Фаткура уехала со всем своим домом, имуществом и почетной стражей, которую ей дала царица, ввиду опасного пути. Она отправилась в Хаги, в замок своего жениха.
Молодая женщина испытывала какую-то жестокую радость, наряду с отчаянием обманутой любви.
— Теперь нас трое несчастных, — говорила она.
Она согласилась выйти за принца, чтобы отомстить ему. К тому же, могла ли она отказаться? Кизаки приказывала, благородно жертвуя своей тайной любовью. Больше того, все во дворце знали чувства Фаткуры к принцу Нагато: она смело высказывала их с гордой радостью, когда думала, что она любима.
Она быстро покинула двор, устав притворяться веселой перед своими друзьями, поздравления которых удручали ее.
Во время пути она совсем не смотрела на красивые местности, по которым проезжала, и не отрывала пристального взгляда от ковра норимоно, погруженная в свое горе.
Иногда она подзывала Тику.
Молодая служанка опускалась на корточки против нее и глядела на нее с тревожным состраданием. Она старалась отвлечь ее от печальных мыслей.
— Посмотри-ка, государыня, — говорила она, — на эту красивую прозрачную реку, которая течет в бархатных берегах. Здесь соединились все зеленые оттенки: бледная ива, темный кипарис, серебристая береза, изумрудная трава; каждая зелень дает свой тон. Посмотри, мох покрыл водяную мельницу, которая отражается в струях, чтобы она тоже была зеленая. А там эти тростники, которые похожи на сабли, утки, которые хлопают крыльями по воде и бегут, вытянув шеи: они тоже зеленые, как и вся картина.
Фаткура не слушала.
— Он вернется к тебе, — сказала тогда Тика, отказавшись от мысли отвлечь внимание своей госпожи от неотвязного горя. — Когда ты станешь его женой, он снова полюбит тебя: ты так прекрасна!
— Он никогда не любил меня, и я не хочу, чтобы он меня любил, — говорила Фаткура, — потому что я его ненавижу.
Тика вздохнула.
— У меня только одна радость: сознание, что он страдает. Но и та, которая подавляет меня своим могуществом и своей несравненной красотой, и она тоже удручена горем. Они любят и не могут признаться в этом. Я — еще одна лишняя преграда между ними: микадо мог бы умереть, и они могли бы обвенчаться.
— Кизаки! Вышла бы замуж за принца! — вскричала Тика.
— Разве ты забыла, — сказала Фаткура, — что дед Нагато был первым после микадо; на это указывают теперь еще знаки достоинства Ивакуры, так как они составлены из двух китайских букв, которые означают: «Первый сан». Когда я любила принца, сам сын богов не мог бы изгнать его из моего сердца.
— Ты любишь его более, чем когда-либо, — прошептала Тика.
По временам Фаткура умилялась сама над собой; она вспоминала о том времени, когда счастье быть любимой наполняло ее сердце, и горько плакала.
Но эти слезы не облегчали ее.
— Я безумная! — говорила она. — Я бы хотела плакать на его плече, излить мое горе на это жестокое, холодное сердце!
Потом гнев снова овладевал ею.
Наконец она достигла города Хаги, расположенного на берегу Японского моря. Она въехала в великолепные ворота старинной крепости принцев Нагато.
На первом дворе ее встретил отец Ивакуры, он дружески приветствовал ее.
— Привет тебе в твоем доме, принцесса Нагато! — сказал он.
Этому вельможе было шестьдесят лет. Он был прям и бодр. В его благородных чертах молодая женщина нашла что-то общее с лицом Ивакуры. Уже много лет тому назад старый князь отказался от своей власти в пользу своего старшего сына. Он занимался воспитанием младшего, тринадцатилетнего ребенка, который теперь стоял рядом с ним, и на голову которого он положил руку.
Фаткура принуждена была опять улыбаться и казаться веселой. Она закрыла лицо рукавом своей одежды скромным и нежным движением, присущим японским женщинам. Потом на минуту она опустилась на колени перед вельможей.
Он обошелся с ней по-отечески, поместил ее в почетных комнатах, задал в честь нее празднества, устроил охоты. Он показал ей ее владения, делал ей великолепные подарки.
Фаткура испытывала странное волнение среди всего, что говорило ей о ее женихе. Она видела комнату, где он родился; ей показали игрушки, сломанные его детской рукой, его первые платья, по которым уже можно было судить о красивом телосложении. Ей рассказали тысячу милых проделок этого обожаемого ребенка, потом подвиги юноши, молодого человека, его литературные успехи, благородство его души, его доброту, преданность. Старик был неугомонен. Отцовская любовь томила и оживляла печальную любовь женщины.
Потом на нее нашло какое-то смирение. Стараясь скрыть свое горе, она похоронила его в себе и подавила. Она пыталась забыть, что она не любима. Она нашла утешение в силе чувства, которое она питала.
— Я — люблю, — говорила она себе. — Этого достаточно. Мне будет довольно видеть его, слушать, носить его имя. Я буду терпелива. Может быть, время вылечит его, тогда он сжалится над моим смирением, он вспомнит все, что я выстрадала из-за него. Его сердце смягчится, он полюбит меня. Я окончу мои дни счастливой около него; я буду матерью его детей.
Вскоре слухи о войне подтвердились. Беспокойство охватило сердца; жизнь отсутствующего была в опасности.
— Где он в данное время? — спрашивала Фаткура.
— Он в самом опасном месте, я в этом уверен! — отвечал вельможа.
Он говорил это с гордостью, поднимая голову, но голос его дрожал и слезы наворачивались на глаза.
Известия стали точнее. Принцы Фиго и Тоза угрожали Осаке. Они собирались напасть также на провинцию Нагато.
Отец Ивакуры собрал армию и послал войска на границы.
— У нас есть союзник, принц Аки, — говорил он. — Впрочем, на нас не нападут, они воюют не с нами.
Он ошибался. Посланные им солдаты не успели еще достигнуть границы владений, как принц Тоза уже высаживался на берега залива.
Встревоженный князь послал депутацию к принцу Аки, своему соседу. Последний объявил, что он не желает принимать участие в этой войне.
— Это изменник! Подлец! — вскричал старый Нагато, когда посланные передали ему этот ответ. — Ну, что ж, мы будем защищаться одни, правда, без надежды на победу, но с уверенностью не помрачить блеска нашей древней славы.
Когда вельможа остался один с Фаткурой, он перестал скрывать свое угнетенное состояние.
— Я желаю, — сказал он, — чтобы мой сын остался около сегуна и не возвращался сюда. Трех союзных князей мы не можем победить. Если бы он был здесь, он бы погиб, и кто отомстил бы за нас?
Во двор въехали всадники. Увидев их, вельможа побледнел. Они несли на щитах знаки достоинства Нагато.
— Вы привезли вести о моем сыне? — спросил он дрожащим голосом.
— Знаменитый вельможа, принц Нагато в полном здравии, — сказал один самурай. — В эту минуту он находится на границе своих владений и стягивает вокруг себя войска. Он пойдет против принца Фиго.
— Аки изменил; знает ли это мой сын? — спросил вельможа.
— Ему это известно, господин. Принц прошел через владения, над которыми господствует этот подлец. Он считал его за друга, но на него изменнически напали. Благодаря своей несравненной храбрости он рассеял врагов, но потерял половину своей поклажи.
— Какие приказания он поручил тебе передать нам?
— Вот они, государь: принц Нагато просит тебя сделать усиленный набор войск и послать их навстречу принцу Тозе, который продвигается к Шозану; потом удвоить число защитников крепости, собрать в ней запасы провизии и запереться там. Он просит также, чтобы ты поручил мне командование войсками, которые ты пошлешь против Тозы.
Поспешили исполнить эти приказания.
События чередовались быстро. Прибыли другие гонцы. Принц Нагато дал битву на севере государства, в области Суво. Князь Суво, вассал принца Аки, помогал высадке солдат Фиго; но Ивакура опрокинул их в море. Многие утонули, остальные достигли судов, стоявших на якоре. В это время маленькая армия князя Суво напала на принца сзади, стараясь отрезать его от владений Нагато; но эта армия была разбита наголову, и принц мог достигнуть своего государства.
Теперь Фиго, подкрепленный новыми силами, снова появился на берегах Нагато, и Ивакура готовится отразить второе нападение.
Но покуда принц Нагато торжествовал на севере своих владений, князь Тоза захватывал их с юга.
Провинция Нагато составляла крайнюю точку острова Нипона; с трех сторон она была окружена морем: на юго-востоке — внутреннее море, отделенное от Тихого океана островами Сикоф и Киу-Сиу; на западе — Корейский пролив; на севере — Японское море; наконец, на востоке — цепь гор отделяет ее от княжеств Суво и Аки.
Принц Тоза пришел с острова Сикофа, через канал Бунго, и прямо пересек внутреннее море до Шозана. Он хотел пройти страну в ширину и напасть на Хаги, столицу, расположенную на другой стороне, на берегах Японского моря.
Тоза встретил войска, наскоро собранные и высланные старым князем Нагато. Но эти войска, плохо подготовленные, не устояли перед хорошо дисциплинированной армией противника. Они отступили и отхлынули к Хаги.
Приготовились к осаде. Крепость находилась недалеко от города, на холме, окруженном рвов; с высоты ее башни видны были поля и море.
Вскоре армия Тозы покрыла долину.
Старый князь смотрел на нее с высоты крепости.
— Дочь моя, — сказал он Фаткуре, — зачем ты не осталась в Киото!
— Отец мой! — отвечала молодая женщина. — Быть здесь, в замке моего супруга, когда ему грозит опасность, моя обязанность и радость.
К тому же, опасность, которой она подвергалась, мало беспокоила ее; весь ее гнев прошел, она чувствовала только любовь и дрожала за жизнь возлюбленного. Ее мучила ужасная тоска; прибытие гонца не успокаивало ее.
— С тех пор, как этот человек покинул ее, он мог двадцать раз умереть, — говорила она себе.
Но замок был осажден, гонцы больше не приезжали.
Город оказал сильное сопротивление; на пятый день он был взят. Потом приступили к осаде крепости.
Сам принц Тоза наблюдал за работами солдат.
Сначала они соорудили длинную деревянную крышу, покрытую железными пластинками, потом положили ее на высокие столбы и укрепили. Получилось нечто вроде сарая, который поставили в ров. Тогда принесли земли, камней, хворосту и бросили все в воду. Стрелы, которые пускали в них, отскакивали от крыши. Сверху, с возвышенности, сбрасывали куски скал и огромные глыбы, чтобы раздавить это опасное убежище. Но покуда они катились по склону, сила их уменьшалась, и большая часть падала в ров. Они лишь укрепляли работу осаждавших, которые спокойно засыпали часть рва под щитом, построенным ими.
С высоты стен перестали бросать камни.
Солдаты пытались сделать вылазку. Они спустились по дороге, которая как лента вилась по холму, и подошли ко рву. Чтобы достигнуть места, где работали враги, нужно было покинуть дорогу, защищенную двойным рядом кипарисов, и идти по скользкой траве, которая покрывала крутой склон холма. Солдаты попытались сделать это, но им было неудобно стрелять, они выступали, как мишени, под выстрелы противников. Раненые катились и падали в ров.
Они отказались от своего замысла и вернулись за стены. Осаждающие беспрепятственно кончили свою работу. Они сделали довольно широкую дорогу, которая достигала подножия холма и по которой могла пройти армия.
Пошли на приступ.
Замок героически сопротивлялся. Он отказался сдаться. На его обрушившихся стенах еще защищались осажденные. Он был взят. Победители открыли ворота, мост был спущен, и принц Тоза проник во дворец Нагато при звуках торжественной музыки.
Мертвых не успели похоронить, их собрали в этом дворе. Их было там с сотню; они сидели на земле, прислоненные к стене, с зелеными лицами, с широко открытыми глазами и ртами, с повисшими руками. Они были ужасны.
Принцу Тоза казалось, что они смотрели на него и запрещали ему входить. Так как он был суеверен, то чуть было не повернул назад.
Однако он быстро подавил эту слабость, вошел в одну из зал дворца и приказал привести к себе князя, его женщин, детей и весь дом.
Вскоре они явились.
Тут были пожилые женщины, сопровождавшие своих дряхлых, трясущихся отцов, несколько молодых девушек, дети. Князь подошел, держа сына за руку, Фат-кура шла рядом с ними.
— Если ты хочешь погубить женщин, — сказал старый Нагато, с презрением глядя на Тозу, — то говори скорей, чтобы я мог проклясть тебя и призвать на тебя все несчастья.
— Какое мне дело до того, умрут ли эти женщины, или останутся в живых! — вскричал Тоза. — И ты сам, раз ты отрекся от власти, больше ничто, и я пощажу твою старость. Я ищу среди вас заложника, настолько драгоценного, чтобы он мог поручиться мне за покорность принца Нагато, потому что после победы я не могу водвориться в его землях: война зовет меня в другую сторону. Кого же мне взять, сына или отца? Ребенок еще слишком молод и не имеет цены, мне лучше взять отца.
— Тогда возьми и меня с ним! — вскричал мальчик.
Вдруг воскликнула Фаткура.
— Так как ты находишь отца слишком старым, а брата слишком молодым, — вскричала она, — возьми в плен супругу государя, если находишь, что она достойна сожаления.
— Конечно, я возьму тебя, потому что ты должна быть страстна любима, — сказал Тоза, пораженный красотой Фаткуры.
— Дочь моя, — пробормотал старый Нагато, — зачем ты себя выдала? Отчего ты не дала взять меня?
— Действительно ли она супруга Ивакуры? — спросил победитель, встревоженный сомнением. — Я требую от тебя правды, Нагато.
— Всякое слово, которое исходит из уст моих, — правда, — сказал Нагато. — Эта женщина — супруга моего сына, так как состоялся обмен обещаний, и только война задержала свадьбу.
— Ну так пусть Ивакура придет за своей невестой в замок принцев Тоза, и выкуп, который он должен будет заплатить, чтобы снова получить ее, будет соразмерен цене сокровища, которое я увожу с собой.
— Что ты сделала? Что ты сделала? — говорил старый принц, вздыхая. — Как я осмелюсь объявить моему сыну, что его супруга — пленница?
— Радуйся, наоборот! — сказал принц Тоза. — Видишь, до какой степени я великодушен: я оставляю жизнь тебе, твоему сыну и всем твоим домочадцам; я позволяю снова построить разрушенные стены твоего замка и довольствуюсь одной этой пленницей.
— Я готова следовать за тобой, — сказала Фаткура, радуясь, что может пожертвовать собой ради всеобщего блага. — Могу ли я взять с собой служанку?
— Одну или нескольких, и сколько тебе угодно имущества, — сказал принц Тоза. — Я буду обращаться с тобою как с государыней.
В тот же вечер Фаткура покинула замок Нагато.
Она напрасно старалась удержать слезы, проезжая через ворота в своем норимоно, которое несли люди победителя.
— Я никогда не вернусь в этот дом! — вскричала она.
Тика также плакала.
Когда они немного отдалились, Фаткура велела носильщикам паланкина остановиться. Свесившись из окошка, она в последний раз посмотрела на крепость Хаги, которая вырисовывалась на вершине холма темным пятном на красном небе.
— Прощай! Прощай, последнее убежище моей упорной надежды! — воскликнула она. — За твоими стенами, замок возлюбленного, я еще могла мечтать о запоздалом и далеком счастье, но этому пришел конец; я обречена на отчаянье. Последний свет, что блестел для меня, меркнет вместе с уходящим днем.
Тронулись в путь, и замок исчез. Принц Тоза оставил половину своей армии во владениях Нагато. Гонцы известили его, что Фиго не мог прорваться сквозь неприятельскую цепь, но Ивакура, услышав об осаде Хаги, быстро удалился, чтобы идти на помощь к крепости. Он ушел ночью, бесшумно. Утром равнину нашли пустынной. Фиго хотел преследовать его, но победа была бы обеспечена лишь в том случае, если можно было преградить путь врагу и раздавить его между двух армий.
Тоза отдал приказания начальникам войск, которые он оставлял, потом поспешил в Шозан, где его ждали корабли. Этот вельможа не хотел больше оставлять свои владения без защиты. Он боялся соседства принца Авы, которого считал приверженцем Фидэ-Йори.
Когда джонки покинули берег и поплыли по внутреннему морю, к каналу Бунго, принц пришел приветствовать свою пленницу. Он поместил ее в великолепной палатке, на корме самого лучшего корабля, на котором ехал сам.
Фаткура сидела на скамейке, покрытой дорогим ковром. Взгляд ее был устремлен на берега Нагато, которые исчезали в залитой светом дали.
— Не желаешь ли ты чего-нибудь, прекрасная принцесса? — спросил Тоза. — Хочешь, я пришлю тебе лакомств? Или, может быть, ты желаешь послушать звуки флейты или бивы[19]?
— Все мои желания остались на той земле, которую я покинула, — сказала она. — Я уношу с собой только одно — желание смерти.
— Я уважаю твое горе, — сказал принц, удаляясь.
Но Тоза недалеко ушел. Он прогуливался по мостику и как бы нечаянно часто возвращался к палатке, которая скрывала Фаткуру. Тика украдкой наблюдала за ним.
Он снял свой военный наряд и был одет с некоторым изяществом. Принцу Тозе было тридцать лет; он был немного тучен и мал. На его темноватом лице ярко выделялись блестящие белые зубы. В его глазах, сильно закрытых веками, которые поднимались у висков, была какая-то мягкость.
Тика находила, что принц не лишен приятности, и слегка улыбалась всякий раз, как он вздыхал и бросал украдкой взгляд на Фаткуру, которая смотрела на след, оставляемый кораблем на воде.
«Она прекрасна, не правда ли? — тихо говорила Тика. — Ты находишь, что принц Нагато очень счастлив, обладая такой невестой, ты хотел бы взять ее у него. Я сейчас угадала твои намерения. С тех пор как ты увидел ее в замке Хаги, ты только и смотришь, что на нее, и поспешил поскорее ее увезти. Ты боялся, чтобы жених не приехал вовремя, чтобы вырвать ее у тебя. Но ты напрасно стараешься, она никогда не полюбит тебя… Не то, чтобы я была против тебя, — продолжала Тика свой монолог про себя, — если бы она могла выздороветь и стать принцессой Тоза, я бы от души порадовалась. Принц Нагато также с удовольствием согласился бы на эту свадьбу; но этого ты и не подозреваешь».
Принц Тоза иногда наблюдал также и за молодой служанкой.
«Да, да, я понимаю, — бормотала Тика. — Ты смотришь на ступень, которая, может быть, поможет тебе добраться до нее».
Вскоре молодая девушка поднялась и, как бы для того, чтобы подышать воздухом, пошла на мостик. Она облокотилась на перила и стала смотреть на море.
Однако она исподтишка наблюдала за движениями принца.
«О, ты придешь ко мне, — говорила она. — Я в этом вполне уверена. Посмотрим, как ты начнешь разговор?»
Принц действительно медленно приближался, с некоторой нерешительностью.
Тика смотрела вдаль.
— Воздух здесь свежее, не правда ли, девушка? — сказал наконец принц, останавливаясь перед ней.
«Это довольно пошло», — подумала Тика, отвечая кивком головы.
— Почему твоя госпожа не прогуляется немножко? Отчего она не даст этому легкому морскому ветерку освежить своего лба?
— Ветер, который дует из страны изгнания, горячее пламени, — сказала Тика торжественным голосом.
— Разве так ужасно жить в одном, а не в другом дворце? — спросил принц. — С Фаткурой будут обращаться как с государыней. Клянусь тебе, я бы хотел, чтобы ее заточение было слаще свободы для другой. Скажи мне, что она любит?
— Разве она не сказала тебе, что у нее нет больше ни к чему охоты? Раньше она любила украшения, празднества, музыку; больше же всего она любила слушать шаги своего жениха по наружной галерее.
— Значит, она очень любит этого Нагато?
— Так он заслуживает быть любимым. Это самый совершенный вельможа, какой только может быть.
— Есть такие, которые вполне стоят его, — сказал Тоза.
— Ты думаешь! — вскричала Тика с недоверчивым видом. — Я никогда не слышала этого.
— Он безумно любит ее, не правда ли?
— Как же можно не любить!
— Правда, она красавица, — сказал принц, бросая взгляд на Фаткуру.
— Ты находишь ее красивою теперь, когда глаза ее заплаканы, когда она пренебрегает румянами и украшениями! Если б ты ее видел, когда она была счастлива!
— Я употреблю все свои силы, чтобы снова вызвать улыбку на ее губах, — сказал Тоза.
— Для этого есть только одно средство.
— Какое? Укажи мне его.
— Это возвратить ее к супругу.
— Ты смеешься надо мной! — вскричал принц, хмуря брови.
— Я, государь? — сказала Тика, сложив руки. — Или ты думаешь, что я тебя обманываю и что это не было бы лучшим средством снова сделать мою госпожу счастливой? Я хорошо знаю, что ты не прибегнешь к нему, и потому ты никогда не увидишь ее улыбки.
— Ну, так пусть она будет печальной, — сказал Тоза. — Она останется у меня.
— Увы! — вздохнула Тика.
— Замолчи! — воскликнул Тоза, топнув ногой. — К чему ты говоришь: увы! Не все ли тебе равно служить здесь или там? Разве ты не видишь, что она очаровала меня, что я несчастен?
Сказав эти слова, принц удалился, тогда как Тика притворилась глубоко пораженной.
«Я не думала, что ты так скоро станешь откровенничать, — бормотала она, когда он был далеко. — Впрочем, я тебя хорошо разгадала, но ты-то не подозреваешь, что я хочу покровительствовать твоей любви».
Тика вернулась к ногам своей госпожи.
— Ты оставляешь меня одну, чтобы разговаривать с нашим тюремщиком, — сказала ей Фаткура.
— Это он подошел ко мне, госпожа, — отвечала Тика, — и в несколько минут он сообщил мне очень странные вещи.
— Что он тебе сказал?
— Должна ли я говорить тебе? Ты не рассердишься?
— Не знаю; говори же.
— Ну, так это ты — тюремщик, а он — пленник.
— Что ты хочешь сказать?
— То, что принц Тоза любит Фаткуру, и если она захочет, то может сделать из него все, что угодно.
— Не все ли равно для моего презрения — любит он меня или ненавидит? — сказала Фаткура, отворачиваясь.
— Он не так презренен, — сказала Тика. — Это очень знатный и могущественный принц.
— Ты говоришь так о нашем смертельном враге, Тика? — сказала Фаткура, строго глядя на нее.
— Не брани меня, — сказала Тика ласковым голосом. — Я не могу так сильно ненавидеть его с тех пор, как знаю, что твоя красота покорила его, и что за несколько часов ты овладела его сердцем.
— Да, ты думаешь, что другой, наоборот, отворачивает от меня свои взоры, и ты благодарна ему за то, что он вознаграждает меня за нанесенное мне оскорбление, — сказала Фаткура, закрывая лицо руками.
Так как море было прекрасно и путешествие было легкое, то, вместо того, чтобы ехать сухопутно, продолжали плыть вдоль берегов острова Сикофа, обогнули мыс Тозы и, через несколько часов плавания к северу по Тихому океану, джонки вошли в порт Котси. Весь город трепетал, убранный флагами, фонарями; улицы были усыпаны цветущими ветками. Властелин, во главе своих победоносных войск, совершал торжественный выезд.
Когда проехали город и вступили в дворцовую ограду, принц сам проводил Фаткуру в назначенный ей павильон. Это был дворец царицы Тозы, умершей несколько лет тому назад.
— Мне очень жаль, что радостные крики, с которыми меня встретили, поразили твой слух, — сказал принц своей пленнице. — Я не мог помешать народу выражать свое удовольствие, но я страдал за тебя.
— Я ничего не слышала, мысли мои были далеко, — отвечала Фаткура.
Принц несколько дней не являлся к молодой женщине. Зарождавшаяся любовь делала его робким, и он удивлялся этому новому для него чувству.
Однажды утром он один пошел прогуляться в ту часть парка, которую занимала Фаткура.
Тика подстерегала его. Она ничего не сказала своей госпоже и вышла в угол галереи. Принц сделал ей знак подойти к нему. Она повиновалась.
— Она по-прежнему печальна? — спросил он.
— По-прежнему.
— Она меня ненавидит, не правда ли?
— Не знаю, — сказала Тика.
— Я как-то высказал тебе признание, о котором должен был бы молчать, — сказал принц. — Передала ли ты его твоей госпоже?
— Я привыкла ничего не скрывать от нее, государь.
— Ах! Что ж она сказала, узнав о моей любви к ней? — спросил принц.
— Она ничего не сказала, она закрыла лицо руками.
Принц вздохнул.
— Я хочу видеть ее, во что бы то ни стало! — вскричал он. — Три дня я был лишен ее присутствия, и тоска гнетет меня. Я совсем забываю, что я хозяин.
— Я доложу ей о твоем посещении, — сказала Тика, круто повернувшись к дому.
Минуту спустя Тоза явился к Фаткуре. Он нашел ее еще прекраснее, чем тогда, когда видел ее в последний раз. Печаль придавала благородство ее красоте. На ее лице, без румян, можно было видеть лихорадочную бледность, и ее глаза выражали самую трогательную покорность и гордость.
Принц смутился перед нею и молчал. Она приветствовала его, подняв рукав своего платья на уровне рта.
Она заговорила первая.
— Если в твоей душе есть какая-нибудь жалость, — сказала она ему голосом, в котором дрожали слезы, — не оставляй меня в этой ужасной неизвестности, сообщи мне весть о моем супруге!
— Я боюсь еще больше огорчить тебя новостями, счастливыми для меня и плачевными для тебя, так как ты мой враг.
— Говори, заклинаю тебя! — вскричала Фаткура в ужасе.
— Ну так вот: армия принца Фиго, с помощью моих солдат, победила принца Нагато, который, признаюсь, геройски защищался. В эту минуту он должен быть в плену; по последним известиям, Нагато с сотней солдат укрепился в маленькой рощице; мое войско окружило его, и он не может ускользнуть.
Фаткура горестно опустила голову. Он побежден! Она не могла поверить этому, она не могла представить себе его несчастным. В ее глазах он всегда торжествовал, всегда был первым, самым прекрасным, самым благородным. Да и как он мог попасть в плен, если смерть могла избавить его от заключения?
Она подняла глаза на принца Тозу, сомневаясь в его словах.
— Ты скрываешь от меня истину, — сказала она, устремив на него страшно пронзительный взгляд. — Ты хочешь приготовить меня к роковому удару… Он умер?
— Я говорил искренно, — сказал Тоза, — он будет взят живым. Но я хочу дать тебе совет: забудь этого человека, — прибавил он, раздраженный горем Фаткуры.
— Мне, забыть его! — вскрикнула она, сложив руки.
— Это необходимо. Для него все кончено. Не думаешь ли ты, что я возвращу ему свободу, — ему, кого Гиэяс ненавидит до того, что готов сделать первым в государстве того человека, который освободит его от этого противника. Ему, который унизил нас всех своею роскошью, умом и красотой. Ему, наконец, которого ты любишь, — ему, моему сопернику, потому что я тебя люблю?
— Ты любишь меня! — в ужасе вскричала Фаткура.
— Да, — вздохнул принц, — и я пришел, чтобы нежно поговорить с тобой, а ты заставила меня говорить о вещах, о которых я хотел умолчать. Я хорошо знаю, что моя любовь будет тебе сначала ненавистна; но нужно будет к ней привыкнуть; в этом нет ничего оскорбительного для тебя. Я свободен и предлагаю тебе стать моей женой. Думай, что принц Нагато больше не существует.
Тоза удалился, чтобы не слышать ответа Фаткуры. Он был сердит на нее и недоволен самим собой.
«Я был груб, — думал он, — я не сказал того, что следовало, но ревность внезапно вскипела во мне. Это — странная мука, которой я не знал».
Всю остальную часть дня он бродил по садам, грубо обращаясь со всеми, кто подходил к нему.
«Никогда она не полюбит меня, — говорил он себе, — у меня нет никакого средства укротить мое сердце. Но сам принц Нагато попадется мне в руки, я отомщу ему».
Фаткура также не находила себе места. Она ходила из одной комнаты в другую, ломая руки и тихо плача. Она не смела больше расспрашивать, но ее беспокойство росло с каждым часом.
Однажды ночью она услышала в замке необычайный шум. Спускали мосты, раздавался лязг оружия.
Она встала и подбежала к окну. Между деревьями блистал огонь.
— Вставай, Тика! — сказала она, будя молодую девушку. — Постарайся проскользнуть незамеченной и подслушать, что там говорят. Постарайся узнать, что такое происходит в замке.
Тика быстро оделась и тихо вышла из павильона. Госпожа ее следила за ней взглядом, но она вскоре исчезла в темноте.
Когда девушка вернулась, она была очень бледна и держалась рукой за сердце.
— Принц Нагато только что вступил во дворец, — сказала она. — Я видела, как он проходил между солдатами: он был закован в цепи и обезоружен.
Услыхав это, Фаткура громко вскрикнула и упала на пол.
— Неужели она умерла? — вскричала в ужасе Тика, опускаясь на колени пред своей госпожой.
Она приложила ухо к груди Фаткуры. Сердце принцессы быстро билось, но глаза были закрыты. Она была холодна и неподвижна.
— Что делать? Что делать? — говорила Тика, не смея позвать кого-нибудь, так как ее госпожа запретила ей впускать к ней кого-либо из слуг, предоставленных в ее распоряжение принцем Тозой.
Обморок длился долго. Когда Фаткура открыла глаза, был день.
С минуту она с удивлением смотрела на Тику, но память скоро вернулась к ней. Она порывисто встала.
— Нужно спасти его, Тика! — вскричала она, с лихорадочным возбуждением. — Его нужно вывести из этого замка.
— Что она, с ума сошла? — спрашивала себя Тика.
— Пойдем! — продолжала Фаткура. — Постараемся узнать, в какой части замка он заключен.
— Возможно ли это, госпожа? И в такой час? Солнце еще не вышло из утреннего тумана. Нас заподозрят, если увидят, что мы так рано прогуливаемся, тем более что с тех пор, как мы здесь, ты еще ни разу не выходила из своей комнаты.
— Ничего, ты скажешь, что лихорадка выгнала меня из постели. Идем.
Фаткура вышла в сад и пошла вперед. Трава была совсем мокрая, деревья, кустарники, тонули в розоватом свете, который сливался с небом. Самые высокие крыши большой башни замка уже освещались солнечными лучами и блестели, мокрые от росы.
Тика шла за своей госпожой. Они дошли до изгороди, которой была обнесена их особенная ограда. Дверь была закрыта только на щеколду, так что пленницы были свободны в хорошо охраняемой крепости.
Солдаты, захватившие принца Нагато, расположились в аллеях парка. Большинство спало в растяжку, сложив голову на руки; другие, присев вокруг потухавшего огня, ели рис из больших чашек, обернутых соломой.
— Тика, — сказала Фаткура, гладя на этих людей и блестевшее около них оружие. — Сабля верный товарищ, который открывает дверь в будущую жизнь и позволяет избегнуть бесчестия. Победитель отнял у меня кинжал, который я носила с собой. Постарайся украсть саблю у одного из этих солдат.
— Госпожа! — пробормотала Тика, с испугом глядя на молодую женщину.
— Повинуйся! — сказала Фаткура.
— Тогда отойдем от этих, которые проснулись. Останься позади: шум твоих платьев может выдать нас.
Тика спряталась за цветущие кусты, потом растянулась на траву и вытянулась, насколько могла, по направлению к одному солдату, который лежал на краю аллеи. Он спал на спине, лицом вверх, сабля лежала рядом с ним.
Молодая девушка кончиками пальцев коснулась оружия, ее ногти произвели маленький шум по ножнам, сердце Тики сильно билось.
Солдат не шевелился.
Она пододвинулась еще немножко и схватила саблю за середину, потом медленно попятилась, скользя по траве.
— Есть, госпожа, — тихо сказала она, вернувшись к Фаткуре.
— Дай, дай! Я буду спокойнее с этим защитником.
Фаткура спрятала саблю у себя на груди, потом быстро пошла, наугад, сбиваясь с пути.
Вдруг она очутилась в нескольких шагах от дворца, в котором жил принц Тоза. Люди сновали взад и вперед, она слышала шум голосов. Она подошла еще и опустилась на колени за одним кустом. Она прислушалась.
Фаткура уловила несколько слов и поняла, что поздравляли принца с пленением, которое он только что совершил. Младшие говорили почтительно, вполголоса. Она плохо слышала, но вот заговорил принц Тоза громким голосом, И тогда она слишком хорошо услышала.
— Благодарю вас, — говорил он, — что вы также рады событию, о котором идет речь. Нагато самый озлобленный враг нашего великого Гиэяса, значит, это честь для меня — освободить его от этого ненавистного противника. Я осудил его на смертную казнь. Она будет приведена в исполнение завтра, среди дня, внутри крепости, а голову Нагато отнесут от моего имени Гиэясу.
Фаткура сумела не закричать. Она пошла к Тике, с нее было достаточно. Она была ужасно бледна, но спокойна. Она прижимала к себе саблю, которая причиняла ей боль, но успокаивала ее.
— Заклинаю тебя, вернемся, госпожа! — сказала Тика. — Если тебя увидят, нам не станут доверять и запрут нас.
— Ты права, — сказала Фаткура, — но я непременно должна знать, в какую часть замка поместили Нагато. Они хотят убить его, они осудили его на позорную смерть. Если я не могу спасти его, так я, по крайней мере, доставлю ему то, благодаря чему он может умереть благородной смертью.
— Я могу пройти незамеченной, — сказала Тика, — я могу говорить со слугами, не возбуждая подозрения, сумею узнать то, что ты хочешь.
Фаткура возвратилась во дворец и в изнеможении опустилась на подушки. Она почти ни о чем не думала.
Тика долго не возвращалась. Когда она вернулась, ее госпожа все еще сидела на прежнем месте, неподвижная.
— Что, Тика? — спросила она, увидев молодую девушку.
— Я знаю, где он, госпожа; мне издали показали место, где он находится. Я сумею тебя провести туда.
— Идем! — сказала Фаткура, вставая.
— Что с тобой? — вскричала Тика. — Еще совсем светло, нужно подождать ночи.
— Это правда, — сказала Фаткура, — подождем.
Она снова легла. До вечера она оставалась неподвижной, безмолвной, устремив взгляд в одну точку пола. Когда совсем настала ночь, Фаткура поднялась.
— Идем! — сказала она.
Тика ничего не возразила и пошла вперед. Они снова прошли сады, разные здания, дворы. Молодая девушка проверяла путь, смотря время от времени на большую башню, на которой блестел фонарь.
— Видишь это здание с двумя крышами? Их можно различить на небе. Там.
— Окно освещено, — сказала Фаткура. — Он там, возможно ли это? Побежденный, заключенный, готовый умереть.
Они все двигались.
— Есть там солдаты? — тихо спросила Фаткура.
— Не знаю, — сказала Тика, — я никого не вижу.
— Если мне не удастся поговорить с ним, я брошу саблю через его открытое окно.
Они все шли, спускаясь по небольшому склону.
Вдруг Фаткура почувствовала, что чья-то сильная рука схватила ее и удержала сзади.
— Еще шаг, и ты упадешь в глубокий ров, который находится там, на уровне с землей, — сказал чей-то голос.
Фаткура узнала принца Тозу.
— Все кончено! — пробормотала она.
Он продолжал держать ее. Она делала всевозможные усилия, чтобы освободиться от этих объятий, но ей это не удавалось.
— Так-то ты благодаришь меня за то, что я спас тебе жизнь? — сказал он. — К счастью, я был предупрежден о прогулке, которую ты задумала предпринять сегодня вечером, и следил за тобой, чтоб охранить тебя от всякой опасности. Ты не знаешь, значит, что каждое твое слово, каждое движение точно передается мне? Неужели ты думаешь, что мне неизвестен был бессмысленный план, который ты придумала, чтоб спасти своего жениха или доставить ему средство ускользнуть от моей мести?
— Пусти меня, подлец! — стонала Фаткура, вырываясь.
— Нет, — сказал принц, — ты останешься на моей груди. Прикосновение твоего гибкого стана приводит меня в восторг. Я решился любить тебя, вопреки тебе. Тем не менее, я хочу сделать последнюю попытку, чтобы завоевать твою любовь. Дай мне ее — и я позволю тебе снести Нагато ту саблю, что ты похитила у одного из моих солдат.
— Это предложение вполне достойно тебя, — сказала Фаткура с ненавистью.
— Ты отказываешь?
— Принцесса Нагато не обесчестит своего имени.
— В таком случае тебе придется возвратить мне это оружие, — сказал принц, схватывая саблю с груди Фаткуры. — Ты могла бы ускользнуть от меня, прибегнув к смерти, что причинило бы мне большое горе. Подумай о предложении, которое я тебе сделал: у тебя есть время до завтра. До часа казни, на которой ты будешь присутствовать, в твоей власти предоставить твоему супругу более легкую смерть.
Принц проводил молодую женщину обратно в ее дворец, потом покинул ее.
Несчастная была так удручена ударом и отчаянием, что ей казалось, будто она не существует.
Фаткура заснула сном, полным сновидений. Но весь ужас, который может породить лихорадочная дремота, был менее ужасен, чем действительность. Когда она проснулась, первая же мысль заставила сжаться ее сердце и вызвала на лбу холодный пот.
Принц Тоза спрашивал, что она решила и к какого рода смерти должен готовиться принц Нагато.
— Скажите Тозе, — гордо ответила принцесса, — чтоб он перестал оскорблять меня, притворяясь, что верит в мою способность запятнать имя Нагато бесчестным поступком.
Тогда ей объявили, что казнь будет совершена перед ее окнами, в ту минуту, когда солнце начнет спускаться к западу.
— Может быть, этот гнусный вельможа воображает, что я переживу смерть того, который мне дороже самой себя? — сказала Фаткура, когда снова осталась наедине с Тикой. — Он думает, что удар, который поразит милого на моих глазах, не убьет меня? Он не знает, что такое сердце женщины.
Тика молчала. Она плакала у ног своей госпожи.
Перед домом ходили взад и вперед. Песок хрустел под многочисленными шагами.
Фаткура подошла к окну. Она смотрела из-за шторы.
Вокруг площади, которая расстилалась перед фасадом дворца, ставили столбы. Люди, взобравшись на лестницы, стучали колотушками по верхушкам столбов, чтобы вогнать их в землю. Потом принесли ящики, покрытые черным лаком, с серебряными углами, и вынули оттуда белые шелковые драпировки, которые прикрепили к столбам, так чтобы завесить площадь с трех сторон. На землю постелили много циновок, а в середине — совсем белую с красной полосой. На эту циновку должен был сесть осужденный. Под окном Фаткуры поставили складной стул для принца Тозы, который хотел присутствовать при казни.
Несчастная молодая женщина нервно ходила по комнате. Она то удалялась от окна, то невольно опять возвращалась. Зубы ее стучали; какое-то страшное нетерпение волновало ее. Ожидание ужасало.
На площадь пришли солдаты, потом самураи, вассалы принца Тозы.
Они разделились на кучки и, опершись на сабли, вполголоса разговаривали, тихо порицая поведение своего господина.
— Отказать в харакири одному из самых благородных среди японских государей? Я не понимаю такого решения, — говорил кто-то.
— Такого никогда не было, — говорил другой, — даже когда речь шла о простом самурае, как мы.
— Он хочет послать голову принца Нагато Гиэясу.
— Если бы принц сам расправился с собой, можно было бы потихоньку отрубить голову у трупа, не обесчестив памяти благородного осужденного.
— Князь Тоза, без сомнения, ненавидит за что-то Нагато.
— Что ж такое! Ненависть не извиняет несправедливости.
Когда настал час казни, во дворце Фаткуры начали подымать шторы.
Растерянная молодая женщина убежала в глубь комнаты. Она спрятала голову в складках шелковой драпировки, чтобы не видеть и не слышать, чтобы заглушить свои рыдания.
Но вдруг она выпрямилась и вытерла слезы.
— Пойдем, Тика! — вскричала она. — Разве так должна вести себя супруга Ивакуры? Я сумею скрыть в себе свое горе, помоги мне дойти до этого окна.
Когда она показалась, опершись на Тику, среди присутствующих водворилось глубокое молчание, полное почтения и сострадания.
В то же время пришел и принц Тоза. Он устремил на нее свой взор, но она посмотрела на него с такой ненавистью и презрением, что он опустил голову.
Тоза сел на складной стул и дал знак привести заключенного.
Тот вскоре появился, с небрежным видом и презрительной улыбкой на губах. С него сняли цепи. Он играл своим веером.
Два палача шли за ним, с голыми ногами, в черных одеждах, подпоясанных кушаком, за которым была заткнута сабля.
Он ступил на белую циновку, которая несколько минут спустя должна была обагриться его кровью, потом поднял голову.
Тогда Фаткура странно вздрогнула.
Тот, что стоял перед ней, был не принц Нагато.
Взор влюбленной женщины, который так часто останавливался на лице возлюбленного, не мог обмануться, даже при таком сходстве, которое обмануло всех. Она не колебалась ни минуты. Она не нашла ни блеска взгляда, ни печали в улыбке, ни гордого лба того, кто наполнял ее сердце.
«Я хорошо знала, что он не мог быть побежден и унижен», — говорила она себе, объятая безумной радостью, которую с трудом скрывала.
Читали приговор заключенному.
Он осуждал его на отсечение сначала кистей рук, потом головы.
— Бесчестие, которое ты объявил мне сейчас, тебя же обесславливает! — вскричал осужденный. — Кисти мои творили всегда только благородные поступки и не заслуживают, чтобы их отделяли от рук, которые руководили ими. Но сочиняй какие тебе угодно казни, мучь меня, как тебе вздумается, я остаюсь принцем, а ты унижаешься до палача. Я бился изо всех сил с врагами нашего законного государя. Ты же изменил ему ради другого, ради изменника. Ты пришел потихоньку, без повода к войне между нами, и напал на мое государство. Ты хотел моей головы, чтобы получить за нее у Гиэяса хорошую награду: бесчестье падет на тебя. Какое мне дело до твоего потешного приговора!
— Что же это за человек, который так смело говорит? — спрашивала себя Фаткура.
Самураи одобряли слова пленника; они выказывали принцу Тоза свое неудовольствие.
— Не отказывай ему в смерти благородных! — говорили они. — Он ничего не сделал, чтобы заслужить такую строгость.
У Тозы все кипело внутри.
— Я не нахожу мою месть достаточной, — говорил он, стиснув зубы. — Я бы хотел выдумать еще что-нибудь ужаснее.
— Но ты ничего не находишь, — сказал, смеясь, осужденный. — Ты всегда отличался недостатком изобретательности. Помнишь, как ты сопровождал меня на праздниках и веселых приключениях, которые я устраивал? Ты никогда не мог ничего выдумать, но всегда задним числом вспоминал нашу прошлую находчивость.
— Довольно! — вскричал Тоза. — Я раздеру твое мясо клещами и волью в твои раны кипящей смолы!
— Ты только усовершенствовал выдуманное докторами прижигание хлопчатой бумагой. Придумай еще что-нибудь, этого мало.
«Я не понимаю геройского поступка этого человека, — думала Фаткура. — Он знает, что его принимают за другого, и поддерживает эту роль, хотя она ведет к ужасной смерти».
Она хотела закричать правду, сказать, что этот человек — не принц Нагато, но подумала, что ей не поверят. Кроме того, раз он сам молчал, значит, у него были к тому важные причины.
— Клянусь тебе, что ты будешь страшно отомщен! — вскрикнула она. — Эту клятву дает супруга Нагато, и она сдержит ее.
— Благодарю, божественная принцесса! — сказал осужденный. — Только тебя одну я сожалею в этом свете, который покидаю. Скажи моему господину, что я весело умер за него, видя в плохо удовлетворенном бешенстве моего палача доказательство нашего превосходства и нашей будущей славы.
— Ты больше не будешь говорить! — вскричал принц Тоза, делая знак палачу.
Голова Садо была отрублена одним ударом. Волна крови залила белую циновку. Тело упало.
Фаткура не могла сдержать крика ужаса.
Самураи отвернулись, нахмуря брови. Они удалились, молча поклонившись принцу Тоза.
Последний, полный гнева и стыда, заперся в своем дворце.
В тот же вечер гонец с окровавленной головой, завернутой в красный шелковый лоскут и положенной в соломенный мешок, покинул замок Тозы.