Жена Дроу

Старые Дубы

Ника стояла на коленях в траве, ощупывая и беспорядочно вырывая с корнем целые ее охапки с осыпающейся с корней землей, и поднося к своему лицу. Коленями она ощущала мягкость земли, и вдыхала резкий запах травы. Из-за плотно зажмуренных глаз потоком лились безудержные слезы. Слишком яркой оказалась для нее звездная ночь, чуть не ослепив Нику. Дорган ушел, сказав ей: “Потерпи” и она плача, дожидалась его, обрывая вокруг себя траву, разминала, растирала в ладонях, с наслаждением вдыхая ее знакомый незатейливый запах.

Вернувшийся Дорган, расстелил на земле свой плащ и, уложив на него Нику, положил ей на глаза, резко пахнущие листья, какого-то растения. Резь в глазах успокоилась, слезы иссякли.

— Что это за растение? - поинтересовалась Ника, удержав руку Доргана в своей.

— Доролес. Она унимает сильное раздражение и успокаивает. Как-нибудь я покажу ее тебе.

— Прости, - вздохнула Ника, чувствуя, как он прилег рядом с ней. - Я не послушалась тебя… Поторопилась и вот теперь наказана. Попасть на поверхность и так обложатся. Если бы не ты… Ты так терпелив со мной, что иногда я просто не понимаю, как тебя хватает на то, чтобы разгребать навалившиеся проблемы, да еще возится со мной…

— Я люблю с тобой… возиться, - тихо засмеялся Дорган.

Его пальцы легонько погладили ее грудь и чуть касаясь, добрались до ложбинки, пристроив в ней прохладный стебель цветка, чья шелковистая головка, поникнув, легла на ее разгоряченную кожу. Она ощутила слабый аромат увядания. Склонившись к ней, эльф поцеловал ее, многострадальные, глаза.

— Ты излечил их и они уже больше не болят, - улыбаясь, прошептала Ника.

— Не могу понять: я все время хочу быть возле тебя, хотя точно знаю, что магия здесь ни причем. Тогда, что же меня так тянет к тебе?

— Это так важно, - сонно вздохнула Ника, пристраивая голову у него на груди.

— Думаю, нет, - немного подумав, ответил эльф. - Но мне так странно…

Перебирая волосы, уснувшей Ники, Дорган думал о будущем, которого у них нет. Она права: у него было много других забот которые следовало разрешить в первую очередь, но его мысли все время возвращались к Нике. Теперь же ему не давало покоя это ее беспокойство о нем, когда они выходили на Поверхность за рыжебородым дворфом. Она думала о нем и давало надежду, что может быть она, хоть немного сердечно расположена к нему, а вдруг со временем ее чувства окрепнут настолько, что привяжут ее к нему навечно. Он горько усмехнулся. Навечно. Что значит это слово для нее и для него? Готов ли будет он будучи еще молодым мужчиной, полный сил и желаний исполнять свои “супружеские обязанности” перед нею, состарившейся и дряхлой? Он губами прижался к волосам спящей Ники.

Постепенно ее глаза привыкли к холодному свету звезд и по ночам, она уже безбоязненно покидала пещеру, их временное пристанище. При лунном свете, она валялась в траве или плескалась в еще не остывшей за день воде пруда, подернутого ряской. Как-то, Ника, все же рискнула, сделав попытку, встретить рассвет, окончившуюся неудачей. Снова Дорган прикладывал к ее глазам листья доролиса, и три дня она не покидала пещеры. И все же с завидным упорством, хоть и с боязнью, Ника начала встречать рассветы, задерживаясь в туманные предрассветные часы на росном лугу, вдыхая пряные ароматы влажной листвы. Она уже могла наблюдать, как постепенно рассеивается, истаивает утренний туман над водой пруда. Слушала, просыпающихся птиц. Чувствовала, как студеный, чистый ночной воздух становится теплее. Видела, как теплеет дальняя полоска горизонта, как еще рассеянные лучи солнца очищают небо от ночной тьмы, а потом уходила обратно в благодатный сумрак пещеры, где отсыпалась до нового наступления ночи. Тогда под звездным светом, она любовалась тонким профилем Доргана, задумчиво наблюдавшего за бегом лунных облаков и за тем, как в могучих кронах вековых дубов и буков, меж их листьев, мерцают льдистые звезды. Постепенно привыкая к дневному свету и преодолевая болезненную резь в глазах, она потихоньку подлаживалась под привычный режим: ночью спала, а днем бодрствовала, гуляя на лугу и забредая, не очень далеко, в лес.

Как же легко дышалось после земляного воздуха Подземья, голову кружил одуряющий аромат сладкой кашки, горькой полыни и легкий, едва уловимый, незабудок. К своей радости, Ника, как старых знакомых, узнавала побеги калужницы, которые она в детстве знала как “куриную слепоту” и лютики и росший здесь в изобилии, конский щавель. Она заглядывала в дебри черемухи и крушины, не решаясь заходить туда, где было много ломкого сушняка и паутины, а в зарослях колючей малины, стояла вымахавшая в человеческий рост густая крапива и иван-чай. На рассвете она уже могла позволить себе сколько угодно наблюдать за, завораживающим танцем клинков Доргана, разминавшегося с ними. Они, то мелькали в воздухе с непостижимой быстротой, то медленно описывали затейливые округлые узоры, разрываемые, порой, резким выпадом. В такие минуты, Ника думала о нем, о себе, о том, что он,все таки, пошел за ней, отлично зная, для чего она рвалась на Поверхность, для чего ей нужен таинственный Зуфф и что она не останется с ним. По его намекам, она знала, что и он думает об этом, но всячески увиливала от откровенного разговора с ним. Она бы не смогла ему врать, но и правду сказать, язык не повернется. Потом… как-нибудь после…

Как-то она заметила, что он странно смотрит на нее.

- Что?

— - Думаю, мы уже безбоязненно можем появиться в Старых дубах, это ближайшая деревня. Хочешь пойти туда?

— А это, точно, не опасно?

— Я бы не предлагал тебе подобного, если бы это хоть, сколько грозило опасностью - резонно заметил он.

— Думаешь, ее жители придут в восторг, увидев у себя темных эльфов? Хорошо если они только выгонят нас вон, а не закидают камнями.

— В той деревне, куда я приведу тебя, нас никто не закидает камнями. Здешние жители знают меня. Как-то, я помог им отловить убийцу и грабителя, державшего в страхе всю эту округу.

— Хорошо хоть тебя не закидают камнями. А как насчет меня? - беспокоилась Ника, ей очень хотелось пойти в эти Старые дубы.

— Кто посмеет тронуть тебя? - удивился он - Неужели ты до сих пор не видела свои руки. Посмотри на них внимательно.

Ника вытянула руки перед собой - кожа на их посветлела. Закатав штаны, она убедилась, что и на ногах она стала светлой “человеческой”. Когда же она схватилась за шнурки корсажа, Дорган остановил ее:

— Можешь поверить мне - твоя кожа, посветлела везде, на каждом дюйме твоего тела. О! Оно словно светится ночами, но я не против увидеть его и при свете дня.

Однако, Ника, похоже, не слушала его сосредоточенно ощупывая свои уши, остававшимися, по-прежнему, островерхими. К волосам, приобретшими темный цвет, она уже привыкла.

— Ладно, - вздохнул Дорган, видя, что Ника не расположена к шуткам. - Чтобы ты была спокойна, я завтра же испрошу дозволение у старосты деревни, перебраться к ним.

— Так ты, значит уже был на Поверхности? - спросила Ника и с ироничной ухмылкой, скрывавшей смущение, добавила. — А, я тебя еще взялась учить…

— Ты беспокоилась обо мне и… мне было приятно.

Ее пребывание вне пещеры в дневные часы становилось все продолжительнее. Когда Дорган уходил охотиться или просто исследовать округу, заходя все дальше, она лежала в траве, пригревшись на солнце в дремотной грезе, или собирала цветы и плела венки, а потом купалась в пруду.

Настал день, когда они покинули свое пристанище. К полудню стало так жарко, что даже ветерок не приносил прохлады, и Ника, идя за Дорганом сняла плащ, перекинув его через руку. По обеим сторонам обочины утоптанной дороги, плотной стеной стоял лес, но и его тень не давала прохлады, а ветер был так легок, что едва тревожил густую листву деревьев. На дороге Ника видела, затвердевшую колею от тележных колес. Постепенно редея, лес отступал все дальше, открывая обширные луга и пашню, тогда как сама дорога становилась все шире. На лугу им попалось пасущееся стадо коров, мимо которого они прошли, приветственно помахав рукой глазевшему на них, пастушонку. В ответ мальчик поклонился.

— М-м, теплое, парное молочко с черным хлебом, - зажмурившись мечтательно протянула Ника, разглядывая коров.

— В деревне ты получишь все это, но все же, я бы поостерегся увлекаться подобными яствами, — предупредил эльф с интересом взглянув на нее.

Ника, оглянулась — пастушок, все также глядел им вслед.

Первые же попавшиеся им домишки, привели Нику в восторг. В них ей нравилось буквально все: и побеленные стены с перекрещенными, темными от времени, балками и крыши крытые соломой, и свисавшие через плетеные изгороди кусты малины и смородины, и ухоженные яблони между которыми виднелись рябины и, что на каждом оконце стояли в кувшинчиках или глиняных бутылках свежие, либо засушенные веточки рябины. “От злых духов” - объяснил Дорган, удивившейся Нике. А стоящие на земле у порога домов миски с молоком, умилили ее:

— В этой деревне, видимо, обожают кошек, раз оставляют для них молоко. Как мило!

— Молоко не для кошек, - покачал головой Дорган. - Здесь, этих животных не балуют и они приучены ловить мышей и душить крыс. Молоко же предназначено для добрых духов.

Над соломенными крышами домов господствовал шпиль храма к которому они и вышли. Его стены были выложенные из крупных речных валунов. Солнце отражалось в толстом зеленоватом стекле узкого окон. Возле храма на деревенской площади высился кряжистый древний дуб необъятных размеров. На нижней толстой суковатой ветке покачивались в петле истлевшие останки висельника. По-видимому, это был тот самый незадачливый грабитель, которого постиг справедливый гнев сельчан, когда Дорган отловил его. И хоть вид висельника поубавил ее восторг, все же это был, такой понятный ей мир людей.

Стиснув в своей руке ее ладошку, Дорган с мимолетной улыбкой взглянул на Нику глядевшую во все глаза, едва сдерживающую восторг и галантно раскланялся с кумушками, стоящими у колодца. Ника исподтишка с жадным любопытством принялась разглядывать их лица, грубоватые, простые, но такие выразительные. Одеты женщины были просто. Из-под под платьев, серого или коричневого грубого сукна, виднелись льняные сорочки. Сами платья имели шнуровку с боку или спереди. Головы женщин закрывали платками, что обхватывали подбородок и завязывались концами на макушке. У двух женщин поверх платка было еще накинуто и покрывало. И все они носили, что-то вроде передника. Как успела разглядеть Ника, это оказался кусок прямоугольный ткани с вырезом для головы посередине. Одна из деревенских матрон повязала его вокруг своей необъятной талии, другая под грудью, третья, ожидавшая ребенка, не стесняла себя ни чем. Эти три женщины, с любопытством и не одобрением разглядывали, одетую в мужскую одежду, Нику. Смущенная их открытыми осуждающими взглядами, она торопливо накинула на себя плащ. Изучающие взгляды и насмешливое перешептывание, сковывали Нику, разом поубавив ее восторги. Ей уже не так интересна была и небольшая запруда, что поблескивала водой сквозь ветви ив, и мельничное колесо, медленно вращающееся в ней, и погост, чьи покосившиеся каменные надгробья высились за оградой храма. И сам старый колодец, сложенный из речных камней, со скрипучим, потемневшим воротом с намотанной на нем мокрой цепью, не конце которой раскачивалось деревянное ведро. Да и сами местные кумушки, стоявшие возле него, шепотом обсуждающие Нику.

Из храма вышел человек в рясе, свободный капюшон которой покрывал его голову и ниспадал на плечи. Из широких рукавов в которых он спрятал руки свисали деревянные четки. Не поднимая глаз от земли, он решительно двинулся к прибывшим. Кумушки у колодца примолкли.

— Что ты здесь делаешь, дроу? - сквозь зубы процедил священник, подойдя к Доргану.

— Я пришел за обещанной мне платой, - невозмутимо ответил он, словно не замечая его неприкрытой враждебности.

Бескровные сухие губы на аскетичном лице сжались в узкую линию.

— Прошло столько времени, а ты еще помнишь о ней? Ты должен довольствоваться тем, что тебе здесь было позволено свершить богоугодное дело. Но нет! Ты, нечисть, явился требовать плату с этих простецов, о которой они забыть позабыли, да еще притащил с собой какую-то девку, чтобы возмутить их добропорядочность, своим непотребством.

Кумушки склонив друг к дружке головы, зашептались. Кровь бросилась Нике в голову. Она была готова провалиться сквозь землю обратно в Мензоберранзан. Дорган до боли стиснул ее ладонь.

— Я не советую вам, святой отец, так отзываться о моей жене. Что же касается платы за которой я пришел, то говорить о ней я буду не с вами, а с почтенным Даймоном.

— Ты околдовал его, эльф! Ты околдовал всех здесь, - зашипел на него, брызгая слюной, священник и ткнул пальцем в сторону Ники. - Как и эту заблудшую.

В его взгляде была такая неприкрытая ненависть, что Ника насторожилась. Тут попахивало фанатизмом, а для нее это было пострашнее сумасшествия.

— Для своего же блага, покинь деревню, эльф, - потребовал он с угрозой.

Дорган усмехнулся, не двигаясь с места.

— Ты пожалеешь… - прошипел священник, глядя на него немигающими глазами.

Перепуганная Ника тихонько дернула Доргана за руку. Ну ее эту деревню. Не стоило связываться с фанатичным священником. Лучше уйти.

- Ты бы, попридержал язык, святой отец, чем грозиться и попусту ругаться, - раздался позади Ники низкий, рокочущий голос. - Лучше вспомни кто оставил мою Мэрион умирать без помощи, внушая бедняжке, что так угодно Вседержителю. А всего-то и нужно было, чтобы выпустить ей кровь, да напоить травяным отваром. Кто произносил нам бесполезные проповеди о смирении и терпении, когда душегуб, словно кровожадный зверь, мучил и обирал добрых людей? Ты призывал нас терпеливо дожидаться часа божьего возмездия вместо того, чтобы предать злодея проклятию и благословить нас на поимку изверга.

— Это вы убийцы и душегубы! - потрясая кулаками, взвизгнул священник с искаженным от гнева лицом. - Это вы совершили убийство, скатившись в пропасть греха еще глубже! Огонь Бездны пожрет ваши души и милосердие Вседержителя не спасет вас от мук. Это вас! Всех вас, нечестивцы, следует предать проклятию!

Смотря на него, Ника вспомнила как на психологии им говорили о пограничных состояниях, когда человека отделяет от безумия лишь тонкая грань. Такие люди еще воспринимают реальность, но видят и слышат в ней только то, что хотят, а если прибавить к этому еще и фанатизм… Ника невольно поежилась.

— Успокойтесь, отец Ансельм, - потребовал другой голос: твердый и властный. - Это я пригласил лорда Доргана в деревню. Он оказал нам честь, приведя к нам свою супругу.

И священник притих, присмирел. Опустив голову так, что капюшон полностью скрыл выражение его худого бледного лица и, спрятав руки в широкие рукава рясы, не проронив больше ни слова, он удалился. И только после этого Дорган обернулся и крепко пожал руки двум мужчинам. Ника, робко улыбнувшись, разглядывала его друзей, по-видимому, обладавшими здесь непререкаемым авторитетом и, не задумываясь, вступившиеся за темного эльфа.

Один из двоих мужчин, обладатель богатого низкого тембра был здоровяком и его раскатистый голос был под стать ему. Поверх длинного зеленого камзола, что доходил до колен с пузырящимися на них кожаными штанами была надета безрукавка из потертой замши. Объемное брюшко обхватывал кожаный ремешок на котором, в деревянных ножнах, висел широкий охотничий нож с полированной костяной рукоятью. Крепкую шею здоровяка обхватывал шелковый шнурок, но то, что свисало с него было спрятано за складками рубахи, видневшейся из-за не зашнурованного ворота камзола. Длинные взлохмаченные волосы опускались до плеч, а широкое простое лицо с грубыми чертами, смягченное добродушным выражением, украшала неровно подстриженная борода. Ника не ошиблась с ходу угадав в нем первого деревенского драчуна и силача. На это указывали распухшие костяшки внушителных кулаков и отсутствие двух передних зубов. С видимым удовольствием разглядывая Нику, он по-бычьи, наклонив голову так, будто хотел боднуть ее, расплылся в широкой щербатой улыбке и вежливо поздоровался.

— Зовите меня Сайкс, леди и добро пожаловать к нам, в Дубы, - после чего счел нужным добавить: - А отца Ансельма вам боятся не след. Он и буйствует потому как знает, что мы все стоим за лорда Доргана, не погнушавшегося за нас ради, грязной работой, - он кивком показал на висельника. - Я-то сам охотник и уже давненько выслеживал этого злодея, и непременно сцапал бы его, если бы в ту пору мне стало ни до чего на этом свете. Моя Мэрион сильно занедужила, а брат Ансельм все дожидался когда она отдаст Вседержителю свою чистую душу, чтобы потом над ее могилой лишний раз напомнить и укорить нас в наших грехах. А лорд Дорген в то тяжкое для всех нас время не только злодея выследил и поймал, но и мою Мэрион излечил. Вот с тех самых пор отец Ансельм никак не может успокоиться, что не по его вышло и всякий раз напоминает нам, что мы де приняли спасение из рук отродья демонского.

Ника быстро взглянула на Доргана с улыбкой слушавшего простодушного парня.

— Сайкс, верно, говорит, не следует принимать поведение отца Ансельма близко к сердцу, госпожа. Мы все уже привыкли к его несносному характеру ,- мягко произнес, стоящий рядом с ним мужчина.

— - Я староста Старых Дубов и не покривлю душой, если скажу, что вы здесь желанные гости и добро пожаловать, — с достоинством поклонился он.

Улыбнувшись уже смелее, Ника ответила ему благодарным поклоном.

— Зовите меня Даймоном, леди, - назвался староста. - А как нам следует обращаться к вашей милости?

Нике понравился этот осанистый мужчина, с аккуратно остриженными в кружок, густыми волосами в которых щедро поблескивала седина. Загорелое лицо было гладко выбрито. Он смотрел на Нику темными глазами и она никак не могла определить их выражение. Одет он был в камзол и штаны грубого коричневого сукна. Из-за шнуровки камзола виднелся ворот льняной рубахи. У Даймона были широкие мозолистые руки землепашца.

— Если, леди Дорган, не побрезгует нашей убогостью, то я почту за честь предоставить для дорогих гостей свой кров.

— С удовольствием, - ответила Ника, смущаясь пристальным вниманием кумушек, все еще стоящих у колодца и не пропустивших ничего из того, что происходило на их глазах.

И в то же время она испытывала огромное облегчение от того, что здесь никого, казалось, и не волновал цвет кожи Доргана, как и то, что он эльф. Сквозь почтение, какое ему выказывали как знатной особе,проявлялось невольное уважение. Страха же не было и в помине. “От чего люди, жившие в опасном соседстве с дроу, не боятся Доргана?” - жирным вопросом повисло перед ней, дразня ее, и разжигая любопытство. Но не будет же она, кидаться к незнакомым людям с расспросами о своем муже. И она решила держаться правила здравомыслящей Наташи, что гласило: “день ответит на все вопросы”.

Они подошли к дому, над крышей которого вытянули свои ветви старые яблони. В загоне довольно хрюкала свинья с повизгивающим, выводком поросят, а за домом виднелись аккуратно вскопанные капустные грядки. Из дверей, навстречу гостям вышла дородная черноглазая женщина, в полосатой юбке. Рукава ее домотканой рубахи из небеленого холста были подвернуты, а голову укутывал платок, обрамлявший круглое миловидное лицо. Поклонившись, она радушно пригласила их в дом, с радостью узнала Доргана, и с любопытством взглянула на Нику. Едва, они переступили порог, как хозяйка принялась усаживать их за стол, торопливо накрывая его. Со сдержанной учтивостью, Дорган занял предложенное ему место. Сев рядом с ним, Ника огляделась.

Непритязательный уют человеческого жилья, словно врачевал ее душу, снимая тоску по дому. Она заметила нож, воткнутый изнутри в дубовый косяк двери. На полу, у очага, поблескивала рассыпанная соль. Подобный беспорядок, по-видимому, вовсе не беспокоил хозяйку. Над детской колыбелью, вместо игрушки свисали с потолка темные от времени, тупые ножницы. Ника сообразила, что все это были обереги от злых духов. Судя по тому, с каким открытым любопытством хозяйка поглядывала на нее и, ставя перед ней глиняную кружку теплого молока, приветливо улыбнулась ей, Ника решила, что, видимо с честью выдержала испытание ими. Когда перед ней, на деревянную тарелку, положили ломоть ржаного, свежеиспеченного хлеба, Ника, не сдержавшись, накинулась на угощение. Ничего вкуснее в своей жизни, она не ела. Пока мужчины вели неспешный разговор за нехитрой трапезой, потягивая свое пиво, хозяйка, сев, напротив Ники и подперев кулачком щеку, наблюдала за гостьей.

— Очень вкусно, - улыбнулась Ника, заметив ее пристальный интерес к себе и, как бы, извиняясь за свою несдержанность.

— Рада всегда услужить вам, - охотно отозвалась хозяйка. - Зовите меня ежели понадоблюсь. Салли, так меня зовут. А как мне прикажете величать, вашу милость?

— Фиселлой - немного поколебавшись, отчего-то назвалась Ника.

— Это эльфийское имя, - покачала головой Салли. - А вы, госпожа, человек и не в обиду будет сказано вам и вашему супругу, достопочтенному лорду Доргану, имя у вас должно быть людское.

Ника посмотрела на свои руки поняв, что ее эльфийское имя никого уже не введет в заблуждение и кивнула. Так тому и быть. Салли права - не следует больше отказываться от своего имени.

— Меня зовут Ника, что значит - победа.

— Желаете еще молочка, госпожа Ника?

— Да

Пока они болтали, Ника поймала себя на том, что она никак не могла наговориться с Салли - их беседа ни на миг не прерывалась. Как это здорово, вот так, запросто, болтать ни о чем. Салли то же была рада поговорить с человеком, пришедшим из неизведанных и далеких мест. Такие гости редко заходили в Старые Дубы и останавливались в их доме, привнося, хоть какое-то, разнообразие в монотонность и предсказуемость их деревенской жизни.

— Нелегко вам, видать, в дороге пришлось, что вы решились в мужское платье облачиться? - осторожно, чтобы не обидеть гостью, спросила женщина.

— Я была бы вам очень признательна, Салли, если бы вы нашли мне какую-нибудь старенькую юбку. Разумеется, я заплачу за нее.

— Платить мне не нужно, коли вы оставите мне мужскую одежку, что сейчас на вас. Вам, поди, она уже ни к чему будет. Вам я дам платье, что дочка до замужества своего носила. Оно ей уже не налезет, а вам впору будет.

— Она с вами живет? - Ника покосилась на колыбельку.

— В соседнюю деревню в замужество ушла. Пойдемте-ка, примерим на вас платье. Думается мне, ушивать его придется.

Не прекращая разговора с Даймоном и Сайксом, Дорган проводил их взглядом. Салли завела Нику за полог, закрывавшим широкую деревянную кровать, на которую и усадила ее. Задернув полог как следует, она подошла к громоздкому сундуку, что стоял в ногах кровати и, откинув крышку, вынула аккуратно сложенную чистую одежду. Пока Ника снимала камзол и штаны, подаренные ей Бэлкой, Салли стояла рядом, задумчиво наблюдая за ней.

— Какой у вас спокойный внук, - произнесла Ника, чтобы хоть что-то сказать.

— Ах, что вы, госпожа, - очнулась Салли, всплеснув руками. - Я своих внучат вижу не так уж и часто, как мне самой хотелось бы. Уж ежели, их родители погостить к нам придут, то я их тогда вдосталь побалую. А, то дитя, что вы в зыбке видели, сыночек мой - последыш. Смотрите-ка, как я угадала. Рубаха и платье совсем впору пришлось, а что широко в поясе будет, так вам и то хорошо.

- У меня сердце начинает щемить на вас глядючи, госпожа, - вздохнула Салли после непродолжительного молчания, когда пыталась повязать голову Ники платком, что было непросто из-за тяжелой косы, свернутой на затылке - Но ведь, что можно поделать против судьбы, что выпадает нам? Значит, боги так распорядились, что не иметь вам деточек. Только без них сердце заледенеет, а чрево иссохнет.

— О чем вы, Салли? Какие дети? - не поняла Ника, укладывая косу вокруг головы.

— Так ведь я о том, не в обиду вам будет сказано, госпожа, что браки между эльфами и людьми всегда бывают бесплодны. Это всем доподлинно известно, - ответила женщина. - Потому-то наши парни не соблазняются красотой эльфиек, а девы не идут за эльфов.

— Ну, значит, так тому и быть, - равнодушно согласилась Ника. Это не особенно ее занимало. Какие дети, если не сегодня-завтра она исчезнет из этого мира.

Вид Ники вызвал у Доргана улыбку.

— Рад вновь познакомиться с вами достопочтенная, госпожа, - шутливо поклонился он ей.

— Издеваешься, да?

К вечеру, хозяева предложили гостям ночевать на их ложе, от чего Дорган наотрез отказался, вместо этого попросив отвести им место на сеновале. Нике, городской девчонке, ночлег на сеновале был в новинку, как и жирное парное молоко из-под коровы. У ее бабушки в деревне, давно уже не было коровы, а значит, и сено было ни к чему и она не знала прелестей, ни того, ни другого. Ее желудок, довольствующийся в последнее время сухими кореньями, мало съедобными грибами, безвкусными орехами и жестким мясом лесной дичи, не вынес жирного молока. Так и получилось, что всю ночь она провела не на сеновале с Дорганом, а за сеновалом, в зарослях лопуха и крапивы. Сразу же, как только ее отпускало, Ника спешила на сеновал, но едва подходила к лестнице приставленной к нему, как организм снова напоминал о себе, и Ника неслась обратно, спеша занять уже привычное место - вытоптанный ею в лопухах пятачок. Смирившись с тем, что этой ночью ей уже не придется спать, она устроилась поудобнее подоткнув юбки и упершись подбородком в кулачок, слушала ночную тишину Старых Дубов. Рядом, в высокой траве, неутомимо стрекотали сверчки. В кустах бузины щелкал и выводил трели соловей. В курятнике беспокойно кукарекнул петух, завозились разбуженные куры. Сонно гавкнул пес и смолк. Откуда-то из далека донесся тихий девичий смех. Скрипнула дверь. Остро пахло разнотравьем. Подбородок соскользнул с подпирающего его кулачка и Ника мигом пришла в себя, стряхивая, одолевшую дрему. Она прислушалась к себе. Похоже, ее бедный организм полностью иссяк вполне доходчиво объяснив своей хозяйке, что жадность до добра не доводит. Поднявшись, Ника оправила юбку и поеживаясь от ночной свежести, поспешила к сеновалу, мечтая забраться под теплое, нагретое Дорганом, одеяло. Но скользнув в его приоткрытые ворота, остановилась. На перекладине лестницы сидел, поджидавший ее, эльф. Это было похоже на то, как будто разгневанный муж встречает, явившуюся среди ночи, невесть где задержавшуюся, жену. Она даже заметила немой укор в его, полыхнувшим в темноте красным отблеском, глазах.

- Э… э…молочко не пошло, - с нервным смешком, брякнул вдруг Ника, зачем-то, оправдываясь, тут же отругав себя: “Соображаешь, что говоришь?”

— Пойдем, - тихо сказал он, поднимаясь. - Я дам тебе снадобье, которое успокоит твой недуг.

Он взялся за перекладину лестницы, собираясь подняться наверх, а Ника, сделав шаг, остановилась, испуганно прислушавшись к себе: в животе опять забурлило. Дорган по своему истолковал ее заминку:

— Обещаю, что этой ночью не трону тебя

В Старых Дубах они прожили три дня. Ника с удовольствием помогала по хозяйству, чем смущала добрую Салли сначала противившейся этому, но потом смирившуюся, видя с каким подъемом, стряпает и кашеварит странная гостья, под ее неназойливым руководством, и потому сквозь пальцы смотрела на причуды госпожи, украдкой жалостливо, вздыхая: как можно было держать бедняжку в Подземье, так долго? Как можно было быть таким бесчувственным? Одно слово — дроу. Каждый раз, Салли возвращалась от колодца, возле которого ее поджидали кумушки, возбужденная, во встрепанных чувствах. Соседки просто донимали ее расспросами о жене дроу и ей приходилось все время отбиваться от их назойливости и неуемного любопытства. А Ника ела все подряд, мучила хозяйского кота, тиская его, с удовольствием стряпала, не подходила лишь к младенцу, видя, как напрягает это Салли.

Наутро второго дня, Ника даже решилась посетить храм, отстояв всю утреннюю службу. Чинно сложа руки перед собой и опустив глаза долу она внимательно слушала назидательную, проповедь отца Ансельма о грехе потворствования своим прихотям и желаниям. Ибо у человека, утверждал он, есть только низменные животные желания и ему не дано подняться выше в своем духовном искании. Его может спасти лишь слепая вера и послушание. “И я, призванный спасти ваши заблудшие, закосневшие в грехах души, приложу для сего все силы, ибо нет в вас душевного трепета перед Всевышним… ” - с нервно подрагивавшим лицом, торжественно пообещал он своей пастве, подняв глаза к потолку храма. Ника посмотрела на прихожан: своей истеричной речью Ансельм их, попросту, пугал.

Даймон, с недоумением наблюдавший все эти дни за эльфийской леди, намекнул Доргану на то, что его жена, высокородная дама, держится с сельчанами слишком просто. На что лорд, пожав плечами, ответил, что его жена вольна поступать, так как считает нужным. Этого Даймон понять не мог. Мужчины Старых Дубов строго следили за тем, что бы их женщины блюли приличия. Даймону даже не приходила мысль делать скидку на то, что Дорган - эльф, так сильна здесь была власть обычаев.

На рассвете четвертого дня Дорган, Даймон и Сайкс собравшись, отправились на охоту, о которой все это время они вели разговоры. Сквозь сон Ника слышала, негромкий разговор мужчин, собравшихся во дворе и нетерпеливое поскуливание собак. Они ушли, и Ника снова заснула. Встала поздно. Добрая Салли ни когда не будила ее. Одевшись и повязав голову платком, Ника спустилась с сеновала, умылась водой из колодца и прошла в дом. В залитой солнцем комнате никого не было. В доме стояла тишина. В люльке мирно посапывал сытый младенец. На столе ее ждал завтрак, оставленный заботливой хозяйкой: кувшин молока и кусок ржаного хлеба, против которых ее организм уже устал бунтовать, свыкшийся с так полюбившейся Нике пищей.

Ника устроилась за столом. Через приподнятую раму окна на пол ложилась кружевная завеса, сотканная солнечным светом и ажурной тенью отбрасываемой листвой яблонь. Звонкий щебет птиц рассыпался по двору. Влетавший в открытую дверь и окно ветер, приносил запах уже прогретой дорожной пыли и аромата первых скошенных трав. Где-то в доме с размеренным жужжанием билась муха. Нике вспомнился ее первый день в Старых Дубах, когда она, таким же, ясным утром стояла под дубом, который, может быть, был много старше самой деревни и чьи корявые, узловатые ветви облюбовали птицы, множество птиц, не обращавших внимания на висельника. Выводя каждая свою трель, они составляя многоголосый хор. И вот их треньканье, щебетание и свист с наслаждением слушала Ника, прикрыв глаза. Несмотря на разноголосицу, ей казалось, что было, что-то слаженное в этом стихийном хоре. Тогда Ника ясно поняла чего была лишена в Подземье.

Она доедала похлебку из молока с накрошенным в него хлебом, поглядывая в окно, ожидая прихода Салли, которая должно быть опять задержалась у колодца с кумушками, когда раздался топот босых ног, возбужденный гомон ребятни и звонкий голос, выкрикнувший:

— Эльфийская шлюха!

В окно влетел камень, опрокинув на столе миску с остатками молока. В зыбке беспокойно заворочался ребенок. Вскочив на ноги, Ника бросилась к двери, чтобы разобраться с ними. Ее вдруг охватила тревожная уверенность в том что с Салли, что-то случилось. Не могла она, вот так, надолго оставить ребенка одного. Выскочив из калитки, Ника увидела убегающих в сторону храма ватагу ребятишек и подобрав юбку, припустилась за ними заметив мимоходом, что улица пуста и ни у оград, ни во дворах, ни у дверей домов никого нет. Добежав, за ребятами, к храму, Ника обнаружила, что вся деревня собралась на площади перед ним, под старым дубом. Среди громких возмущенных голосов, слышался плач и причитания, но все перекрывал гневный голос отца Ансельма. Ника невольно замедлила бег и перешла на шаг. От тревоги тоскливо заныло сердце. Она уже знала, что случилось, что-то страшное, непоправимое. Салли?

На непослушных, подгибающихся ногах, Ника подошла к толпе, которая тут же расступилась перед ней. Смотря на нее с неприязнью и открытой враждебностью, люди сторонились ее. Возмущенный ропот и плач стихли, но тишина, окружившая ее стеной отчуждения, не обещала ничего хорошего. На ком бы ни останавливался вопрошающий, испуганный взгляд Ники, он встречал неприязнь, и враждебность, а большинство просто отводили глаза.

У подножия дуба лежали на земле наспех сооруженные, из двух осиновых жердей, носилки. Плащ прикрывал, чье-то неподвижное тело, лежащее на них. Увидев Нику, отец Ансельм, словно ждал только ее, нагнулся и сдернул с носилок плащ. Перед глазами Ники расплылись багровые круги, в ушах нарастал гул, признаки подступающего обморока. Но она, тряхнув головой и глубоко вдохнув, сумела отогнать приближающуюся дурноту. Не могла она позволить себе упасть без чувств перед отцом Ансельмом, который, потрясая воздетыми руками, что-то неистовство, мрачным голосом вещал, брызжа слюной. Когда он перестал раскачиваться у нее перед глазами, Ника заставила себя посмотреть на бездыханное тело. Откинутая назад белокурая головка Мэрион открывала страшную рану на горле, а несколько глубоких ран на груди еще сочились кровью. Большие голубые глаза бедняжки, не мигая, смотрели в высокое небо. Платка на голове не было, и ветер закидывал длинные белокурые пряди на нежное, еще не обезображенное тлением, лицо.

— Кто это сделал? - едва шевеля поблевшими губами, спросила Ника, поднимая глаза на отца Ансельма.

— Кто?! - взвизгнул он, швырнув ей что-то под ноги.

Медленно наклонившись, Ника подобрала, валявшийся в пыли узкий стилет, которым пользовалась вместо шпильки до тех пор пока ей не пришлось повязать голову платком.

- Довольна ли ты моим ответом, демонское отродье?! - надрывался священник. - С чего ты решила, что о твоем злодействе никто не прознает, что никто о нем не проведает? Ты ложью и притворством заставила всех этих добрых людей поверить в то, что ты невинный, слабый агнец. На что ты рассчитывала? На то, что их умы просты и бесхитростны?! На своего распутного любовника, чья душа черна так же, как и его лицо. Ты думала укрыться за спиной дроу этого богопротивного чудовища, смущающего честных селян, слишком простодушных, чтобы сопротивляться его чарам!

Кто-то из селян молча подошел к дубу и ловко взобрался на толстый, крепкий сук, соседствующий с останками висельника.

— Зачем тебе понадобилась кровь невинной, кроткой Мэрион?! - горестно возопил отец Ансельм в напряженной тишине, стоящей над площадью, которую прерывали едва сдерживаемые рыдания. - Для каких черных дел потребовалась она тебе?! Или ты, беспутная ведьма и твой любовник лорд, избрали Старые Дубы, чтобы в них свершить зловещий обряд, воззвав в бездну, к демону тьмы?! О, я хорошо вижу все ваши богомерзкие уловки и хитрости. Что вам до того, что вы уничтожите селение и всех добрых его жителей!

Ника лихорадочно искала глазами в толпе Салли. Она смогла бы объяснить исчезновение стилета Ники из своего дома. Но среди собравшихся ее не было, и Ника похолодела от страшного предчувствия, что бедную женщину постигла та же участь, что и Мэрион.

— Посмотрите! Все посмотрите, кого вы приютили у своего очага, с кем преломили хлеб свой. Как ловко эти посланники тьмы отвели вам глаза, втершись в ваше доверие. Сколько же смертей еще должно случиться, прежде чем вы поймете, что совершили непоправимое, ослушавшись меня. Но молитесь и уповайте на то, что Вседержитель пресечет злодеяния черного эльфа и его коварной потаскухи здесь же, в Старых Дубах, - и отец Ансельм возвел глаза к небу, судорожно прижимая руки к груди. После чего обвел понурых, мрачных селян суровым, жгучим взглядом, понизив голос до трагического шепота:

— И быть может сейчас ничего не подозревающие Даймон и Сайкс кротко и доверчиво следуют за темным эльфом в дебри, куда он их ведет, что бы принести в жертву своему покровителю, демону зла, демону Подземья. Он принесет их в жертву! - снова возопил он. - И сам пожрет их останки и души их никогда не познают блаженства вечного спасения и благодати!

Раздался истеричный женский крик и тут же со всех сторон раздались выкрики:

- Повесить ведьму! Растерзать ее! Бежим в лес пока не поздно! Спасем Сайкса и Даймона!

— Поздно! Уже слишком поздно!

Сверху, из-за листвы упала перекинутая через сук веревка и повисла, покачиваясь петлей на конце. Ника не могла не восхититься тем, как ловко - одним махом расправился отец Ансельм со своими противниками. К ней с двух сторон подступили два дюжих молодца в ожидание поглядывая на священника. Что она могла тут поделать? Вглядываясь в него, она понимала, что люди оказались во власти больного воображения своего пастыря.

— На мне нет крови, - тихо произнесла Ника, просто разведя руки в стороны, безропотно отдавая себя на суд толпе. - Вы же видите! Я невиновна!

Казалось, ее доверчивость подкупила и немного поколебало намерение сельчан и отец Ансельм тотчас почувствовал это.

- Если эта женщина невинна, как сама об этом говорит, то Вседержитель подаст нам знак! - провозгласил он, прижимая стиснутые руки к груди. - Но может ты хочешь, тогда, признаться нам, что эльф заставил тебя подчиниться ему и заставлял делать ужасные вещи? Это он подучил тебя зарезать Мэрион? Ведь ему нужна невинная кровь для своих злодейских обрядов? Можешь не бояться и сказать нам все и мы признаем тебя не виновной, ведь не всякий имеет силы сопротивляться посланцу Бездны. Тебе ничего не будет. Не бойся. Только кивни. Дроу научил тебя убить Мэрион? - вкрадчиво вопрошал он.

- Ни я, ни Дорган не убивали Мэрион! - произнесла Ника, настолько громко, насколько могла сделать это вмиг пересохшим ртом и покачала головой.

- Отодвиньте носилки и пусть мерзкую убийцу поставят под виселицу - приказал священник.

— Вы губите невиновную. Кровь не отомщенной Мэрион и моя, вечным проклятием ляжет на Старые дубы. Не торопитесь с поспешным приговором. Дождитесь Сайкса и Даймона - просила Ника, оглядывая обступивших ее людей. — Они живы! Им ничего не грозит! Вспомните, ведь дроу помогал вам! Зачем ему убивать Мэрион, если он ее вылечил когда-то!

— Отодвиньте носилки, - раздраженно торопил священник, не слушая раздававшиеся голоса сомневающихся и недовольных той поспешностью, с которой творился этот самосуд.

Двое молодцов, что стоя возле Ники дожидались знака отца Ансельма, подошли к носилкам и подняли их так неловко, что они, сделанные на скорую руку, развалились и тело Мэрион ко всеобщему ужасу, вывалившись, упало на землю лицом в пыль, раскинув руки так, что они касались подола сутаны, стоящего в оцепенении священника. И опять на площадь пала тяжелая тишина. И тогда Ника, повинуясь какому-то наитию, неясному ей самой порыву, подняв на священника глаза спросила его, потрясенного, бледного как смерть:

— Зачем? Зачем ты это сделал?

Ее тихие слова, словно гром среди ясного неба, разорвали гнетущую тишину. Их слышали все и каждый.

— Она… она отвергла меня… ради этого… грубого животного Сайкса, - заикаясь, скривив рот, пожаловался священник - Меня! Она всего лишь жалела меня, но не любила… Я не виноват! Я не виноват, что на мне ряса! - он рванул на себе грубое коричневое сукно, на котором все увидели еще влажные темные пятна крови, до того укрытые складками рясы.

— И все же она доставила мне чувственное наслаждение, которое я испытал слыша ее стоны и мольбы, когда вонзал стилет в ее желанное, податливое тело и… - забывшись, бормотал, уйдя в будоражащие его воспоминания, отец Ансельм, видимо переживая их вновь.

Договорить ему не дали. Толпа с ревом накинулась на него, на человека, который, возможно, уже давно был безумен и запутался в себе.

— Салли! Где она? Помогите мне найти Салли! - взывала Ника, пробираясь сквозь обезумевшую толпу, но ее ни кто не слышал.

Сельчане жаждали возмездия. В стороне от расправы оставались двое мужчин, один из которых удерживал истерично визжащую, рвущуюся из его рук женщину. Лица обоих выражали горечь и негодование. Услышав Нику, они тут же последовали за ней к храму, который обыскали, усадив женщину в углу у резного алтаря. А она, едва ее увели с площади, успокоилась и теперь с вялым равнодушием следила за обшаривавшими небольшое помещение храма, мужчинами. Никого не найдя в нем, Ника помчалась, не дожидаясь их, к дому Сайкса. За ее спиной резко оборвался вопль отца Ансельма.

Ника нашла смертельно перепуганную Салли в погребе дома Мэрион, где она беспомощно сидела на холодном земляном полу, прижимая скомканный головной платок к кровоточащей ране на голове. С ужасом отшатнулась она от спустившейся к ней Нике но, узнав ее, заплакала. Спустившиеся следом мужчины, подхватили ее под руки, выводя во двор на солнечное тепло и свежий воздух. С помощью Ники, Салли добралась до своего дома, и только убедившись, что с сыном все в порядке и что он, мирно лежа в колыбели, играет погремушкой из бычьего пузыря и гороха, дала заняться собой. Аккуратно состригая волосы вокруг раны на ее голове, и промывая ее, Ника слушала отрывистый рассказ женщины. В дом то и дело заходили односельчане тревожась о Салли и спрашивая: не вернулся ли Даймон. Они добавляли свое к рассказу Салли и постепенно для Ники все сложилось в боле менее ясную картину той трагедии, что разыгралась в Старых Дубах и в которой сегодняшний день поставил, наконец, точку.

Будучи требовательным, к другим, отец Ансельм, однако, не смог побороть своих тайных чувств к хорошенькой Мэрион и даже после того, как она мягко, но непреклонно отвергла его притязания на тайную постыдную связь, продолжал преследовать ее. Скорее всего, оттого, что он жутко пугал бедняжку своей резкой мрачной манерой выражения своих чувств и лицемерием, открывшейся ей, и быть может для того, что бы спастись от его настойчивых требований и запугивания, Мэрион поспешила выйти замуж за Сайкса. Никто не знает, была ли у нее хоть кроха той безоглядной, трепетной любви к охотнику, какую он испытывал к своей молоденькой жене, но его обожание, кроткое терпение и снисходительность сделали свое дело - Мэрион расцвела, стала увереннее и никогда не пожалела о своем выборе. А преступная страсть священника переросла в жгучую ненависть и наваждение. Он винил Сайкса в том, что тот отобрал у него Мэрион, разлучил его с ней и не упускал повода, чтобы оговорить его. Добродушный Сайкс отмалчивался и посмеивался над неистовыми вымыслами аскета. Да и деревня не принимала всерьез священника, догадываясь о скрытой подоплеке его поведения. К тому же сельчане хорошо знавшие друг друга, знали и Сайкса, чтобы всерьез придавать значение оговорам, недавно появившегося у них отца Ансельма. Однажды священник зарвался и начал в открытую поносить Сайкса в своей проповеди, желая настроить против него соседей и именно тогда, когда сам Сайкс был на охоте. Мэрион убежала из храма в слезах. Тогда старейшины деревни поговорили с ним и священник понял, что приход стоит на стороне охотника. Отец Ансельм присмирел, но не успокоился. Он терпеливо выждал, зорко следя за жизнью своей паствы, что отринула его и не пошла у него на поводу. И вскоре ему представился прекрасный случай свести со всеми счеты.

В тот год , осень для Старых Дубов выдалась тяжелой. На единственной дороге, что вела от трех деревень к городу, стали находить тела сельчан, убитых жестоко и бесчеловечно. Трудно было поверить в то, что эти злодеяния совершает человек, однако до нитки ограбленные тела указывали, именно, на это. Был соблазн свалить все на появившихся в округе орков или гоблинов. Но это не могли быть они, потому что эта нечисть обходила места, близкие к Подземью стороной. Дроу, как и дворфы повывели их, научив уважать границы чужих владений. Мужчины устраивали засады, выслеживая убийцу, но тот неизменно уходил от них, что бы потом опять подстеречь очередную жертву, ограбив и надругавшись, убить ее. Отец Ансельм тут же обвинил жителей Старых Дубов в том, что они сами виноваты в несчастье, что свалилось на них. Досталось и их дальним соседям — другим двум деревенькам: Низинным Ручьям и Ореховому Логу. Ругая их грешниками, он говорил, что их настигла божья кара за грех непослушания и нежелания раскаяться в нем и быть послушными своему проповеднику, призванному наставлять их, неразумных, на путь истинный. “И поделом вам! - говорил отец Ансельм. - Ибо каждый из вас претерпит муки за то, что не послушались божьего соизволения, пренебрегли Его волей, попустительствуя, друг другу в гордыне”. Жители Старых дубов угрюмо отмалчивались и упорно продолжали устраивать облавы на убийцу, который непостижимым образом снова ускользал от них, обходя, устраиваемые на него западни и засады. Тогда, все три деревни собрали деньги, отрядив хорошо охраняемых ходоков в город с тем, что бы пригласить наемников - профессиональных солдат. Отец Ансельм это решение не то, что не благословил, а напротив разразился очередной гневной проповедью о том, что люди настолько погрязли в нечистотах греха, что отверглись Вседержителя, не желая терпеть наложенного на них наказания, во имя их же вразумления и продолжают в безумстве своем, своевольничать. И где же кротость? Где их смирение? Где трепет перед волею Вседержителя? Нет, продолжают роптать неразумные на Создавшего их, отворачиваясь от его “мягких” и терпеливых, пока, научений.

Прибыв в деревню, наемники вдоволь пили и ели, после чего, отяжелевшие и сытые с неохотой принялись за дело, но и их поиски оказались неудачными. Взяв за свой труд в котором не очень-то усердствовали, деньги, они покинули деревню, предоставив растерянных ее жителей, самим себе. Один лишь Сайкс продолжал упрямо выслеживать убийцу. И вот Сайксу, неожиданно, улыбнулась удача. Напав на след, который привел к очередному лежбищу живодера, Сайкс, осторожно, что бы не спугнуть его, быстро вернулся в деревню, что бы созывать мужчин на облаву, следуя общей договоренности, действовать сообща. Однако, самому ему участвовать в ней не пришлось. Едва вернувшись, домой он узнал, что его жена слегла, сразу же после той злосчастной проповеди в которой, отец Ансельм поносил ее мужа. Не отходя от постели Мэрион, Сайкс подробно рассказал Даймону где найти убийцу, обсудив и то как лучше, и наверняка действовать, что бы повязать его. Но сельчане и на этот раз потерпели неудачу. Каким-то образом соседние деревни прознали о намечающейся облаве и решили не оставаться от этого события в стороне. У каждого жителя этих мест имелись свои счеты с лесным извергом. И вот вся эта, нетерпеливая в своей жажде мести, толпа встретились на условленном месте, наделав столько шуму, что вполне естественно, они нашли лежбище опустевшим. В тщетной надежде люди просидели в засаде три дня, что бы после вернуться в свои деревни ни с чем. Отец Ансельм обвинил во всем Сайкса. По его словам выходило, что именно он повинен в этой неудаче. Он повел облаву по ложному следу, и кто знает, чем в лесу, в котором все время пропадает, занимается этот человек? Кто видел, что все эти дни он охотился в лесу, а не на дороге и какую именно дичь подстерегал. И не странно ли, что душегуб все время ловко избегает ловушек, уходя от преследователей, как будто заранее знает, где его собираются искать. Сам Сайкс ничего не мог возразить против этих чудовищных обвинений, неотступно бодрствуя у постели слабеющей Мэрион. Ему не было до этого дела. А люди были смущены словами священника и молча, не глядя друг на друга, расходились по домам. На этот раз обвинения были столь серьезны, что уже невозможно было просто отмахнуться от них.

Поздним вечером того же дня, Даймон пришел к Сайксу, что бы спросить его обо всем этом прямо и охотник, не отводя взгляда от лица старейшины, поклялся жизнью любимой и спасением своей души, что не виновен. На следующий день на деревню обрушилась еще одна ужасающая новость: возле нее объявились дроу. Бежать от них, и прятаться в леса было бесполезно - дроу легко обнаруживали их схороны. Вооружившись и послав предупредить соседей из Низинных ручьев и Орехового лога, Старые дубы приготовились к налету темных эльфов, которого так и не последовало. К вечеру решено было отправить на разведку добровольцев, согласившихся взять на себя терновый венец мученической смерти. Таких добровольцев оказалось два: Даймон, с его чувством ответственности за деревню и сельчан, и Сайкс, которому уже было все равно - Мэрион умирала. Ему тягостно было оставаться у ее постели, видя как она тихо угасает. Отец Ансельм, благословлявший их на подвиг, заверил Сайкса, что похоронит его рядом с женой. Так, исполненные решимости пострадать, мужчины отправились в опасную разведку. Каково же было их удивление, когда вместо многочисленного отряда налетчиков, они увидели сидящего у костра одинокого дроу. Но дроу одиночка был не менее опасен - темные эльфы славились как искусные и непревзойденные воины-маги. Даймон и Сайкс долго наблюдали за ним из своего укрытия, ожидая, что вот-вот к нему подойдут остальные. Но дроу так и сидел у костра один одинешенек. Мужчины провели короткий совет. Было решено, что к пришельцу выйдет Сайкс, тогда как Даймон будет держать дроу на прицеле своего арбалета. Покинув свое укрытие, охотник остановился неподалеку от костра, не рискуя приближаться к нему, и громко поинтересовался у дроу, что он делает возле их деревни. Дроу встал, и учтиво поприветствовав его, пригласил к костру. А на прямо заданный вопрос, что он делает возле Старых дубов, последовал не менее прямой ответ: “Отдыхаю”. Но тут же, этот странный дроу заверил Сайкса, что если его присутствие так тревожит жителей трех деревень, то он сейчас же покинет эти места. Немного успокоившийся на его счет, Сайкс покачал головой и посоветовал ему быть начеку, ибо на дороге орудует убийца и душегуб, настолько неуловимый будто ему помогают все силы Бездны. Эльф удивился: “Неуловимый? Но такого не бывает. Кого угодно можно выследить и поймать. Разве среди вас нет охотников?”. “Я охотник, господин, и не самый худший - пожал плечами Сайкс - Вот уже который раз я выслеживаю эту тварь и каждый раз, он непостижимым образом ускользает от нас”.

— Очень интересно, - отозвался эльф, оглядывая Сайкса, присевшего у костра. - Почему же он ускользает от тебя?

— Не от меня, - с досадой отмахнулся Сайкс. - Я всего лишь выслеживаю, а в облаве принимают участие все.

— Но ты ведь охотник и знаешь, что охотится лучше в одиночку, - удивился темный эльф.

— Так-то оно так, но совет старейшин решил, что в поимке и расправе над душегубом могут участвовать все. Слишком многие семьи по его вине потеряли близких.

— Не лучше ли тогда вашим старейшинам нанять следопытов?

— Нанимали, - вздохнул охотник. - Да, толку-то.

— Очень странно, - поднял светлые брови эльф. - Вам известно, где промышляет убийца, охотясь на вас, и вы не в силах его поймать?

— Что тут можно сделать, говорю же вам, господин, сами демоны помогают ему.

— Может быть, - задумчиво глядя на него, проговорил эльф. - Только мне сдается, что кому-то не очень хочется, что бы вы его не поймали.

— Что вы такое говорите! - воскликнул Сайкс. - Как такое возможно? Кто из трех деревень может не хотеть, что бы убийца был пойман?

— Послушай, охотник, тот, кто сидит сейчас за кустом и целит в меня из арбалета не один из ваших старейшин?

— Да, - опешил Сайкс, растерянно оглянувшись на кусты, где сидел Даймон.

— Почему бы тебе не пригласить его к костру?

— Зачем это? - сразу же насторожился Сайкс.

— Я берусь поймать вашего неуловимого убийцу, - улыбнулся дроу.

Сайкс с надеждой посмотрел на дроу и позвал Даймона. Присоединившись к ним, почтенный старейшина Старых Дубов, выслушав предложение эльфа, долго молчал.

— Какого демона ты почитаешь, дроу? - поинтересовался вдруг он.

— Аэллу

— Богиню лесных эльфов?! - поразились Даймон и Сайкс, переглянувшись.

— Я не знаю, от чего ты так не похож на своих соотечественников, странный эльф, но помоги нам, - попросил его Даймон.

— Если только вы сделаете все, что я потребую от вас

— Требуй, - решительно кивнул Даймон.

— Небось платы потребуешь золотом? - хмыкнув спросил Сайкс

— Нет. Я потребую, что бы вы оставались у костра все то время, пока меня не будет

Дроу поднялся, и мужчины увидели под его плащом два изогнутых клинка.

— Когда ты вернешься? - спросил Сайкс.

— Этого я не знаю. Так что мои припасы в вашем полном распоряжении, - отойдя от костра, он, обернувшись, насмешливо добавил: - Ведь переговоры с дроу не могут быть легкими и быстрыми. Не так ли? - и размеренно зашагал в сторону леса.

Сайкс с Даймоном переглянулись. До самого рассвета сидели они у костерка, поддерживая его и толкуя слова дроу и так и этак, пока у них не возникло подозрения, что пока они тут сидят, коварный темный эльф напал на их деревню. И все-таки, они на что-то надеялись и чего-то ждали. Было в этом дроу, что-то странное, может быть то, что говорил он с ними просто, без всякого высокомерия. После, Даймон не раз пересказывая эту историю долгими зимними вечерами у камелька, которая стала уже легендой в трех деревнях, так и не смог объяснит ни себе, ни другим, что заставило его, в тот раз, поверить дроу. Однако, он тогда ясно увидел одно - эльф понял нечто, чего он, старейшина Старых Дубов понять не смог. Темнота ночи обступила их костерок плотной стеной, на небе мерцали звезды. В костерке уютно потрескивали сухие сучки, и они, сидя у него, представляли, что родные отчаявшись дождаться их живыми, уже оплакивают их. “Уж, по мне-то отец Ансельм отслужит заупокойную панихиду с радостью” - горько усмехнулся Сайкс. И вот, после того как охотник произнес эти слова, вернулся темный эльф. Но вернулся не один. Он вел за собой, на веревке, что затягивала шею, невысокого, грязного, заросшего до самых глаз, звероподобного мужичка. Волосы на его голове скатались в один сплошной колтун. Лохмотья, служившие ему одеждой, заскорузли от пота, грязи и крови. От него воняло за целую милю. Он смотрел на них дикими глазами, без проблеска человеческих чувств и мыслей. Охотник и старейшина Старых Дубов долго не могли поверить, что это именно то чудовище, что так долго наводило ужас на всю округу, и кого они не в силах были изловить, пока он по-волчьи не оскалился.

— Зачем ты это делал? - поинтересовался у него Сайкс, удерживаясь оттого, что бы не убить его, тут же, на месте.

— Я был наемником и умею только убивать, - скалился негодяй.

Мужчины были озадачены его поведением. Он не мог не понимать, что его ожидает, но казалось, что вовсе не тревожится о своей участи. Либо она его не волновала, либо он совсем не знал страха. Тогда, что бы проверить это, Дорган сделал знак Сайксу, ведущего пойманного на веревке, остановится. Потом, одним движением вынув клинки, решительно пошел на убийцу. Тот затрясся, завыл и, упав на землю, начал кататься по ней, выкрикивая в истерике, что-то невнятное. Он хватал, подошедшего Доргана за сапоги, умоляюще глядя на него, и моля, оставить ему жизнь. Многозначительно глянув на Даймона, Дорган с отвращением оттолкнул мерзавца ногой и, не оборачиваясь, пошел дальше.

Увидев их, отец Ансельм задохнулся в приступе праведного гнева.

— Как вы посмели привести это демонское отродье в деревню!

— Мы хотели, что бы деревня судила его, - ответил Даймон. - Особенно те, кто по вине этого мерзкого убийцы, потерял своих близких. Они, как ни кто, имеют право взглянуть ему в глаза.

— Я говорю тебе не про это отребье! - гневно оборвал его отец Ансельм. - Я говорю про него! - указал он пальцем на Доргана.

Вокруг них уже собиралась вся деревня, тревожась за своих, посланных на разведку сельчан. Ни кто не ложился спать и тот час все поспешили на деревенскую площадь, как только прослышали, что их разведчики вернулись. Окружив старейшину, охотника, дроу, убийцу и священника плотным кольцом, люди настороженно глядели на темного эльфа, опасаясь приближаться к нему.

— Дроу друг нам, - твердо и уверенно произнес Даймон. - Он изловил убийцу за те несколько часов, что мы просидели у костра, дожидаясь его возвращения. Вы все видите, что тот, кто держал нас в страхе больше месяца, не похож на изворотливого, ловкого и находчивого человека, что водил нас за нос. Мы запрем его в погребе, что бы потом допросить, кто помогал ему избегать наших ловушек. Отведите его…

Но договорить ему не дали - уже не обращая внимание на дроу, люди набросились на убийцу терзая и избивая его, срывая на нем свой страх, горечь и отчаяние, что владели ими все это время.

— Не думаю, что это поможет нам, что-то прояснить, - сказал Даймону и Сайксу Дорган, кивнув в сторону беснующейся толпы.

— Кто тебя спрашивает, демон! Исчадье тьмы! Покинь нашу деревню, именем Вседержителя! - накинулся на него отец Ансельм.

— У меня другие планы, жрец, - усмехнулся эльф, окидывая его, дрожащего от ярости, холодным взглядом. - Я останусь в вашей деревне, потому что мне не терпеться узнать, кто помогал убийце скрываться все то время, когда на него охотилось ни много, ни мало, аж три деревни.

— Тебя, нелюдь, не касаются наши дела! Прочь!

— Он никуда не уйдет. Он мой гость - вмешался Даймон - Поскольку за свою услугу, он не просит с нас платы, мы предложили ему погостить у нас столько сколько он пожелает.

Даймон обернулся к Сайксу и тот кивнул, подтверждая его слова. Но такое решение пришло Даймону только сейчас. Он не собирался уступать и в чем-то попустительствовать отцу Ансельму, который всем и каждому в Старых Дубах указывал, что делать, а что нет, все время порицая и грозя божьей немилостью. Дроу невозмутимо наблюдал за их перепалкой.

- Что?! Да как вы осмелились на подобное…

Тем временем Сайкс, раскидав толпу, вытащил едва живого, бесчувственного изувера и поволок его к погребу напротив церкви, где обычно запирали нарушителей порядка до особого разбирательства, или отбывавших там наказание. Толпа, у которой отняли ее жертву, как у голодной собаки кость, не дав совершить правосудие, последовала за ним. Даймон и Дорган бросились помогать Сайксу, сдерживая наседавших, обезумевших от крови людей. Дорган недвусмысленным движением обнажил свои клинки и пошел на толпу, которая со страхом отступила от темного эльфа.

— Что вы стоите?! Убейте проклятого дроу и тех, кто ему помогает, не давая воздать убийце по его деяниям! Чего вы ждете, люди?! - подзуживал священник, следуя за толпой.

В конце концов, Сайксу, Даймону, и двум престарелым старейшинам, пытавшихся восстановит порядок и образумить людей удалось запереть окровавленного, едва дышащего преступника в погреб.

А на следующее утро всех потрясло известие о том, что злодей повесился на потолочной балке.

— Как он мог, обессиленный и избитый, дотянуться до нее? - покачивал головой Даймон, хмуро глядя на раскачивавшегося в петле убийцу.

— Другое дело, что его бесчувственного, ничего не стоило вздернуть даже ребенку, - сказал Сайкс. Они поспешили к погребу, как только услышали о случившемся.

Здесь же был и Дорган, пришедший с Даймоном.

— Вы не верите в божье правосудие, безбожники! - вскричал появившийся в проеме двери, заслоняя собой тусклый свет дня, отец Ансельм. Даймон досадливо поморщился. - Он осознал свои злодейские деяния и раскаяние его было тяжким…

— …настолько, что он полез в петлю, - насмешливо закончил Дорган.

— Ты не веришь в суд Вседержителя? - набросился на него священник.

— Ну почему же, - пожал плечами эльф, - конечно верю. Но, что-то оно слишком уж странное это правосудие. То медлительно до такой степени, что под ножом убийцы гибнут десятки невинных, то так стремительно, что мы ничего не успеваем узнать у раскаявшегося и, по-видимому, не прочь исповедаться в своих преступлениях, злодея.

— Ты, нелюдь, смеешь хулить волю Вседержителя, - с тихой угрозой спросил отец Ансельм.

— Ни в коем случае, - с вызовом посмотрел на него эльф. - Я просто хочу знать, кому выгодно, чтобы он был убит, как и то, чтобы, до этого он убивал других.

Священник смолчал, резко отвернувшись от него, но не стал молчать, когда до него дошла новость, что эльф вылечил Мэрион.

— Разве вы не видите, что перед вами демон во плоти. Он попирает бога вашего, а вам и дела нет. Скоро вы начнете поклоняться тому демону, которого он изберет для вас. Скоро вы будете приносить к его алтарю кровавые жертвы, и это будут дети ваши. Разве вас не пугает, то какими чарами он исцеляет?!

— Раз твой милосердный Вседержитель не захотел исцелить безгрешную душу, - смеясь, развел руками Дорган, - то это сделала Аэлла, покровительница лесов и полей, дав мне для лечения нужные травы.

— Язычник и безбожник! - презрительно бросил в ответ священник, отходя от него.

Тогда эльф покинул деревню, в которой ему больше нечего было делать. И вот, он вернулся опять, что бы снова стать свидетелем не менее тяжкой трагедии. Все это Ника узнала от сельчан, а впоследствии и от самого Доргана. Теперь ей ясно открылся замысел отца Ансельма. Он выбрал подходящий момент, чтобы убрать своих главных противников - охотника, старейшину и эльфа, а заодно и разобраться со своей страстью. Он узнал, что мужчины ушли на охоту, и пришел к Мэрион с твердым намерением избавиться от нее, чтобы больше не терзаться преступными мечтами о ней. Раз она не может принадлежать ему, то пусть не будет ничьей. К несчастью, его увидела Салли, шедшая этим ранним утром к колодцу, пока возле него не собрались ее соседки кумушки и, зная, как бедняжка боится священника, зная, что можно ожидать от него в отношении Мэрион, поспешила к ней. Когда он ее оглушил, у женщины из складок юбок, выпал стилет Ники, который Салли, машинально сунула, чтобы не мешал, в карман своей юбки, когда повязывала Нике голову платком, с тем, что бы передать его потом госпоже, но так и запамятовала о нем. Поняв кому он принадлежит, отец Ансельм, усмотрел в этом божественный промысел, окончательно уверившись, что совершает богоугодное дело. Потому, он говорил с такой уверенностью и подъемом. Потому, он бестрепетно убил Мэрион, что, так долго была, его наваждением. Все, в этот день складывалось к его пользе. Ибо стилет должен был указать на того, кто совершил это убийство. Но, священника подвела его экзальтированная впечатлительность. Его словно парализовало, когда труп Мэрион упал к его ногам, после произнесенных им слов о том, что Вседержитель сам укажет виновного. И понял он это, так, что Господь, вдруг отступился от него. Этого не могло быть! Но это было. И отец Ансельм так и не смог решить эту дилемму. Она оказалась выше его разумения. Он погубил себя, переиграв себя же.

Собравшиеся во дворе и в доме Даймона, дрогнули и расступились, пропуская Доргана и смертельно бледного, трясущегося старейшину. За ними шли те, кто решился, невзирая на запугивание отца Ансельма, предотвратить казнь, и отыскал их в лесу, предупредив об опасности. У Ники болезненно сжалось сердце. Сайкс! Как он перенесет смерть Мэрион.

Бросив на Нику цепкий взгляд, Дорган склонился к Салли.

— Ничего страшного, - поспешил он успокоить Даймона. - Какое-то время голова будет болеть и кружиться. Возможно, будет тошнить, но со временем все пройдет. Рана не опасная, хоть и глубокая. Салли, вам надо полежать три дня.

И тут раздался страшный вопль полный нечеловеческого горя и боли. Мужчины потупились. Женщины тихо зарыдали. Сайкс осознал, что его жена мертва. Ника не выдержав, отошла и отвернувшись к стене, заплакала. Подошедший Дорган обнял ее, прижав ее голову к своей груди. Сердце его колотилось так, что Ника, высвободившись, с тревогой заглянула ему в лицо.

— Я испугался… испугался, что не успею… - прерывистым шепотом говорил он. - Мне сказали, что тебя вот-вот повесят. И все то время, что я несся сюда, я молил Аэллу, что бы она уберегла тебя…

И не в силах говорить больше, зарылся лицом в ее волосы. Люди тихо расходились. До них доносились рыдания Сайкса.

— Сегодня мы покинем Старые Дубы. Мы не можем здесь больше оставаться, - проговорил Дорган.

Ника только кивнула. Говорить она не могла, так сильно прижал он ее к себе.

Оставив Даймону одну из сережек, что Ника прихватила из Подземья они, покидая Старые дубы, зашли к Сайксу. Ника ждала Доргана во дворе.

— Он будет спать три дня, - сказал вышедший из дома эльф. - Это хоть на какое-то время облегчит его горе.

Уходя по дороге, от Старых Дубов, Ника оглянулась. На толстых ветвях дуба-патриарха раскачивались два висельнка.

Все еще в подавленном настроении сидели они вечером у костра, отойдя от дороги в лес.

- Расскажи, как все произошло, - попросил Дорган и пока она рассказывала, смотрел перед собой, в огонь костра.

- Моя ошибка, - жестко сказал он, когда Ника умолкла. - Я не должен был оставлять тебя одну. Тебе необычайно повезло на этот раз. Но будет ли сопутствовать тебе удача и дальше?

-Но ты же не можешь все время быть со мной и оберегать каждый мой шаг, - Нику обидело, что он не пожелал увидеть то, что она сама сумела вовремя повернуть сложившуюся ситуацию против отца Ансельма, и что вовсе не слепая удача виновата в том, что ее не повесили вместо священника.

— Ты ведь знал, что это отец Ансельм предупреждал и укрывал убийцу? Знал ведь, да?

Дорган кивнул.

— Едва увидев меня, он так перепугался, что выложил мне все только бы я не убивал его.

— Почему ты ничего не сказал Сайксу и Даймону?

— Слово дроу против священника? Ты смеешься? Они должны были сами во всем разобраться. Вся деревня должна была услышать признания убийцы перед тем как его повесят. Я предположить не мог, что священник дойдет до того, что сам начнет убивать.

— Он был уже тогда безумен, — покачала головой Ника.

— Скажи, а ты, правда, дроу? - решила переменить она эту неприятную для обеих тему.

По его губам скользнула тонкая улыбка.

- Все еще сомневаешься в этом?

- И чем дальше, тем больше. Нет, правда…

- Я слишком долго жил на земле, что бы продолжать оставаться только дроу - засмеялся он - Когда я первый раз покинул Мензоберанзан, то долго ходил по Подземью и однажды наткнулся на древнюю надпись, высеченную на стене. Рассмотрев, ее я понял, что это письмо древних дроу. Я сел перед нею и сидел до тех пор, пока не прочел то, что она гласила. Сперва я долго не мог поверить этому, думая, что ошибся. На стене было высечено “Долг и честь”. Это был девиз первых дроу, которые еще не знали Ллос. И тогда я уверовал в то, что прав я, а не Ллос. Она уничтожила все, что напоминало о первородных дроу до ее владычества. Я хочу показать темным эльфам, что можно и нужно жить иначе. Жить в ладу со всеми и друг с другом. И дроу может любить, так же самозабвенно, как и человек.

— Скажи, а что мы теперь будем делать? В смысле, как искать этого Зуффа? Кого спрашивать о нем?

— Сначала мы найдем тех, кто поможет нам в наших поисках - вздохнул Дорган - Завтра мы должны дойти до Энгейма. Так что нам нужно хорошенько выспаться, что бы подняться с рассветом.