Женские причуды

Глава 5 Гораздо проще добиваться своего, разобравшись кто ты есть на самом деле

Мы с Зоей смотрим телеканал, посвященный домашнему хозяйству. С тех пор как я устроилась в «Причуды», мы увлеклись кулинарией. Зоя считает, что мне нужно хобби, отвлекающее меня от мыслей о Руфь, а я считаю, что Зое нужно хобби, отвлекающее ее от Руфь.

Я повторяю вслед за шеф-поваром, какие продукты нужны для сытного пирога с курицей, а Зоя записывает. Ей нравится, когда я диктую. Пока мы ничего не приготовили, зато записали массу рецептов. «Ежедневный шеф-повар» — наша любимая передача. Мы обе купили себе фирменные фартуки. Зоин ужасно красивый, с оборками. После каждого шоу у нас так разыгрывается аппетит, что мы заказываем еду на дом.

Строго говоря, нам следовало бы собирать вещи, но мы так устали, а по телевизору передают массу отличных рецептов…

Книга Майкла имеет огромный успех. Теперь его все время показывают по телевизору, и он снял им с Зоей прекрасную квартиру в центре, на верхнем этаже. Мне не терпится ее увидеть. С одной стороны, я надеюсь, что она будет просторной и светлой, в престижном районе, а с другой — что ее наводняют огромные тараканы, от которых невозможно избавиться. Не могу представить, как я обойдусь без Зои. Ненавижу жить одна. Оставлю-ка я себе ее фартук.

Мне бы использовать такой хороший повод и удариться в загул, жить, будто каждая минута может оказаться последней. Беда в том, что я так не умею. Я никогда не впадала даже в легкую депрессию, не то что в черное отчаяние. Я никогда не делаю ничего вредного для здоровья. Всегда хотелось — и всякий раз что-нибудь мешает. Стоит мне решить, что теперь-то я уж точно пойду вразнос, как произойдет приятный сюрприз, скажем, мне приснится, будто я получила чек на 81 тысячу долларов, и хорошее настроение возвращается. Я хочу хотя бы раз напиться до бесчувствия и отрубиться на диване, вцепившись в собственные волосы в отчаянной попытке удержать остатки крыши. Неужели я многого прошу?

Пожалуй, стоит прямо сейчас распланировать мое первое безумное приключение. Скоро у меня день рождения, и это прекрасный повод изменить свою жизнь. Начнем с вечеринки.

Я приглашу всех своих знакомых. Посмотрим… Шерил? Она живет в Лос-Анджелесе и вряд ли до меня доберется. Можно бы позвать Джен, но она увлечена своими встречами «Анонимных алкоголиков», откажется пить и испортит весь вечер. Есть Райза, однако она мне не очень нравится с тех пор, как стала лучшей подругой Энди. Они превратились в одну противную девчонку вместо двух, которых я некогда любила. Пригласить Алексис? Она не попросила меня быть подружкой невесты, а ведь я считала себя одной из ее лучших друзей. Понятно, у нее пять сестер, но лучше я еще немного пообижаюсь. Кроме того, она вряд ли захочет веселиться до упаду; Алексис замужем, и пять скучных сестер — ее единственные подруги.

Куда делись все мои друзья? Последние несколько месяцев я только и делала, что работала и спала. На остальное не было времени. Даже на походы по магазинам. Ну, положим, тут я привираю. Каждая получка моментально улетала, начиная с первой недели работы в журнале. Мне хотелось себя подбодрить. А на общение времени не хватает. Между концом рабочего дня и началом следующего я просто существую. Казалось бы, можно подружиться с кем-нибудь в офисе, но я чувствую себя как новенькая, которая пришла в середине года и случайно начала общаться с самой непопулярной девочкой во всей школе — Руфь.

Посмотрев телевизор, мы с Зоей занялись наконец сборами. Дело не идет на лад. Стоит мне положить что-нибудь в коробку, как сестра немедленно это вытаскивает. Видимо, я не умею собираться. Я пытаюсь помочь ей, сортируя вещи по цвету, но Зоя признает только сортировку по категории. Не в силах понять, как это, я начинаю думать про вечеринку и звоню Джен.

— Привет. Слушай, я решила не устраивать вечеринку.

— Ладно.

— Я хочу сказать, что совсем уж решила устроить, а потом передумала. Впрочем, еще не поздно.

— Ты помнишь, что я не пью?

— Конечно. Надеюсь, что в пылу разгула и веселья никто не заметит.

— А кого ты пригласила? Каких-нибудь симпатичных ребят?

— Ну, пока что я никого официально не приглашала, и с ходу никто не приходит в голову… Стой-ка, вспомнила! Айден! Как я раньше про него не подумала? Он очень милый, и у него никого нет, верно?

— Айден? Какой Айден?

— Не знаю его фамилию. Мы встретились пару месяцев назад. Ты полвечера сидела у него на коленях… а может, сидела я, не помню. Кому-то из нас он понравился. Неужели забыла? Мы еще обменялись номерами телефонов.

— Ах, тот Айден!

— Почему ты удивилась?

— Потому что тот Айден в реанимации.

— Как? Кто тебе сказал? Мы видели его несколько недель назад. Он выглядел совершенно здоровым, и если я не путаю, веселился как ненормальный.

— Правильно. На следующий день мне позвонил его сосед по комнате и сказал, что Айден в наркотической коме. Сосед нашел мой телефон и решил, что я его близкий друг, — немного грустно говорит Джен.

— Боже мой! Никто из моих знакомых не впадал в катакомбу. Это серьезно? — спрашиваю я, мысленно вычеркивая Айдена из списка приглашенных. Знаю ли я хотя бы еще одного симпатичного парня?

— Конечно, серьезно! Кома — худшее, что может случиться с человеком. Все равно что тебя сбивает машина.

— Он будет жить? Люди выживают после катакомб?

— Бывает, но это очень опасно. И правильно говорить «кома», а не «катакомба». В катакомбах прячутся партизаны. В принципе он мог притворяться. Родители вроде хотели отправить его лечиться от наркозависимости, и он согласился, а потом решил гульнуть напоследок и попал сама знаешь куда, по крайней мере мне так сказали.

— Ужас!

— Да. Милый парень, — сочувственно вздыхает Джен.

— Очень симпатичный, — добавляю я.

— Ничего не попишешь, — говорим мы хором.

— Раз так, надо устроить менее веселый праздник. Например, в честь моего дня рождения и одновременно с пожеланием здоровья Айдену.

— Не бери в голову.

Увы, я только об Айдене и могу думать. Более того, мне кажется, я в него влюбляюсь. Вдруг он умрет? Я этого не переживу.

— Зачем портить себе вечер, посвящая его человеку, который даже не узнает об этом? — спрашивает Джен.

Не очень-то добрые слова. Мне в голову закрадывается подозрение, что ее не волнует Айден, находящийся в коме. И все же подруга права. Я хватаюсь за соломинку, потому что мысль о вечеринке без единого симпатичного парня меня ужасает.

— Послушай, пригласи кого-нибудь с работы! Я позову своих, Райзу и Энди, придет твоя сестра и Майкл с друзьями, вот и вечеринка.

— Я передумала. Не хочу вечеринку.

— Поздно. Я уже мысленно подбираю музыку.

Боже мой!

— Передумала! Ты даже не пьешь. А в трезвом виде отказываешься танцевать, к тому же я на самом деле не хотела никакой вечеринки. Просто я расстроилась из-за переезда Зои, я даже не могу помочь ей собраться, потому что не умею сортировать вещи по категориям.

— Она собирается по категориям?

— Господи, она всегда делает слишком сложные вещи!.. Давай лучше выберем вечер и отправимся веселиться, пока мне тридцать не стукнуло.

— Тебе исполнится двадцать восемь.

— В этом году — двадцать восемь. Остается два года, чтобы хотя бы разок повеселиться. Обещай, что дотащишь меня домой, если я напьюсь и усну, так ни с кем и не познакомившись.

— Я не хочу быть побуждающим элементом, если ты собираешься напиться.

— Правда?

— Правда.

— Ты не хочешь побуждать меня напиться? Это выражение ты на своих встречах выучила или всю жизнь его использовала, а я и не замечала?

— Зря ты шутишь начет моей зависимости.

— Умоляю тебя, не придуривайся. И долго ты собираешься ходить к алкоголикам? Ты завела там друзей?

— Ну, мне нравятся миссис Гринли и ее внук. У миссис Гринли самый длинный рыжий парик, какой я только видела, до самого пояса. Стоит ей почесать его, и он начинает ездить по голове, а внук отворачивается и хохочет. Меня бесит, когда он смеется над ее париком.

— Значит, он тоже побуждающий элемент?

— Почему?

— Потому что смеется у нее за спиной вместо того, чтобы сказать ей, что парик ерзает. Значит, он побуждает парик ерзать.

— Никогда не думала об этом с такой точки зрения. Еще у миссис Гринли проблемы с деснами. Кажется, они никак не прикрепляются к зубам. Между зубами и деснами большой промежуток, будто зубы висят в воздухе.

— Наверное, у нее вставные челюсти?

— Может быть. А еще она курит и поэтому держит обе руки во рту. Левой рукой массирует десны, а правой курит. Я всегда боюсь, что она перепутает руки и загорится.

— Неужели миссис Гринли курит? Не могу представить. Рыжие редко курят.

— Я же говорю, она носит парик.

— А, да, забыла. А что у нее за внук?

— Очень симпатичный. Его зовут Коул. Ему шестнадцать или семнадцать, он носит светлые дреды, у него прекрасная кожа, а сложен он и того лучше.

— Джен, ты же сказала, ему шестнадцать или семнадцать…

— Знаю, но он такой симпатичный…

— Я тоже хочу с ним познакомиться. У меня никогда не было приятеля с дре… с дредами. Поэтому мне так трудно выговорить это слово.

— Приходи на наши встречи и познакомишься с массой интересных людей.

— Нет, спасибо. А с кем ты еще общаешься?

— В основном с семейством Гринли, но и от них стараюсь держаться подальше: они часто ссорятся.

— Почему?

— Коул постоянно уговаривает бабушку ходить на встречи дьяволопоклонников по вторникам, а она отказывается, поскольку уверена, что поклонение дьяволу до добра не доведет.

— Так и сказала? Поклонение дьяволу до добра не доведет?

— Угу.

— А к чему оно приведет? К курению?

— Понятия не имею, что она думает. С ними что-то не так. Признаюсь честно, иногда они держатся за руки.

— Зря ты мне это сказала.

— Прости. Надеюсь, я не испортила хорошее впечатление, которое старалась произвести.

— Неужели дьявол на самом деле показывается на этих встречах по вторникам, или кто-то его изображает?

— Хлоя, дьявола не существует. И вообще, с какой стати ты настолько заинтересовалась «Анонимными алкоголиками»?

— Мне скучно, и я пытаюсь представить, что я алкоголичка. С кем ты еще общаешься?

— Есть одна парочка… Они постоянно занимаются сексом. На каждую встречу приходят в одинаковых футболках, спереди написано «Ты дополняешь», а сзади «Меня». Они непрерывно целуются. Правда, непрерывно. А им под пятьдесят. Руководитель нашей группы полагает, что они чувствуют себя уязвимыми в обществе и, если перестанут заниматься любовью, отправятся выпивать.

— Неужели на ваших встречах подают спиртное?

— На встречах — нет. Но они могут сломаться и отправиться в бар после.

— Ты смеешься? Как можно отправиться в бар после? Разве это не рискованно? Вдруг их кто-нибудь заметит?

— У нас все не так устроено. Каждый сам за себя отвечает.

— А ты?

— Что я?

— Отправляешься выпивать после встреч?

— Конечно, нет! Я никогда особо не любила алкоголь. И чего их постоянно тянет напиться?

— Потому что они алкоголики! Не могут с собой справиться. Это и означает слово «голик». Ты слушаешь, что говорят на ваших встречах?

— Вообще-то нет. Я чувствую себя не в своей тарелке.

— Господи, перестань ты вступать в разные общества!.. Помнишь, как ты вступила в общество худеющих, а глава вашей группы сказал, что тебе надо набрать пять фунтов. Тебя еще заставили сидеть в последнем ряду.

— Да, получилось неудобно.

— Неудобно? Джен, ты ходишь на встречи «Анонимных алкоголиков», хотя почти никогда не пьешь!.. Что с тобой? Как ты можешь заниматься такой ерундой?

— Да ты сама считаешь, что я много пью! Ты сказала мне об этом, когда я упала со сцены в Лиллипад-Лонж. Мне и в голову не приходит выпить, если я не испытываю жажду, но в моем мозгу постоянно звучит твой голос: «Джен, тебе не стоит пить».

— Никогда такого не говорила.

— Говорила!

— Нет. Я сказала: «Тебе не стоит плясать».Ты выглядела очень глупо, и я была рада, когда ты свалилась.

— Ты сказала, что мне не стоит пить. Я отлично помню.

— А хотела сказать — плясать. Я тогда много выпила… Однако я никогда не стала бы сидеть в комнате, полной алкоголиков.

— И я больше не стану.

— Отлично, я очень рада.

— Я тоже.

— Значит, теперь по четвергам ты свободна?

— Да, наверное.

— Давай будем по четвергам напиваться?

— Лучше не надо.

— И то верно. Меня вечно мутит, если я напиваюсь посреди рабочей недели.

— И меня.

— Может, устроим в четверг что-нибудь другое?

— Что-нибудь безумное?

— Ну-ка… я почти придумала…

— Что?

— Пока ничего. А ты?

— И я не придумала.

Я просыпаюсь в субботу утром и вижу, что Зоя уехала. Она оставила мне письмо на тридцати пяти страницах про то, как не хотела меня будить и решила заняться переездом. Я осматриваю квартиру. Все ее вещи исчезли, только один носочек валяется рядом с кроватью. Не могу смотреть на него без слез. Он похож на пинетку. И ему так одиноко.

— Ну вот, вдвоем мы с тобой остались, пинеточка, — говорю я. Самое время начать беседовать самой с собой.

В воскресенье утром звонит мама; я притворяюсь, что не слышу. Она слишком похожа на Зою, слишком бодрая, того и гляди, вытащит меня из состояния, которое запросто может перейти в изрядную депрессию.

Телефон звонит опять, и я обдумываю, не снять ли трубку и сразу ее повесить, как Али. Увы, я так не могу. Приходится, как обычно, ответить на звонок.

— Алло?

— Как поживает любительница вечеринок? — спрашивает Джен ехидным голосом. — Придумала нам развлечение на вечер четверга?

— Нет. Более того, я решила никогда больше в городе не развлекаться, там нет ничего интересного. Пора внести в жизнь что-нибудь новое. Лучше поехать кататься на горных лыжах или заняться альпинизмом, а потом веселиться в баре с новыми друзьями — альпинистами и горнолыжниками.

— Хлоя, ты же боишься высоты.

— Правда, зато как здорово будет познакомиться на снежных склонах или на вершине с новыми людьми. Едва познакомимся, выяснится, что мы говорим на разных языках. Тем не менее, поскольку все мы полиглоты, немедленно примемся болтать, строя мосты между нашими далекими и интересными культурами.

— Здорово, а я почти забыла, что ты полиглот. Наверное, ты имеешь в виду диалог на испанском, который выучила в седьмом классе? Если один из твоих друзей спросит тебя о чем-нибудь по-немецки, ты мгновенно ответишь «А донде вас Томас? Йо бой а ла офисина де ла принсипаль».

Кажется, Джен думает, что я шучу. А я совершенно серьезна.

— Между прочим, я знаю куда больше испанских слов, чем обычно показываю на вечеринках. Просто строчка про Томаса ко мне намертво привязалась. Но ты права. Я вряд ли смогу поддержать разговор. Поэтому у меня и нет друзей из других стран, и я не езжу в горы. Надо преодолеть языковой барьер. Фраза «Куда ты идешь, Томас? Я иду к директору» не поможет мне достичь поставленных целей.

— Хлоя, почему ты вдруг решила отправиться туда, куда не хочешь, чтобы наслаждаться там тем, чего не любишь?

— Потому что я должна быть такой — активной беззаботной альпинисткой, которая катается на лыжах и допоздна засиживается в компании, болтая на иностранных языках. С тех пор как я вышла на работу, я каждый день ложусь в десять тридцать! Раньше в это время я только выходила из дома!

— Неправда! Ты даже в колледже не засиживалась допоздна. Ты уверяла, что веселишься ночь напролет, а потом уставала и начинала раздражаться на всех около… хм… дай-ка вспомню… десяти тридцати!

Верно. Никогда не была совой.

— Да что со мной такое? — спрашиваю я то ли себя, то ли Джен.

— Ничего! Кроме того, ты и так ведешь активный образ жизни. Например, играешь в теннис.

— Терпеть не могу теннис. Я занимаюсь им только потому, что мне нравится инструктор.

— Ты бегаешь.

— Нет. Я бегаю трусцой медленнее, чем большинство людей ходит, и ненавижу это занятие. Я начала бегать только потому, что мне очень понравились спортивные костюмы «джуси» — они были таких красивых цветов. Кстати, могу отдать их тебе.

— Ты ходишь в спортзал. — Она хватается за последнюю соломинку.

— Честно говоря, я не была там три месяца. Я считаю, что я в прекрасной форме, если показываюсь там раз в месяц. Это не тренировки, а сплошное притворство.

— Ты катаешься на коньках.

— Не-а.

— У тебя ведь есть коньки!

— Ага.

— Ты любишь украшать квартиру!

— Зря ты заговорила об этом именно сейчас, когда я огорчаюсь из-за недостаточной своей активности. Я же не высмеиваю тебя из-за того, что ты притворяешься алкоголиком.

— Что общего у алкоголицизма и украшения квартиры?

Поразительно, столько ходить на собрания и не научиться правильно произносить слово «алкоголизм»!

— Это очень тупые хобби, — поясняю я.

— Ты любишь читать! — продолжает Джен, не обращая внимания на мои нападки.

— Предпочитаю телевизор.

— Ладно, Хлоя. Сдаюсь. Ты любишь покупать вещи. Я добралась до сути. Вот твой главный интерес в жизни. Мне жаль, что ты не профессиональный спортсмен и не исследователь диких земель, но так уж оно есть. Ты любишь покупать одежду и подушки. Зачем тебе притворяться, что ты — это не ты, и пытаться любить вещи, которые тебе не нравятся, особенно в день рождения?

— Ты забыла про обувь…

— Обувь?

— Кроме подушек и одежды, я люблю покупать обувь.

— Точно, обувь тоже. Хлоя, ты огорчена: работа не такая, как мечталось, сестра переезжает… Тебе хочется устроить веселый день рождения, но ничто особенно не радует. Не ухудшай ситуацию. Давай прошвырнемся по магазинам!

— Сейчас? Я только что встала. За кого ты меня принимаешь? За ненасытную тряпичницу, которую может развеселить только покупка бессмысленных, ненужных вещей?

— Именно. Ты очень точно себя описала. Хорошо, что Зоя переезжает, надеюсь, будешь поменьше думать. И куда ты хочешь пойти? В «Барниз»?

— Нет, для «Барниз» не то настроение. Я там едва не купила еще один маленький кожаный кошелек с вышитыми человечками, поэтому стараюсь держаться подальше от той части города.

— Неужели тебе захотелось еще один такой кошелек? Они же не открываются до конца.

— Зато симпатичные, и среди них нет совсем одинаковых. Но не беспокойся об этом. Мою кредитку не приняли; в итоге я купила цепочку для ключей ручной работы, на которую невозможно повесить ключи, и заплатила за нее наличными.

— Значит, «Барниз» исключаем. Как насчет «Бергдорфа»? Давай сделаем макияж.

— Не могу.

— Почему?!

Терпение у Джен на исходе, однако сейчас макияж мне действительно противопоказан. Я слишком бледная. Стоит мне сделать макияж, когда я бледновата, и я накуплю косметики, которая мне не подходит.

— Потому что я сегодня бледновата и не хочу вернуться домой с полной сумкой косметики, которая будет придавать мне больной вид, когда восстановится нормальный цвет лица.

Джен понимает и не пытается спорить, но сдаваться не собирается.

— Тогда я, пожалуй, сама пройдусь по магазинам. Не знаю, куда и пойти. Может, в «Бенделз» или «Клаб Монако». Очень милые вещи я видела в витрине «Калипсо»… да и в «Прада»…

— Когда ты собираешься выходить?

Все кончено. «Прада» меня подкосила.

— Заехать за тобой через час?

— Ладно.

Я ощущаю прилив адреналина. Выставленная в витрине «Прада» маленькая оранжево-розовая сумочка с замшевыми ручками и двумя рядами бахромы на две ночи лишила меня сна.

— Знаешь, я даже немного расстроилась, — говорит Джен.

— Почему это?

— Я ведь на мгновение поверила, что у тебя и правда эмоциональный кризис.

Ровно через час я выхожу на улицу, вижу в такси Джен, и мне делается в сто раз лучше. Кажется, это называется шопинг-терапия. Мне не хочется ничего менять в своей жизни. Она прекрасна!

Открываю дверь «Бендельз», и щеки начинают гореть. Так у меня всегда, если я долго не захожу в какой-нибудь магазин. А когда кровь приливает к лицу, в голове начинают всплывать странные картинки. Например, однажды я видела, как в моем шкафу одна туфля стукнула другую.

Я смотрю на себя в очках «Пилот», пытаясь припомнить, почему это одна туфля колотила другую. И тут вижу: Джен меряет шляпку. Завораживающее зрелище, ведь очень может быть, что она ее купит. Я никогда не носила шляпки, если не считать нелепой штуковины от дождя, и ту меня чуть ли не силой заставляли надеть. А Джен постоянно носит шляпки, даже в помещении. Я бы не смогла спокойно сидеть, когда у меня на голове что-то надето, и притворяться, будто ничего смешного не происходит.

Джен может запросто носить шляпки, потому что не обращает внимания на собственную голову — на волосы и прочее. Все смотрят только на ее совершенное тело. От шеи и выше она обыкновенная улыбчивая девушка с веснушками, но если перевести взгляд ниже, начинается настоящая порнография. У нее огромная грудь, тонюсенькая талия, а бедер нет совсем. Совсем. Говорю же, совершенное тело.

Надо купить эти очки для мамы. Они совсем не в моем стиле.

Мы с Джен посещаем еще ряд магазинов, и, сделав еще несколько покупок, я неожиданно вспоминаю, что у меня совсем нет новых лифчиков и трусов.

Мы заходим в мой любимый магазин нижнего белья. Джен ставит наши сумки с покупками за стулом в уголке рядом с примерочными, берет журнал из кучи на полу и начинает читать. Здесь ужасно жарко. Джен расстегивает кофту и громко осведомляется в пустоту (продавец, похоже, прячется за прилавком), не сломался ли кондиционер.

— Нет, он работает, — отвечает невидимая продавщица, делая вид, что температура вполне комфортная. Когда она выходит из-за прилавка, оказывается, что она вовсе не пряталась от нас. Просто она очень низенькая, наверное, четыре фута девять дюймов, если не считать высокой прически. Я впервые ее здесь вижу, наверное, недавно устроилась. Надо же, на ней розовые мохнатые тапочки. У меня были такие же.

Возраст невысоких людей угадать нелегко, но я дала бы ей шестьдесят или семьдесят. У меня возникает чувство, будто мы зашли к ней в дом без приглашения. Очень непрофессиональная внешность.

— Здесь нет кондиционера? — спрашивает Джен, однако на сей раз продавщица притворяется, что не расслышала. Ей надоело отвечать на вопросы. Стоит себе на месте, промокая шею старым куском салфетки.

Через некоторое время продавщица подходит к Джен.

— Именно с приливов все и начинается. Наверное, у тебя климакс. Добро пожаловать в наши ряды.

Джен обеспокоенно смотрит на меня, но я качаю головой и шепчу:

— Не бери в голову.

— Все может быть, — еще взволнованнее отвечает Джен. — Случаются самые неожиданные вещи, а пожилые люди очень мудрые.

— Верно, но эта женщина пришла сегодня на работу в тапочках.

— И что? Какое это имеет отношение к тому, что у меня менопауза?

— Да она спятила.

Джен возвращается к журналу, а я начинаю оглядываться по сторонам. Надо же, здесь уже выставили милые красные стринги и кружевные лифчики ко Дню святого Валентина. Я быстро выбираю несколько вещей и направляюсь в примерочную. Спрашиваю Джен, не хочет ли она что-нибудь померить. Покачав головой, подруга продолжает читать.

— Тебе ничего не нужно? — спрашиваю я.

— Не знаю. Я ношу только спортивные лифчики, а нормального белья здесь нет.

— Что значит «нормального»?

— Белого.

— Ты носишь белое белье?

— Угу.

— Надо же. Никогда не замечала.

— Я не играю в эти глупые игры! — Джен встает со стула, чтобы показать мне, почему не относится к белью серьезно. Взяв премилый комплект ко Дню святого Валентина, она начинает размахивать им. — Всегда удивлялась, кто покупает такие вещи?

Я отнимаю у нее комплект и иду в примерочную, однако даже не пробую что-нибудь надеть. У моей соседки по комнате появились папиломы после того, как она померила пару трусов в магазине. Сначала я решила, что она заразилась от своего парня, но он изучал медицину и объяснил нам: почти наверняка, с точностью в девяносто девять процентов, моя соседка заразилась от пары трусов, хоть и надевала их поверх собственного белья. Осторожность никогда не помешает.

Я беру черно-зеленый кружевной лифчик с вышитыми бутонами роз на бретельках и пытаюсь представить, как он будет на мне сидеть. Как ни странно, на нем нет этикетки. Я даже не уверена, настоящий ли он. И застежки нет.

Интересно, как его снимать… и, между прочим, надевать? Зато красиво. Похоже, он моего размера… или вроде того. Стоит взять. Если не подойдет мне, отдам его… э-э… Зоя такое не наденет, верно?

Придумала! Я могу украсить им шкаф! Я давно собиралась повесить все ненужное белье на изящные крючки и оживить стены в шкафу. Отличные вещи я принесла в примерочную. Мой шкаф будет выглядеть великолепно. Надеюсь, они все мне не подойдут!

Я думала, в магазине только мы с Джен, но тут вдруг из соседней кабины доносится женский голос:

— Простите, мисс, мне кажется, вы дали мне какой-то неправильный утягивающий пояс. Я выгляжу в нем бледновато.

Я слышу, как Джен тихонько фыркает, пытаясь не рассмеяться. Продавщица медленно ковыляет к примерочной. Похоже, она делает тысячу невероятно маленьких шажков, чтобы отложить неизбежный разговор с покупателем, затем, видимо, наверстывая упущенное время, резко и без предупреждения отдергивает занавеску.

— Снимите этот пояс, пока не потеряли сознание, — говорит продавщица и задергивает занавеску.

Занавеска гремит железными кольцами, и сердце у меня уходит в пятки. Некоторым наплевать, если продавец заглядывает к ним, когда они стоят в нижнем белье в неоновом свете. Я придерживаю свою занавеску рукой — на случай, если женщина решит заглянуть и ко мне. Не стоит ей видеть, что я полностью одета.

— Что-то здесь не так. Я всегда беру средний размер утягивающего белья, — продолжает покупательница, обращаясь то ли к самой себе, то ли к продавщице, которая не собирается возвращаться к разрешенной проблеме, тем более что долгий путь к прилавку уже начался.

Голос за занавеской мне знаком.

— А у вас нет чего-нибудь острого? — снова говорит она, не догадываясь, что слышим ее только мы с Джен.

— Ронда, это ты? — спрашиваю я, высовывая голову из-за занавески.

— Я, — отвечает та, не показываясь.

— Привет! Это я, Хлоя Роуз. В соседней кабине. Что случилось с поясом?

— Серьезный вопрос. Увы, ответить на него некому.

— Продавщица, наверное, занята у кассы. Может, я помогу?

— Если ты хочешь помочь, дай мне имя хирурга, который удаляет бедра, — говорит она, выныривая из-за занавески.

— А такое возможно?

— Я пошутила, Хлоя.

— В поясах все начинают шутить, верно, Джен? — говорю я, желая утешить Ронду. Та удивленно смотрит на меня. Ох, я же не познакомила ее со своей подругой. А Джен тем временем сидит на стуле рядом с примерочными кабинами и наблюдает за переговорами двух голов. Я представляю их друг другу, и Ронда немедленно спрашивает новую знакомую:

— Это твое настоящее тело, или у меня снова галлюцинации?

Я объясняю подруге, что речь идет о ее мальчишеском теле с огромным бюстом и длинными ногами. Джен удивленно себя оглядывает, словно видит в первый раз.

— У тебя не галлюцинации, она такой родилась, — сообщаю я Ронде.

— Такой родилась? — переспрашивает моя подруга.

— Я говорю тебе одно и то же с первого дня знакомства. Бог прикрепил твои бедра к телу не так, как у всех нас. Он ошибся.

— Именно, — соглашается Ронда. — К каждому из бедер должен быть прикреплен шар жира, так уж мы устроены. Иначе другие женщины будут считать, что тебя неправильно склеили, и потому избегать.

Ронда выходит из примерочной, чтобы продолжить разговор, обмахиваясь картонкой из упаковки пояса. На ней все еще надет пояс вместе с самым маленьким лифчиком на свете, а я по-прежнему прячусь за занавеской, высовывая только голову.

В отличие от Ронды я бы скорее растаяла или задохнулась, чем вышла в таком виде развлекать коллегу и девушку без бедер.

— Если эта женщина ожидает, что я сниму пояс без помощи ножниц, она глубоко заблуждается. Стоит мне начать потеть… Не думаю, что долго протяну в этой штуке. У меня нарушено кровообращение мозга. Посмотрите на мое лицо, оно совсем побелело.

Ронда бросает взгляд на свое отражение в зеркале.

— Видишь это тело? Не верится, правда? А верить стоит. У женщин должен быть избыток веса в области бедер. Иначе нам будет не о чем говорить и незачем покупать специальное утягивающее белье.

Мне не случалось видеть тела, как у Ронды. Я не нахожу слов. Такое впечатление, что ее склеили из двух разных людей. Выше талии она очень худая, но, стыдно признаться, более чем забавная от пояса и ниже. Как я раньше не замечала?

Появляется продавщица с другим поясом.

— Померьте этот. Самый ходовой товар.

Ронда скрывается в примерочной, а Джен шепчет мне:

— Она мне нравится. Такая смешная.

Я киваю и начинаю собирать вещи, которые решила купить.

— Как прекрасно дышать! — кричит Ронда через несколько минут. — Я возьму два таких.

Продавщица забирает у нее новый пояс и снова отправляется в долгий путь к кассе, которая находится в целых десяти шагах от примерочной.

— А я беру эти вещи, — сообщаю я.

Продавщица не обращает на меня внимания. Она не собирается заниматься сразу двумя клиентками в такую ужасную жару.

В конце концов мы втроем выходим из магазина и отправляемся дальше. Снаружи довольно холодно, особенно по сравнению с пеклом в магазине белья; дружно принимаем решение поесть вместо того, чтобы бродить по улицам.

Мы заходим в ресторан рядом с кондитерской «Дилан». Ронда заказывает маленький салат с морковным соусом, я делю с Джен чизбургер и жареную картошку, а потом каждая из нас съедает по мороженому с сиропом. Покончив с этим, отправляемся в соседний магазин, чтобы купить «Скиттлз».

Глядя, как мы с Джен наполняем корзинки всеми шестнадцатью цветами «Скиттлз», Ронда спрашивает, всегда ли мы так едим или сегодня нас ждет казнь на электрическом стуле. Мы смеемся, но Джен неожиданно бросает взгляд на часы и делается серьезной.

— Мне пора домой.

— Как? Зачем? Только я почувствовала себя почти как раньше. Сегодня воскресенье и почти мой день рождения, и я не хочу возвращаться домой, где больше не живет Зоя, — уговариваю я подругу. Та молча вытаскивает из моей корзины конфеты.

— Ладно. Вы с Рондой можете отправиться ко мне.

— Нет, спасибо, — отвечаю я, бросая конфеты обратно в корзину.

— Почему ты не хочешь пойти ко мне? — интересуется Джен, а Ронда поздравляет меня с днем рождения.

— Потому что твоя квартира напоминает мне про Айдена, и оставь мои конфеты в покое.

— Ты шутишь.

— Нет.

— Забудь про Айдена. Ты взяла слишком много конфет для одного человека.

— Я не могу забыть про него. Он не идет у меня из головы, а конфет ты взяла ровно столько же.

— Я кладу их на место, и ты тоже положи. Нам пора. Мне надоело здесь торчать. — Джен кладет наши корзины на полку, до которой я не могу дотянуться.

— Кто такой Айден? — спрашивает Ронда.

— Один лжец-алкоголик, в которого Хлоя почему-то решила влюбиться.

— Звучит очаровательно.

— Он сам очаровательный, — возражаю я.

— Вдруг Айден уже умер!

— Вот и будь к нему подобрее!.. Никогда не видела, чтобы кто-нибудь так неожиданно уходил из магазина. Не знай я ее лучше, решила бы, что Джен что-нибудь украла, — говорю я Ронде так, чтобы моя подруга слышала.

— Очень смешно. Вот доберемся до моей квартиры, и я ему позвоню, — отвечает та.

— Правда?

— Конечно, нет, — отвечает Джен таким тоном, будто я могла бы и догадаться.

Идти с ней в одном темпе невозможно; мы с Рондой сдаемся и постепенно отстаем.

— С днем рождения, — еще раз говорит Ронда.

— Спасибо. Дата не очень круглая, но я все равно решила пережить кризис.

— Значит, тебе даже тридцать не стукнуло?

— Еще нет, но скоро стукнет.

— «Скоро» — недостаточная причина для кризиса. Интересно, а что за кризис у тебя?

— Кризис недостаточной активности и нелюбви к приключениям. Я его почти пережила.

— А каких приключений тебе не хватает?

— Занятий альпинизмом вместе с людьми из других стран, знающими много языков.

— Понятное дело.

— Ничего не понятное. Я боюсь гор.

— Попробуй что-нибудь другое. Ты не думала заняться пилатесом?

— Не могу.

— Почему? Боишься лежать на полу?

— Нет, просто не получается. Особенно дыхание.

— Ты не умеешь дышать? Даже я умею!

— Дышать я могу, а дышать и делать упражнения — нет.

— Тогда не надо.

— Что не надо?

— Не надо делать то, что мешает дышать. Смирись со своими ограничениями и живи себе дальше. Поверь, я всякого повидала в жизни, и вот тебе первое правило — никогда не делай того, что может тебя убить.

Мне кажется, что с плеч свалилась огромная тяжесть. Похоже, Ронда исцелила меня.

Обожаю наблюдать за выражением лиц людей, впервые приходящих в квартиру Джен. Большинство теряют дар речи, потому что она похожа на дорогой бордель. Моя подруга обожает розовый цвет.

Все комнаты забиты кружевными девчачьими вещичками, и пахнет там сладкими духами. Джен украшает кресла и диваны большими брошами с эмалью и стразами. Кто еще способен на такое? Все мягкие шляпки разложены по квартире, а со стеклянных абажуров свисают шифоновые шарфы. Любопытная мысль: квартира Джен — полная противоположность ее нижнего белья.

Стоит нам переступить порог, как моя подруга бросается в кухню, а я быстро показываю Ронде спальню. Куда ни кинешь взгляд, там слои розового кружева поверх других слоев розового кружева. Даже мусорное ведро украшено кружевами.

— Очаровательная комната, — говорю я Ронде.

— Судя по ее виду, можно предположить, что твоя подруга развлекается при случае, если ты понимаешь, о чем я, — отвечает коллега уголком рта.

— Похоже на то, правда? Устраивайся поудобнее, я сейчас вернусь, мне нужно в ванную.

Когда я выхожу из ванной, которую Джен оклеила черной кожей, украшенной ярко-розовыми бархатными цветами, то вижу всюду мрак, если не считать горящих двадцати восьми розовых свечек.

Похоже, Джен держит в руках полностью растаявший торт-мороженое, которым можно накормить полторы сотни человек.

— Неужели все это для нас? — спрашиваю я.

— И для меня! — подает голос Зоя, появляясь из ниоткуда и очень стараясь не подпрыгивать на месте от восторга.

— Все как ты любишь, мороженое полностью растаяло. Кажется, я правильно рассчитала время.

— Ты откуда? — спрашиваю Зою.

— Я пряталась в этой квартире с часа дня.

— Мне казалось, тебе надо разбирать вещи.

— И пропустить день рождения сестры? — Ее так и тянет запрыгать.

Я обнимаю ее, знакомлю с Рондой и задуваю свечи. Джен ставит торт на стол и включает свет. На мороженом написано: «С днем рождения, Томас». Видно, что изначально надпись была «С выходом на пенсию», а Джен ее почти исправила поверх домашней глазурью.

— Ты уверена, что нам не надо ни с кем делиться? — спрашиваю я.

— Совершенно уверена, — отвечает Джен. — В этом году здесь только мы, и никого больше. Моя сестра, лучшая подруга, Ронда и торт на сто пятьдесят человек. Разве жизнь не прекрасна?