Жених моей сестры

Глава 18. Белила свинцовые

Я стою у окна и смотрю, как к нашему дому подъезжает машина Яра. Сначала из нее выходит он, и при виде него мое идиотское сердце резко ускоряет свой ритм. Я жадно смотрю на широкие плечи, которые я гладила несколько часов назад, на взлохмаченные иссиня-черные волосы, в которые вплетала пальцы, смотрю на упрямую линию челюсти и на смуглую шею, где над воротником рубашки горит яркое пятно засоса – моего засоса.

Яр обходит машину, открывает дверь со стороны пассажирского сиденья – мою дверь – и оттуда выходит, опираясь на его руку, Леля.

Леля.

Красивая как с обложки журнала: длинные загорелые ноги, короткое зеленое платье, волна золотых кудрей, огромные голубые глаза и сияющая улыбка. Она тянется к Яру губами, и он… целует ее. Целует.

Горло перехватывает спазмом, и я резко отворачиваюсь, пытаясь снова начать дышать. Воздух кажется острым и колючим, дерет легкие, как будто я с улицы вышла в лютый мороз и теперь дышу чистым льдом.

– Нюта! – кричит мне мама снизу. – Приехали!

Знаю, мам. Знаю.

– Иди сюда! Что ты там копаешься?

Это уже папа.

Очень хочется сказать, что я внезапно заболела – чем угодно! – и никуда не пойти. Закрыть дверь и окопаться в своей комнате примерно навсегда.

Но так, к сожалению, не получится.

Я спускаюсь вниз по лестнице, неловко одергивая свое новое платье. Кажется, Яру оно понравилось сегодня, он так восхищенно меня разглядывал… Хотя он всегда на меня так смотрит.

Вернее, смотрел. Раньше.

Потому что сейчас Яр только холодно кивает в ответ на мое неуклюжее приветствие и ведет себя так, будто я пустое место.

Я понимаю, почему, но от этого все равно больно.

«И вот так теперь будет всегда, Нюта, – звучит в голове безжалостный голос. – «Ты готова к этому? Ты точно сможешь такое вынести?»

Я думала, что смогу. Что я сильная, что ради нескольких минут или часов самого невероятного на свете счастья я смогу вытерпеть этот ад. Но не прошло и нескольких минут, а я уже на грани своего болевого порога.

Я стою и словно со стороны наблюдаю за образцовой, словно из сериала, картинкой: влюбленная молодая пара, суетящиеся родители, весь этот шум из серии «ставьте сюда обувь-давай уберем чемодан-а сумку вот сюда можно повесить». Чудесный вечер из жизни дружной семьи. Только вот я в нем лишняя.

– Отдохнула, загорела, теперь и замуж можно, да? – смеется отец, обнимая сестру. – Ну и жизнь у тебя, Леля. Малина, а не жизнь!

– Ой, пап, вечно ты со своими шуточками, – недовольно морщится она, а потом переводит взгляд на меня. – Привет.

– Привет. С приездом, – говорю я максимально мирно. – Хорошо выглядишь.

– Ты тоже ничего так, – кивает она с милостивой улыбкой и даже тянется ко мне с сестринскими объятиями. Я неохотно отвечаю. Ее губы быстро клюют меня в щеку, а я вдруг чувствую, что от нее пахнет Яром. Его парфюмом.

Или у меня уже галлюцинации?

В горле встает комок, и мне кажется, что если я сейчас посмотрю на Яра, я разревусь. Поэтому я не смотрю. Просто стою в холле и рассматриваю безвкусную картину на стене, как будто не видела ее миллион раз до этого.

Слышу удивленный папин смех:

– Вот это тебя пометили, женишок! Прям клеймо поставили. Да ладно тебе, не смущайся, дело молодое, сам понимаю. И когда только успели?

– Саш, отстань уже от детей, – мелодично журчит мамин голос, – смотри, засмущал их совсем. Ярослав, бери Лелю и пойдёмте в гостиную, сейчас подадут закуски. Нюта, не стой столбом, идем!

Мы рассаживаемся за столом точно так же, как во время того ужина в честь их помолвки: папа сидит во главе стола, я сажусь на место рядом с мамой, а напротив нас располагаются Яр и Леля, так что я при всем желании не могу на них не смотреть.

Ее рука с кольцом по-хозяйски лежит поверх его руки, и это невыносимо.

– Запеченные устрицы и салат с морепродуктами, – объявляет папа, когда вносят закуски. – Кому вина? Бокальчик белого, а, Ярослав? За возвращение невесты?

– Я бы с удовольствием, но мне за руль еще вечером садиться, – вежливо отвечает Яр.

– А ты оставайся у нас ночевать, Ярик, – улыбается Леля и нежно кладет голову ему на плечо. – Займешь гостевую спальню.

– Будет слишком большое искушение прокрасться ночью к тебе в комнату, – губы Яра изгибаются в усмешке. – Так что прости, откажусь.

– Вот нахал! – смеется мама. – Скоро уже свадьба, потерпите немножко.

Я ковыряю вилкой салат, подношу кусочек ко рту и не могу заставить себя его проглотить. Желудок протестующе сжимается.

– Нюта, ты почему не ешь? – замечает папа. – Это же твой любимый салат.

Да, я и правда обожаю морепродукты. Но сейчас кажется, что стоит хоть крошке еды попасть в мое стиснутое судорогой горло, как меня тут же вытошнит.

– Чувствую себя плохо, – бормочу я. – Простите.

– Это все из-за красок твоих, – недовольно замечает папа. – У них вредные испарения, а ты надышалась опять.

Я вяло пожимаю плечами – у меня нет сил спорить.

Мама озабоченно кладет руку мне на лоб:

– Температуры вроде нет, но ты вся бледненькая. Хочешь иди полежи, раз так плохо?

– Хочу, – с радостью хватаюсь я за эту возможность. – Прошу прощения, что так… вышло.

Я говорю эти слова куда-то в сторону, чтобы только не смотреть в синие глаза Яра. А вдруг в них отразится нежность к сидящей рядом невесте? А вдруг я пойму, что эта нежность непритворная?

Потому что Леля смотрит на Яра влюбленными глазами. Я теперь это вижу. Я сама бы так смотрела на него, если бы не прятала взгляд, и от этого к выкручивающей жилы ревности добавляется тошнотворное чувство вины. От этого адского коктейля можно сойти с ума, и я, кажется, я близка к этому.

Я выскальзываю из столовой, поднимаюсь наверх в свою комнату и без сил падаю на кровать, уткнувшись лицом в подушку. Она отвратительно белая, цвета цинковых белил. Виски болезненно пульсируют.

У них было все хорошо, пока я не появилась. Пока я не испортила все.

Стоило ли оно того? Стоило.

Готова бы я была все бросить, отречься от семьи, от любимого дела, от всего на свете, если бы Яр предложил мне сбежать? Да, сто раз да! Я бы убежала с ним на край света, я была бы готова жить хоть в землянке, хоть в шалаше, я была бы готова поссориться со всей своей семьей и быть тысячу раз ими проклятой. Если бы только….

Я вдруг с отчетливой ясностью понимаю то, чего не видела до настоящего момента: если бы Яр хотел предложить мне какой-то выход, он бы уже это сделал. Если бы он передумал жениться на Леле, он бы уже это сделал.

Но мы с Яром не говорили о том, что будет после. И вот это «после» настало, и хочется сдохнуть. Просто сдохнуть. Я бессильно бью ладонью по стене, пока рука не начинает болеть, наливаясь краснотой, а потом закусываю подушку, чтобы не выть. Выть, как раненое животное с перебитой капканом лапой.

Стук в дверь.

Я не отвечаю.

Кто-то нажимает ручку с той стороны, и она внезапно поддается. Я что забыла закрыть?

Дверь медленно приоткрывается, и за ней неожиданно оказывается тот, кого я меньше всего сейчас ожидала увидеть.

Там стоит Яр.

Мгновение мы молча смотрим друг на друга.

– Ты с ума сошел? – наконец еле слышно выдыхаю я. – Иди обратно.

– Что случилось? – вместо ответа спрашивает он. В синих глазах больше нет льда, в них только тревога, напряжение, усталость и боль, похожая на мою.

Но у меня нет сил на сочувствие. Ни ему, ни себе.

– Нюта, – настойчиво повторяет он. – Что случилось?

Из моего рта вырывается смешок, хотя мне совсем не весело.

– Заболела.

– А на самом деле?

– Иди в столовую, Яр, – сквозь зубы говорю я. – Иди, пока Леля не пошла тебя искать.

– Не неси ерунды. Я что не могу отлучиться из-за стола, чтобы поссать? – зло спрашивает он. – Леля не истеричка, чтобы выцарапывать меня из сортира.

Я пожимаю плечами. Я знаю свою сестру гораздо лучше, чем он, но не хочу спорить. Я вообще уже ничего не хочу: у меня начинает болеть голова, мерзким давящим обручем стягивая лоб и пронзая виски раскалённой иглой. Это невыносимо.

Абсолютно невыносимо.

– Потерпи, Нют, пожалуйста, потерпи, моя хорошая. Я знаю, что это хреново, мне тоже тяжело, но по-другому никак, – шепчет Яр и делает шаг в комнату, но я резко мотаю головой, запрещая ему входить, и от этого движения едва не вскрикиваю. Больно так, что аж перед глазами темнеет.

– Сколько терпеть? – выдавливаю я из себя. Каждое слово отдается в голове вспышкой боли.

– Пару лет, – напряженно говорит Яр, но смотрит на меня и тут же поправляется. – Может, год.

Год?!

Год, когда я и пяти минут за столом не смогла высидеть, чтобы у меня не поехала крыша?

Я чувствую себя зверем, попавшим в капкан. От моих попыток высвободиться стальные челюсти только сильнее сжимаются, а боль с каждой минутой становится все острее и невыносимее. Я была не права. Я сделала огромную ошибку. Я поступила плохо.

И это моя расплата.

Можно ли спастись зверю, если он отгрызёт себе лапу? Не умрет ли он раньше от потери крови?

Я не знаю. Но я знаю одно: вот ТАК я не смогу.

– Не хочу, – выговариваю я непослушными губами, в то время как внутри меня все кричит.

– Чего? – не понимает Яр.

– Ничего. Я ничего не хочу. Уйди.

А когда Яр не двигается с места, я добавляю тихо, почти беззвучно:

– Пожалуйста. Уйди. Совсем.

– Я уйду, – тихо и яростно говорит он. – Но мы поговорим. Завтра. Ты поедешь в город, я тебя там подхвачу и…

– Нет. Не поеду. Не поговорим. Все, Яр. У нас все.

– Не все! – его глаза вспыхивают. – Что ты несешь, Нюта? Я тебя не отпущу.

– У тебя нет выбора.

Перед глазами темнеет. Голова болит так, что меня начинает подташнивать. Я утыкаюсь лицом в подушку, медленно дышу и вдруг жалею, что нельзя в последний раз обнять Яра и подышать его ледяным горьковатым запахом. Ощутить его теплые сильные пальцы, перебирающие мои волосы прядь за прядью. Почему-то я уверена, что от этого мне бы стало легче.

– Так, еще раз, – цедит Яр, и я по голосу слышу, что он на грани. – Ты меня бросаешь?

– Это ты меня бросаешь. У тебя же свадьба скоро.

– Это формальность, просто договор, я к ней больше не прикоснусь, мы с ней все уже обсудили… Нюта!

– Если ты сейчас же не уйдешь, я закричу, – тихо предупреждаю я, поднимая голову.

Но это оказывается лишним, потому что Яра и так уже хватились.

– Ярик! – громко кричит Леля из столовой. – У тебя все в порядке?

– Блядь, – выдыхает он, и я вижу его взгляд. Он тоже как у загнанного зверя. – Мы не закончили, Нюта. Понятно?

Я ничего не отвечаю и снова утыкаюсь в подушку. И через мгновение слышу мягкий щелчок закрывшейся двери.

Мы закончили, Яр.

И нет, ты не сможешь больше со мной поговорить. Я не позволю. 1cbb1cb

Я слишком хорошо понимаю, чем может закончиться наш разговор один на один. Поэтому…

Сажусь на кровати, дотягиваюсь до телефона и блокирую Яра везде, во всех сетях и мессенджерах.

А больше нигде у нас и не будет возможности поговорить. Не на свадьбе ведь, правда?

Где-то внутри меня тлеет слабая искорка идиотской надежды на то, что Яр прямо сейчас говорит моим родителям о том, что свадьбы не будет. Представляю себе вытянувшееся лицо Лены, разбитую фарфоровую чашку, выскользнувшую из разжавшихся маминых пальцев, покрасневший от гнева широкий лоб отца…

Я встаю и приоткрываю дверь, прислушиваясь к тому, что происходит внизу в столовой. До меня доносится приглушенный смех и звяканье бокалов. Все хорошо. У них все хорошо.

Я ложусь обратно и закрываю глаза, проваливаясь в какой-то странный сон, где я лежу на пустом пляже, а солнце жжется так сильно, что кажется, будто от жара даже кости плавятся.

А потом я чувствую на лбу прикосновение прохладных пальцев и слышу обеспокоенный мамин голос:

– Саш, она вся горит! Вызывай врача.