку, Кристиана села за письменный стол напротив своего секретаря, Сильвии де Марешаль, швейцарки из Женевы. Сильвии было далеко за сорок. Дети ее выросли и разъехались: двое жили в Штатах, один в Лондоне, один в Париже. Последние шесть лет она работала на Кристиану. По-матерински душевная, она была единственной, с кем Кристиана могла поговорить о жизни и пожаловаться на скуку.

Сильвия улыбнулась, протянув ей еженедельник.

— В три часа вы должны быть на открытии детской больницы, ваше высочество, а в четыре вам следует заехать в приют для престарелых. Совсем ненадолго. Речь произносить не нужно, достаточно нескольких слов восхищения и признательности. Дети в больнице преподнесут вам букет.

Сильвия была исключительно организованной особой и не упускала ни единой детали. По просьбе князя она помогала устраивать обеды для важных персон и приемы для глав государств. Будучи прекрасной хозяйкой, успешно управлявшей своим домом, она делилась с Кристианой всем, что знала. Ее советы были бесценными, вкус изысканным, а доброта, с которой она относилась к своей юной хозяйке, беспредельной. Сильвия была идеальной помощницей, к тому же она обладала чувством юмора, которое поднимало Кристиане настроение, когда груз обязанностей казался ей особенно тяжким.

— Завтра вы открываете библиотеку, — мягко сказала Сильвия, зная, как устала Кристиана от подобных мероприятий за последние три месяца. — Там вам придется произнести речь, — предупредила она, — зато сегодняшний вечер у вас свободен. — Кристиана задумчиво молчала, размышляя о своем разговоре с отцом. У нее пока не было никаких определенных планов, но она твердо знала, что хочет уехать. Может, когда Фредди вернется, отец не будет чувствовать себя таким одиноким. Кристиана знала, как ему не хватало ее, когда она училась в колледже. Князь любил своих детей и наслаждался их обществом. Он любил свою жену и до сих пор тосковал по ней. — Хотите, чтобы я написала вашу завтрашнюю речь? — предложила Сильвия. Она не раз делала это, и у нее это отлично получалось.

Но Кристиана покачала головой:

— Напишу сама. Сегодня вечером. — Будет чем занять себя, к тому же это напомнило ей домашние задания в колледже.

— Я набросаю кое-какие детали, касающиеся новой библиотеки, и оставлю записку у вас на столе. — Сильвия посмотрела на часы. — Вам пора одеваться. Через полчаса нужно выходить. Я могу вам чем-нибудь помочь?

Кристиана покачала головой, догадываясь, что Сильвия предлагает достать из сейфа драгоценности. Но она предпочитала носить жемчуг своей матери и серьги, входившие в комплект, подаренный жене князем Гансом Йозефом. Эти украшения очень много значили для нее. Да и отцу было приятно видеть на дочери драгоценности матери. Кивнув Сильвии, она пошла переодеваться. Чарлз поднялся с пола и поплелся за хозяйкой.

Спустя полчаса, когда Кристиана вернулась в кабинет, она выглядела принцессой до кончиков ногтей — в бледно-голубом с белым цветком костюме от Шанель, с черным бантом на шее. В руках она держала черную сумочку из крокодиловой кожи, которую отец купил ей в Париже. Черные туфли, также из кожи крокодила, жемчужный гарнитур ее матери и белые лайковые перчатки, засунутые в карман костюма, завершали ее наряд. С длинными белокурыми волосами, забранными в аккуратный хвост, Кристиана выглядела юной и элегантной.

Выбравшись из «мерседеса» перед больницей, она была тепло встречена членами администрации. Кристиана поблагодарила их за проделанную работу и задержалась, чтобы пожать руки и обменяться несколькими словами с людьми, высыпавшими посмотреть на принцессу. Они охали и ахали, восхищаясь ее внешностью, молодостью, одеждой и манерами. Как всегда, когда ей приходилось появляться на публике, представляя своего отца или княжеский дом, Кристиана прилагала значительные усилия, чтобы произвести хорошее впечатление. Когда она отъезжала, люди махали ей руками. Она помахала им в ответ рукой в безупречно белой перчатке. Ее визит явно произвел на собравшихся незабываемое впечатление.

Пока машина ехала к дому престарелых, Кристиана, откинувшись на сиденье, думала о детях, которых она только что целовала. С июля, когда она приступила к своим обязанностям, она перецеловала сотни таких же ребятишек. Трудно поверить, а еще труднее смириться, что всю оставшуюся жизнь она будет заниматься этим: перерезать ленточки, открывать библиотеки и больницы, целовать детей и пожилых дам, пожимать руки множеству людей, а затем махать им на прощание. Кристиана вовсе не хотела быть неблагодарной судьбе или непочтительной по отношению к отцу, но она ненавидела каждое мгновение подобного существования.

Она отлично понимала, что во многих отношениях ей повезло. Но ее безмерно удручала мысль, что ее жизнь лишена смысла и с каждым днем становится все более пустой и никчемной.

Глаза Кристианы были все еще закрыты, когда машина остановилась перед домом престарелых. Телохранитель, открывший дверь, увидел две слезинки, медленно катившиеся по ее щекам. Улыбнувшись ему и людям, ожидавшим снаружи с радостно взволнованными лицами, Кристиана быстро смахнула слезы рукой, затянутой в белую перчатку.