Женские причуды

Глава 6 Не увлекайся обувью, Хлоя, умоляю тебя

— Смотрите, я сломала каблук! Какой ужас! — говорю я каждому встречному, случайно бросающему взгляд в мою сторону. Лечу по ступеням вверх, перепрыгивая сразу по две. Раз уж я решила добиться конкретной цели, меня ничто не остановит. Я знала, рано или поздно это случится, но сегодня дело дошло до критической точки.

Представьте себе: я собираюсь зайти в женскую уборную, а из нее выходят две девушки, и одна из них заявляет, что только что видела потрясающие туфли в обувной кладовке, однако к обеденному перерыву они скорее всего исчезнут. Сказала она это в стиле: «Ха-ха-ха, разве не смешно?» Любому ясно, что забавного тут ничего нет.

В тот же миг я случайно смотрю на свои ноги и обнаруживаю на себе все те же дурацкие серые туфли. Понимая, что нужно действовать быстро, я вытаскиваю Джо из кладовки с принадлежностями для уборки и прошу одолжить мне молоточек. Мой добрый друг не задает вопросов, когда дело срочное. Он протягивает мне вожделенный инструмент, и я принимаюсь за работу. Приходится стукнуть по каблуку раз пятьдесят, и тогда он отваливается. Не надо было приклеивать в прошлый раз. Джо просто стоит, глядя, как я ломаю свою туфлю, и не говорит ни слова. За это я его и обожаю.

И все же мне кажется, что он заслуживает хоть какого-нибудь объяснения, и я быстро говорю, что у меня в каблуке огромный ржавый гвоздь, который впивается в ногу, а я в упор не помню, когда в последний раз делала прививку от столбняка. Он все понимает и немедленно дает пояснения:

— Идешь по лестнице на седьмой этаж, сворачиваешь налево, потом первый поворот направо, еще раз направо, открываешь дверь прямо перед тобой. Отсчитываешь три двери слева, там и есть обувная кладовка. Я хватаю сумочку и пускаюсь в путь.

И вот я бегу по лестнице. Почти добравшись до седьмого этажа, я слышу знакомый голос:

— Куда бежим?

Ронда. Она захочет поболтать. Теперь я не доберусь до туфель.

— Каблук сломался, а мне сказали, что на седьмом этаже есть обувная кладовка. — Я стараюсь говорить небрежно и лихорадочно вспоминаю, сколько правых поворотов надо сделать перед левым.

— Наверное, дело обстоит так: тебе сказали, что на седьмом этаже есть обувная кладовка, и тогда каблук сломался.

— Боже мой, кто на такое способен? — старательно изображаю я ужас.

— Ну, разве что все до единого сотрудники журнала со дня основания, — небрежно отвечает коллега.

Отпираться смысла нет. Ронда догадалась.

— Правда? Не могу понять, почему каблуки так часто ломаются сами по себе. На самом деле сломать его ужасно трудно. Надо стукнуть по нему сорок или пятьдесят раз или спрыгнуть на пол с высоты.

— Честно говоря, теперь никто так не делает. Мы просто оставляем туфли в спортзале и говорим, что забыли их и ушли в кроссовках. Хотя этот способ тоже уже непопулярен. Редакторы злятся, если в четыре тридцать в пятницу в обувную кладовку заходят десять девушек, и все они уходят на шпильках, потому что забыли свою обувь в спортзале.

Порой лучше сказать правду. Можно даже поделиться своими планами на выходные и попросить совета, какие туфли лучше подойдут к приготовленной одежде. Если ты нравишься редакторам, они выскажут профессиональное мнение, если нет — притворятся, что не расслышали. Но ты можешь ходить туда в любое время, с предлогом или без. Былые дни миновали. Роб, став издателем, дал понять, что обувная кладовка открыта для всех. Он в прекрасных отношениях с редакцией, в отличие от предыдущих издателей, и получил для нас разрешение ходить за туфлями в любое время.

Единственный человек, кому запрещается пользоваться кладовкой, — это Руфь, потому что она постоянно ходит туда, меряет все туфли, а потом подает на журнал в суд за то, что испортила себе ноги.

— Неужели?

— Да, она давно этим занимается. Каждую пару месяцев звонит новому юристу, надеясь отыскать того, кто возьмется за такое дело, но все отказываются, ведь здесь не за что уцепиться. Роб не боится суда: никто не заставляет носить эти туфли, к тому же большинство и не может. Основная часть обуви или пятого-шестого размера, или десятого, для моделей.

Меня охватывает желание пасть на колени и возблагодарить Бога за все, что Он сделал для меня, считая дарование ноги шестого, а то и пятого размера.

— Теперь понятно, почему мне пришлось копировать почти две сотни медицинских форм… Зачем я испортила свою туфлю? Могла бы прийти туда, как все.

— Надо было поговорить со мной. Я работаю здесь одиннадцать лет. Кстати, на двери кладовки висит большой лист бумаги для росписи, однако подписываться не надо. Заходи и бери что хочешь. Все на честности. Как ни странно, редакторы помнят все туфли. Хотя там жуткий бардак, обманываться не стоит. Не забудь вернуть все, что возьмешь. — Ронда собралась идти дальше по своим делам. — Желаю хорошо провести время.

— Спасибо.

Мне не терпится. Я снова перепрыгиваю через ступеньки. Отыскивая путь в извилистых коридорах, я чувствую, как включается внутренний компас. Я бы нашла дорогу с закрытыми глазами. Похоже, мне давно было суждено попасть в эту кладовку, не хватало только дружеского голоса и простых указаний. Она словно зовет меня. Накатывает внутреннее спокойствие и уверенность. Я уже не бегу. Вот. Дверь распахнута, вокруг ни души.

Я иду навстречу судьбе… и вдруг неожиданно налетает порыв ветра!.. Ах нет, это чей-то настольный вентилятор.

Этот момент заставляет меня забыть о сломанной туфле и мире журналов. Он важнее правды и тайны бытия. Я чувствую себя Алисой в Зазеркалье. Рука судьбы тяжело ложится мне на плечо. Оглушительный грохот наполняет пространство; я понимаю, что зашла в кладовку, вытащила подпорку из двери, и та захлопнулась. Меня окружает темнота без малейшего проблеска света. Мне хочется закричать, потому что я боюсь темноты.

Постояв несколько минут, я ощупью нахожу путь к дверной ручке, но та не поворачивается, как бы я ее ни трясла. Начинаю колотить в дверь, затем решаю передохнуть и собраться с мыслями. Стоит ли делать из себя посмешище? Легонько постукиваю в дверь, надеясь привлечь внимание спокойного и скромного человека, которому наплевать, как я здесь оказалась. Тщетно. Стучу погромче, ведь не исключено, что может кончиться воздух. Опять барабаню в дверь… Бесполезно.

Ощупываю свое окружение: обувь, обувь, обувь. Беру в каждую руку по две-три туфли; как ни странно, даже кромешная тьма не может мне помешать опознать их. Я почти уверена, что могу определить дизайнера, размер, цвет, форму мыска и каблука у любой пары обуви в этом кладовке. Надеюсь, это говорит о моем таланте, а не о психическом заболевании, хотя все равно никто об этом не узнает — скорее всего я задохнусь здесь гораздо раньше, чем меня найдут.

Я сажусь на пол и начинаю мерить туфли, пытаясь представить, как в них выгляжу. Например, те, что на мне сейчас, зрительно удлиняют нос. Туфли еще не на такое способны! Они влияют на все. На то, как вы стоите, на посадку головы, даже на то, как вы разговариваете с другими людьми, особенно если жмут.

Эти туфли зрительно удлиняют мой нос, потому что у них круглый мысок и они черные. Я почти уверена, что это лодочки из «Костюм Националь», которые я видела в каталоге «Барниз» пару дней назад. А это, должно быть, шелковые лодочки с геометрическим узором со следующей страницы. Ну и ну! Вот атласные с кружевом открытые туфли от Александры Нил. Я еще подумала, что лучше кружево сделать черным, а не розовым. Буквально только что я вспоминала про них. Сегодня вспоминала!..

Я начинаю сортировать туфли по высоте каблука и по звуку, который они издают, когда я танцую в них чечетку. Через пару часов я выделила три четких категории, в каждую из которых попало примерно по десять туфель. Теперь я почти вижу очертания собственной руки. Заняться больше нечем, и я ложусь на пол среди разбросанной обуви и звоню Зое с мобильного.

— Алло?

— Привет. Ты не поверишь, но я в самом деле сломала каблук. Правда-правда. Случайно, при помощи молотка. И всего лишь решила заглянуть сюда, чтобы выбрать туфли, в которых прохожу остаток дня. Нельзя же ходить целый день в одной туфле!.. А потом я оказалась заперта. Представляешь?

— Где? — нетерпеливо спрашивает Зоя, будто это ей осталось кислорода на несколько минут.

— Здесь!

— Хлоя, ты понимаешь, что я тебя не вижу?

— Конечно. Ведь я заперта в обувной кладовке.

— Хочешь, я выпущу тебя отсюда? — спрашивает снаружи мужской голос.

Я быстро сбрасываю звонок и ощупью пробираюсь к двери, стараясь ни на что не наступить.

— Я здесь!

— Понимаю. Погоди.

— Это ты, Джо?

— Нет, это не Джо, но я все равно вытащу тебя отсюда, — отвечает добрый голос, явно принадлежащий человеку, готовому закатать рукава и прийти на помощь.

— Спасибо огромное! Я сломала каблук, а Роб, издатель, велел мне пойти сюда и взять пару туфель, а на следующий день вернуть их, а потом я случайно выбила подпорку из-под двери и просидела здесь очень долго. Снаружи светло? — кричу я, сама не зная зачем. Он говорил почти шепотом, а я различала каждое слово.

— Сейчас примерно шесть часов. Почти темно, и большинство сотрудников отправилось по домам. Не беспокойся, я выпущу тебя через пару секунд. — Мой спаситель вставляет ключ в замок. — Не подходит. Минуточку…

— Подожди! — кричу я. — Почему за весь день меня отсюда не выпустили? — Не хотелось бы, чтобы он подумал, будто я нарочно тут спряталась.

— Тебе не повезло. Сегодня всю редакцию пригласили на обед. Он продлился до четырех тридцати, а потом все ушли домой. Но не беспокойся, я, кажется, подобрал ключ.

Дверь распахивается, и кладовка озаряется светом. По всему полу раскиданы туфли. Я и не догадывалась, что сняла с полок так много.

— Что ты здесь делала? Хотя, конечно, это не мое дело.

Это тот парень, Стэн.

— Ну, я пыталась определить, что за туфли здесь стоят, — отвечаю я, щурясь. Немыслимо. Как можно делаться все красивее?

— В темноте? — удивляется он. Стэн в самом деле закатал рукава! Из меня еще выйдет гадалка — туфли в темноте опознала, закатанные рукава предсказала… — Поразительно! — говорит он, глядя на груды туфель на полу.

— Знаю. — Я устроила жуткий бардак. Любой человек решил бы, что я швыряла вещи. — Когда дверь заперта, здесь совершенно темно. Надо же чем-то заниматься.

— Могу себе представить.

— Я вас узнала, — говорю я лодочкам от Москино с тремя пуговичками спереди. — И вас! — обращаюсь к черным сапогам от Мишеля Перри на шестидюймовом каблуке с квадратным мыском. — Вас я всегда отличу от других, однако ваше место здесь, с узкими сапогами, а не с прогулочными ботинками на каблуке. — Я поворачиваюсь к двухцветному мокасину от Тод, который стоит в сторонке. — Не грусти, остальные мокасины тебя не стоят. Ты найдешь кого-нибудь, вот увидишь.

Мне хочется перемолвиться словечком с парой черных атласных лодочек от Кристиана Лабутена, которые застегиваются на лодыжке ремешком шириной три дюйма, но говорить при Стэне больше нельзя. Мне кажется, я его пугаю.

— Прости, я понимаю, что веду себя немного странно, но мы так долго сидели взаперти… Теперь для меня очень важно увидеть всех их при свете дня. Кстати, меня зовут Хлоя.

Я обращаюсь к моему спасителю, но смотрю на своих новых друзей. Неописуемое чувство. Жаль, что нельзя их взять домой, — пожалуй, это усложнит и без того неловкую ситуацию.

— Должно быть, ты очень любишь обувь, — говорит Стэн, позванивая ключами. — Готова выйти?

— Через пару минут. Я была так занята, что не успела выбрать.

— Выбрать?

— Я зашла сюда, чтобы найти туфли, в которых прохожу остаток дня. Помнишь? Я сломала каблук.

Мне неловко заставлять его ждать, но торопиться с решениями нельзя. Вот бы он разрешил мне запереть за собой самостоятельно!

— Время перевалило за шесть. Рабочий день окончился. Бери любые. — Стэн поднимает пару бежевых босоножек. — Скажем, эти.

— Ни за что.

— Почему?

— Они же страшные! Как они вообще здесь оказались?

Я оглядываюсь по сторонам.

Мне нужно что-то практичное, в чем можно проходить весь вечер и прийти завтра на работу. Пожалуй, подошли бы ботинки, но здесь нет модели, подходящей к моей юбке, — она вообще слишком коротка, чтобы носить ее с ботинками. Надеть эти маленькие открытые туфельки стиля Шанель? Нет, они смотрятся слишком торжественно… О, знаю, я выберу Джанфранко Ферре… хотя, пожалуй, оставлю их для другого раза. Очень симпатичны босоножки от Стефана Келиана, но я скорее всего буду шаркать на такой высокой платформе… Лучше розовые туфли «Прада» без задника, украшенные бутонами роз. Они, конечно, не подходят к моей одежде, однако, во-первых, Стэн этого не знает, а во-вторых, я могу вечером переодеться, перед тем как выйти… Ну, вообще-то я никуда не должна носить любые из этих туфель, но, с другой стороны, какой от них прок, если их нельзя надеть на выход?

— Я выбираю винтажные бархатные босоножки с закрытым носом от Джанфранко Ферре, — уверенно заявляю я, ни к кому не обращаясь.

Он ушел?

Эти босоножки я поместила в кучку с «совершенно непрактичными, но невероятно прекрасными» туфлями, причем таких великолепных туфель я в жизни не видела, и надо быть полной дурой, чтобы уйти отсюда без них. Они крепятся к щиколотке потертой бархатной лентой. Гениально.

Ах, вот он. Все еще торчит возле кладовки. Этот человек действует мне на нервы.

Светло-каштановые волнистые волосы, пушок на шее мягкий, как у ребенка… Лучше бы он убрался отсюда, мне нужно сосредоточиться. Надо будет расспросить про него Джо.

— Отличный парень Джо! — говорю я из кладовки.

— Согласен. Ты заканчиваешь?

— Да. Только положу на место остальные туфли.

Несколько минут я пытаюсь разобрать созданный мной бардак, но быстро с подобным хаосом не справиться. Потребуется не один час. Я решаю передохнуть от уборки и выхожу в коридор в розовых туфлях «Прада». Стэн наверняка думает, что это не самые подходящие туфли, чтобы пойти в них домой, но не лезет не в свое дело.

Я прохаживаюсь вперед-назад, чтобы понять, смогу ли спуститься в них по лестнице. Обернувшись, вижу, что он в ужасе смотрит на пол кладовки.

— Что ты сделала?

— Сняла все с полок, чтобы начать сначала.

— Никогда не видел ничего подобного.

— Знаю. Чудовищно, правда? Придется убирать заново. Ты иди, не хочу тебя задерживать.

Я начинаю ставить туфли обратно, хотя мне трудно припомнить, где какие были. Они были расставлены без всякого смысла. Настолько дурно организованной кладовой я еще не встречала.

— Все равно система раскладки обуви здесь никуда не годилась.

— Правда?

Он садится и начинает наблюдать за мной. У него красивые колени. Почему Бог не дал мне таких? Зачем потратил все свои силы на этого парня?

— Заведующей этой кладовкой наплевать на туфли. Она поставила тяжелые сандалии ручной прошивки рядом с маленькими босоножками от Кейт Спейд. Казалось бы, мелочь, а на самом деле это не только бесчувственно, но и обличает дурные манеры.

— Почему? — с интересом спрашивает Стэн.

— Это все равно что подать бифштекс к вечернему чаю.

Похоже, парень не понял.

— Почему бы тебе не надеть эти? — Он показывает на лакированные «Мэри Джейн» от Лулу Гиннесс с трехдюймовым остреньким каблуком, которые я поставила на табуреточку в стороне от других.

— Почему?

— Видимо, они приглянулись тебе больше остальных, иначе ты не поставила бы их на маленький пьедестал. А в тех туфлях, которые на тебе, идти вообще нельзя. Каблук выше, чем надо, по меньшей мере на шесть дюймов.

— Мне недалеко.

— Ты и до лифта не доберешься.

— Я бы с радостью надела туфли «Мэри Джейн», но не могу, не для того они созданы. — Начинаю расставлять обувь, сортируя ее по цветам. Зря я сразу не попыталась разделить их на цветовые категории. — Это скорее игрушки, вроде как для коллекции. Их не стоит надевать ни при каких обстоятельствах. Они похожи на маленькие изваяния. Ими надо только любоваться.

— Ну и продавец вышел бы из тебя! — ехидно хмыкает он.

— Я была бы прекрасным продавцом!

— Только если перестала бы повторять, что некоторые туфли нельзя носить.

— Смеешься? Думаешь, люди покупают только ту обувь, которую собираются носить?

— Всегда думал так, но если ты готова объяснить мне, что дело обстоит иначе, я весь внимание.

— Иногда человек вроде меня приобретает туфли, как другие — произведения искусства. Порой я покупаю туфли, которые вызывают у меня определенные чувства или напоминают о чем-то или ком-то: о друге, родственнике, фильме или даже конфетах. — При слове «конфеты» я показываю пару красных босоножек.

— Ты права, они и правда похожи на конфеты.

— Вот видишь? Я же говорила. Разве не может получиться так, что человек влюбляется в определенную пару обуви, а оказывается, что их на его размер не шьют? Найдутся люди, которые все равно их купят.

— Ты покупала туфли неподходящего размера, потому что они напоминали тебе конфеты?

— Бывало.

— Я правильно понял? Ты сознательно покупаешь туфли, которые тебе не подходят?

— На самом деле мне не совсем подходит большинство моих туфель. Я выбираю обувь по куда более существенным свойствам, чем размер ноги. Числа меня не связывают. Я покупаю качество, прекрасные материалы, осовремененные классические формы, уникальные украшения, а главное — туфли должны меня зацепить.

— Даже если размер не подходит?

— Даже если не подходит. Я не знаю точно, какой у меня размер. Могу влезть в пятый с половиной, шестой и шестой с половиной, даже в седьмой… В настоящий момент размер не слишком важен.

— В таком случае бери те, что на тебе, и идем.

— Хорошо, я почти закончила.

— Ты забыла свою собственную обувь, — говорит он, пока я быстро снимаю туфли без задника и снова меряю бархатные с изысканно потертой лентой.

— Спасибо, не надо, — отвечаю я, любуясь собой в зеркале.

Мне очень понравились предыдущие туфли, но в этих у меня ноги, как у богомола.

— Гляди, они в полном порядке, только немножко клея…

— Знаю, но по сравнению с этими они ничто.

Произнеся последние слова, я понимаю, что можно решить, будто я собираюсь оставить новые туфли себе.

— Все-таки возьми и свои собственные. Похоже, ты надевала их всего пару раз. Они тебе еще пригодятся.

— Они мне разонравились, — говорю я, не в силах оторвать взгляд от новых туфель. Зачем он пытается вызвать у меня чувство вины перед серыми старомодными башмаками за то, что я видеть их не хочу? Мне они никогда не нравились. Я даже не помню, как их покупала. — А как тебе эти? — спрашиваю я, прекрасно зная, как сексуально они выглядят.

— Честно говоря, уродство какое-то.

— Уродство?

— Да.

— Неужели изящно потертая лента не напоминает тебе платье старинной куклы?

— Отнюдь. Она вот-вот оторвется.

— А я считаю, что они прекрасны.

— Тогда бери их, и дело с концом.

— Не хочу торопиться.

Некоторое время мы молча сидим рядом. Стэн оглядывается по сторонам, держа туфли за ремешки. Пристально изучает меня пару секунд и отворачивается. Потом я бросаю на него взгляд. Я бы тоже отвернулась, но стоит на него посмотреть, и уже не остановишься.

— Между прочим, кладовая замечательно выглядит. Отличная работа, — говорит он, нарушая тишину.

— Правда? Я всегда сортирую свою обувь по цвету. По крайней мере стараюсь. Не сомневайся, завтра же я верну эти туфли. Надо просто в чем-то дойти до дома.

— Может, ты оставишь свои в столе и придешь завтра в этих? Ты можешь взять клей и заклеить их. Редакторы все время так делают, и никто им ни слова не говорит.

— Отличная мысль, — говорю я, забирая у него серые туфли, которые он держит словно пару яиц. Не знаю, зачем Стэн с ними так бережно обращается. Они ведь испорчены. — Спасибо, что спас меня, — говорю я.

— Не за что. Я провожу тебя вниз.

Нечего ему видеть, как я пытаюсь идти в этих дивных босоножках. А то предложит еще надеть вместо них серое безобразие.

— Ничего, я сама. Мне надо зайти к себе и там кое-что сделать.

— Уверена?

— На все сто, — отвечаю я, стараясь не прихрамывать.

Подобные люди не часто встречаются. В нем прекрасно все: синие глаза, мягкие волосы, светлые брови, загорелые руки, зубы, как в рекламе отбеливающей пасты… Не ошеломи меня разом больше двух сотен пар обуви, я была бы куда приветливее.