7

Безжизненное тело Клеи медленно оседало на пол — она была в глубоком обмороке. Поддерживая ее, Макс смотрел на нее завороженным взглядом. Ему стало страшно, когда он увидел, как тяжело повисла ее освободившаяся рука.

Глубокая тишина в комнате отдавалась в его ушах навязчивым звоном. С содроганием и ужасом подумал он о том, что только что чуть не совершил отвратительный, непростительный поступок — правая рука его все еще была занесена для удара.

Сейчас его охватило одно-единственное чувство — глубочайшее отвращение к себе.

Глядя на лежащую у его ног девушку, на ее черные волосы, он судорожно вздохнул, сел на колени рядом, мягко перевернул ее и отвел от лица ее руку, которой она хотела от него защититься. Казалось, все в ней отливало синевой — одежда, волосы, пугающая бледность кожи.

— Клея… — позвал он хриплым, сдавленным голосом. Макс был в полном отчаянии оттого, что смог такое допустить. Затем, вздохнув поглубже и проклиная себя, он поднял на руки и перенес на диван ее худенькое тело, обмякшее и потому тяжелое. Никогда раньше не видел он ее такой больной и беззащитной. Он снова почувствовал острое отвращение к себе, понимая, что, именно благодаря ему была она сейчас в таком состоянии.

Что же я наделал. Клея!

Он начал осторожно растирать ей руки, но, казалось, кровь в них застыла — такие они были холодные. Бледная, безжизненная кожа местами потемнела, и его пальцы оставляли на ней глубокие вмятины.

— Клея! — позвал он умоляющим голосом в надежде, что она услышит его.

И действительно, она начала медленно приходить в себя. Уголки губ ее дрогнули, веки затрепетали: жизнь потихоньку возвращалась к ней — Клея даже немного пошевельнулась.

Макс продолжал растирать ей руки, и, открыв глаза. Клея прежде всего растерянно посмотрела на них. Но тут она вспомнила о мучительной и безобразной сцене, которая произошла между ними, и снова испугалась. Вырвав свои руки из его рук, она посмотрела на него устало и настороженно.

— Я бы никогда этого не сделал, — стал горячо оправдываться Макс, но голос его звучал надломленно и неуверенно. Он побелел как простыня, губы его дрожали. — Ты просто вывела меня из себя. Но я никогда не ударил бы тебя.

Не ударил бы? Но в те ужасные секунды Макс совершенно потерял над собой контроль. Раньше она думала, что он обладает необыкновенной выдержкой, но сейчас поняла, что это далеко не так. И сейчас, вовсе не желая снова доводить его до подобного состояния, она лежала с опущенными глазами, не шевелясь и не произнося ни слова, она только старалась унять в себе внутреннюю дрожь… Да, Макс поднял на нее руку, и она никак не могла прийти в себя от потрясения и страха, испытанных, может быть, впервые в жизни.

Он все продолжал смотреть на нее — она чувствовала на себе его внимательный и грустный взгляд. Ему казалось, что ей все еще физически очень плохо, но на самом деле она немного прикрывалась своей слабостью, так как не знала, как вести себя с ним теперь. В комнате стояла гнетущая тишина, нарушаемая только лихорадочным, отрывистым дыханием Макса, который тоже еще никак не мог прийти в себя от происшедшего.

Через некоторое время он поднялся и подошел к бару, где Клея хранила коньяк. Бедный Макс, пожалела его Клея. Он и не подозревал, чем обернется его сегодняшний визит, — приехал сюда такой торжественный и снисходительный!

— Выпей немного. — Он вернулся к ней и поддержал ее за плечи, чтобы посадить повыше.

Клея отпрянула.

— Не прикасайся ко мне, — прошептала она, отодвинувшись от него и, облокачиваясь о валик дивана, провела дрожащей рукой по волосам. Макс сильно волновался — это было видно по тому, как судорожно сжал он пальцами рюмку. Клея даже почувствовала что-то вроде удовлетворения оттого, что и его все-таки можно пронять. Но от коньяка она не отказалась, понимая, что это было единственным средством как-то успокоиться.

Противная жидкость обожгла ей небо, так что Клея даже поморщилась, но, по крайней мере, она почувствовала, что к ней постепенно возвращается тепло, а когда она отдавала рюмку Максу, рука ее больше не дрожала.

Он молча отошел от нее, а Клея опять легла, совершенно опустошенная. Кровь стучала у нее в висках, тяжелые, замедленные удары сердца резко отдавались в ушах. Такая развязка была неизбежна, подумала Клея, и снова, в который уже раз, в душе ее поднялось отчаяние. Угнетало ее еще и то, что объяснение с Максом прошло из рук вон плохо. Она, глупая, так разволновалась, что чувства взяли над ней верх, и вместо спокойного, внятного и ясного разговора, к которому она столько готовилась, вышло бог знает что. Вся сложность в том, что она никак не может избавиться от страха — страха из-за таких ненужных, неважных вещей, как утрата любви, одиночество — когда-нибудь нужно наконец перестать всего этого бояться. Правда, сейчас ее мучила еще одна, новая боль: четкое, ясное и очень тягостное сознание, что теперь разрушилась ее тайная мечта. Она поняла, что все это время в ней жила надежда — а вдруг она ошибается, вдруг, когда Макс узнает о ребенке, он обрадуется, и тогда сердце ее запоет от счастья?

Теперь у нее нет никаких иллюзий — слабая улыбка ее была полна насмешки над собой.

Она с усилием села, откинув растрепавшиеся волосы с лица. Макс тяжело опустился на стул, колени его были широко раздвинуты, голова склонилась, потухший взгляд остановился на рюмке с коньяком, которую он сжимал худыми, нервными пальцами.

— Все произошло по чистой случайности, — сказала Клея, прервав тяжелое молчание. — Не надо тебе было, Макс, связываться с такой наивной дурой, как я. — Клея вздохнула и устало откинулась на диване, потом снова посмотрела на Макса — безучастно и равнодушно. — Я все время принимала эти таблетки. Просто я была идиоткой — я не знала, мне никто никогда не говорил, что с ними нельзя пропускать ни одного дня. Иногда я про них забывала. — Потом она добавила прямо, без обиняков, чтобы раз и навсегда покончить с этим вопросом: — От тебя мне ничего не нужно. Я сама виновата и возьму на себя всю ответственность за последствия своей глупости.

— Мы поженимся, — сказал Макс тихо, как будто не слышал ее. — Мы поженимся как можно скорее.

Клея с усталым недоумением пожала плечами:

— Разве ты не понял, о чем я пытаюсь сказать тебе весь этот вечер? Тебе не нужно жениться на мне? — сказала она, теряя терпение. — Мне повезло, я могу позволить себе иметь ребенка, не лишая тебя свободной жизни. Я не хочу выходить за тебя замуж, Макс, — добавила она резко. — Как муж ты мне не подходишь.

При этих словах Макс вздрогнул и поднял голову — Клея поразилась его бледному и расстроенному виду. Очень хорошо, подумала она, во всяком случае хоть что-то он, может быть, поймет. Но на губах его появилась кривая усмешка, и он опять стал похож на обычного, немного циничного Макса.

— Не говори глупостей! — коротко сказал он. — Теперь это касается не только нас с тобой. Нужно подумать о ребенке… Мы поженимся в самое ближайшее время. Я не допущу, чтобы моего ребенка воспитывала мать-одиночка. У него будет мое имя, моя поддержка и моя забота — и у тебя это тоже все будет.

— А как тогда быть с такими понятиями, как любовь, доверие, верность?

— И это ты у меня спрашиваешь про доверие? — поинтересовался он высокомерным тоном. — Ты прекрасно знаешь, что ты мне нравишься, и я не вижу необходимости часто это повторять.

— Ты думаешь, я об этом знаю?

Он нетерпеливо взмахнул рукой, желая закончить скучный для него разговор.

— Что касается доверия и верности, так ты тоже все это имеешь с моей стороны. И потом, мы… подумаем, как нам наладить отношения, нам нужно сделать это обязательно, ради ребенка…

— Я знаю о Диане Стоун, — мягко перебила его Клея. Фамилию манекенщицы она узнала от Джеймса. Это была высокая, очень красивая блондинка, настоящая сильфида. Клея видела ее фотографию в одном из «Вогов», этих журналов было навалом у Эми. Красота Дианы больно резанула по сердцу Клеи, у Дианы было все, о чем Клея только мечтала — изысканность, светскость, умение чувствовать себя ровней Максу. Всего этого у Клеи так и не оказалось, хотя она всеми силами пыталась достичь этой высокой планки.

Теперь она с каким-то отвлеченным интересом наблюдала, как краска стыда подступает к лицу Макса, а глаза его принимают непонимающее выражение. Клея грустно улыбнулась. Ну вот и попался!. Ну как теперь будешь выпутываться? Но ее неприятно поразила ненависть, с какой она думала о Максе. Такого никогда еще не было. Наверно, ненависть — единственное чувство, которое она никогда раньше не испытывала.

В сердцах он вскочил со стула, засунул руки в карманы пиджака и быстро подошел к окну. Затем он немного приподнял занавес и стал смотреть на темную улицу. Между ними и Клеей опять воцарилось глухое молчание, как будто ни на что другое уже не хватало сил.

— Откуда ты о ней знаешь? — Он не стал ничего отрицать.

— Она звонила тебе в офис, — ответила Клея.

Макс грубо выругался с досады. Клея сочувственно покачала головой. Еще бы, он имел все основания сердиться: он очень не любил, когда происходило что-то непредвиденное и осложняло его продуманную и распланированную жизнь.

— Мне очень жаль, что так случилось, — сказал он, насупившись, немного торжественно. Произнося эти слова, он резко выпрямился, на фоне красного бархатного занавеса руки его казались неестественно белыми. По какой-то непонятной ей причине Клея почувствовала, что после этого угрюмого извинения почва ускользает из-под ее ног. От слабости слезы подступили к глазам, и тогда она закрыла лицо руками и тихо и горько заплакала, хотя понимала, что сейчас ей нужно было бы продемонстрировать выдержку и здравый смысл. Это случилось с ней так неожиданно, что она не смогла сразу взять себя в руки. Ей стало вдруг так холодно, так одиноко, она плакала от обиды и бессилия.

Все это было… так ужасно!

— Клея, прошу тебя, не плачь! — Макс вдруг оказался рядом, он опустился на корточки около ее стула и попытался обнять ее. Она оттолкнула его, отказываясь от его помощи — и от его жалости. Сейчас ей хотелось остаться одной и пережить свою обиду наедине с собой. Ей хотелось, чтобы он ушел!

Но он не уходил. Макс чувствовал себя неловко, он не мог вот так встать и уйти и оставить ее плачущей и несчастной. Он пытался разжать ее руки, которыми она закрыла лицо, пальцы его обвились вокруг ее пальцев. Его прикосновение было ей до боли знакомо, руки его дрожали от волнения.

Он мягко взял ее руки в свои, уговаривая ее взглянуть на него.

— Я не хотел тебя обидеть. Клея, — шептал он, — Диана… Диана — это ошибка. Ну что ее вспоминать! Диана — это просто… — тут он осекся и не стал продолжать, не желая и дальше обижать Клею.

Глаза его тщетно искали ее взгляда.

— Нам это только пойдет на пользу! — настаивал он. — Ты не справишься со всем этим сама — я не хочу, чтобы ты взваливала на себя такую непосильную ношу. Я хочу… я хочу разделить с тобой ответственность за ребенка.

Эти слова об ответственности все испортили. До этого он говорил так хорошо, что ее решимость немедленно порвать с ним стала чуть-чуть ослабевать. Но потом он произнес эти роковые слова. Она решительно тряхнула темными волосами.

— Нет, я не выйду замуж за человека, который думает, что его заманили в ловушку. Я не выйду замуж за человека, который начал присматриваться к другим женщинам!

— Но ты не права! — воскликнул он. — Ты мне очень нравишься. Да не отворачивайся же от меня! Я все равно не дам тебе избавиться от меня таким способом.

Так я ему «очень нравлюсь»! Господи! Неужели он не понимает, что это унизительно?

— Нет!

Она стала резко вырываться из его рук, он же пытался удержать ее, чтобы заставить выслушать себя. Каждый хотел сделать по-своему, и между ними завязалась какая-то странная борьба. Гнетущая тишина в комнате нарушалась только звуком их прерывистого дыхания. И вдруг они как бы поменялись ролями, и обороняться пришлось Максу, а наступала Клея — хотя они этого и не заметили.

— Я тебе всего лишь «нравлюсь»! — задыхаясь, крикнула она. — Но этого недостаточно! Я не хочу, чтобы ты делил со мной «ответственность»! Неужели непонятно, что я не смогу жить с тобой на таких условиях? — Ей страстно хотелось, чтобы он наконец понял ее правильно, наполненные слезами фиалковые глаза ее молили о сочувствии. — Ты первый возненавидишь меня! — Клея судорожно вздохнула и попыталась успокоиться. — Самое главное для тебя — свобода. Тебе вообще не следует жениться и связывать свою жизнь с одной женщиной. Ты сразу соскучишься. У тебя все построено на том, чтобы все вокруг подчинялись твоей воле.

Макс слушал ее, не зная, что ответить. Он лихорадочно подыскивал себе оправдания, но вдруг понял, неприятно изумленный, что никаких доводов в свою защиту у него больше не было. Он резко откинулся назад, отпустив Клею, так что она чуть не упала. Темная голова его низко опустилась, Он признал свое поражение.

— Я налью коньяку. — Клея с трудом поднялась со стула, поспешив поскорее отойти от него и не поддаться внезапно охватившему ее желанию обнять его и утешить. Она видела, что причинила Максу боль, и ужаснулась собственной жестокости.

Попасть на кухню после душной атмосферы гостиной было большим облегчением, и Клея оставалась там некоторое время, оттягивая момент возвращения к Максу — она понимала, что разговор их еще далеко не закончен, и боялась его продолжения.

На этот раз придется поставить все точки над «i», обо всем договориться. Но прежде чем вернуться в гостиную, ей необходимо было собраться с силами и мыслями.

Должно же у него быть хоть какое-то представление о том, что она к нему испытывает? Но затем ей пришлось напомнить себе, что ведь он никогда не интересовался ею как человеком. Он видел только формы ее тела. Она нравилась ему только как страстная женщина, которая согревала его постель и тешила его мужское тщеславие. Может быть, он еще ценил ее и как отлично вышколенную секретаршу. Но он никогда не интересовался самой Клеей, как личность она для него не существовала.

Макс никогда не требовал от нее любви. Ему нужен был только регулярный доступ к ее телу — когда он того пожелает. Он не виноват, что она согласилась на такие условия, у нее были свои причины продолжать эту связь. Она уступила ему пять месяцев назад, и он не был виноват в том, что она пошла на этот безумный шаг. Но сейчас она будет диктовать ему свои условия — и это было единственно правильным решением!

Клея гордо вскинула подбородок, беря со стола полный поднос.

Когда она вошла в гостиную. Макс сидел на стуле, сгорбившись и опершись локтями о колени, задумчивый и подавленный. Клея поставила поднос на стол и, налив две кружки кофе, молча передала ему одну из них, получив в ответ молчаливый кивок благодарности.

— Когда ты узнала, что беременна? — спросил он. Она села рядом.

— В пятницу, перед твоим отъездом.

По лицу его пробежала улыбка — и оно сразу посветлело.

— Значит, никакой подруги, которая приезжала погостить в Лондон, не было?

— Нет, никакой подруги не было. — Даже имея самое богатое воображение, не могла бы она назвать доктора своей подругой. Она отпила немного кофе. — Я была у врача, и от подтвердил мои опасения.

— Понятно, а потом весь день ты предавалась отчаянию, — .грустно заключил он, в подробностях припоминая ту ужасную пятницу.

Клея кивнула.

— И в то время, как ты развлекался на деловых ужинах, — Клея не хотела говорить ему колкости, но так уж вышло, — я воспользовалась тихим уик-эндом, чтобы обдумать свою дальнейшую жизнь. — Она глотнула побольше воздуху, потом медленно выдохнула — видно было, что она очень устала, но все же она продолжала рассказывать: — Ты собирался уехать во вторник, и я решила, что это будет самым подходящим временем, чтобы уйти… уйти без особых проблем. Джо вошел в мое положение, он сразу догадался, что случилось… — Черт бы его побрал, подумала она про себя. Судя по выражению лица Макса, он подумал точно то же самое.

— Но он мне ни словом об этом не намекнул, — с осуждением и обидой сказал Макс. — Он только сообщил, что тебе срочно понадобилось расторгнуть контракт с фирмой, а он не видел причины для отказа. Ну я-то после этого поговорил с ним как следует! — сердито добавил он. — Я считаю, что он поступил как предатель!

— Мне кажется, ты не совсем прав, Макс, — возразила Клея. — Просто Джо взвесил ситуацию и решил, что так будет лучше. Если бы тебя предупредили заранее, разразился бы скандал, но я все равно сделала бы по-своему.

— Ну, на этот счет можно было бы поспорить, — недовольно сказал Макс.

Клея улыбнулась, но решила не возражать. Пусть себе Макс думает, что у него самый сильный характер. На самом деле все гораздо сложнее. Главное, не спорить с ним сейчас.

— Когда ребенок должен родиться?

Клея уже начала было думать, что он никогда не задаст этого вопроса.

— В октябре, — ответила она и рассмеялась невеселым смехом. — Хочешь, расскажу тебе кое-что странное? — Она откинулась на стуле, нежное лицо ее приняло какое-то новое, немного циничное выражение. — Конец этой недели я провела в гостях у матери, я специально поехала к ней, чтобы рассказать, что у меня будет ребенок — и представляешь, вдруг узнаю, что она тоже ждет ребенка! И тоже в октябре! — Клея так разволновалась, что даже немного охрипла. Макс отвернулся. Она еще раз грустно рассмеялась. — Мать чувствует себя глупо, потому что ей тридцать восемь, а я чувствую…

Она не закончила — в этом не было необходимости. За эти несколько тяжелых для них обоих часов Макс узнал о ней больше, чем за все пять месяцев их близости. Рот его угрюмо сжался, лицо приняло натянутое и замкнутое выражение. Настроение у обоих было подавленное, и не виделось никакого просвета.

— Так что, — сказала она со вздохом, — я, наверно, одновременно стану и сестрой и матерью. Но вот что действительно оказалось кстати, так это дарственный полис моего отца. Материально я теперь ни от кого не завишу! — Но обида снова всколыхнулась, и, хотя Клея попробовала было справиться с ней, у нее ничего не вышло. — Ну, и мне оставалось только рассказать обо всем тебе, Макс, — сказала она холодно. — Знаешь ли ты, что твое поведение можно легко предсказать заранее? — поддела она его, злясь на себя за то, что его смущение доставляло ей удовольствие. А то, что Макс смутился, выдавала краска, заигравшая на его скулах. — С той самой минуты, как узнала о своем положении, я была уверена, что ты будешь думать, что я все это устроила нарочно. Я предвидела каждый твой шаг, каждое твое слово — и ты «порадовал» меня: я оказалась права… Я вовсе не хотела заставлять тебя «правильно поступать по отношению ко мне», — передразнила она его. — Но я решила, что ты имеешь право знать…

— Хватит мелко вредничать, — неожиданно вспылил он. — Тебе это совершенно не идет. Ты ведешь себя как малое дитя…

— Но я и есть малое дитя! — В ее словах было столько презрения, что он от злости закусил губу. — Малое дитя, которое решило поиграть во взрослые игры, — и жестоко за это поплатилось!

Макс вскочил со стула, бормоча проклятья и почти швырнув свою кружку с кофе на поднос. Она заметила, что от гнева к нему вернулась его обычная быстрота реакции и движений, — он зашагал по комнате, как тигр в клетке.

Наконец он резко повернулся к ней, лицо его было искажено яростью.

— Но теперь, когда ты облегчила душу, может быть, ты соизволишь поговорить о главном — о будущем ребенка? — спросил он с сарказмом, перед которым даже самые едкие высказывания Клеи казались жалким лепетом. — Я полагаю, что весь этот балаган, который ты устроила, был предназначен, чтобы показать мне, какая ты умненькая и независимая! — Он вздохнул, чтобы как-то унять гнев, и рассеянно провел рукой по темным волосам, приведя их в беспорядок, и это было так непохоже на него. — Но во всех этих планах, которые ты строишь за моей спиной, я не вижу ничего, что касалось бы самого ребенка, я не слышал об этом от тебя ни единого слова! Ты ничего не сказала о том, каким образом я смогу участвовать в его судьбе. Я имею право заботиться о нем! — Секунду он смотрел на нее обвиняющим взглядом, затем сказал с горячностью: — Я не желаю, чтобы мой ребенок рос незаконнорожденным!

Эти жестокие слова обожгли Клею. Она ответила ему с не меньшей горячностью:

— Но ты и не собирался становиться отцом!

— По моему, ты тоже, если верить твоей истории, не особенно стремилась стать матерью, — съязвил он. — Но сейчас мы с тобой в одинаковом положении — понимаешь, в одинаковом! И мне кажется, у нас есть только один выход. Нам нужно пожениться.

Клея вскочила на ноги и, обернув к нему возмущенное лицо, закричала:

— Неужели ты думаешь, что я настолько сошла с ума, чтобы связать свою жизнь с человеком, который не может не изменять уже через несколько месяцев? — Она ни за что не поддастся на его уговоры. Макс сильнее ее во всех отношениях — его доводы весомее, чем ее, цели яснее, но она была полна решимости не уступать ему.

Ее ярость передалась ему.

— Но я до нее даже не дотронулся! — закричал он.

— Но ты уже начал присматриваться к другим женщинам! Значит, я тебе надоела? — Клея засыпала его обвинениями. — И если это не бедняжка Диана, то рано или поздно ты встретил бы кого-нибудь еще! Я же не слепая, Макс! — кричала Клея. — С самого начала ты позаботился о том, чтобы я приняла правила твоей игры. А правила эти таковы: «Никаких обязательств. Только секс?»

— Да нет же! — почти прорычал он, схватив ее за плечи и резко повернув к себе. — Все это неправда. Ты прекрасно знаешь, то, что было между нами, никогда не сводилось к сексу!

— Я ничего такого не знаю. — Ее мягкие губы скривились в насмешке. — Да тебе только секс и нужен был от меня. Ты… ты даже свидание в прошлую субботу отменил только из-за того, что не знал, что со мной без секса делать. И в театр ты пошел с другой женщиной. Ты сказал: «Бедная Клея, тебе надо отдохнуть, а я тем временем тоже отдохну!» — Клея уже не сдерживалась и выплескивала все накопившиеся обиды. — Ты даже имел наглость явиться сюда вечером в прошлую пятницу, потому что твоя Диана… твоя Диана…

Боже, что она несет? Клея вырывалась из рук Макса, она была на грани истерики. Дошла до края, подумала она про себя, услышав себя как бы со стороны. Каким-то не своим, надломленным голосом выкрикивала она резкие, хлесткие слова оторопевшему Максу.

— Клея, прекрати, ради бога! Тебе может стать плохо! — стал уговаривать он, видя, как к лицу ее подступает бледность. Гнев его смягчился, уступил место беспокойству. — Ты совершенно неправильно меня понимаешь! Я вовсе не рассматриваю тебя как сексуальный объект! Я ни к какой женщине так не отношусь, я… Но что толку говорить? — вздохнул он, видя полное недоверие на ее лице. — Ты дурочка, Клея, если не можешь видеть дальше…

— Да, дурочка, — сразу согласилась она, стараясь перебить его; близость его тела начинала волновать ее: бедра его были плотно прижаты к ее бедрам, а твердая грудь — к ее мягкой колышущейся груди.

Она посмотрела на него измученными умоляющими глазами, но выражение их постепенно менялось, взгляд становился все более чувственным. Тогда и Макс заглянул в ее плывущие глаза и со стоном прижал свои смягчившиеся губы к ее полураскрытым губам, уже готовым принять его. Она провела языком по его деснам, выискивая самые чувствительные места, — и сделала это с порывистой горячностью, как будто в последний раз. Руки ее пробежали вверх по его мягкой кожаной куртке и крепко обхватили его шею, дрожащие пальцы гладили его волосы. Макс крепко прижал ее к себе, обхватив ее изогнутую спину, и впился в ее губы жадными губами. Ее послушное мягкое тело доводило его до одури, и она физически ощущала свою над ним власть.

Я люблю тебя, сказала она своим поцелуем. Затем, едва подавив рыдание, высвободилась из его объятий и, пройдя в другой конец комнаты, села на диван, пытаясь успокоиться.

— Я не выйду за тебя замуж, — сказала она наконец. — Ты меня не любишь, а я не доверяю тебе. Я не могла бы жить с тобой, не зная, в чьих ты бываешь постелях. Что касается ребенка… — Тут она посмотрела на него мертвыми глазами. — Ты можешь поступить так, как тебе кажется правильным. Я не буду пытаться лишить тебя отцовских прав. Но все остальное… — она тяжело взмахнула рукой, — все остальное между нами кончено. А теперь уходи, пожалуйста, — безучастно попросила она. — Я очень устала.

Вид у нее был действительно измученный — у Макса сжалось сердце. Некоторое время он стоял и смотрел на нее внимательно и печально. Затем засунул руки в карманы и с минуту рассеянно разглядывал свои ботинки, после чего мрачно кивнул.

— О'кей, на сегодня достаточно, поговорим после, — тихо сказал он и направился к двери. — Береги себя, я позвоню.

И исчез. У Макса был обширный репертуар прощальных пожеланий. Клея слышала их десятки раз, так как на протяжении их недолгого романа десятки раз наблюдала, как он уходит от нее.

Загрузка...