Женщина в сером костюме

ГЛАВА ПЯТАЯ

Энн оцепенела.

И не только от неожиданности: она с ужасом поняла, что если Элли Сандерс знает, что ее зовут Энджел, то она также знает и кто ее мать. И сейчас все это выйдет наружу, сейчас об этом узнает и Филдинг.

Ничего уже нельзя будет скрыть.

Никак нельзя будет от него отгородиться.

Сейчас сдернут завесу тайны, которой она окутала свою жизнь после смерти матери.

Энн даже не почувствовала, как ее левая рука, все еще лежавшая на рукаве Филдинга, судорожно сжалась в кулак и ногти впились в ладонь. Ее взгляд выражал такой ужас, точно перед ней была взвившаяся для нападения кобра.

Черные кудряшки на лбу Элли прыгали от возбуждения, карие глаза сияли восторгом открытия, еще минута — и из нее польется неудержимый поток слов.

Как заставить ее замолчать? Но в эту самую трудную минуту в ее жизни на Энн словно нашло затмение: ничего спасительного не приходило ей в голову.

А Элли не стала дожидаться подтверждения своей догадки. Ее понесло. Забыв все правила хорошего тона, она восклицала:

— Мама, ну ты ведь тоже ее помнишь! Разве можно забыть Энджел Кармоди? Помнишь, как она пела «Аве Мария» на своем последнем концерте в Роуз-Бей? Какая в зале стояла тишина! — Элли устремила на Энн восторженный взгляд. — У меня мороз пробегал по коже — так это было прекрасно!

Миссис Маллори изумленно смотрела на Энн: она тоже ее узнала.

— То-то мне казалось, что я вас где-то видела. Только не могла вспомнить где. Хотя ваш голос должен был бы мне напомнить. Такой чистый тон, как колокольчик…

— Но как вы угодили… к Мэтту? — выпалила Элли, тряся кудряшками и вопросительно глядя на Энн.

Каждое ее слово падало на голову Энн как кирпич. Надо во что бы то ни стало остановить Элли Сандерс! Надо как-то перевести разговор на другую тему. И Энн заставила себя заговорить:

— Прошу меня извинить, миссис Сандерс, но я не припоминаю, чтобы мы с вами прежде встречались. Что касается моей службы в фирме, мистер Филдинг, наверно, объяснил вам, какую должность я занимаю. Я очень сожалею, что оказалась незваной гостьей у вас на дне рождения… и, пожалуйста, не обращайте на меня внимания. — Она подняла глаза на Филдинга, не сознавая, что смотрит на него умоляющим взглядом. — Если можно, сэр, я саду. Спасибо, что представили меня своей семье, и, прошу вас, вернитесь к своим обязанностям хозяина дома.

В гробовой тишине Филдинг подвел ее к креслу, и Энн почти рухнула в него, из последних сил стараясь сохранять внешнее спокойствие.

— Дать вам лимонаду, Кармоди? — тихо спросил Филдинг. — Вина вы как будто не употребляете.

Энн не могла заставить себя взглянуть на Мэтью. В его голосе звучало сочувствие, но она отказывалась в это поверить. Он просто затаился и ждет, какие еще последуют разоблачения.

— Да, если можно, — ответила она, надеясь, что ему придется выйти за лимонадом из гостиной. Хотя какой от этого прок? Он в любое время может вытянуть из сестры все, что ему нужно.

А та тем временем не унималась:

— Как же так? Я уверена, что вы — та самая Энджел Кармоди. Естественно, вы меня не помните; в этом нет ничего удивительного. Когда вы были в старшем классе, я была в младшем. Но мы, конечно, все знали Энджел Кармоди. Мы обожали ходить в церковь, потому что вы солировали в хоре.

Это были уже не кирпичи, а гвозди, которые Элли заколачивала в гроб Энн, не оставляя ей ни малейшей лазейки. А Мэтью Филдинг вовсе не ушел из гостиной. Специально подготовленный для Энн графин с охлажденным лимонадом стоял на столике.

Может быть, сказать, что они ее с кем-то путают? Сойдет ей это с рук или нет? Но факты слишком легко проверить. Она действительно училась в монастырской школе в Роуз-Бей — одной из самых привилегированных школ Сиднея. На этом настояла ее мать. Для дочки — только все самое лучшее! Ее фотографию можно найти в альбомах, которые каждый год выпускали в школе и которые наверняка сохранились у Элли Сандерс, учившейся там примерно в то же время, только на несколько классов ниже. Оставалось одно: постараться, чтобы Мэтью Филдинг узнал как можно меньше.

— Это было так давно, — проговорила Энн.

— Но с чего вам вздумалось похоронить себя у Мэтта в конторе? — настаивала Элли. — Неужели эта работа — для вас? С вашим талантом!

Вцепилась — как собака в кость, подумала Энн. И не успокоится, пока не обглодает ее дочиста. Вопросы сыпались один за другим:

— Почему вы не стали певицей, Энджел? С вашим дивным голосом! Что случилось, почему вы бросили петь?

Наконец Элли на секунду смолкла.

— Боюсь, что вы были… чересчур впечатлительной девочкой, миссис Сандерс, — не без яда заметила Энн, пытаясь прекратить этот разговор. — Мне кажется, что вы переоценивали мои таланты.

— Элли, — сказал Филдинг, сглаживая неловкую паузу. — Хорошо Кармоди поет или нет, уверяю тебя, что у нее масса и других талантов. Неужели ты думаешь, что я взял бы себе в помощники кого попало?

Он подал Энн бокал с лимонадом. В его глазах искрилась усмешка. Затем, обернувшись к остальным, он громко сказал:

— Конечно, она умеет петь. Она все умеет.

Энн стиснула в руке бокал. Никогда бы не подумала, мелькнуло у нее в голове, что когданибудь будет ему благодарна хотя бы за чтонибудь. Но если даже он поддержал ее только из чувства противоречия, она была ему бесконечно признательна.

И тут она увидела такое выражение на лице мужа Элли, что чувство благодарности мгновенно испарилось. Брайан Сандерс, видимо, не сомневался, за какие именно таланты Филдинг взял ее себе в помощники. Его глаза были прикованы к разрезу ее платья, открывавшему ногу значительно выше колена. Его губы кривились в циничной ухмылке.

И тут на помощь дочери вдруг пришла миссис Маллори:

— Мэтт… ты просто не представляешь… Ты же никогда не ездил на концерты в школу. Энн… Энджел пела как ангел. Если бы ты хоть раз слышал ее голос, ты бы никогда его не забыл.

— Вы мне льстите, миссис Маллори, — почти резко сказала Энн, выведенная из себя откровенным намеком в глазах Брайана. — Мистер Филдинг прав. Мне наскучили бы бесконечные репетиции. Ничего особенного не случилось. — Она бросила ледяной взгляд на Элли. — Я просто решила пойти по другой стезе. Мне нравится мир бизнеса, где больше простора для игры ума.

Элли Сандерс смотрела на нее, широко раскрыв глаза и явно не веря ни одному слову.

Миссис Маллори покачала головой.

— Зарыть талант в землю…

Но Энн уже оправилась от первоначального шока. Плевать ей, что там думает Брайан Сандерс. Никто из них не знает всей правды — только она. Пусть себе строят предположения, это ее жизнь, и как она ею распорядилась — никого из них не касается.

Она полностью овладела собой — хватит отвечать на дотошные вопросы Элли.

— Вы, видимо, рано вышли замуж, миссис Сандерс, — заметила она, указывая глазами на троих детей.

— Прямо со школьной скамьи, — со смехом отозвалась Элли. — И, пожалуйста, называйте меня Элли. — Она села на ручку кресла, в котором расположился ее муж, и ласково ему улыбнулась. — Я влюбилась в Брайана, когда мне было шестнадцать лет. Ему тогда было двадцать два, и он считал меня не по годам бесстыжей девчонкой.

— Ничего подобного, — с улыбкой отозвался он. — Но лет тебе и вправду было маловато. Хотя ты так себя вела, что мне стоило большого труда об этом помнить.

Тут старший мальчик Сандерсов, Джейсон, вдруг набрался смелости и спросил Энн:

— А почему у вас не черные волосы? На картинках у всех китаянок черные волосы.

Энн с готовностью ухватилась за возможность перевести внимание на детей, пока наконец Элли не объявила, что тем пора спать. Миссис Маллори понесла девочку, Брайан взял на руки двухлетнего Кайла, а Джейсона повела за руку Элли. Энн осталась наедине с Филдингом.

Он неторопливо подошел к камину, оперся рукой о каминную полку и окинул Энн ироническим и одновременно восхищенным взглядом. Берегись! — кричал ей внутренний голос. Сердце ее стучало, каждый нерв напрягся, как струна.

— Значит, Энджел?

— Меня не спросили, когда давали мне имя, — как, впрочем, и вас, — парировала Энн голосом, в котором звучало: Боже, как мне надоели эти вопросы!

— Это верно. Однако большинство людей не обременяют себя тем, чтобы поменять имя, которым их нарекли.

— Мистер Филдинг, — обреченно вздохнула Энн. — Если бы вас назвали Гэбриэл, неужели бы вы, вырвавшись из-под родительского крыла, не сократили его до Гэба?

— Да, пожалуй, — улыбнулся Филдинг.

У Энн опять упало сердце. Понятно, почему перед ним не может устоять ни одна женщина. Когда он вот так улыбается — не только белозубым ртом, но и глазами, — от него исходит огромная притягательная сила.

— С другой стороны, — продолжал Филдинг, — вряд ли я пришел бы в такое смятение, если бы кто-нибудь уличил меня, что мое настоящее имя — Гэбриэл. Может быть, почувствовал бы небольшое раздражение, и все.

Смешливая искорка в его глазах вдруг превратилась в лазерный луч, пронизывающий ее насквозь, отыскивающий в ней уязвимое место.

— У меня такое впечатление, что вас больше расстроил разговор об упущенной вами карьере певицы.

Черт бы побрал этого человека — он чересчур проницателен! Но Энн заставила себя насмешливо улыбнуться.

— Я не люблю, когда мне об этом напоминают, мистер Филдинг. И, честно говоря, мне надоело обсуждать эту тему. Сколько можно ворошить былое?

Но Филдинга не так-то просто было сбить с толку.

— Вы что-то скрываете, Кармоди, — тихо сказал он. — Так же как вы скрывали под безобразными серыми костюмами свою восхитительную фигуру.

— Вы взяли к себе на службу не фигуру и не голос, — сухо напомнила ему Энн. — И я не хочу, чтобы они каким-то образом влияли на наши служебные отношения. Наверно же, и вы не хотели бы, чтобы ваши фигура и голос играли какую-то роль в нашей совместной работе?

Их глаза встретились. Эти слова Энн не только не разрядили обстановку, но довели напряжение до предела: казалось, еще минута — и будет взрыв. Энн прочла в его глазах одно желание: увлечь ее наверх и заставить сдать все свои позиции — все до единой.

Видимо, люди, подобные Филдингу, так устроены: им хочется, просто необходимо, чтобы все вокруг подчинялись их воле, на это направлены все их стремления. Но его взгляд вызвал в Энн ответное — и не менее жгучее — стремление не сдаваться, ни за что ему не уступить. А если Мэтью Филдинг когда-нибудь попробует — как он явно вознамерился — овладеть ею, то она захватит над ним такую власть, что он никогда уже не посмотрит на другую женщину.

В дверях раздалось приглушенное восклицание. Оно взорвалось в напряженной тишине как бомба. Энн и Филдинг вздрогнули. В арке стояла миссис Маллори, переводя взгляд с Энн на сына и обратно. Сцена, которую она застала, казалось, пробудила в ней самые приятные предчувствия.

— В чем дело, мама? — забыв обычный почтительный тон, раздраженно бросил Филдинг.

— Ничего-ничего! — поспешно проговорила миссис Маллори, успокаивая взъерошенного сына. — Меня просто поразило, как идет Энн это платье. Она просто прелестна. Нынче женщины разучились одеваться со вкусом, а как жаль! Конечно, это все потому, что ручная работа стоит так дорого. Когда я была девушкой, все наши вечерние платья были расшиты узорами из серебряной или золотой нити, или бисером, или блестками.

Ласково улыбаясь Энн, она села в кресло и продолжила свой восторженный монолог:

— В наше время женщины не хотели ничего другого, как быть женщинами. А мужчины их всячески баловали…

— Мама, Кармоди не хочет, чтобы мужчины ее баловали, — прервал ее Филдинг. — Она за это способна глаза выцарапать. Ей даже нравится самой носить чемодан.

Миссис Маллори поглядела на него с недоумением.

Филдинг язвительно улыбнулся.

— Пусть тебя это платье не вводит в заблуждение. Кармоди просто любит экзотические наряды.

Тут в гостиную вошли Элли и Брайан, и Элли тут же подхватила слова брата:

— И ничего удивительного! Мы, бывало, с замиранием сердца ждали родительского дня, когда к Энджел приедет мать. У нас глаза на лоб лезли при виде ее нарядов. Даже монахини не могли перед ней устоять. Другой такой шикарной женщины просто не было на свете.

Энн похолодела. Сейчас Элли выболтает имя ее матери! Надо как-то ее пресечь. Но пресечь Элли она не успела. Ее окончательно добил Брайан.

— Элли говорит, что вы дочь Шантенели, — сказал он. — Не удивительно, что у вас красивый голос.

— А где сейчас ваша мать, Энджел? — спросила Элли. — Что-то давно о ней ничего не слышно.

— Элли… — одернула ее миссис Маллори и сочувственно посмотрела на Энн.

— Мама умерла несколько лет тому назад, — решительно ответила Энн. Что еще ей оставалось? Ведь Мэтью Филдинг уже знал о ней все.

Шантенель! Никто в Австралии даже не знал настоящего имени ее матери. Шантенель — яркая, как метеор, и в жизни и в смерти. Это имя было известно всем: звезда театра и телевидения с феноменальным голосом и слабостью к молодым любовникам и сногсшибательным заявлениям, которые с восторгом обсасывали репортеры светской хроники. Но самой скандальной новостью была ее смерть, вернее, обстоятельства ее смерти.

— Умерла? — озадаченно проговорила Элли. — Но ведь ей было не так уж много лет… или…

— Ты тогда была с Брайаном за границей, Элли, — оборвал ее Филдинг. — Она погибла вследствие несчастного случая. И давайте оставим эту тему, — добавил он тихим, но твердым голосом.

Он все знает, безнадежно подумала Энн. Он читает газеты от корки до корки — разумеется, он в курсе этой скандальной истории. Газеты были полны ею в течение нескольких недель, особенно когда началось судебное расследование.

— Да, Элли, я и забыла рассказать тебе про щенков, — бросилась на помощь миссис Маллори. — Родились сегодня утром. Пять штук…

Энн пила лимонад, пытаясь охладить пересохшее горло, не поднимая на Филдинга глаз. Она была уверена, что он вспоминает…

Шантенель умерла от наркотиков. Ее нашли голой — в обществе двух молодых людей, музыкантов из ее оркестра. Они тоже были мертвы. Они просто решили попробовать новый искусственно созданный наркотик, о котором было известно, что он абсолютно безопасен и просто расслабляет сдерживающие центры. Но по ошибке они приняли слишком большую дозу, и она оказалась смертельной.

Если бы Энн предполагала, что Мэтью Филдинг когда-нибудь узнает, чья она дочь, она ни за что не бросила бы ту фразу о молодых любовниках — это так перекликалось с репутацией ее матери. Как и Роджер Хопман, он теперь наверняка думает: ну что ж, яблочко от яблони недалеко падает.

А ее сегодняшний вызывающий наряд укрепит его в этом мнении.

А ведь на самом деле все обстояло совершенно иначе. Шантенель, как ни трудно в это поверить, была менее искушена в жизни, чем ее дочь.

Миссис Таер объявила, что ужин подан.

Энн прошла в столовую вместе со всеми и села за общий стол, но она воздвигла вокруг себя такую стену отстраненности, что перестала ощущать даже присутствие Мэтью Филдинга. Собственно, стена и ограждала ее в первую очередь от него.

Энн отвечала на вопросы, смутно слышала, что разговор перешел от собак к лошадям, но смысл его не доходил до ее сознания. Она машинально съедала то, что ей подавали. Потом все общество вернулось в гостиную, где Мэтью Филдинг открыл еще одну бутылку шампанского, и они выпили за здоровье именинницы. Энн с улыбкой присоединилась к тосту.

Она ощущала себя призраком, явившимся на пиршество. Собственно, призраку пора уже было исчезнуть. Подожду еще минут десять, подумала Энн.

— Спасибо вам всем за сегодняшний чудесный вечер, — вдруг защебетала Элли. — Вот только, чтобы он навсегда остался в моей памяти…

И она с надеждой воззрилась на Энн. Энн смотрела на нее непонимающим взглядом. До ее сознания даже не дошло, что от нее чего-то ждут. Мысленно она уже была у себя в комнате, где никто не мог бы ее потревожить.

— Я понимаю, что, наверно, хочу слишком многого… — продолжала Элли, просительно улыбаясь Энн и умоляюще сложив руки. — Но если бы вы могли, Энджел… спеть нам хотя бы одну песню. По случаю моего дня рождения. Пожалуйста!

— Элли! — укоризненно воскликнула миссис Маллори. — Что ты говоришь? Да и все равно некому аккомпанировать.

— Энджел не нуждается в аккомпанементе, мама, — стояла на своем Элли. — Она в совершенстве владеет своим голосом.

Она бросила на Энн умоляющий взгляд в надежде, что та не откажет ее просьбе.

Мысль о том, чтобы петь перед ними, была для Энн невыносима.

— Извините, но это невозможно, — твердо сказала она.

— Элли, подумай хорошенько, — лениво протянул Мэтью Филдинг. — Кармоди не пела уже десять лет. С тех пор она переключилась на совсем другие занятия.

Его насмешливый голос резанул Энн как ножом. Она вскинула на него негодующий взгляд. Его ухмылка не оставляла сомнений: под «другими занятиями» он имел в виду секс, пьянство, наркотики. Чего еще от него ожидать? — тупо подумала Энн. И вдруг задохнулась от гнева.

Ну хорошо, она дала ему основания так о ней думать. Но он с таким же презрением думает и о ее матери — а на это он не имеет права. Никакого права! Он такой же, как те, что видели в ее матери экзотическую игрушку, не придавая ни малейшего значения ее человеческим качествам.

— Вы беретесь судить о том, в чем плохо разбираетесь, мистер Филдинг, — отчеканила Энн. В комнате воцарилось неловкое молчание. Энн поднялась на ноги, надменно выпрямилась. — Хорошо, одну песню, — бросила она Элли и при общем молчании прошла к арке.

Когда она повернулась лицом к комнате, все глаза были выжидательно устремлены на нее: что же последует дальше?

— Хотя сегодня день вашего рождения, я спою не для вас, — сказала она Элли с натянутой улыбкой. Метнув на Филдинга взгляд, в котором были горечь и ожесточение, она добавила: — Я спою в память о моей матери, которая подарила мне эту песню.

Энн глубоко вздохнула, и в зал без малейшего усилия полились звуки, которые, как и раньше, завораживали красотой и силой. Она пела «Аве Мария»— любимую песню своей матери — и в каждую ноту вкладывала дочернюю нежность и благодарность этой никем не понятой женщине.

Закончив песню, она попрощалась со всеми присутствующими и ушла. У нее за спиной осталась тишина, в которой был слышен ее каждый шаг по ступенькам лестницы. Она дошла до своей комнаты и закрыла за собой тяжелую дверь из кедрового дерева, наконец-то отгородившись от Мэтью Филдинга и его родственников.