Фея с улицы Иркутской дивизии

Глава 5

— Дорогая! — воскликнул Володька, заходя к ней сразу же после ушедшего Кирилла. — Что ты сделала с Верой?

— Хочешь сказать — тебе не понравилось?

Она нарочно оттягивала время, не объясняя, чтобы выговорились все ее мужчины. По крайней мере поподробнее объяснили бы ей свои впечатления от вида изменившейся Веры.

— Удивило до глубины души. Я думал, у нее и ног-то нет. Так, палочки для поддержки туловища. Такое впечатление, что ты откопала из снега нижнюю часть прекрасной статуи…

— Любишь ты красивости, Сумятин, — буркнула Сима, однако довольная собой.

— Ты меня перебила. — Володьке нравилось ее внимание, потому он не мог обойтись без театральных жестов. — Я хотел сказать, а поднимешь глаза повыше… Вах, какие ноги испортила!

— Подожди, дай срок… — загадочно произнесла Серафима и взглянула на Володьку своими серо-зелеными глазами.

Что за женщина! Каждый раз, когда он на нее смотрел, всегда желал. И ведь не скажешь, что красавица, но все в ней так живо, так женственно, такое очарование исходит от каждой черточки ее лица, плавного движения рук… Да что там говорить! Даже гипс на ее ноге выглядит донельзя эротично…

— Володька, ты хотел виноград подвязать, — напомнила Сима, уловив его жадный взгляд.

— А чем подвязывать?

Он надеялся, что она забыла приготовить, и он под шумок станет ей помогать, слово за слово, она женщина добрая, не станет его мучить. Жестоко не напоить умирающего от жажды…

— Вон, в кресле целая куча тряпочек, я приготовила.

Никогда ничего не забывает! Прокурор, а не женщина.

Но вообще-то Володька работать любил. Он только не любил, когда Сима старалась его куда-нибудь услать. С глаз долой. Ему тогда становилось тоскливо, и он понимал, что любимая женщина не слишком им дорожит, а он готов был для нее сделать все, что угодно. Или почти все. Потому что бросить пить у него не получалось. Он старался держаться, но потом наступали такие вот минуты, когда равнодушное лицо Симы наводило на мысли о том, что он, Владимир Сумятин, не нужен не только ей, вообще никому. Вот возьми он сейчас и умри — кто о нем заплачет… Разве что парочка бывших любовниц. После него на земле даже его генного набора не останется. Жизнь Сумятина в детях не продолжится, потому что у него нет детей!

Наверное, он давно бы ушел из этого дома, но стоило ему отойти даже недалеко, как неодолимая сила тянула его обратно. И уже забывался двухкомнатный рай, который сулила ему некая молодая женщина по имени Алла, работавшая с ним в одной фирме, к ней назло Симе иной раз подумывал уйти Володька.

Ей-то, может, он будет и нужен, да она ему не нужна. Разве можно сравнить Аллу и Симу? Эти две женщины — небо и земля, настолько разные. И если Алла может перед ним унижаться, заглядывать в глаза, уговаривать, то Симе достаточно пальцем поманить, и Сумятин к ней побежит…

— Она тебя не ценит, — шептала Алла змеей, когда замечала такую вот грусть в глазах Сумятина, — а я бы с тебя пылинки сдувала… Она подлая, она тебя у меня украла.

Сумятин в глубине души джентльмен, он не мог сказать женщине, что она выдает желаемое за действительное и никогда он ей не принадлежал. Разве можно украсть не твое?

Она постоянно возле него крутилась, выдумывая порой самые смешные предлоги, чтобы просто с ним заговорить.

— Пылинки сдувать!.. Хочешь сказать, я такой грязный, что даже пыльный?! — как-то рассвирепел Володька. Конечно, не от такого предположения, а от того, что она ему просто надоела.

— Нет, я же не в том смысле, — испугалась Алла, — я хотела сказать… люди так говорят, ты что, не понимаешь, что ли!

Почувствовала, что он нарочно ей грубит, и тоже рассердилась. Правда, тут же спохватилась. Нельзя было ей сердиться. По крайней мере до тех пор, пока ей не удастся приручить этого дикого, шалого мужика.

Вот так в этой жизни плохо всем, а если бы он мог оторваться от вредной Серафимы, кто знает, может, и нашел бы свое счастье. Взаимное.

Он подвязывал виноград, когда услышал, что у калитки кто-то звонит. И вышел открыть.

Все ясно, очередная подружка. Он и забыл, как ее звать. А может, и не знал. Распахнул калитку и свои объятия, вроде страшно рад.

— Проходите!

— А я думала, мы будем на ты, — проворковала та.

Все они пытаются с ним заигрывать. Видела бы Серафима… А впрочем, ей все равно. Она как будто не знает, что такое ревность. Он бы на ее месте таких подруг гнал поганой метлой. Вот сейчас заговори с этой Таней, намекни ей на то, что можно было бы неплохо провести время, и она поведется. Не вспомнит даже о такой подруге, как Сима.

— Танюша, как я рада!

Значит, ее Татьяной зовут. Володька довел ее до комнаты, где Сима лежала, и испарился. Услышал только завистливое:

— Какой у тебя мужик хозяйственный! Я и не знала, что ты замуж вышла.

— А я и не вышла, — посвятила ее в свои дела Сима. — Это мой бойфренд. Или, как теперь говорят, гражданский муж.

— Симпатичный. И где ты таких находишь? Причем сразу видно, что руки у него растут оттуда, откуда нужно.

А Сумятин как раз вышел к калитке с секатором, и из кармана полоски ткани для подвязки лозы торчат — их Сима нарвала из старой наволочки. Вот пусть и послушает, как другие бабы про ее мужа говорят. Может, задумается, начнет ценить?

С Татьяной Великановой Сима работала в сетевом маркетинге. Продавала желающим косметику «Мэри Кей».

И когда та пришла, чтобы ее проведать, очень удивилась. Они не виделись года два, с тех пор как Татьяна приносила ей косметику.

— Распродаю запасы, — призналась она тогда, — своим подругам — с самой большой скидкой.

Теперь Татьяна, как выяснилось, вернулась в школу, где она прежде работала учительницей математики.

Внешне Таня была не самой эффектной женщиной, но при этом доброй и беззлобной, и Сима ей откровенно обрадовалась.

Она считала, что Татьяна хорошо устроена и имеет способности к маркетингу, каковые у самой Серафимы начисто отсутствовали. Она проработала в этой системе меньше месяца и вовремя смоталась. По крайней мере теперешняя работа ее полностью устраивала.

Но Татьяна…

О личной ее жизни Сима знала немного. Знала, что та в одиночестве воспитывает сына, родив его вне брака. В то же время в браке она считалась бесплодной, именно из-за этого он в свое время и распался.

Вот уж действительно кому не везет, так это ей!

— Ну как, нашла себе мужа? — спросила она Татьяну. — Помнится, ты собиралась замуж.

— Наши желания с кандидатом в мужья не совпали, — призналась подруга. — Оказалось, замуж хотела я, а он не хотел жениться.

— И что, ты по-прежнему одна?

— Естественно, с такой-то фигурой.

Татьяна любить поесть. И оттого теперь, при своем выше среднего росте, она выглядела гром-бабой. Оттого и была не уверена в себе. В самом деле, такая фигура понравится далеко не каждому, но при этом она ничего не пыталась сделать. Например, поменьше есть, а думала, что хорошая фигура упадет ей с неба.

Серафима вздохнула про себя. Интересно, Татьяна тоже другим завидует? Стройным. Но при этом ее мучают комплексы, и оттого глаза выглядят тоскливыми, что, безусловно, шарма ей не придает. Но все же сказала успокаивающе:

— Хочешь сказать, что мужчины женятся только на худеньких?

— Наверное, на всяких. Но мне, кроме стройности, не хватает еще кое-чего.

— Например? — заинтересовалась Сима.

— Нахальства, уверенности в себе, умения добиваться своей цели.

Ее взгляд упал на страницу газеты, которую Серафима недавно просматривала.

— Вот видишь! — Она так резко ткнула в заинтересовавшую ее заметку газеты, что острым ногтем прорвала ее насквозь. — Бабушка Серафима. Это, случайно, не ты?

— Увы, не я! — фыркнула Сима.

— Жалко. Ведь она предлагает как раз то, чего мне не хватает. Обретения уверенности в себе уже после первого сеанса… Не говоря уже о прочих интересных вещах.

— Вот и сходи к ней.

— И схожу!

Татьяна подхватила газету, словно в откровение, впиваясь в набранные крупным шрифтом строчки. Чего это она, первый раз такое объявление видит? Ведь они печатаются везде — какую газету ни откроешь. Не говоря уже о том, что расклеены на всех столбах…

— Она еще обещает приворот, — подсказала Серафима. — У тебя нет кого-нибудь на примете?

— Есть! — сказала Татьяна, и лицо ее осветилось светом торжества, словно она уже обрела в себе пресловутую уверенность или обещанный приворот дал плоды. — Я представляю, как он громоздится на эту свою… щепку, а у него — тю-тю!

От такой неприкрытой злорадности Сима даже оцепенела. Женщина, которую она считала воплощением доброты и справедливости, вовсе таковой не была. Выходит, она Татьяну попросту не знала. Все то же верхоглядство…

Сима знала только, что такое злорадство не приходит в одночасье. Оно накапливается со временем. Когда не можешь добиться того, чего хочешь — не прикладывая особого труда! — и когда другим почему-то везет и от мужчин нет отбоя. Эти «щепки» легко выходят замуж, и даже не по одному разу!

Но по крайней мере в тот момент, когда они познакомились, Татьяна уже была такой, не слишком доброжелательной. Почему же Серафима ничего этого не видела? Казалось бы, сейчас она сломала только ногу, а будто весь мир в ее восприятии странным образом переменился.

Однажды Володька попробовал заикнуться, что ее подруги далеко не всегда такие святые, как о себе рассказывают. Сима тогда цыкнула на него, мол, не твое дело, разбирайся со своими подругами, а моих — оставь в покое. Пошутила. Но как, почему она оказалась такой незаинтересованной?

Но тут же пришла мысль: а надо ли так уж встревать в чужую жизнь, чтобы замечать в ней подобные мелочи? А, заметив, что делать? Сообщать об этом самому человеку? Расставаться с ним?

А с другой стороны, не анализируя, не пытаясь разобраться, где правда, а где ложь, можно жить себе, не особенно заморачиваясь. Может, той части общения, где ее друзья себя так или иначе проявляли, ей вполне хватало? Для дружбы.

— Ты знаешь, я прямо сейчас и пойду, — продолжала щебетать Татьяна, захваченная предстоящим действием. — Можно я позвоню с твоего телефона?

— Звони.

Некоторое время она с кем-то говорила, выясняла, каким транспортом к «бабушке» можно подъехать.

— А если прямо сейчас?

Видимо, на том конце провода ей ответили согласием, так что Татьяна подхватила сумку, направляясь к двери.

— Я пошла. Выздоравливай!

Кажется, на самом деле выздоровление Симы теперь ее не слишком волновало.

— Позвони мне, расскажешь свои впечатления, — рассеянно проговорила Серафима вслед уходящей подруге.

Подруге. Как легко у нее, оказывается, получить этот титул! У Серафимы Назаровой — полгорода подруг! Одна другой закадычней.

Нет, есть у нее и настоящие подруги. И с института, и друзья детства. У каждой свой ранг. Кто-то ближе к сердцу, кто-то подальше. Так и с Татьяной она дружила. Встретятся, посидят, выпьют, потрещат как сороки, вот и вся дружба.

Володька вернулся с садовых работ через час.

— Все подвязал или завязок не хватило?

— Даже две осталось.

Он положил полоски ткани на кровать.

— Может, отнести тебя в сад? Посидишь, свежим воздухом подышишь?

— Ну отнеси, — согласилась Сима.

Он легко подхватил ее на руки.

— Здоровый ты мужик, Сумятин! — не могла не восхититься Сима.

Он довольно улыбнулся:

— Если бы я еще зарядку делал или там бегал по утрам… Что прилично весит в тебе, так это кусок гипса на ноге, — сказал он, все-таки к концу своего продвижения запыхавшись.

Все же лестница довольно крутая, обратно будет не в пример тяжелее. Таким образом она затолкала обратно ворохнувшуюся было нежность к Володьке. Зачем обнаруживать перед ним то, чего и так совсем немного, да еще и грозит иссякнуть при первой же возможности? А он поверит в то, что Сима его любит, и куда труднее станет отдирать его от себя…

Он посадил ее на садовую скамейку, под ногу свою старую куртку положил и присел рядом.

— Какая-то сегодня ты задумчивая, тихая, непривычно мне это.

— Да вот, обвиняю саму себя в верхоглядстве. В том, Что подруг у меня тьма, а я их по-настоящему не знаю.

— Ты и меня по-настоящему не знаешь, — не удержался от упрека Володька. Но, взглянув на ее вмиг построжевшее лицо, тут же добавил: — А я тебе всегда об этом говорил. Не может быть так много настоящих подруг.

— Это почему же? — из вредности возразила Сима.

— А потому что хороших женщин не так уж много, как принято считать. И по теории вероятности они не могут все сконцентрироваться вокруг Серафимы Назаровой.

— А она — хорошая женщина?

— Хорошая, — сказал Володька с некоторой заминкой, взглянул на нее: не смеется ли?

— А как же тогда говорят: скажи, кто твой друг, я скажу, кто ты? Иными словами, если мои подруги — плохие, значит, и я сама такая?

— Запутала меня и радуешься. Я вовсе не это хотел сказать… По крайней мере эта Таня, что сегодня приходила, надеюсь, к разряду твоих подруг не относится?

Ну вот, как говорят в штате Алабама: дай негру палец — откусит всю руку. Стоило ему позволить обсуждать ее подруг, как Сумятин тут же стал их перебирать и отсеивать, не спрашивая мнения самой Симы!

— До чего же ты строга ко мне, Серафима! — усмехнулся он, почувствовав перемену в ее отношении. — Все оттого, что знаешь: я тебя люблю. Человек всегда так или иначе эксплуатирует чувства другого, если в них уверен.

— Ну и как же я эксплуатирую твои чувства?

— Держишь меня в напряжении типа: шаг влево, шаг вправо — и иди, Сумятин, куда глаза глядят.

Сима смутилась. Ей казалось, что он не догадывается, что уже стоит на пороге и один его срыв — все: она больше его подле себя не потерпит!

— Ты уж совсем меня каким-то монстром выставил, — нарочно обиделась она, отмечая про себя: недаром говорят, что любящее сердце — вещее.

Может, она не знает как следует и Володьку? Думает, что может им вертеть, как хочет, а в последний момент вдруг выяснится…

Что бы ни выяснилось, Сима и одна не пропадет. Так что не стоит забивать себе голову, что у Володьки там, глубоко внутри. Что бы ни было, ей по большому счету неинтересно.