Жажда странствий

Глава 12

От Стамбула до Шанхая более пяти тысяч миль, и при благоприятных обстоятельствах это путешествие могло занять около двух недель. Публикации, которые Чарльз собирается подготовить для «Таймс», касаются в основном правительства Чан Кайши, находящегося в Нанкине. Кроме того, он хотел бы написать о Шанхае, о демилитаризованной зоне и о Пекине. Может быть, удастся разузнать что-то новое о революционерах-коммунистах, которых в тысяча девятьсот двадцать восьмом году загнали в сопки. У Чарльза уже был накоплен обширный материал, он предусмотрительно запасся документами, необходимыми для аккредитации, и рекомендательными письмами. Тем не менее он отлично понимал, как трудно будет собрать необходимую информацию. До этих головорезов-коммунистов, конечно, не доберешься, нечего и надеяться взять у них интервью, но Чан Кайши, вероятно, не откажет ему во встрече.

Разумеется, все сведения, которые ему удастся получить дорогой, тоже потом войдут в его статьи.

Портфель с записными книжками и бумагой всегда был у него под рукой. Когда они вечером ехали в Анкару, он объяснил Одри, как ведет свои записи. Она почувствовала, что вступает в новую, доселе неведомую ей жизнь. И окончательно в этом уверилась, когда в Анкаре они пересели в другой поезд. Вспомнив «Восточный экспресс», она рассмеялась — до того здесь все было иначе. Впереди нее в вагон садились две турчанки с курами и козленком.

Этим поездом они доехали до Анкары, минуя озера Ван и Урмия[4], добрались до границы с Ираном, пересекли горный массив и достигли Тегерана. На вокзале кишмя кишел народ, было необычайно оживленно, повсюду слышался громкий говор. Одри зачарованно смотрела вокруг, то и дело щелкая «лейкой», пока Чарльз покупал билеты на ночной почтовый поезд в Мешхед, находящийся на самой северной границе с Афганистаном.

Мешхед считается святым городом, и почти все пассажиры в поезде стояли на коленях в молитвенной позе.

Женщины на вокзале в Тегеране выглядели весьма живописно, некоторые из них поразительно хороши собой. Одри в своем простеньком платье вызывала у них восхищение. Они, не скрывая любопытства, разглядывали ее, а две юные девушки даже подошли, потрогали ее медно-золотистые волосы и бросились бежать, хихикая и укрываясь чадрой.

Для Одри все было ново и удивительно в этом мире. И сама она привлекала всеобщее внимание, смешанное, правда, с легким неодобрением — ведь на ней не было обязательной для восточной женщины чадры.

К утру они приехали в Мешхед и вскоре пересекли границу с Афганистаном. Потом прошла, казалось, целая вечность, прежде чем они достигли Кабула. Две тысячи миль остались позади, уже неделю они были в дороге, и Одри казалось, что теперь одно упоминание о поезде будет вызывать у нее отвращение. Но когда она увидела величественную и мирную красоту заката, увидела, как выходят из поезда местные жители, несущие кожаные котомки со своими скромными пожитками, то поймала себя на мысли, что никогда в жизни не была так счастлива.

Она еще помедлила, глядя, как заходит солнце, потом обратила свой взор к Чарльзу и встретила его ласковую улыбку.

Усталость, дорожные неудобства, грязь — четыре дня им негде было помыться — похоже, все это было им нипочем. Он одной рукой обнял ее за плечи, другой — подхватил один из чемоданов и засмеялся, видя, как она размахивает своей изящной сумочкой с косметикой, которую, кажется, ни разу не открыла за последнюю неделю.

— По-моему, ты совсем забросила свою косметику, любовь моя!

Его не покидала тревога, что их путешествие окажется слишком тяжелым для нее, но ничуть не бывало! Все трудности и лишения Одри переносила с завидной легкостью, и, когда в Нангапарбате поезд сошел с рельсов и им пришлось пройти пешком миль десять, он не услышал от нее ни одной жалобы. Разве какая-нибудь другая женщина выдержала бы это?

— Ну что, не жалеешь, что приехала?

— Нисколечко! — отвечала она.

Сбывалось все, о чем она мечтала, — неизведанный и прекрасный мир, лишенный всяких примет цивилизации, такой, каким задумал его Бог: ни небоскребов, застилающих горизонт, ни асфальта под ногами, ни назойливых автомобильных гудков. Однажды ночью они лежали на продавленной узкой кровати в одной из тех гостиниц, где Чарльз обычно останавливался. Одри нежно провела ладонью по его спине, он счастливо вздохнул, повернулся и обнял ее.

— И как тебя сюда занесло, сумасшедшая ты девчонка, — сонно пробормотал он.

И мыс Антиб, и Готорны, и их друзья, и аляповатая роскошь отеля «Пара палас» в Стамбуле — все осталось в другой жизни, но Одри ничего и не надо было. Только эта узкая кровать в пустой комнате, этот неизведанный и чудный мир, этот человек, который лежит сейчас рядом с ней и в объятиях которого она засыпает каждую ночь…

— Чарльз?..

Уже засыпая, она снова прижалась к нему привычным движением, будто никогда в жизни иначе и не засыпала.

— Мм?

— Я никогда не была так счастлива.

Она уже тысячу раз говорила ему об этом. Он улыбнулся и, погружаясь в блаженный сон, прошептал:

— Сумасшедшая девчонка… давай спать…

Наутро им предстояло встать в шесть часов. Позавтракав козьим молоком и сыром, они поспешили выйти, чтобы поспеть к поезду.

Миновав Исламабад, они к полудню достигли Кашмира. На этот раз их путешествие было менее тяжелым, хотя поезд выглядел совершенно допотопно. В четыре часа поутру они прибыли в Ладакх. Чарльз взглянул на звездное небо. На душе у него было спокойно, и Одри мирно спала в его объятиях.

Поезд несколько раз останавливался, с великими усилиями преодолевая подъем. Наконец он втащился на высоту около восьми тысяч футов, и теперь начался плавный спуск. Прежде чем они достигнут Лхасы и смогут отдохнуть, им предстоит проехать еще восемьсот миль. Чарльзу этот маршрут был хорошо знаком. По его расчетам, от Ладакха до Лхасы они должны были добраться дня за два, однако на самом деле на это у них ушло трое суток.

В Лхасу они приехали совершенно измученные. Уже было проделано две трети пути до Шанхая, но именно на этом этапе у всякого путешественника возникает чувство, будто он никогда не достигнет цели. Гостиница, где всегда останавливался Чарльз и куда он привез сейчас Одри, прилепилась на вершине горы.

Куда ни кинешь взгляд, везде бродят в оранжевых одеяниях монахи, некоторые из них поют. Здесь чувствуешь себя ближе к Богу, и трудно представить, что где-то бесконечно далеко существует совсем другой мир. Душа невольно обретает здесь некий мистический опыт. Одри долго-долго стояла у окна и думала об отце. Интересно, бывал ли он в этих краях… Потом они с Чарльзом пообедали при свечах рисом и бобовой похлебкой с мясом. Одри вполне утолила голод, однако ее мучило любопытство — и, как оказалось, не напрасно! Чем же их все-таки накормили? Когда выяснилось, что маленькие кусочки, которые плавали в супе, были на самом деле мясом змеи, Одри скорчила гримасу и рухнула на постель, чем ужасно насмешила Чарльза.

— А знаешь, — задумчиво проговорила она немного спустя, — иногда мне кажется, что я видела фотографии этих мест в альбомах моего отца…

Накануне она написала деду н постаралась объяснить, почему пустилась в это путешествие. Но что она могла ему сказать?

Ее прежняя жизнь так далеко ушла в прошлое, что казалась почти нереальной. Конечно, она ни на минуту не забывала о том, что оставила своих близких… впервые в жизни. Но Чарльз прав: они подуются на нее немного, а потом снова привычно сядут ей на шею…

Из Лхасы они сначала ехали па мулах, затем сели на поезд.

Им предстоял теперь долгий путь до Чунцина.

Больше тридцати часов они тряслись в старинном маленьком поезде, затем их ожидало несколько пересадок, причем каждый раз времени было в обрез. Одри неожиданно для себя обнаружила, что погода здесь стоит довольно холодная и люди одеты чуть ли не по-зимнему. Ее удивило множество курящих, не только мужчин, но и женщин. Они появлялись всегда как-то неожиданно, низкорослые, грубоватые на вид; дымили сигаретами и украдкой разглядывали их с Чарльзом, однако совсем не так дружелюбно, как, скажем, турки. Особенно им не нравилось, когда Одри их фотографировала. На железнодорожной станции, где они садились в поезд, направляющийся в Ухань[5], к Одри подбежали дети и принялись дергать ее за рукав, как раз когда она наводила объектив на резкость. Одри, улыбаясь, обернулась к ним, но они с пронзительными криками кинулись наутек. Чарльз подхватил чемоданы, и они с Одри, полумертвые от усталости после бессонной ночи, пересели в очередной поезд.

Чарльз сразу же задремал, положив голову на плечо Одри. Пятеро пассажиров, ехавших с ними в одном купе, бесцеремонно уставились на Одри.

В этом переполненном поезде она чувствовала себя не в своей тарелке. В Турции и Тибете люди держались куда дружелюбнее и проще. В купе было так тесно, что Чарльз не мог даже вытянуть ноги. Слава Богу, что хоть на остановках можно было выйти на несколько минут и немного размяться.

От Чунцина до Уханя они ехали целый день.

Одри спала, а Чарльз делал заметки в своих записных книжках. Послезавтра они доберутся наконец до Нанкина, где он надеялся встретиться с Чан Кайши.

Ему еще многое предстояло обдумать, главное — приготовить вопросы, которые он будет задавать.

«Конечно, здорово повезет, если удастся повидаться с Чан Кайши», — думал Чарльз.

Ведь может случиться, что он зря прождет этой встречи.

Неделю-другую он готов подождать, его это вполне устроит.

Дел у него там по горло… И вообще ему нравится Китай.

В Учане они остановились в крохотной гостинице, где Чарльзу уже приходилось бывать однажды и где было всего три комнаты.

Постояльцам здесь не могли предложить ничего, кроме риса и зеленого чая. Одри уныло посмотрела в свою пиалу. Пожалуй, впервые она почувствовала, как соскучилась по привычной пище.

Чего бы не отдала она сейчас за ростбиф или гамбургер! С каким удовольствием выпила бы шоколадный коктейль…

— Не завалялось ли у тебя конфетки? — Одри с надеждой посмотрела на Чарльза.

— К сожалению, нет, любимая. Не хочешь ли еще рису? Я бы тебе принес. Сказал бы, например, что ты ждешь ребенка или придумал бы что-нибудь другое.

Она воздела руки.

— О Боже! Я вижу, ради меня вы готовы на все, мистер Паркер-Скотт! Благодарю вас, я как-нибудь перебьюсь. Но, если честно, хочется есть, — жалобно добавила она.

Чарльз кончиками пальцев, едва касаясь, провел по ее шее, по груди, и она забыла обо всем на свете… А потом, лежа в темноте, они долго-долго шептались. Он рассказывал ей о тех городах, где они побывают. Нанкин ему нравился меньше, чем Шанхай и Пекин.

На следующий день, когда Чарльз и Одри сели на поезд, идущий в Нанкин, она вдруг почувствовала, как ее захлестывает волна возбуждения. Всего несколько часов пути отделяют их от Нанкина.

Они почти у цели. А потом Шанхай, Пекин. Эту ночь они провели уже в гостинице в Нанкине, а рано утром Чарльз отправился в резиденцию Чан Кайши, где оставил свою визитную карточку и письмо, составленное в самых учтивых выражениях, в нем он настоятельно просил принять его. Когда они узнали, что весной в этом отеле проездом в Шанхай останавливался Джордж Бернард Шоу, Одри снова охватило волнение.

Они по-королевски пообедали в гостинице — отнюдь не рисом и зеленым чаем, — а вечером пошли прогуляться.

Мимо сновали рикши, проносились случайные автомобили.

«Ну вот, — думала Одри, — больше двух недель мы были в дороге, проехали пять тысяч миль и ни на минуту не разлучались. Такого у меня никогда в жизни не было и, наверное, уже не будет».

На одной из улочек они набрели на небольшой, тускло освещенный дом, от которого исходил какой-то странный запах. Одри остановилась, привлеченная необычным ароматом, разлитым в воздухе, и спросила Чарльза, нельзя ли туда войти.

— Ну уж нет, старушка, — засмеялся он.

— Почему? — Она была в недоумении.

— Это же притон. Здесь курят опиум, — сказал он, улыбаясь ее наивности.

— Правда? — Глаза у нее округлились. Любопытно было бы увидеть, что происходит там, внутри этого таинственного дома! Она пыталась уговорить Чарльза зайти туда, но он был категорически против:

— Од, пойми, тебе туда нельзя. Нас с тобой сразу же выставят вон, тебя-то уж наверняка.

— Но, Боже мой, почему? Нельзя ли просто посмотреть?

Ей казалось, что это заведение — нечто вроде бара. Чарльз в конце концов вынужден был объяснить, что в такие дома ходят исключительно мужчины.

— Какая глупость! — рассердилась она.

Прошла целая неделя, прежде чем Чарльза допустили к Чан Кайши. За это время они сумели неплохо отдохнуть: совершали длинные прогулки, объездили все окрестности. В назначенный срок Чарльз был удостоен аудиенции, и ему удалось взять интервью, ради которого он и ехал сюда. Теперь успех его статьи гарантирован. Он разыскал в гостинице пишущую машинку и в тот же день взялся за работу. Он был так поглощен своим занятием, что, кажется, совсем забыл об Одри. А она тихонько пристроилась в уголке, намереваясь написать подробное письмо Аннабел. Но, странное дело, у нее возникло такое чувство, будто Аннабел это вовсе не нужно, что ей и дела нет до сестры. «И вообще, есть ли кому-нибудь до меня дело?» — подумала Одри и вместо Аннабел написала деду, хотя у нее и тут не было уверенности, что она старается не зря.

Прошел целый час, " пока Чарльз наконец поднял взгляд и заметил Одри. Он улыбнулся и поманил ее к себе.

— А я и не слышал, как ты вошла.

Она подошла к нему, нагнулась и поцеловала, в шею, — а он притянул ее к себе за талию.

— Ты был так увлечен! Как интервью с Чан Кайши?

— Прекрасно. Знаешь, по-моему, у него дела плохи. Хотя он сам, кажется, этого не понимает. Советы поддерживают Мао и его Красную Армию. Чан Кайши думает, что он еще сможет продержаться, но я в это не верю. Сейчас он собирает силы для главного удара по сторонникам Мао Цзэдуна.

— И ты собираешься об этом писать? О том, что это — безнадежное дело?

— В общем, да, хотя и не столь откровенно. В конце концов, это мое личное мнение, а я хочу честно и беспристрастно донести до читателя точку зрения Чан Кайши. Он — яркая личность, хотя, конечно, жесток и безжалостен. Хорошо бы тебе познакомиться с его женой. Она красавица и очаровательна в обхождении.

Однако вместо этого Одри представился случай встретиться с вдовой Сунь Ятсена, которую Чарльз интервьюировал. Он попросил Одри сделать несколько фотографий и сказал, что предложит их в «Таймс».

— Неужели правда? — Сердце у Одри затрепетало от радости.

— Конечно. У тебя прекрасные фотографии. Не хуже, чем у любого профессионала, с которыми я работал. Пожалуй, даже лучше.

Одри задумалась:

— Мы действительно когда-нибудь будем работать вместе?

Он засмеялся:

— По-моему, уже работаем.

Одри была на седьмом небе. Наверное, в Шанхае ей тоже представится такая возможность.

Они собирались ехать на следующий день. Одри не терпелось своими глазами увидеть Шанхай, о котором Чарльз так много ей рассказывал. Этот многолюдный, многонациональный, охваченный лихорадочным возбуждением город, где торгуют, играют в азартные игры, где на каждом шагу продажные женщины и пряные запахи кружат голову, неодолимо влек к себе Одри.

Когда она упаковывала свои вещи. Чарльз, заметив ее сумочку с косметикой, состроил забавную гримасу и засмеялся.

— Знаешь, — сказала Одри, — по-моему, мне надо выбросить эту дурацкую сумочку… или кому-нибудь подарить. А может, выменяем ее на козу или свинью, а?

— Превосходная мысль! — Чарльз расхохотался. — Ну а что ты без нее станешь делать на теплоходе?

Одри задумалась, слегка прикрыв глаза. Теплоход… Возвращение домой… Как все это далеко… Просто страшно подумать…

— Нет уж, старушка, держись-ка ты за свою сумочку.

— Не знаю, стоит ли. Я уже сто лет не крашусь и сомневаюсь, что она мне когда-нибудь понадобится.

Сама мысль о том, что можно подкрасить ресницы, напудриться, сейчас казалась ей смешной. С тех пор как они уехали из Стамбула, она перестала красить ногти, а ее изящные босоножки валялись на дне чемодана. Теперь она носила только туфли на низком каблуке, блузку, юбку и жакет. Порой она сокрушалась, что взяла с собой мало удобных, практичных вещей. Оказалось, что почти все ее наряды здесь непригодны: шелковые и полотняные костюмы, модные дорогие платья, которые она носила на Ривьере, купальники, вечерние туалеты, в которых появлялась на теплоходе. Ужасно нелепо, что приходится таскать с собой еще и меха. Здесь, в Нанкине, толпа одета серо и безвкусно. И хотя наряды мадам Чан Кайши поражают своим великолепием, основная масса горожан носит унылую тускло-коричневую, чуть ли не форменную одежду. Впрочем, Чарльз уверяет, что в Шанхае продают превосходные вещи и, более того, Одри может там сшить себе что-нибудь на заказ. Ей ведь нужна теплая одежда.

В воздухе уже чувствуется дыхание осени, и, очевидно, с каждым днем будет все холоднее.

Плотно и вкусно пообедав в ресторане, который им порекомендовал портье, они вернулись к себе в номер, и на узкой расшатанной кровати Одри тесно прижалась к Чарльзу. Здесь ее все называли миссис Паркер-Скотт. Клерк, сидящий за конторкой в гостинице, сам того не ведая, спас ее репутацию — он почему-то сразу принял их за молодоженов, проводящих тут свой медовый месяц. А мадам, предположил он, просто не успела поменять паспорт. Одри такой поворот показался весьма забавным, и она ничего не стала ему объяснять.

— Чарльз, меня принимают за твою жену. Не возражаешь?

— Нисколько.

Вид у него был предовольный, будто он и в самом деле обрел права на нее. И Одри, глядя на него, тоже развеселилась.

Значит, все считают, что они муж и жена. Они и в самом деле начинали чувствовать себя супругами. Чарльз даже в разговоре с Чан Кайши упомянул о ней как о своей жене. По существу, так оно и было.