Гаджо с Меловых холмов (СИ)

Глава 15. Темное, тяжелое, невыносимое

Рано утром Сестра как единственный достаточно квалифицированный маг в пределах ближайшего сектора космоса отправилась в сад при Самадже «любоваться розами». Кусты, справедливости ради, были роскошны, ухожены и густы, но дополнительного внимания со стороны еще и лорда асессора определенно не заслуживали — и все-таки получили. Не мог же доблестный носорог отправить супругу гулять одну?

Особенно — если та сумеет по остаточному следу определить, куда вел портал.

Прогулка обещала быть долгой и основательной. Вернувшиеся поутру ками быстро просекли, что к чему, и Флат-Плейс был повторно осчастливлен нежданной волной искусства, красоты и любви — пусть и небескорыстно. В Самадже осталась только прислуга, которой некуда деваться, верный секретарь королевского асессора, условно бесстрашный Кео и я — очевидная причина внезапного опустения.

Причина неочевидная мирно дремала на пуфике в спальне выпускниц и трогательно поджимала лапы во сне. Во избежание никому не нужных инцидентов на рассвете возле менгира зарезали целую овцу, и я лично — хоть и под неусыпным контролем учителя и почему-то Константа — вырезала на ее боку арку тории, после чего надолго заперлась в ванной комнате, смывая кровь, в которой на самом деле испачкалась торжествующая лиса. Майло забился под туалетный столик и трясся там так, что стеклянная столешница опасно позвякивала всеми флаконами.

Я с трудом сдержалась, чтобы не присоединиться.

Но прохладная ванна с лимонной мелиссой сделала то, на что оказались неспособны ни стены Самаджа, ни присутствие сильных мужчин, ни даже трогательный пес с любопытным мокрым носом и шустрыми короткими лапами: я успокоилась и взяла себя в руки, а процесс занял достаточно долгое время, чтобы лисица успела наесться до отвала и вернуться в спальню.

Но как скоро ей понадобится еще?.. Об этом я старалась не думать.

Лисица помогала по мере сил, притворяясь умиротворенным, безобидным чучелом на перепачканном овечьей кровью пуфике. Я обреченно покачала головой — вот где я новый достану, а? — но молча закуталась во все положенные слои капари и отправилась в обеденный зал. Я рассчитывала, что он пустует, но, разумеется, ошиблась.

Личный секретарь — лицо, конечно, приближенное, но не настолько, чтобы сопровождать лорда асессора на утреннем променаде с супругой. Посему Констант восседал за угловым столом возле окна (не иначе как по стечению обстоятельств выходящего на внутренний дворик) и гипнотизировал оладьи с кленовым сиропом.

Последнее потрясло меня до глубины души. Куда там мистическим теням, окровавленным менгирам и таинственным посланиям!

— Признавайтесь, кухарке вы тоже пообещали небо в алмазах? — ляпнула я вместо приветствия, застыв на пороге.

Секретарь заметно вздрогнул и поднял глаза — темные, как небо в алмазах. Выражение лица у него было какое-то… странное.

Но не успела я с обреченным фатализмом вычеркнуть его из списка потенциальных собеседников, как Констант сморгнул — из взгляда пропало что-то такое тяжелое, нестерпимое — и безупречно вежливо улыбнулся, поднимаясь на ноги.

— Не я, — признался он, тоже не размениваясь на приветствия. Дождался, пока у меня характерно вытянется физиономия, — и беззаботно продолжил: — Сестра предложила ей помощь с больными коленями. Однако ваша проницательность удивляет. Как вы определили?

— Оладьи, — созналась я, стараясь совладать с желанием рассмеяться и накостылять ему по шее одновременно. — Самадж всегда тщательно следит за здоровым питанием своих воспитанников. За все время, что я провела здесь, никогда не видела на завтрак ничего, кроме овсянки и творога. Ваше прибытие воистину творит чудеса, неподвластные лучшим из нас. — Я выдержала паузу и добавила: — А вы их даже слопать не соизволили!

После чего с достоинством развернулась и отправилась к раздаточной, оставив за спиной давящегося смехом секретаря. Его веселье было искрящимся и крайне заразительным, и к кухарке я подошла с неприлично широкой улыбкой — но на меня чудес не хватило, не помогла ни вежливость, ни гримасы, ни потусторонний ужас. К столу вернулась со скорбной физиономией и тарелкой горячей овсянки.

— Без молока, сахара и вредных вкусовых добавок, — мрачно похвасталась я, и Констант все-таки рассмеялся и щедро плюхнул мне в тарелку кленовый сироп.

— Оладьи не отдам, они остыли, — объявил он и вгрызся в них с таким аппетитом, что я немедленно усомнилась в его словах и бесцеремонно полезла с проверкой.

Не соврал.

— Разве устав Самаджа позволяет объедать дорогих гостей? — насмешливо прокомментировал Констант и в отместку стащил полную ложку овсянки. Обжегся, но все равно посматривал с торжеством.

— Только если они от этого в восторге, — бездумно призналась я — и замерла, ошарашенная собственной реакцией.

Констант ведь веселился не натужно, пытаясь скрыть собственный страх, как я ожидала, а совершенно искренне, без задней мысли; боялся он ровно до того момента, как я пришла — и начала беседу с подколки. Причем боялся не меня и даже не одержимого, а…

Того, что что-то резко изменится? Что я стану его избегать?

На обычное влечение это уже не тянуло.

А мне почему-то безумно хотелось быть с ним открытой и прямолинейной, как с Чирикло, что только усугубляло и без того идиотскую ситуацию.

Мы знакомы всего неделю. Он помолвлен и служит людям, втянувшим моего отца в смертельно опасную аферу и бросившим его в критический момент. Я принадлежу Самаджу и одержима лисой, а единственное, что мне нужно от ирейцев, — это помощь в поисках Чирикло.

Со своими порывами определенно следовало совладать, но…

В глазах женщины на его рисунках жило что-то такое же темное, тяжелое и невыносимое, как и у него самого. Что-то он увидел во мне?..

— Ломри? — Констант окликал тихо, но в пустом зале его голос звучал, как низкий, нарастающий рокот высокой безжалостной волны. Рука была такой горячей, что от прикосновения я невольно вздрогнула. На манжете его рубашки по-прежнему темнело чайное пятнышко; под глазами залегли усталые тени.

— Помните, вы обещали, что не позволите себе ничего лишнего?

— Разумеется, — выдохнул он.

Но рука, накрывающая мою ладонь, будто стала тяжелее. Кажется, у меня на физиономии излишне отчетливо значилось, что я сама хочу, чтобы он взял свои слова назад, а вовсе не напоминаю о данном обещании.

— Кража овсянки — это уже лишнее, — строго объявила я и осторожно отняла руку, чтобы отпить из чашки горький зеленый чай.

— А кража моих эксклюзивных оладий?! — неискренне возмутился он.

— А я вам ничего такого не обещала, — брякнула я и прикусила язык.

Констант тут же подался вперед, но, заметив мою реакцию, тоже застыл.

Пауза получилась бы неловкой, если бы мы, будто сговорившись, не рассматривали друг друга — жадно, словно силясь впитать взглядом то, чего нельзя коснуться руками.

…у него темно-каштановые волосы до плеч, собранные в хвост; они жесткие даже на вид и упрямо пытаются выбиться на волю, но кожаный шнурок стянут слишком туго.

…на подбородке и щеках лежит тень щетины, и у меня зудят кончики пальцев — так хочется ощутить, как она покалывает кожу.

…он всегда немного хмурится, а надбровные дуги чуть высоковаты, и между ними пролегает ранняя морщинка; эта впадинка будто создана для того, чтобы прижиматься к ней губами.

…шея массивная и совершенно не соответствует тейнарским канонам красоты, но, полуприкрытая мягким воротником дорогой рубашки, смотрится вполне гармонично; должно быть, потому, что сюртука на нем нет, и под белой тканью видно, как напряженно бугрятся мышцы плеч — тоже совершенно не соответствующие ни общепринятой моде Альянса на точеных, изящных людей, ни даже должности обычного секретаря.

Обычного ли? Рубашка чертовски дорогая…

И верхняя пуговица расстегнута. Смуглая кожа контрастировала с белой тканью рубашки так притягательно, что я едва сдержалась, чтобы не добраться до следующей пуговицы, чтобы посмотреть — он такой загорелый весь, целиком? Или все же есть там, под одеждой…

Я сглотнула и наконец обратила внимание на то, что сижу, неприлично подавшись вперед, а ворот капари разошелся будто бы сам собой. Констант замер моим зеркальным отражением.

Помолвлен, черт подери, Хикари, он помолвлен, имей совесть! Если уж у него ее нет…

Некоторое время ушло на то, чтобы прогнать мысль о том, что в нашем-то веке в Альянсе помолвка значит не так уж много и ее легко разорвать, и выровнять дыхание.

— Я собираюсь сегодня погадать, — сказала я — и просчиталась: голос сел.

Черт! Он ведь просто сидел… и смотрел. Даже руки коснуться не пытался.

— Погадать? — переспросил Констант и тоже быстро замолчал.

Пришлось снова сглотнуть, прежде чем говорить.

— Одержимый может заглядывать за тории, — уже вполне нормальным, ровным голосом сообщила я. — Он никогда не ошибается в гаданиях. По уму, следовало сделать это сразу же, как только Чирикло пропал, но…

— Вам придется его снова выпустить? — догадался Констант.

Я покаянно кивнула.

В его позе что-то неуловимо изменилось — будто он только что узнал, что сидит на мине нажимного действия.

— Ваш учитель знает?

— Разумеется, — ответила я. — О-ками-сама Кео собирался предупредить вас сразу, как только лорд асессор и Сестра вернутся с… прогулки. Будет лучше, если вы покинете Самадж на время. Когда одержимый смотрит за арку, он… — я осеклась и передернула плечами. — Кео тоже уйдет, и особняк запрут.

— А ключ проглотят? — иронично уточнил Констант.

Я нервно усмехнулась, и он все-таки решился:

— У меня сложилось впечатление, что одержимый, хоть и пытается вам угодить, не вполне понимает, что может вам повредить, — осторожно сказал не в меру проницательный секретарь королевского асессора и выжидательно замолчал.

— Не понимает, — вынужденно подтвердила я. — Поэтому я и собираюсь гадать днем, когда могу проследить за ним. Не беспокойтесь, господин Эмбер. У меня достаточно опыта.

Он прищурил невыносимо темные глаза и промолчал, и что-то такое было в его облике, что я поняла: даже если он послушно покинет Самадж со всеми остальными, убедить его держаться в стороне не выйдет.

…А овсянка так и остыла.