— Привет, мама…
Подошедший не спеша, Андрей, чмокнул мать в щёку, проигнорировав протянутую руку для знакомства Виктора, подхватил тяжёлую сумку и пошёл по перрону в сторону вокзала. Фрося смутилась от бестактности сына, виновато посмотрела на элегантного морского капитана, стоявшего перед ней во всем блеске формы с белой фуражкой на голове:
— Прости Виктор, я с этим разберусь.
— А, ерунда, юный максимализм, жизнь обтешет.
Капитан порывисто притянул к себе Фросю, поцеловал в шею и прошептал:
— В семь у Казанского, буду ждать…
Ещё больше смутившись, Фрося отстранилась, кивнула и поспешила следом за сыном, который даже не оглядывался на мать.
Она догнала Андрея уже около входа на вокзал и молча пошла рядом.
Всю дорогу до остановки такси она искоса разглядывала сына: высокий, под метр девяносто, стройный, горделиво посаженная голова, светлый волнистый чуб спадающий на левую бровь, голубые, чуть светлее, чем у мамы глаза, узкое лицо и высокие скулы такие же, как у Алеся… — ничего не скажешь, симпатичный парень вырос у неё.
Подойдя к остановке такси, он соизволил заговорить:
— Мать, у меня нет денег на таксо, угощаешь?
Фрося задержала дыхание, гнев на сына готов был вырваться наружу, но она сдержалась, не место и не время, и непривычно тихо для себя сказала:
— А, что мне привыкать, небось и от денег не откажешься, я тебе присылала не так давно, неужто закончились?
Анютка девушка, вроде расходов и побольше, но очень скромно тратит, и никогда не попросит, знает, что на огороде денюжки не растут, в него надо труда вложить и немало.
А тебе то что, ты на нём не пашешь.
Подошла их очередь и наверно во время, недовольные друг другом мать с сыном уселись в машину, и Андрей назвал адрес.
Они подъехали к общежитию, где жил Андрей, Фрося рассчиталась и они поднялись на второй этаж в комнату, которую он занимал вместе с другими тремя студентами.
В этот момент в комнате находился только один парень, поздоровавшись с Фросей, он поспешно вышел, что бы не мешать встрече матери с сыном.
Фрося оглядела комнату, не хоромы, но ничего, так живёт большинство студентов.
Она уселась на кровать Андрея и стала вынимать из своей большой сумки продукты, привезённые для сына.
Она выкладывала на тумбочку стоящую у кровати куски сала, копчёного мяса, кольца вяленой колбасы и пару кругов литовского сыра купленного в Вильнюсе.
Скоропортящиеся продукты она не могла взять с собой, хранить в общежитии было
Андрей, увидев это богатство, явно повеселел:
— Ну, мать, ты в своём репертуаре, голод в ближайшие дни нашей братии не угрожает.
Вот, закатим пир, все святые вздрогнут.
Фрося смотрела на своего когда-то такого романтичного, мягкого парня, на которого она смело могла положиться во время трудного путешествия в Сибирь, он тогда был таким внимательным, заботливым… куда, что девалось.
Андрей смотрел на мать холодными безразличными глазами и эта алчность при виде продуктов, и ни одного вопроса о своих братьях и сестре.
Нет, возможно она всё же ошибается:
— Сынок, а ты подумал, где я буду ночевать, не в этой же комнате с ребятами?
— Мам, не дрейфь, я договорился с комендантом, переспишь в красном уголке, там есть довольно мягкие стулья, одеяло и подушку я тебе дам свои…
— Ладно, подумаем, расскажи ты о своей учёбе, друзьях, занятиях вне института… в редких твоих поздравительных открытках обычный набор слов и намёки на очередное пополнение твоего прохудившегося кармана.
Второй курс заканчиваешь только, а как будто сто лет не был дома.
Прошлым летом и то, только на неделю заехал и куда-то сбежал…
— Мать, не доставай, что на огороде надо было ковыряться или со Стасиком гайки крутить?!
Я поехал с ребятами на шабашку, деньжат срубить.
Брови Фроси взметнулись кверху:
— А, где твои нарубленные деньги, только успеваю тебе слать и слать, правда, вижу, одет неплохо — брючки дудочки, остроносенькие туфельки, и перстень на пальце, и цепочка на шее, одним словом, стиляга.
— Ну, мать, ты выдаёшь, я же не в Поставах задрипанных живу, чай Питер, тут и расходы другие, и запросы иные, что ты меня сравниваешь с Анькой и со Стасом, с последним я чуть не сдох от тоски за неделю в прошлое лето.
Видя, как нахмурилась Фрося, он быстро перевёл разговор на другую тему:
— Ты, тут спрашиваешь про учёбу, так я один из лучших на курсе, профилирующий предмет может чуть похуже, а зато иностранный, история, география, литература — попробуй равного сыскать, спасибо папочке, поднатаскал меня неплохо…
Тут Фрося заметила:
— Папочка с тобой и трёх месяцев не пробыл рядом, как ушёл от меня, так и тебя кинул…
— Мамулечка, не передирай карту, он не ушёл, ты его ушла, не забывай, мне тогда уже было четырнадцать, кое-что понимал и многое видел.
Там же твой Сёмочка появился на горизонте, богатый, щедрый, куда там моему папе…
Разговор явно принимал скандальный характер.
Фросе было, что сказать сыну, но понимала, что всё бесполезно, он всё увидел в другом свете, в том, который его больше устраивал, тот в котором он видел себя жертвой её отношения к Алесю и в этом она сама виновата, с рождения питала детей рассказами о прекрасном человеке и отце, впрочем, в это она и сама верила:
— Сынок, мне не нравится, как ты разговариваешь со мной, ты достаточно взрослый, что бы понять свою мать, а не для того, что бы её обвинять в несуществующих смертных грехах….
Ха-ха-ха — Андрей смеялся, откинув свою красивую голову:
— Матушка, может мне тебя ещё пожалеть?!.. — выгнала вначале хорошего работящего мужика, потом подобрала еврейскую девчонку, польстившись на золото, потом заманила в свои сети моего доверчивого, интеллигентного папашу, затем нагрелась и неплохо, сам был свидетелем, на доходяге Семёне, правда умудрилась прижить от него ребёночка на старости лет.
Ай-яй, яй, как я тебя жалею!
Грудь у Фроси перехватило от нехватки воздуха, её сын вырос в настоящего негодяя, циника и чёрт знает в кого, она процедила сквозь зубы:
— Ладно, где я могу найти поблизости гостиницу, на стульях я валяться не желаю!
Но парня понесло, распоясался он и не на шутку:
— Мамунечка, а что новый кавалер не побеспокоился о твоём пристанище, вон какой, гроза морей и баб!
Последнее слово заглушила звонкая пощёчина, за которой последовали и другие.
Фрося хлестала своими сильными ладонями по ухоженному интеллигентному лицу сына, пока он не опомнился и не схватил её за руки.
По его лицу текли слёзы, слёзы злости и бессилия, поднять руки на мать он не посмел, но видно было хотел:
— Ну, мамочка, этого я никогда не забуду!
Фрося вырвала свои руки из рук Андрея, закрыла резким движением наполовину опустевшую большую сумку, раскрыла ридикюль, достала приготовленную пачку денег и бросила на кровать сыну:
— Знаю, не побрезгуешь, но это последние деньги, которые ты получаешь от меня, даже если приползёшь просить прощения на коленях, как твой папочка!
И хлопнув дверью, вышла из комнаты.