Женщина в сером костюме

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Мэтт смотрел на Энн, словно это было видение, в реальность которого он с трудом мог поверить. Его глаза скользнули по шелково-кружевному дезабилье, которое почти не скрывало ее соблазнительных форм и даже, наоборот, подчеркивало их притягательную женственность. Стройные, белеющие в полумраке ноги, мягкая округлость плеч и рук, длинная грациозная шея… он пожирал все это взглядом, который томительно медленно поднимался к ее лицу, к блестевшим от слез глазам.

На Филдинге был короткий темно-красного цвета махровый халат, небрежно перехваченный поясом и оставлявший открытой его грудь. А что у него надето под халатом? При одной этой мысли у Энн закружилась голова. Но тут к ней на помощь пришли защитные инстинкты.

— Какое вы имеете право врываться ко мне в комнату?

— Я постучал! — вызывающе заявил он. — Вы не ответили.

— Я не обязана открывать вам дверь среди ночи!

— Но вы же не спите?

— Вас это не касается!

— Нет, касается. Даже очень. Я не люблю, когда мне лгут. В том числе и вы. Вот я и решил устроить проверочку, — ядовито сказал Филдинг. — И что я вижу: конечно, вы не смотрите этот идиотский фильм… с этим приторным жиголо! Так что ж происходит, Кармоди?

— А вам какое дело, чем я сейчас занимаюсь? К тому же Роберт Голдинг играет в нем вовсе ни жиголо, а…

— Но вы мне солгали! — взревел Филдинг.

— Я просто передумала! — с вызовом бросила Энн.

— Ах, передумали? — Он сделал театральный жест, как бы представляя ее публике. — Так вот, значит, что вы носите под своими постными серыми костюмами! Еще одна ложь. Я рад, что уличил вас и в этом. Все сходится. Вы лжете мне на каждом шагу, Энджел Кармоди!

— Что хочу, то и надеваю! Это никому не видно.

Филдинг упер руки в бока.

— Вот-вот! Это ваш принцип. У вас все скрыто за завесой лжи. Только вот что я вам скажу, Энджел Кармоди: этот номер у вас больше не пройдет!

Издевательский тон, которым Филдинг дважды назвал ее полным именем, отрезвил Энн. Призвав себе на помощь все свое достоинство, она твердо сказала:

— Если вы пришли сюда, чтобы уличить меня во лжи, мистер Филдинг, считайте, что достигли своего. А теперь, пожалуйста, уходите!

Энн демонстративно отвернулась от него и устремила взгляд на океан.

— Черт бы вас побрал!

За неистовым проклятием последовало такое же неистовое действие. С искаженным лицом Филдинг пересек комнату, схватил Энн за плечи и стал ее трясти.

— Признайтесь же, что вы все лгали! Про оргии с молодыми людьми, про то, как хорошо вы искушены в сексе, про то, что вас так возбуждает этот дешевый актеришка. Зачем вы мне лгали, Кармоди?

Энн была больше потрясена яростью в его глазах, чем грубостью его действий.

— Да, это все неправда! — воскликнула она, потеряв власть над собой. — А зачем вам правда? Как будто она вас интересует! Вы до того заняты собственной персоной, что другие люди для вас не существуют.

— А вы попробуйте! — гремел он. — Попробуйте сказать мне правду! Я не могу больше выносить это!

— Вы не можете? — захлебываясь от беспомощной ярости, крикнула Энн. — Сейчас же отпустите меня! И нечего на меня так пялить глаза! Убирайтесь отсюда, пока я не подняла на ноги весь отель!

Филдинг еще крепче стиснул ее плечи. В глазах у него горел огонь бешеной решимости.

— Нет уж, сначала я воздам вам по заслугам!

Одной рукой он с силой прижал ее к себе, другой, как тисками, обхватил ее голову. И прильнул к ее губам. Но в этом поцелуе не было нежности. Это было насилие, попытка сломить ее, сделать покорной.

На несколько секунд Энн утратила способность сопротивляться; она была оглушена, все ее тело было парализовано новыми, острыми, как молния, ощущениями: ощущением его мускулистых ног, ощущением его теплой груди, к которой были прижаты ее ладони, ощущением его губ и языка, будившими в ней страсть и туманившими ее сознание.

Ее тело жаждало уступить, отдаться, но в поцелуе Мэтта не было любви. В нем было только желание овладеть, подчинить, и при этой мысли Энн словно обдало холодом: она лучше умрет, но не уступит ему без ответного чувства.

Когда Филдинг наконец оторвался от ее губ, они, казалось, уже принадлежали не ей, а какойто другой, побитой, обесчещенной женщине. У нее не осталось сил бороться, негодовать. Изпод сжатых век катились слезы.

— Пожалуйста, — с трудом выговорила она — ей уже даже не было стыдно его умолять, — пожалуйста… пустите меня. Не надо…

Филдинг ослабил объятие.

— Энн… я…

Он замолчал, уронил руки и сделал шаг назад.

Энн вдруг осознала, что стоит перед ним почти голая. Надо прикрыться! Она, спотыкаясь, кинулась к шкафу. Ноги у нее подгибались, глаза ничего не видели от слез. Она ударилась о край кровати и чуть не упала.

Ее поддержала сильная рука.

Энн панически забилась:

— Нет… нет…

— Я только хотел…

Рука отпустила ее локоть.

Энн выпрямилась, всхлипнула, дошла до шкафа, нащупала на вешалке халат с маками, вытащила его, надела и перетянула его поясом. Смахнув слезы тыльной стороной ладони, она сделала отчаянное усилие взять себя в руки.

— Энн… простите меня, — виноватым, почти убитым голосом проговорил Филдинг. — Я не за этим сюда пришел… Вы вывели меня из себя… я не хотел… это получилось… как-то нечаянно…

Опять все о себе! Гнев придал Энн силы. Она круто повернулась к Филдингу и голосом, дрожащим от перенесенного унижения, произнесла:

— Я вас сюда не приглашала, Мэтт Филдинг! И нечего сваливать на меня вину за ваши животные инстинкты. «Как-то нечаянно»! Как-то нечаянно вы оказались у меня в комнате в одном халате! Какое прелестное оправдание!

Филдинг побагровел.

— Я не думал… Я не собирался к вам врываться… Я ложился спать… включил телевизор… — Он бросил на Энн негодующий взгляд. — Есть вещи, которые мужчина не в силах перенести. А вы…

— Ну конечно! Во всем всегда виновата женщина! — взорвалась Энн. — Не морочьте мне, пожалуйста, голову! Все равно у вас концы с концами не сходятся. Я заранее знала, что сегодня вечером вы предпримете штурм. И нечего притворяться, что все случилось нечаянно. — Ее глаза пылали презрением. — Все так и было задумано. Просто ваши планы не сработали. Тут вас и заело: как — победителю женщин Мэтту Филдингу предпочли какого-то актеришку!

От виноватого выражения на лице Филдинга не осталось и следа.

— Что вы всем этим хотите сказать, любезнейшая? — прорычал он, сверкая глазами. — У меня не было никаких планов — и зарубите это себе на носу. Никаких! Я виноват в том, что не справился с собой, но все ваши прочие обвинения я категорически отвергаю.

Энн устало посмотрела на него: еще и отпирается!

— Давайте прекратим этот бессмысленный спор. Я хочу одного: чтобы вы ушли. И заберите с собой свой жемчуг. Вон он, на столике под зеркалом. Считайте, что я подала заявление об уходе. И нам не о чем больше говорить.

Филдинг сложил на груди руки. На его лице была мрачная решимость.

— Я уйду, когда вы объясните, что за обвинение вы мне только что предъявили. Что это значит — что я сегодня вечером предприму штурм? Какой штурм?

— Нет уж, не выкрутитесь! — В язвительном голосе Энн прорывался крик боли. — А я-то, глупая, ей не поверила! И тут вы преподносите мне жемчуг. Я… я не позволила… не допустила, но вы не успокоились на этом. Вы решили ворваться ко мне в комнату. Как же можно: Филдинг — и вдруг от ворот поворот!

На лице Филдинга быстро сменялись выражения: удивление… обида… понимание всего происходящего и, наконец, испепеляющий гнев.

— Кому это «ей не поверила»? И что это было вам сказано?

Энн почувствовала себя совсем измочаленной.

— Какая разница? — проговорила она, вяло махнув рукой. — Она оказалась права.

— Ларри… Аманда… — сообразил Филдинг. У него сузились глаза. — Она выходила вместе с вами. И вас долго не было. — Он стукнул кулаком о ладонь. — Так вот в чем дело. Эта дешевка напакостила!

Не дожидаясь ответа, он ринулся в другой конец комнаты, чтобы дать какой-то выход ярости.

— Стерва! Стерва! Стерва! — рычал он. — Видит, что я на нее плевать хотел, что вы, даже в своих безобразных серых костюмах, нравитесь мне больше, вот и решила щелкнуть вас по носу. Могу себе представить, что она вам нашептала…

Он обернулся к Энн и с кривой усмешкой изобразил предполагаемый разговор:

— «Ну как, он с вами уже переспал?»— «Разумеется, нет!»— «Ну, тогда это случится сегодня ночью. Он припас для вас дорогой подарок, перед которым вы никак не устоите». — Он впился в Энн глазами. — Разве не так, Кармоди?

— Хоть бы и так! Ну так что? — огрызнулась она. Ей было непонятно, к чему он клонит и почему пришел в такую ярость.

— Значит, я угодил в ловушку, — прошипел он. — Каковы бы ни были мои побуждения, я заранее приговорен. Без права сказать хоть слово в свою защиту.

Он подошел к Энн, весь кипя от гнева, и заговорил — четкими, хлесткими фразами:

— Так вот, Кармоди, вы недооцениваете мою проницательность. Особенно в отношении женщин, к которым, должен сказать, я отношусь предвзято! И у меня есть для этого причины. Однако я старался… очень старался… всю эту неделю… не наступать вам на больные мозоли, обращаться с вами так, как вам того хочется, не покушаться на ваше время и не входить без нужды к вам в комнату, уважать ваши желания, даже когда они идут вразрез с моими. — Он остановился метрах в двух от Энн и судорожно вздохнул. — У вас есть жалобы на мое поведение за последние дни… не считая сегодняшнего безумства?

Нет, по совести, она не могла его ни в чем упрекнуть. После той стычки в день приезда в «Мираж» он вел себя именно так, как говорит, а если она все это время пребывала в растрепанных чувствах, то в этом он не виноват.

— Нет, у меня нет жалоб. Мне было очень хорошо всю эту неделю, — неохотно признала Энн.

— Ага! — гаркнул Филдинг. — А теперь поговорим о сегодняшнем вечере… Может быть, вас это удивит, Кармоди, но мне отлично известно, что вас нельзя затащить в постель никаким подарком. Я помню, как вы говорили о своей матери… как вы стояли на своем… надо быть последним дураком, чтобы вообразить, что вас можно купить. Неужели вы считаете, что я совсем не разбираюсь в людях?

Филдинг умолк, ожидая еще одной уступки. Энн была в замешательстве: его глаза, когда он надевал на нее ожерелье, выражали явное желание — оно было слишком очевидным, — но она не могла и отрицать логику его рассуждений.

— У вас… репутация любителя легких побед, Мэтт, — проговорила Энн. — Вы так пренебрежительно говорите о женщинах… так мало их уважаете. И я знаю, что вы подумали обо мне в Фернли, когда узнали, кто моя мать.

— У меня были основания так думать — вы сами дали их мне.

Энн кивнула головой с несчастным видом. Действительно, она наделала массу глупостей, и ей даже нечего было сказать в свое оправдание.

— На следующее утро я дал вам возможность объяснить свое поведение. И был готов выслушать вас и понять. Но вы замкнулись в себе — к вам нельзя было подступиться. И я до сих пор не понимаю, зачем вы плели мне все эти сказки.

Энн была уже не в силах притворяться.

— Потому что вы меня страшно разозлили в первый день… поставили нас в рад, как на опознании в полиции… потом предупредили, чтобы я не смела в вас влюбляться. Мне просто захотелось дать вам сдачи. Это было глупо. Но вы меня взбесили…

— Это я могу понять, — сказал Филдинг. —

А почему вы шарахаетесь от меня, как от прокаженного, каждый раз, когда я беру вас под руку? Вы не представляете, как это бесит меня… как мне хочется…

Он замолчал, отвернулся и стал ходить взад и вперед по комнате. Тряхнул головой, потом глубоко вздохнул. Но это, видимо, не помогло. Когда он опять повернулся к Энн, у него были гневно сдвинуты брови.

— Вы не можете отрицать, Кармоди, — сказал он прокурорским тоном и ткнул в нее пальцем, — что вы, как никто, умеете вывести человека из себя. Я преподношу вам подарок, который сам для вас выбрал, а вы… — его голос повысился на несколько децибелов, — а вы в знак благодарности несете какую-то чушь об умопомрачительном актере!

Он опустил руку с обвиняющим перстом и расправил плечи.

— Признайте, что это было не очень любезно. Ни один уважающий себя мужчина не смирится с таким обращением. Конечно, я виноват, я… зашел слишком далеко. Я… потерял контроль над собой. Но сколько можно терпеть? Вы не можете отрицать, что провоцировали меня. Тем не менее я признаю, что был не прав, и прошу меня извинить. Вы удовлетворены?

Энн не знала, что думать. Может быть, ей все это померещилось? Может быть, это просто была реакция на ее вызывающее поведение?

— Почему вы купили мне это ожерелье, Мэтт? — выпалила она. Она готова была ухватиться за любую зацепку — только бы не уходить из фирмы, — но не отдавать же ему себя на растерзание!

— Потому что мне этого хотелось! — крикнул Филдинг и воздел руки, как бы взывая к небесам. — Неужели я не имею права делать то, что мне хочется? Хорошо, это был каприз, дорогой каприз, но я могу себе позволить дорогие капризы!

Энн смотрела ему в глаза. Нет, это объяснение ее не удовлетворяет. Она ему не верит. Слишком уж громко он кричит о своих правах. Филдинг понял это и яростно сверкнул глазами.

— Вам обязательно надо заставить человека ползать на коленях, Кармоди!

— Мэтт, если вы хотите, чтобы я забыла происшедшее, то скажите мне правду, — твердо заявила Энн. Нет, тут уж она не уступит.

Может быть… может быть, она и согласится остаться у него на службе, если он и впрямь не смотрит на нее как на легкодоступный товар. Но ведь ей надо еще думать о том, чтобы не выдать своих собственных чувств.

Филдинг заговорил, выпаливая слова злыми короткими очередями:

— Черт побери, Кармоди. Я чувствовал себя виноватым перед вами за некоторые свои слова и поступки. Мне хотелось их как-то загладить. Вы говорили, что хотите быть мне полезной. Так вот, я вас очень ценю. И хотел доказать это, подарив вам вещь, которую вы сами себе никогда не купите. Ее цена для меня ничего не значит. Это был просто миротворческий жест. И если вы отказываетесь его принять… — Филдинг растерянно замолчал, увидев на глазах Энн слезы.

Она ничего не могла с собой поделать. Значит, ему не все равно! Он хотел сделать ей приятное. Слезы покатились у нее по щекам — слезы облегчения… радости… сожаления, что она так плохо о нем думала…

— Не плачьте! Пожалуйста, не плачьте, — хриплым шепотом попросил Филдинг. Он рванулся к ней, затем резко остановился и стиснул кулаки. Вид у него стал еще более растерянный. — Трогать ее не смей. Дьявол! Что же мне делать? — пробормотал он.

— Простите, — всхлипнула Энн. — Я сейчас успокоюсь.

Филдинг отвернулся, взял со столика ожерелье и стал крутить его в руках, дожидаясь, когда она возьмет себя в руки.

— Это мне надо извиняться, а не вам, — сказал он. — Мне очень жаль, что я довел вас до слез. Как бы вы меня ни подзуживали, я не имел права так на вас… наброситься. Я никогда в жизни не делал ничего подобного.

На этот раз Энн поверила ему. Все случилось нечаянно… он ничего такого не замышлял. И что правда, то правда: она сама его подзуживала. Если бы только он поцеловал ее иначе… При этой мысли слезы опять хлынули у нее из глаз.

Филдинг тяжело вздохнул и проговорил непривычным для себя просительным тоном:

— Я не хочу вас потерять, Энн. Я понимаю, что вам нелегко будет меня простить, но я обещаю, что ничего подобного никогда не повторится. — Он мрачно поглядел на ожерелье. — Наверно, надо отослать его обратно в магазин — вы ведь теперь ни за что его не возьмете.

— Возьму! Мне очень хочется! — воскликнула Энн, не думая, правильно поступает или нет, принимая от него этот подарок. Она знала одно: что бы ни случилось дальше, это будет драгоценная память о нем.

Филдинг удивленно вскинул на нее глаза.

Энн стала взволнованно и невнятно объяснять, почему она решила принять подарок:

— Я тронута вашим вниманием. Мне очень жаль… но решайте сами. Конечно, верните его в магазин. Я его не заслуживаю… после всего того…

— Я хочу, чтобы оно осталось у вас, — уверенным тоном сказал Филдинг. Он подошел к ней и сунул нитки жемчуга ей в руку. — Я купил его для вас. Оно ваше. И оно вам идет.

— Спасибо, — сдавленно прошептала Энн, ощущая его близость. Заметив, что смотрит, не отрываясь, на черные кудряшки у него на груди, она заставила себя поднять глаза к его лицу.

Его взгляд был прикован к ней — воспоминание о поцелуе все еще витало над ними обоими.

Филдинг усмехнулся.

— А что, может, вы и правы, — сказал он с наигранной веселостью. — Наверно, я и в самом деле чересчур занят собственной персоной.

— Вовсе нет! — воскликнула Энн и покраснела: почему она так поспешно с ним не согласилась? — Я хочу сказать… если бы у вас не было этой веры в себя, вы не достигли бы того, чего достигли. Это… это же очевидно.

Филдинг засмеялся.

— Ну а если я занесусь, Кармоди, вы быстро поставите меня на место. У вас просто талант на такие вещи. — Он помолчал и добавил, уже безо всякого юмора: — Если только я правильно понял, что вы раздумали уходить.

— Раздумала, — проговорила Энн, не глядя ему в глаза. — Если вы, конечно, не возражаете.

— Ну и прекрасно, — подытожил он. — Я рад, что мы… э-э-э… пришли к некоторому взаимопониманию. Доброй ночи, Кармоди.

— Доброй ночи, — отозвалась Энн.

Но его уже не было в комнате. Он исчез так же внезапно, как и появился. Решительный щелчок — и дверь за ним захлопнулась.

Энн глубоко вздохнула. В голове и сердце у нее стучала одна фраза: я люблю его. Это была правда, от которой нельзя никуда убежать.

Он не просто нравится ей больше, чем ктолибо другой. И она не просто жаждет принадлежать ему. Кстати, хватит притворяться, что служба в фирме привлекает ее главным образом возможностью проявить все свои способности. Ей доставляет радость быть радом с ним, разделять его мысли, идеи, стремления.

Она совершила непростительный грех!

Она влюбилась в Мэтью Филдинга!

Страстно. Непоправимо. Безоглядно.

Энн стало вдруг нестерпимо жаль своих предшественниц, помощниц Филдинга. Сколько времени им удавалось скрывать свои чувства, противиться желанию открыть ему свое сердце, воззвать к взаимности?

Но ко мне он относится иначе, убеждала себя Энн. Он меня ценит. И не хочет потерять.

Этот жемчуг… Не станет же человек ни с того ни с сего выбирать подарок, платить за него огромные деньги — даже если тысяча-другая для него не деньги? Нет, он хочет, чтобы она была радом с ним. И она ему нравится как женщина. В этом у Энн сомнений не было.

Может быть, если она останется у него на службе, он ее когда-нибудь полюбит? Может быть, ей уготована другая судьба, чем ее предшественницам? Может быть, у нее есть надежда? Ведь есть, определенно есть…