Жена для отщепенца, или Измены не будет (СИ)

Глава 22

Не имея возможности, либо желания изображать раскаяние, льерда Ланнфель просто протянула мужу внезапно ослабевшие руки.

«Это всё настойка, — гулко билось в её голове — Настойка… Настойка! Ах, не надо было пить! Нисколько… Не надо было… Боги мои, как он красив! Какой он… Какой же он…»

— Сейчас, подожди, — дикое, нездешнее шипение, стремительно сменилось на шепот, ласковый и горячий, плавящий слух и заставляющий тело кипеть — Подожди, Эмми. Дай я тебя раздену, ты всегда мешаешь мне сделать это, а я хочу…

Эмелина согласно кивнула, приподнимаясь на локтях. Вдохнув глубоко, присев в постели, подняла вверх руки.

Льерд дернул платье прочь, ткань треснула, попав под его колено.

— Твою же бабушку, — глухо рыкнул Ланнфель — Идиотство!

— Там вязки сбоку, — хихикнула льерда — Не всё так просто! Дай, я сама… Не злись, Диньер…

Встав на колени и скрестив руки, освободилась от одежды, страшно мешающей уже ей самой.

Грубое полотно задело отвердевшие соски, натянувшие тонкую ткань нижней сорочки. Льерда Ланнфель коротко вскрикнула от боли, жгучей, будто кинрский кофе с перцем, кусающий язык и разливающийся во рту тягучим жаром.

Сорочку Диньер сдернул вниз, торопясь и тяжело дыша. Тут же сжав небольшие, белые груди жены, жадно припал губами к соску, лаская другой горячими пальцами.

— Сосочки у тебя стоят, Эмми… Тихо, не пищи. Ты меня хочешь, и сильнее, чем раньше… Сильнее, чем всегда, моя сладкая! Это так… радостно…

Положив ладонь на поясницу жены, полностью отрезал пути к отступлению. Удерживая строптивицу крепко, и начиная уже мучить, терзая дыханием, пальцами, губами, голосом…

— Ну, Диньер! — шепнула она, неумело гладя супруга по жестким волосам и почти каменным плечам — Хочу, конечно… Я же не спорю!

Крепко, сильно прижав к себе тело жены, дрожащее, стонущее от желания, коротко накрыл губами приоткрытый её рот, отдающий пьяным, бурлящим ягодным соком и какой — то винной горечью.

Просунув руку меж её разведенных коленей, вошел пальцами в текущую мягкой влагой, бархатную суть, найдя и прижав основанием ладони пугливо отозвавшийся ласке упругий комочек клитора.

— Серебрянка, — ожег шепотом как плетью пухлый рот жены — Садись мне на руку. Не бойся… Недолго тебя так поласкаю. Тебе же так нравится? Вот, да, да! Но недолго, Эмми… Долго не смогу…

— Ох, Диньер, — прошипела магичка сквозь зубы, обвивая руками шею мужа — Я сама долго не смогу! ААААХ! Поцелуй меня, пожа…

Поцелуй прервал тихую просьбу, раскаленные, гибкие, сильные пальцы безумствовали внутри горящего, потягивающегося сладкими судорогами, нежного тела.

Воздух спальни плавился.

Ароматы тел супругов, их нагревшейся кожи, смятых простыней и покрывал, перемежаясь с запахами дыхания, кипящего ягодами и засахаренными фруктами, тревожили каминное пламя, заставляя его пылать жарче и жарче!

— Не могу больше! — выплюнула Эмми, отклонившись назад, мутным взглядом упершись в стену, завешенную плотным, цветным гобеленом. Фэнтезийные узоры плясали перед глазами, изламывая привычный мир, превращая в хаос всё, что до этой поры было так знакомо — Возьми меня, Диньер! Забери… СЕБЕ!

Резко убрав руку, льерд перевернул жену на живот:

— Встань на колени, Эмми. И ноги шире. Упрись локтями… Да! На меня, так… Ох, и какая же ты!

Прижавшись к брызгающим влагой, ждущим его складкам набухшей плоти, тронул её одеревеневшим членом легонько, но требовательно. Получив в ответ просящие, нетерпеливые возгласы, прижал рукой клитор и, уперев другую, свободную ладонь, вошёл в кричащее желанием тело, рассекая его надвое, разрывая в клочья…

— Глубже так, да? — прошипел, лаская груди и прикусывая покрытую мелкими, серебристыми капельками испарины, тонкую шею — Он прямо в тебе, Серебрянка! Двигайся со мной вместе, вместе закончим… что начали…

Она послушалась, потому что уже давно этого хотела, желала, жаждала слушать только ЕГО! Отчаянно себя ругая часто за вредность, несговорчивость и гадкий, поганый свой, неуживчивый нрав…

— Да, Диньер! ДА! Ты только… меня не… жалей… Хочу тебя… всего! ПОЛНОСТЬЮ!

Кивнув, ненадолго отстранился от неё, гладя упругие ягодицы и округлые бедра жесткими ладонями, не прекращая движений внутри её тела ни нам минуту. Тут же, зарычав, осыпал смуглые свои плечи хорошо видными, серебристыми пластинами, двинулся вперед, остро и жарко, прижавши плотно к постели тело супруги.

Больше уже не останавливаясь ни на минуту, впившись прорезавшими десны крупными, молодыми, саблевидными, белыми клыками в ванильную кожу близкого, острого плеча. Метя! Клеймя… Навсегда, навсегда забирая!

И она ответила!

Ответила диким, протяжным криком, воплем почти звериным, в тон взорвавшему плотный, кожистый пузырь воздуха, жуткому, совершенно чужеродному, горловому рычанию…

Быстро обхватив рукой тело пары, неистовый Зверь оторвал её от сбившейся комком простыни, прижимая к себе спиной и ставя на колени.

— Голову мне на плечо, — обычные, знакомые, человеческие слова, идущие из кипящего его горла перемешались со свистом, рыком и щелканьем — Эмми… ТЫ МОЯ. Скажи мне, что ты МОЯ. Я хочу слышать.

— Твоя, — прошептала, почти погибая, упершись затылком в грубеющую крепнущей чешуей кожу — Тво… я.

Разбив последнее утверждение на два неуверенных слога, дернулась всем телом, будто смертник на плахе, уже после того, как откатилась прочь отсеченная топором, голова. Рвано дыша, жадно хватая воздух опаленными жаром губами и горлом, излила свою страсть на каменеющий член Зверя, приняв жадно ответные, дикие судороги и дышащее пряностями его Семя, опасное и ненужное здесь…

Почти потеряв разум и не ощущая ряда мелких, игольчатых, точечных укусов в шею и в ослабшие, поникшие плечи…

— Ты как с цепи сорвался, Диньер, — прохрипела, отдышавшись, но всё же не торопясь освобождаться от кольца сильных рук — Оголодал, что ли⁈ В первую ночь поспокойнее был! Да и потом тоже. А сейчас… я не сдохла чуть — чуть.

— Ты, Эмелина, всегда так говоришь, — шепнул в ответ, нежно, осторожно лаская рукой там, где их тела ещё были слиты вместе — Так хочешь умереть? Ну так… раздвинь ноги перед кем нибудь, и я убью тебя.

— ОЙ, НАЧАЛОСЬ…

— Продолжилось, — ответил, касаясь губами влажного виска — Каждый раз буду напоминать. Поскольку ты, моя милая, похоже слаба на передок!

Льерде Ланнфель стало странно от этого заявления.

Хм, а ведь он обидное сказал! Надо бы врезать, ответить хоть как — то!

Тогда какого же рожна ей… приятно это слышать? О, Боги…

— Диньер, — язык заработал быстрее, чем голова, ещё полная жара, опьянения и сладкого, ягодного дыма, а потому медленно скатывающая размазанные изнутри мысли в плотные, масляные шарики — А я и не хочу ни с кем, зря ты… Я, похоже… в тебя влюбилась. Вот. Только не знаю, правда это, либо так… не знаю. Честно.

Ланнфель, глубоко вздохнув, разжал руки…

…Но, уже позже, когда разморенная горячей купелью и чашкой теплого молока, заснула Колючка Эмми в свежей, чистой, хрустящей, пахнущей домашним мылом и сухими травами постели, прошептал, склонясь к сонному уху супруги:

— Зато я знаю, Серебрянка. Люблю тебя. Просто сил никаких, так люблю… Люблю.