Фрося. Часть 2

Глава 15

На столе перед Фросей лежал сложенный вдвое листок — письмо Ани к Риве, которое она попросила прочитать перед тем, как вложит в конверт.

Фрося развернула лист:

«Здравствуйте!

Признаюсь, мне было очень тяжело взяться за написание этого письма, ведь я знаю про вас только по рассказам мамы.

Мне мама в своё время сообщила, что вы, слава богу, остались живы после ужасной войны и всего того, что вам пришлось пережить в гетто.

Вы, сильная женщина, нашли в себе душевные силы, после стольких тяжёлых потерь не пасть окончательно духом, а вновь сумели обрести своё место под солнцем.

Я ни в коем случае вас не осуждаю, за то, что вы вручили мою судьбу в руки мамы, а более того, благодаря вашему поступку скорей всего уцелела, не попав в адские условия гетто.

Не осуждайте и вы меня, пожалуйста, а постарайтесь понять, трудно так в одночасье, не обменявшись даже двумя живыми словами, прильнуть к вашей израненной душе.

Но я обещаю, что со временем постараюсь относиться к вам, как это положено дочери, ведь я не отрекаюсь от своих корней и с двенадцати лет считаю себя еврейкой, хотя до этого возраста понятия не имела о своём происхождении.

Мы с моей мамой, с мамой Фросей, долго обсуждали ваше письмо, вашу судьбу и кроме сострадания, и сердечного тепла в ваш адрес ничего не питаем.

Если когда-нибудь так случится и я смогу прильнуть к вашей груди, то с радостью отдам вам своё дочернее уважение.

Вы должны правильно меня понять, я уже вряд ли когда-нибудь смогу любить, вас той любовью, которую питаю к маме.

Безусловно, вы в этом не виноваты, но и моей вины в том нет.

Я не сомневаюсь, что вас шокирует моё обращение на Вы, мне пока трудно это переступить, но я обязательно пересилю себя и в следующем письме буду уже обращаться, как положено дочери к маме.

У меня здесь есть три брата, которых я очень люблю, но я с радостью приняла весть о том, что оказывается у меня есть и четвёртый, и я его уже мысленно люблю сестринской любовью.

Надеюсь, что он уже знает, что у него есть такая взрослая сестра…

Наверное, когда мне мама рассказала о моих настоящих родителях и о том, что вы были врачами, и что вы спасли жизнь ей и моему брату Стасику, тогда я видимо и приняла решение тоже стать врачом.

К этому моменту я уже заканчиваю четвёртый курс университета и всё сделаю для того, чтобы стать достойной памяти доктора Меира, моего героического отца.

Мама Рива…

Я с робостью пишу эти два слова, но надеюсь останется одно, ведь я не зову маму, мамой Фросей.

Я мысленно Целую вас с братиком Меиром и мой сердечный привет Майклу»…

Фрося дочитала письмо и всхлипнув, смахнула с ресниц слёзы:

Моя девочка, почему у меня так получилось, не родная по крови дочка, оказалась намного ближе ко мне, чем мои сыновья, хотя, что ещё говорить о Сёмке, который стал усладой моей набегающей старости….

Невольно она вздрогнула, ласковые руки дочери неожиданно обвили сзади её шею:

— Мамочка, я не могла никак уснуть, не поговорив с тобой.

Завтра ты уедешь, а утром и на вокзале уже не пообщаешься, как следует наедине.

У меня столько вопросов к тебе…

Очень волнуюсь, как ты восприняла моё письмо к Риве…

Так ты мне и не сказала о вашем разговоре с Пинхасом…

И ещё, не думаешь ли ты переехать в Вильнюс, так хочется, что бы ты жила рядом со мной и что Сёмке делать в той дыре…

Фрося обняла Аню за талию, усадила, как в детстве на колени и прижавшись лицом к худым лопаткам дочери, плавно покачивая из стороны в сторону, заговорила:

— Анюточка, ты написала, как чувствуешь и умеешь, я бы так не сумела, куда мне со своим образованием, это вы с Андрейкой говорите и пишите, как Лев Толстой.

И засмеялась, целуя дочь в шею.

— А теперь очень серьёзно, послушай девочка, не надо тебе сильно часто маячить в синагоге, с этим и раввин согласился.

Опасно светиться в божьих храмах, все эти процедуры — крещения, венчания и прочее, заносятся в церковные книги.

Думаю, что так обстоит и с этим геуром, а если даже нет, то обязательно найдутся добрые люди, которые донесут куда надо.

Тебе это совершенно ни к чему, ты ведь комсомолка, общественница и отличница, а за религиозный культ можно легко вылететь из университета…

Я тебя сама привела к твоему народу, а с появлением на горизонте Ривы, тебе этот геур сто лет сдался.

Басе и Ицеку ведь ничего не надо доказывать и подтверждать, так и тебе.

Не хочешь кушать свинину, не кушай.

Хочешь зажигать в субботу свечи, зажигай, молись, пости… кто тебе в этом может помешать, я точно нет.

Я тебе уже говорила, скажешь и свиней изведу со своего двора и стола, нам с Сёмкой, и от курей не тошно, а Стасу всё равно, мне такое чувство, что он даже не разбирает, что кушает, абы побыстрей сбежать к своим болванкам и гайкам.

А вот про Вильнюс или другой большой город пора подумать и ради Сёмки, и ради тебя с Андрейкой.

Ох, доченька, боюсь я эту нашу страну, не отпускает она грехи мнимые или настоящие, поэтому надо мне затеряться на её просторах.

Стас между работой и вознёй с железяками похаживает к одной девчонке…

Так, ничего себе, смазливенькая, работает у них не то учётчицей, не то диспетчером, не ровён час и в дом скоро невестку приведёт.

Я знаю себя, мне со своим характером не ужиться с кем-то в одном доме…

Нет, две хозяйки на кухне это гражданская война…

Всё, моя девочка, пора спать, завтра тебе с утра в университет, а в шесть вечера мой поезд на Ленинград.