Женская гордость

6

В понедельник вечером, когда Джеймс отвозил Клею домой, она почти успокоилась.

— Мы, наверно, порядком надоели тебе со своими уговорами, — Джеймс нарушил приятную, дружескую тишину, которой оба они наслаждались в роскошном «роллс-ройсе», — но хочу тебе еще раз сказать, что мы были бы очень рады, если бы ты пожила с нами.

— Да, знаю. И я очень благодарна вам за приглашение, — ответила она совершенно искренне. — Но мне не хотелось бы ловить вас на слове.

По правде говоря, предложение это было весьма заманчивым. Всю субботу и воскресенье Эми и Джеймс только и делали, что баловали ее — всеми возможными и невозможными способами старались выразить ей свою любовь и сочувствие. Но Клея не хотела злоупотреблять их добротой. Это было бы несправедливо, считала она, — и по отношению к ним, и, в конечном итоге, по отношению к ней самой.

— Почему? Из-за меня? — тихо спросил Джеймс. — Если бы был жив твой отец, ты, наверно, уступила бы просьбам матери?

— Нет-нет, ты совершенно неправильно меня понял, — ответила она очень серьезно. — Просто я твердо решила справиться со всем этим сама — по многим причинам. И между прочим, одна из них — это то, что ведь вы с мамой поженились совсем недавно, и, как бы вы ни любили друг друга, вам нужно еще привыкать жить вместе. Я ни за что не стану и не хочу нарушать ваш покой — вы его заслужили… Честно говоря, не знаю, переехала бы я к маме, если бы папа был жив… Думаю, что нет. Я теперь самостоятельная… и снова жить с мамой мне будет тяжело.

— Ясно. Ты боишься, что она будет слишком сильно тебя опекать, — сказал Джеймс и улыбнулся лукаво и понимающе. — Я… тоже хорошо вижу недостатки Эми. Своих близких она заворачивает в любовь, как в вату. Она и меня старается укутать, но я-то не возражаю, мне это даже приятно, а вот тебе станет душно, я думаю.

— Все равно я очень ее люблю, — не могла не сказать тогда Клея, подивившись в душе, как правильно Джеймс судил об Эми.

— Но удобнее любить издалека, — сухо добавил Джеймс, но тут они оба добродушно рассмеялись, — ведь ни он, ни она не имели в виду ничего худого по отношению к маленькой, хрупкой Эми. — Ну, а что с Максом? — осторожно спросил Джеймс.

Она пожала плечами. — Я скажу ему о ребенке при первой возможности. — Так они уговорились вчера с матерью. — Знаешь, мне стыдно, но папины деньги решили самую для меня тяжелую проблему.

— Ну, в этом и я бы тебе помог, будь уверена! — неожиданно резко сказал Джеймс. Конечно, ведь он был богат! Джеймс Лэверн никогда не имел недостатка в деньгах.

— И ты, и Макс, вы оба, — нехотя согласилась она. — Ты думаешь, я этого не знаю? Я обещаю тебе, Джеймс, что если вдруг мне понадобится такая помощь, я к тебе первому обращусь. Но злоупотреблять щедростью других — не в моем характере. Может быть, я не права, может быть, ты назовешь это ложной гордостью, не знаю. — Она снова пожала хрупкими плечами. — Да, наверно, это все-таки гордость, потому что я ни за что не приняла бы помощи от Макса, а уж он-то имеет на нее больше прав, чем ты или мой отец.

— Во всяком случае, сейчас тебе ничего и ни у кого не придется просить, — сказал Джеймс с удовлетворением. — Деньги твоего отца нужно будет обязательно пустить в дело. Я сам об этом позабочусь. Ты могла бы, при правильном инвестировании, жить на доход с них.

— И еще у меня есть прекрасная квартира, где ребенку будет очень хорошо, — довольно добавила Клея, как будто они играли в игру «у кого какое счастье». — Я сама там выросла, поэтому знаю. — Тут глубоко задумалась, глядя в окно, а Джеймс тем временем плавно подъезжал к Лондону. — Во всяком случае, мое материальное положение не должно волновать Макса, — тихо сказала Клея, как будто обращалась не к Джеймсу, а к самой себе. — И я смогу убедить его, что у него нет абсолютно никаких обязательств ни по отношению ко мне, ни по отношению к ребенку.

— И тем самым докажешь, что не собиралась ловить его в свои сети, — добавил проницательный Джеймс.

Клея ничего не ответила, но сердце ее болезненно сжалось. Джеймс прав, первым делом Макс обвинит ее именно в этом. Как это несправедливо! Забеременела она совершенно случайно. Ну никак не могла она принимать эти проклятые таблетки регулярно! Несколько раз совершенно забывала про них!

То, что случилось, произошло по ее наивности, но наивность — не оправдание. Да, она была непростительно простодушна и не понимала, что эти маленькие таблетки могут оказаться столь коварными. Теперь, оглядываясь назад, Клея не могла не удивляться, что все это не произошло на пять месяцев раньше!

Клея мысленно вернулась к своему первому интимному свиданию с Максом. Вначале они и не вспомнили о предохранении — они были слишком счастливы и слишком заняты друг другом, чтобы думать о вещах прозаических. И только позже, когда сердца их стали биться ровнее, Макс заговорил об этом и спросил ее: хочет ли она, чтобы он взял эту проблему на себя или сама позаботится о ней. Клея тогда подумала, что гораздо легче принимать каждое утро одну маленькую таблетку, чем волноваться из-за каких-то других способов. Поэтому она сказала, что сама этим займется, и больше они на эту тему никогда не говорили. Но Клее было в чем винить себя — она просто не удосужилась узнать, как эти таблетки принимаются! Она почему-то думала, что если пропустить один раз, то на следующий день можно легко наверстать упущенное — просто принять вместо одной таблетки две. Иногда получалось так, что она принимала по три таблетки — и никогда не задумывалась о том, что такой непоследовательностью подвергает риску и себя и Макса!

Макс! Каждый раз, когда она начинала думать о нем, ее пронизывала мучительная, впрочем ставшая такой привычной, тоска. Вот и сейчас она предалась сладкому самоистязанию, вспомнив его удивительную улыбку, которую она бесконечно любила и которой он так искусно пользовался. Вспомнила она и его насмешливые глаза и все его смуглое, твердое, такое чувственное и в то же время жестокое лицо. Она представила себе, каким он был по утрам — иногда воскресным утром, когда ему не надо было спешить на работу, он оставался у нее. Обычно, пока она готовила завтрак, он любил поваляться на диване — непричесанный, небритый, толком не проснувшись. Босые ноги его выглядывали из-под брючин костюма и свисали с края дивана, широкая грудь вздымалась и опускалась в такт дыханию — и именно в такой позе ему удобнее всего было просматривать воскресные газеты! Он совершенно расслаблялся и чем-то напоминал австралийского ленивца; мускулы рук медленно перекатывались под загорелой кожей, когда он переворачивал страницы газет, короткие курчавые волосы покрывали грудь и втянутый твердый живот, спускаясь вниз и прячась под застегнутой молнией брюк.

В те редкие случаи Макс выглядел совершенно по-домашнему — он мог бы быть чьим угодно мужем, который позволил себе отдохнуть дома. И это было так естественно, что Клее приходилось сдерживать себя, чтобы ненароком не выдать свою грусть тяжелым вздохом. Макс был прекрасен в любом облике и в любой обстановке — будь то дома или на светских раутах. Его главное достоинство заключалось в силе его личности, а одежда не имела существенного значения.

Дома было тепло, но как-то неуютно. И хотя центральное отопление было включено и температура в квартире поддерживалась постоянная — около двадцати пяти градусов, Клея поеживалась от холода, который, по-видимому, шел изнутри.

Она была рада, что Джеймс надолго не задержался. Он проводил ее, втащил чемодан в спальню и поспешил домой, к Эми. А может, он почувствовал, что ей хотелось побыть одной — догадался по ее немного безразличному взгляду, что ей необходимо было собраться с мыслями, хорошенько продумать все то, что ожидало ее в ближайшем будущем.

Ей захотелось позвонить и узнать, как сегодня утром воспринял известие об ее уходе Макс, но она понимала, что делать этого не следовало. Джо и так помог ей. Теперь пришло время действовать только самой и прямо смотреть жизни в глаза.

Макс…

К девяти часам она начала расслабляться: прошлась по комнатам, взбила диванные подушки. Запах свеженамолотого кофе распространился по квартире. Клея распаковала чемодан, приняла душ и переоделась в великолепный ручной вязки шерстяной костюм цвета «электрик». Юбка его, посаженная на подкладку, шуршала на ходу, а большой уютный воротник-хомут мягко обнимал и согревал шею.

Клея хотела было выпить чашечку кофе в гостиной, как вдруг раздался звонок в дверь. Она похолодела и через силу заставила себя подойти к двери — ноги стали вдруг такими тяжелыми, что отказались идти.

Нервно проведя рукой по длинным распущенным волосам, она стала сразу открывать засов не утруждая себя возней с цепочкой. И в глазок она заглядывать не стала, а сразу широко распахнула дверь, устремив взгляд на стоящего перед ней мужчину.

Это был Макс.

Одет он подходяще, как раз для случая, с насмешливой грустью подумала Клея, немного отойдя в сторону, чтобы впустить его. Черные брюки в обтяжку на худых бедрах. Черная кожаная куртка поверх черной же шелковой рубашки и черного свитера с треугольным вырезом. Настоящий Ангел Смерти, почудилось ей.

Он сразу прошел в гостиную, почти не глядя на нее — ему было достаточно долгого, мрачного взгляда, которым они обменялись у порога. Она закрыла дверь и последовала за ним — Макс стоял посередине комнаты, внешне спокойный, но совершенной чужой, незнакомый.

— Когда ты приехала?

Он был настроен очень решительно, и от его напористого вопроса она даже вздрогнула.

— Полчаса назад.

Ледяными пальцами она оправила юбку и прежде, чем войти в гостиную, постояла некоторое время у двери. Он поднял на нее тяжелый взгляд — и тогда она увидела в его глазах печаль и полное недоумение. Ей захотелось отвернуться, спрятаться куда-нибудь — только не стоять так и не смотреть ему в глаза.

Колючая жаркая волна стала подниматься от ступней ее ног наверх: это был один из симптомов беременности — при сильном волнении у нее начинал нарушаться теплообмен. Ее охватило полное отчаяние, и от слабости она села. Макс же продолжал стоять, нависая над ней. Он молчал и ждал, пока она заговорит, — он всегда так делал, когда считал, что с ним поступили несправедливо. Без всяких попыток облегчить для нее этот разговор. Макс хотел от нее только объяснений, задавать вопросы он считал излишним, впрочем, они оба прекрасно знали, какими могли быть эти вопросы.

Неловко сидя на краю стула, Клея сделала вид, что разглаживает юбку на коленях, движения ее были деревянными от напряжения — в эту минуту она была похожа на застенчивого подростка. Руки у нее дрожали — сама она заметила это не сразу и тут же, волнуясь, сцепила их и положила на колени, затем наконец подняла глаза и посмотрела на него снизу вверх.

— Я… я уезжала. — Она начала с конца, потому что начинать с начала было невозможно. — Я была в гостях у мамы.

Молчание. Он просто продолжал стоять и смотреть на нее очень серьезно, и Клея почувствовала, как к горлу у нее подкатывает комок. Она судорожно сглотнула. Ну почему он такой неприступный — как скала? Если бы он снял куртку, ей сразу стало бы легче. Хотя нет, это не совсем так. Если он снимет куртку, значит, останется здесь надолго. А вот этого она как раз и боялась.

— Ну… а как ты съездил к своей матери? Как она себя чувствует? — Клея решила подольше потянуть время, чтобы уйти от его вопросов, но Макс не пошел ей навстречу, он желал знать только одно — именно то, за чем он сюда приехал.

Никогда не видела она его таким неподвижным. Очень живой по характеру, Макс был в постоянном движении. Даже отдыхал он всегда активно — не мог подолгу сидеть на одном месте.

— Ну ладно, Макс, не будем играть в прятки, — сказала она устало, сдаваясь под его упорным взглядом. — Но только сядь, ради бога сядь! — Она указала ему на стул. — Ты меня подавляешь, когда стоишь так надо мной.

Но он продолжал стоять еще некоторое время, так что нервы ее напряглись до предела. Затем сел, куда она указала, — на стул рядом с ней, скрестив ноги в высокомерной, выжидательной позе, от которой ей стало немного не по себе.

Она украдкой взглянула на него и увидела, что он смотрит на нее жестко, в упор. Она тут же опустила свои синие глаза, не выдержав взгляда его серых, сейчас почти стальных.

Когда Клея заговорила, дыхание ее все время прерывалось.

— Извини меня, ты, конечно, рассердился, что я за твоей спиной обратилась к Джо… — И опять она никак не могла начать сначала — ничего не могла с собой поделать. Они с матерью так тщательно готовили этот разговор — и вот, когда приехал Макс, она обо всем забыла, совершенно растерялась. — Я думала… так нам обоим будет лучше… Я пойду на новую работу в понедельник, — ни с того ни с сего вдруг сообщила она.

— Да, он мне сказал об этом. — Макс наконец заговорил, и Клея удивилась мягкости его голоса. Неужели Джо все ему рассказал? Она осмелилась быстро взглянуть на Макса, но выражение его лица было непроницаемо.

От волнения у Клеи пересохли губы, она облизнула их и попробовала объясниться с Максом еще раз.

— Я думаю, так будет лучше. Никаких обид, никаких неясностей, никакой напряженности… Ты не можешь не видеть, что я права.

— Но я ничего пока еще не вижу и не понимаю, — сказал он. — Я жду, чтобы ты мне все объяснила.

У меня будет твой ребенок.

— Да, это была странная неделя, как ни посмотри…

Клея нервно рассмеялась над своим глупым замечанием и вдруг с удивлением заметила, что почти выламывает себе пальцы. Я ведь еще очень молодая, внезапно подумала она. Я совершенно не умею себя с ним вести. Макс сидел почти рядом с ней, нога на ногу, темноволосая голова его была повернута к ней, лицо жесткое, как будто высечено из камня. Понимал ли он, что очень красив? Какую бесконечно важную роль играет в ее жизни? Знал ли он, что она любит его и от этой любви разрывается ее сердце? Ей казалось, что знает. Но главным для Макса сейчас было добраться до мотивов ее поведения. Он вообще не любил загадок — поэтому-то он так легко осваивал компьютеры. Если ему попадалась сложная и трудная задача, он успокаивался, только когда успешно с ней справлялся. Он и сегодня приехал к ней именно поэтому, а вовсе не из-за того, что жалел о ее уходе или как-то волновался за нее. Ему просто необходимо было знать, почему она ушла.

Некоторое время они сидела молча, пока наконец тишина не стала резко отдаваться в ушах Клеи. Это состояние, наверно, перешло и к Максу, так как он тяжело и глубоко вздохнул.

— Я полагаю, — сказал он, — что все это… — Он не нашел подходящего слова, чтобы описать ситуацию. Клея не удивилась, у нее и у самой не было правильных слов, — …ну, скажем, этот сюрприз, который ты преподнесла мне сегодня утром, означает конец наших отношений?

По крайней мере, он не назвал их отношения «связью». Даже Макс мог иногда проявить чуткость.

— Да, — ответила она хрипло, — наши отношения не могут больше продолжаться, Макс. Не могут, потому что… — У меня будет твой ребенок. — …потому что я поняла…

— Поняла — что? — спросил он мягко, когда она снова сбилась с мысли. Но вопрос этот одновременно подхлестнул и испугал ее, и она еще больше ушла в сторону.

— Джо мне очень помог. Он… он нашел мне работу у своего друга. Все так удачно устроилось. А потом я поехала на уик-энд к маме, и она мне сообщила потрясающую новость, и все стало еще сложнее…

— Клея… — Макс нетерпеливо перебил ее, он был почти взволнован. Она не могла видеть себя со стороны, не могла видеть себя так, как видел ее в этот момент он — с искаженным от горя и тревоги прелестным лицом. — Ты спешишь, как паровоз, я не успеваю за тобой, — сказал он, немного подвинулся и наклонился к ней поближе.

Голос его звучал сейчас теплее, это был голос Макса, которого она знала, и когда она искоса быстро взглянула на него, увидела, что он уже не выглядел так неприступно, как раньше, — глаза его были приветливее, а губы не так плотно сжаты.

— Посмотри на меня, — ласково сказал он, и она обернулась к нему, взглянув на него синими, казавшимися необычайно огромными на бледном, измученном лице глазами. — По какой-то, известной только тебе одной причине ты решила забыть нашу любовь. — Слово «любовь» понравилось Клее больше, чем холодное «отношения». — Я не могу сказать, что очень удивлен… откровенно говоря, я совсем не удивлен твоим поступком. Еще на прошлой неделе мне показалось: что-то в этом роде должно произойти. Но я не понимаю, почему, и я сегодня здесь, чтобы это узнать.

Так я и думала, с горечью отметила про себя Клея. Он взглянул ей в лицо и, приняв полную подавленность в ее глазах за страх, сказал с нетерпением:

— Да я не собираюсь устраивать скандала, не бойся ты, ради бога, я не собираюсь кричать на тебя… — хотя в ту минуту он почти кричал — …я просто хочу тебя понять, потом я уйду… Ну, теперь тебе легче рассказать мне обо всем?

Но ей стало только тяжелее. Потому что она оказалась права — он был совершенно равнодушен к ней.

У меня будет твой ребенок! О, господи!

— Эта квартира моя собственная, Макс, — сообщила она ему без всякой последовательности. Она лихорадочно искала нужные слова, которые сделали бы наконец ее сбивчивую речь понятной.

— Я знаю, — ответил он с нетерпеливым вздохом. — Но…

— А в этот уик-энд, когда я была у мамы… — Клея продолжала свое, не обращая внимания на слова Макса, — она сообщила мне две новости, одна из которых не имеет к нам отношения, а другая имеет… Она глубоко вздохнула и выпалила на одном дыхании: — Мне исполнится двадцать один год в следующем месяце…

— Клея, что с тобой, ты опять уходишь в сторону…

— Но ты не даешь мне говорить! — резко сказала она, лицо ее было искажено от напряжения. — Я объясняю, как могу! У меня скоро день рождения, — повторила она, — и мама сказала мне о дарственном полисе, который отец положил в банк на мое имя, когда я родилась. Когда мне исполнится двадцать один год, этот вклад станет моим. Это очень крупный вклад. Джеймс сказал…

— Что это еще за Джеймс? Кто он такой? — вконец разозлился Макс. Сейчас он был в таком же замешательстве, как и Клея. Черные брови его поползли вверх, глаза метали серебряно-синие молнии. — Он случайно не заменяет меня в твоей постели? — спросил он со злой усмешкой. — Он случайно не…

— Джеймс — мой отчим! — сказала она с уничтожающим взглядом. — Джеймс Лэверн! — Клея смотрела на Макса с насмешкой — она была так возмущена его словами, что забыла обо всем и испытывала сейчас к нему только презрение. — Я говорила тебе о нем и раньше, но, как всегда, когда я рассказываю тебе о своих делах, ты все пропустил мимо ушей. Джеймс Лэверн — биржевой маклер, преуспевающий, между прочим. И он собирается вложить мои деньги в дело, поэтому мне не придется долгое время беспокоиться о заработке. Так что… — она еще раз глубоко вздохнула, — у меня есть собственная квартира, и я материально обеспечена.

— И это означает, что Клея у нас теперь — независимая женщина, и ей совершенно не нужна хорошо оплачиваемая работа у Макса Лэтхема. — Он решил, что все сводится к этому и что он получил исчерпывающий ответ на свой вопрос. Рот его скривился в надменной улыбке, а его саркастический тон так сильно обидел ее, что ей пришлось собрать все силы, чтобы внутренне успокоиться.

— Я ушла, когда еще ничего не знала об этих деньгах, — резко заметила она. Он может насмехаться над ней сколько его душе угодно, но он же еще не знает, из-за чего она все это сделала! — К тому же, — добавила она не менее резко, — я уже устроилась на новую работу!

— Так значит, бедному Максу показали нос, вот и все! — заключил он с сухой усмешкой.

Эта несправедливость так возмутила Клею, что она вскочила со стула и в ярости посмотрела на Макса.

— Но ведь бедному Максу нет до меня никакого дела! — почти крикнула она.

Да, по-видимому, все сведется к вульгарному скандалу, подумал Макс.

— Если такие сцены станут для нас нормой, то я думаю, что действительно не захочу иметь с тобой дело.

— Ну и прекрасно, — сказала она, смиряясь с его презрением, и только по взмаху ресниц было видно, какой тяжелый он нанес ей удар. С холодной решимостью она подняла вверх подбородок. — Теперь, когда я знаю, как ты ко мне относишься, мне будет легче сообщить то, о чем мне было так трудно говорить.

«Ну, наконец-то!» — было написано на его лице, тоже порядком измученном этим тягостным разговором.

— У меня будет ребенок.

Ну вот и все. Вот она и сказала ему. Клея по чувствовала грустное облегчение и как-то сразу поникла.

Но Макс не испытал ни малейшего облегчения. Клея увидела, как холодная снисходительная маска сошла с его лица, как его голубые глаза сузились от гнева, а ленивая поза сменилась настороженной и натянутой. Руки его напряглись, сжались в кулаки, спина прогнулась, как перед прыжком, лицо побагровело от ярости.

Она по-настоящему испугалась и, подняв руку и прикрываясь от него, умоляюще сказала:

— Я тебе все объясню…

— Ты… дрянь!.. — прошептал он, и Клея чуть не упала, отступая назад, а Макс, рыча от ярости, накинулся на нее и схватил за дрожащие плечи.

— Это получилось случайно, Макс…

Но он не слушал — пальцы его больно сжимали ее хрупкие плечи, глаза его сверлили ее лицо как серебряные буравчики.

— Я тебе доверял, — прорычал он и тяжело тряхнул ее.

Ей казалось, что она видит перед собой совершенно незнакомого человека — лицо его было искажено злобой, челюсти плотно сжаты, губы яростно искривлены. Она застонала, стараясь высвободиться из его рук, но он схватил ее еще крепче.

— Я тебе доверял! — повторил он хрипло, так что было трудно разобрать слова. — Ты должна была следить за этим! — продолжал он грубым, страшным голосом, взбешенный воспоминаниями о ее уверениях в том, что все будет в порядке. — Ты все это нарочно устроила!

— Нет!

— Да! Ты настоящая гадина! — Он снова тряхнул ее, так что иссиня-черные волосы почти закрыли ее смертельно бледное лицо. — Я ведь доверял… доверял тебе!

Он уже совершенно не контролировал себя, и Клея с ужасом увидела, как он занес над ней руку, и поняла по выражению его побелевшего лица, что он не остановится ни перед чем.

— Не трогай меня… — взмолилась она. От страха она прикрыла глаза рукой и вся съежилась. Внезапно ее захлестнула горячая волна, которая с невероятной быстротой прокатилась по всему телу от ног к голове и с ревом обрушилась на виски и уши, так что она перестала воспринимать то, что с ней происходило.

Ей все вдруг стало безразлично — и Макс, и боль в руке. Ее начало колотить сильнейшей дрожью. Давление крови, приливающей к голове, все усиливалось, перед глазами запрыгали яркие цветовые пятна, распадающиеся на миллионы маленьких искорок. Клея слабо застонала. Больше она ничего не помнила, абсолютно ничего. Ее обступила полная темнота, но она испытала смутное облегчение от такого исхода.