Жили-были двое

2

Флоренс стояла на корме огромного белого парома и смотрела, как исчезает пристань и разворачивается живописная линия побережья. Солнечный день был напоен ароматами моря: запахом рыбы, морской пены и водорослей. Она глубоко вздохнула и уже в который раз подумала, что все будет хорошо.

Облокотившись на перила, она стала смотреть на пенящуюся за кормой воду. Скоро засосало под ложечкой, и пришлось тряхнуть головой, чтобы прошло неприятное ощущение. Вдруг где-то высоко оглушительно прогудел басовитый корабельный гудок — паром прощался с материком.

Пятилетний Крис, стоявший рядом, вздрогнул от неожиданности, но испуг быстро прошел. Вниманием мальчика снова завладели чайки, то кружившиеся в вышине, то устремлявшиеся вниз к судну.

Голубые глаза сына взволнованно горели, на уже слегка загоревшем лице появился румянец, и Флоренс улыбнулась, вспомнив, как волновалась, когда восемь лет назад впервые пересекала этот пролив.

Воспоминание было смутным, неясным. Помнилось лишь, как захватывало дух от одного ощущения палубы и моря вокруг. Очень хотелось почувствовать сейчас хоть что-нибудь подобное, но она смотрела на сверкавшее на солнце море и ничего не чувствовала. Может быть, теперь она наконец по-настоящему отдохнет и тогда сможет…

Флоренс уже привыкла к такому состоянию: она стала равнодушной ко всему — не получала удовольствия от еды, не радовалась ни музыке, ни тихим росистым восходам солнца, ни прекрасным пейзажам.

Единственным лучом света в ее жизни был Крис. В последнее время лишь из-за него она заставляла себя вставать по утрам. Да, она наделала массу ошибок за свою жизнь, но никогда не отнесет Криса к их числу.

В этот момент мальчик вытянул перед собой руку и выжидательно посмотрел на одну из чаек. На его ладони лежала булочка с сосиской. Паром между островом и материком ходил ежедневно, и чайки привыкли к людям. Одна, словно марионетка на невидимых нитях, зависла в воздухе над протянутым лакомством.

— Смотри, чтобы она не поранила тебе пальцы, — спокойно предостерегла сына Флоренс, — лучше подбрось булочку вверх.

Она обернулась, отыскивая на палубе свободный стул, но сейчас, в начале июля, на пароме было полно отпускников, направлявшихся на остров. Семейные пары всех возрастов, молодые люди — искатели приключений с рюкзаками за спиной, парочки, проводившие медовый месяц.

Флоренс устало вздохнула. Она чувствовала себя никому не нужной, измотанной и очень старой. Неужели ей только двадцать четыре года? Сомнения не давали покоя. Правильно ли она сейчас поступает? Ведь еще шесть лет назад поклялась себе, что никогда больше не ступит на этот остров.

Но приглашение отца показалось таким соблазнительным…

Дорогая Флоренс!

Как ты живешь, моя девочка? У нас с Пат все отлично, хотя в последнее время жизнь стала несколько беспокойной. В Сан-Франциско открывается филиал моей фирмы. На прошлой неделе выяснилось, что придется утрясать там некоторые финансовые дела. А в конце июня надо ехать в Бостон, так что, увы, пропадет еще одна неделя лета. Пат, узнав о поездке, тут же упорхнула к своей сестре в Пало-Алто и, надеюсь, уже подыскала нам квартиру. Мы можем пробыть в Сан-Франциско целых четыре месяца, поэтому возникла проблема: как быть с коттеджем на Маунте? Сначала мы решили сдать его, но нам не по душе мысль, что в нем поселятся чужие. Если же дом будет пустовать все лето, то станет слишком большим соблазном для грабителей.

Поэтому предлагаю тебе пожить там. У меня не было времени обсудить это с Пат, но уверен, она обрадуется, если ты согласишься и присмотришь за домом. Думаю, Крису здесь очень понравится. Ведь мой маленький внук никогда не видел океана.

Но самое главное, это прекрасный отдых для вас. Продолжительная болезнь Остина и его смерть подействовали сильнее, чем тебе кажется. В марте, когда мы виделись, ты выглядела неважно. Отдыхи смена обстановки просто необходимы. Оставаться в Элсуэрте, в том доме, где вы жили с Остином, встречаться с его друзьями, которые относятся к тебе как к его жене — все это не на пользу. Это лишь продлит твою скорбь, а ее, по-моему, следует преодолеть как можно скорее.

Подумай и ответь мне. Надеюсь, ты согласишься.

Любящий папочка

Письмо отца пришло, когда Фло уже стала всерьез думать об отпуске. После смерти мужа ее жизнь внешне не изменилась. Она жила в квартире, куда они переехали сразу после свадьбы. По-прежнему работала в магазине своего свекра, расположенном в этом же доме на первом этаже, которым Остин руководил вместе с отцом. Общалась с родственниками и знакомыми.

Поначалу Флоренс расценивала это положение вещей как благо и не хотела ничего менять, боясь, что переход к новой жизни может подействовать на нервную систему Криса. Но в последнее время стала думать иначе. Вся окружающая обстановка только подчеркивала, что Остина нет. В магазине, дома, за столом свекра его постоянно недоставало.

Флоренс устала. Как бы сильно она ни любила мужа, первая острая боль утраты прошла. Ее сменила какая-то гнетущая печаль, казалось, навсегда завладевшая ее душой. Ах, если бы можно было порвать с прежней жизнью! Уехать из этих мест, от этого общества, неотъемлемой частью которого был Остин. Ах, если бы она могла сама освободиться и освободить Криса!

Надежда, что со временем сын перестанет грустить, еще оставалась, но они с Остином были слишком близки. Обычно жизнерадостный, Крис теперь часто становился печален и тих, мог расплакаться из-за пустяка, а иногда говорил об отце, как о живом: «Когда папа вернется… Спроси у папы, можно ли нам…»

Флоренс старалась переносить это стойко. Говорила себе, что все пройдет — время лечит. Но иногда, по ночам, плакала. Как помочь сыну пережить это трагическое время? Что сделать, чтобы у него не осталось душевной травмы на всю жизнь?

Неожиданно пришло письмо от отца. Флоренс не смогла скрыть удивления. В это время у нее гостила мать, и пришлось прочитать ей письмо.

— Ну и как, ты поедешь? — Элизабет поджала губы несвойственным ей движением.

— Ты серьезно? Но ведь я не могу оставить магазин. Туристический сезон в самом разгаре. Да, это заманчиво, но…

Элизабет надолго задумалась.

— Несколько недель твой свекор как-нибудь обойдется без тебя, — заявила она.

— Возможно. Но я не могу позволить себе такую роскошь, как отпуск.

— А то, что ты получила по страховке? Разве нельзя потратить хотя бы часть? Ведь нужны деньги только на еду.

Элизабет обладала стойкостью и упрямством. Как истинная американка, воспитывая дочь, она внушила Флоренс, что нужно быть сильной и независимой, и всей своей жизнью доказывала это. Но сейчас даже она видела, что дочери необходим отдых.

Флоренс подумала: а почему бы и нет? От одной мысли, что удастся уехать, у нее задрожали руки, и чашка зазвенела на блюдце.

— Тебе нужен отпуск, — продолжала Элизабет. — Отвлечешься от мрачных мыслей и успокоишься. Хотя я ненавижу, когда ты принимаешь что-то от отца, но сейчас нужно поехать. Вот увидишь, после возвращения все будет куда легче.

Все, с кем бы ни заходил разговор об отпуске, убеждали, что она должна отдохнуть. Свекор не только отпустил на все лето, но и настоял, чтобы она взяла отпускные деньги.

Паром уходил все дальше от материка, и Флоренс снова начала сомневаться. Конечно, родственники совершенно правы, уехать было необходимо. Но почему именно сюда, почему именно на этот остров?

Никто не виноват. Ее уговорили из самых лучших побуждений. Откуда им знать, какое опустошение чувствовала она шесть лет назад, покидая Маунт. Тогда она сумела скрыть свои чувства. Вернувшись в Элсуэрт, она вела себя, как ни в чем не бывало, насколько это было возможно при тех обстоятельствах. Вскоре вышла замуж, и, конечно же, все решили, что она совершенно счастлива.

Но ведь она на самом деле была счастлива. Замужество оказалось удачным. Флоренс стала отличной матерью, любила свою работу, многочисленных родственников и друзей.

С каждым днем остров отходил все дальше в прошлое, пока не сделался почти нереальным, как давний сон. Словно все происходило не с ней, словно она не знала никого из тех людей и не была той глупой, наивной девочкой. С тех пор она редко виделась с отцом. И никогда больше не видела Дугласа.

Флоренс не пыталась обманывать себя, что больше не будет думать о нем. Но специально не вспоминала. Воспоминания возникали неожиданно, заставая ее врасплох, и уводили за собой прежде, чем она успевала прогнать их в тень прошлого. Нет, больше ее не интересуют ни Дуглас, ни Маунт. Они не значили для нее ничего долгие годы, ничего не значат и сейчас.

Но вот на горизонте появились знакомые очертания острова, и страх перед прошлым принялся шептать: «Что, если остров не окажется снадобьем, способным исцелить израненную душу? Что, если после всех прошедших лет откроются старые раны?»

— Ma! Ma! Она схватила! Я подбросил вверх, и она схватила!

Голос Криса разогнал мрачные мысли. Она посмотрела на худенькое личико сына и, проследив за его взглядом, увидела улетающую чайку. Его волнение передалось ей.

— Повезло чайке. На обед у нее будет булочка с сосиской, — засмеялась Флоренс. — Ладно, нужно найти где-нибудь свободное местечко. Плыть еще полчаса, не меньше.

Крис кивнул, и она взяла его за руку. Красивый, серьезный и рассудительный, худенький, но выносливый мальчик — ее сын. В нем уже чувствовалась личность. Покупатели в магазине, иногда заговаривая с ним, восхищались его умом и сообразительностью, а порой просто поражались его суждениям. Крис очарователен. Как и его отец, думалось иногда.

Они нашли свободное место у правого борта, и Флоренс усадила сына на колени.

— Вон, — показала она вдаль, — тот самый остров, на котором у дедушки дом.

Крис подался вперед, глаза загорелись от любопытства.

— Какой большой! — воскликнул он, и Флоренс сообразила, что Крис судит об острове лишь по картинкам из детских книжек.

— Да, вот такой. Миль двадцать в длину.

— Там такие же деревья, как у нас?

— Конечно. Там есть даже целые города. А ты думал увидеть пальмы и соломенные хижины, — рассмеялась она.

Мальчик пожал плечами и устало прижался к ней. Этого следовало ожидать, ведь вчера он весь день волновался и почти не спал ночью. Флоренс уткнулась подбородком в его каштановые волосы и принялась тихонько убаюкивать. Через некоторое время длинные темные ресницы перестали вздрагивать, глаза закрылись. Она тихонько поцеловала сына и вновь обратила взгляд к приближавшемуся острову.

У меня будет чудесное лето, сказала она себе твердо. Они будут много спать, вкусно есть, валяться на пляже, станут коричневыми, как шоколадки. А в конце августа она вернется домой посвежевшей, отдохнувшей и опять сможет взять в руки бразды правления своей жизнью.

А пока… Флоренс почувствовала, что дрожит. Может быть, это просто палуба вибрирует от двигателей? Но нет. Хотя паром шел вперед, сердце сжалось от ощущения неотвратимого возврата в прошлое…

Во второе лето Флоренс провела на острове пять недель, и оно отличалось от предыдущего как день и ночь. По обоюдному молчаливому соглашению они с Дугласом заключили мир. Не было шуток и шалостей, им хватило времени, чтобы узнать друг друга и стать друзьями. Целыми днями они купались, ездили на велосипедах, катались на старой весельной лодке по пруду, собирали моллюсков, ходили по магазинам, вместе готовили еду. Читали, разговаривали, особенно вечерами на террасе: о литературе, о звездах, о музыке и политике.

Как ни странно, но Флоренс стало казаться, что она знает Дугласа лучше, чем кто-либо другой, чем даже Долли Коуссон, с которой он в то время встречался. Живя под одной крышей, Фло обнаружила в нем множество хороших качеств. Дуглас был не только сердцеедом, как называла его мать, он был очень образованным человеком и сильной личностью. Идеалистом, мечтателем. Тем летом Фло стала буквально боготворить его.

Они говорили обо всем, но одной темы не касались: личной жизни. Правда, сказать, что у нее существовала личная жизнь, было бы большим преувеличением. Дома она встречалась лишь с одним мальчиком — преданным другом и воздыхателем с четвертого класса — с Остином Бартлетом, и их отношения не заходили дальше невинных поцелуев. В то время как Дуглас… Да, Флоренс подозревала, что он спит с Долли. Возможно, спал с кем-то из своих поклонниц и в прошлом году. Подозрение не рассеялось даже после того, как на ее вопрос он со смехом ответил, что все это выдумки, и даже после того, как, разозлившись, бросил, что она перепутала его со своим отцом.

Тогда Флоренс постаралась не обижаться и спокойно обо всем подумать. В конце концов, Дугласу двадцать один год, и такое поведение вполне нормально. Он самый красивый, умный и мужественный молодой человек из тех, кого она встречала. Но потом, ночью, лежа без сна у себя в комнате, под шум прибоя за окном гадала, где он и что сейчас делает. Щемило сердце, и слезы подступали к глазам.

Лето пролетело быстро, и вот снова прощание на пристани в гавани.

— До свидания, дорогая, — сказала Патриция и холодно, едва коснувшись щеки, поцеловала.

Отец обнял дочь.

— Пиши чаще, — попросил он.

Дуглас стоял немного поодаль и грустно смотрел на нее. Ветер играл густыми каштановыми волосами. Флоренс подошла и протянула руку, проглотив подкативший к горлу комок.

— Успехов тебе в учебе, — сказала она тихо, стараясь сдержаться и не расплакаться.

Он крепко пожал ей руку. Окинул смущенным взглядом загорелое лицо, русые волосы, заглянул в зеленые ирландские глаза. Лишь позже она поняла, что за один этот год превратилась из неуклюжей девочки в настоящую красавицу.

Он кивнул и прошептал:

— Тебе тоже.

Вдруг взял за плечи и быстро поцеловал в щеку. В ответ она торопливо обняла его и обернулась, услышав басовитый гудок парома, предупреждавший об отправлении. Подхватила чемодан и побежала, вытирая на ходу слезы.

«Остерегайся красивых мужчин, Фло. — Слова матери пронеслись в голове. — Всякий раз они будут разбивать тебе сердце».

Дуглас писал ей всю следующую зиму. Это бесило Элизабет, и она выбрасывала письма, если Флоренс не успевала сама достать их из почтового ящика. Большинство из них удалось спасти. Это были длинные, хорошо написанные, временами даже поэтичные письма с подробным описанием жизни в Йельском университете. Флоренс ждала этих писем как очередной части романа. В них слышался знакомый низкий мелодичный голос, чувствовалось, как греет летнее солнышко, словно они разговаривали, сидя на берегу после купания.

Конечно, Фло любила Дугласа. Наверное, полюбила его с первого взгляда. Отрицать это было невозможно. И все предостережения опытных женщин, что бы с ними не происходило, не могли ни на йоту изменить ее чувства.

А потом пришло письмо, вызвавшее бурю радости…

Дорогая Флоренс!

Очень скоро я покину студенческую обитель, пришло время собираться в дорогу. Мне дали звание научного сотрудника, предложили место в аспирантуре и должность помощника преподавателя в Вирджинии, куда я отправлюсь осенью. Удача улыбнулась…

Но самое приятное, что через несколько недель мы снова встретимся на острове. Пожалуйста, приезжай на все лето. Я так соскучился по тебе! Сильнее, чем ты думаешь, и даже сильнее, чем раньше думал я сам.

Я больше не встречаюсь с Долли. Не видел ее с рождественских каникул, когда ездил в Сан-Томас. Хотя она писала и несколько раз звонила. Боюсь, что наш разрыв не дает ей покоя. Но возврата к прошлому нет, и ей пора это понять. Хотя должен признаться: она мое первое серьезное увлечение. Но теперь я понял, что чувства, которые испытывал к ней, не идут ни в какое сравнение с теми, которые питаю к тебе.

Пожалуйста, Фло, приезжай на все лето. Оно будет принадлежать лишь нам с тобой.

Роман продолжался. Этим летом Флоренс поняла, что любит Дугласа по-настоящему, и поверила, что он тоже любит ее. Он не уставал это повторять, говорил, что никогда в жизни у него не было такого близкого человека, что он не оставит ее никогда, что у него такое чувство, будто они уже поженились. Да, именно так — стали мужем и женой духовно, мистически, а это куда больше, чем свидетельство о браке.

Флоренс смотрела на приближающийся остров, и сердце вновь наполнялось презрением. Какой чудовищной ложью все это было! Каким притворством! Как сумел он очаровать ее сладкими речами.

Она осталась глуха к предостережениям матери. Тем летом она слышала лишь слова «я тебя люблю» и всей душой желала, чтобы это лето, их лето, никогда не кончалось.

Но оно кончилось. О господи! Оно кончилось навсегда в одну ужасную ночь. До сих пор, хотя прошло столько лет, становилось не по себе, когда она вспоминала об этом…

Был конец августа, и они стояли на пороге новой разлуки. Вскоре он должен был ехать в Вирджинию, а она в Вермонт, поступать в колледж. Флоренс грустила, но почти не волновалась. Ведь Дуглас заверял, что эта разлука ненадолго. Скоро придет день, когда уже ничто не сможет разлучить их.

Тем вечером они играли на террасе в слова, а отец разговаривал по телефону рядом в комнате.

— Звонил Фрэнк Коуссон, — сказал он, входя на террасу.

— Отец Долли? — Флоренс была спокойна.

Коуссоны были давними бостонскими друзьями Патриции и тоже проводили лето на острове.

— Да. Он хочет, чтобы мы приехали к ним сегодня вечером.

— С твоего позволения, я останусь, — сказал Дуглас, бросив на Флоренс выразительный взгляд. Ему явно не хотелось видеть никого из семейства Коуссонов.

— Не спорь, Дуг. Он очень просил, чтобы ты приехал. Сказал — обязательно. Ты ведь знаешь этот его тон.

Бил попытался рассмеяться, но глаза были невеселыми.

Дуглас раздраженно вздохнул.

— Фло, хочешь поехать?

Но Бил не дал ей ответить.

— Думаю, Флоренс лучше остаться.

Эта фраза обеспокоила ее. Что-то тут было не так. Она вдруг почувствовала это нутром.

Несколько часов спустя Патриция и отец вернулись. Флоренс так нервничала, что не могла найти себе места.

— А где Дуглас? — спросила она их с порога.

Бил нахмурился и как-то растерянно произнес:

— Он… По-моему, он пошел погулять.

— В такой поздний час?

Патриция казалась более спокойной.

— Бил! Это вовсе не касается Флоренс. Это дела семейные.

— Патриция! — предостерег ее Бил. — Пойдем, Фло. Присядем где-нибудь и поговорим спокойно.

Они сели в гостиной, и Бил сразу перешел к делу.

— Флоренс, Долли Коуссон беременна.

— Долли! — воскликнула Флоренс. Она впервые слышала, чтобы девушка, моложе ее на два года… Избалованное, злобное, вздорное существо, подумала тогда Флоренс.

— Она утверждает, что у нее будет ребенок от Дугласа.

Потребовалось некоторое время, чтобы понять смысл сказанного. Флоренс рассмеялась.

— Это просто нелепо!

Патриция раздраженно нахмурилась.

— Тем не менее, Долли беременна. Вне всякого сомнения. На прошлой неделе ее обследовал врач.

— Ах, вот оно что. И как же она собирается доказать, что Дуглас отец ребенка? — Флоренс с отвращением покачала головой. — Это старая и глупая уловка, описанная во множестве книг. Она пойдет на все, чтобы окрутить Дугласа.

— Флоренс, пожалуйста! Имей сострадание. Бедная девочка совсем потеряла голову.

— О, не сомневаюсь. Могу представить, как она плачет у вас на груди, а потом смеется за вашей спиной. А что говорит Дуглас?

Бил хотел что-то сказать, но Патриция бросила на него предостерегающий взгляд.

— Он, конечно же, собирается жениться на ней, — ответила она спокойно.

Флоренс, растерянная, посмотрела на нее, не в силах вымолвить ни слова.

Бил поднялся с глубоким вздохом.

— Девочка моя, я знаю, что между тобою и Дугласом этим летом что-то было. Ты пыталась скрыть это, но мы не слепые. — Он был полон сострадания, но разговаривал с ней так, словно объяснял ребенку «нечто важное». — Сейчас тебе, наверное, кажется, что наступил конец света. Поверь, мы с Пат понимаем тебя. — На лице Патриции появилась удовлетворенная улыбка. — Сейчас ты, скорее всего, не поверишь мне, но, уверяю тебя, все пройдет. Время лечит. У тебя будет еще дюжина романов, пока ты не встретишь человека своей мечты. Ты еще такая молодая. Забудь о Дугласе и не оглядывайся в прошлое.

Флоренс смотрела на отца, стараясь понять смысл его слов.

— О чем ты говоришь? Забыть Дугласа? — прошептала она дрожащими губами. — Но мы любим друг друга.

Бил печально покачал головой.

— Нет, моя девочка. Дуглас станет отцом. Разве ты не понимаешь, что это значит?

Флоренс по-прежнему смотрела на него пустым взглядом.

— Но это невозможно! Он просто не может быть отцом ребенка. Они давным-давно расстались. Еще прошлой осенью. Мы собираемся пожениться. — Флоренс вскинула голову. — Мы уже все решили. Через несколько лет, когда Дуглас найдет постоянную работу преподавателя, я пойду работать в тот же университет, а потом…

Патриция раздраженно взмахнула руками.

— Это уже слишком! Ты несешь какую-то околесицу. — Она повернулась к Флоренс. — Не знаю, что мой сын наговорил тебе, но сама мысль, что вы с ним поженитесь… Да разве можно… Я хочу сказать… Прости, если он что-то наобещал тебе, — проговорила она запинаясь.

— Он ничего мне не наобещал.

— Разреши мне внести некоторую ясность. Дуглас знает Долли много лет, — нетерпеливо заговорила Патриция. — Не спорю, время от времени он встречался с другими девушками, но всегда возвращался к ней. Коуссоны — наши ближайшие друзья. Уже давно ясно, что Дуглас и Долли будут вместе. Не могу сказать, что мне очень нравятся обстоятельства, при которых им приходится жениться, хотя подобное случается достаточно часто. А они — такая великолепная пара!

Это было невыносимо. Больше Флоренс выдержать не могла. Бросившись в свою комнату, она заперлась и зарыдала. Как весь этот ужас мог приключиться с ней? Нет, здесь какая-то ошибка. Ведь они любят друг друга!

Но отец не мог ошибиться. Долли беременна, и Дуглас согласен жениться. Значит, он притворялся, уверяя, что Флоренс — единственная девушка в его жизни, а сам тайком встречался с Долли. Значит, он лгал, говоря, что любит ее. Флоренс не значила для него ровным счетом ничего — всего лишь очередной летний роман. Как она могла быть столь слепа?

Ее предали, и Флоренс чувствовала себя униженной. Вспоминались дни, проведенные вместе, и эти воспоминания мучили. Неужели он просто воспользовался ее чувством?

Флоренс прождала всю ночь, но Дуглас так и не вернулся домой. Видимо, не хватило духу встретиться с ней и объяснить все самому. В пять часов утра она умылась и стала собирать вещи. Больше ни дня она не останется на острове. И никогда не вернется сюда и не увидит отвратительного Дугласа.

Флоренс была не только унижена, но и взбешена. Казалось, в ней убили что-то жизненно важное, какую-то лучшую ее часть. Она почувствовала, как изменилась за эту ночь, полную сомнений и страданий. Словно повзрослела на несколько лет, стала мудрее. Даже лицо как будто утратило юношескую наивность, около губ появилась горькая складка.

Она вернется домой, к матери, к женщине, знающей жизнь, к Остину, на которого так долго не обращала внимания, к друзьям, в свой город, где все принадлежало ей, и начнет новую жизнь.

— Крис, Крис! Проснись, мой сладкий, — негромко проговорила Флоренс.

Ребенок поднял голову и огляделся, не сразу поняв, где он.

— Мы уже приплыли. Пора идти к машине. Паром причаливает через несколько минут.

Крис слез с коленей, и она встала. Ноги были как ватные, но Флоренс сказала себе, что это исключительно от усталости.

В трюме было шумно: все заводили свои автомобили. Медленно, дюйм за дюймом, Флоренс стала продвигаться вперед на своей маленькой красной машине, не сводя глаз с других автомобилей, бок о бок с ней катящихся на пристань. Крис забыл про усталость и вертелся в волнении, выгладывая в окно.

Вскоре они уже ехали по залитой солнцем пристани к главной улице острова. Пассажиры парома, прибывшие без машин, толпились у бюро проката велосипедов и мопедов или спешили к автобусной остановке.

Флоренс притормозила на перекрестке, выбирая маршрут. Когда-то ей нравилась дорога вдоль побережья, но Крису сегодня достаточно путешествий, поэтому лучше ехать кратчайшей дорогой через центральную часть острова.

Она прекрасно помнила эти места: старые дома, шоссе через поля, видневшиеся за ними леса. Ничто, казалось, здесь не изменилось, словно время остановилось. Дурные предчувствия, как тошнота, подкатили к горлу.

Ближе к побережью стало немного прохладнее. Она свернула с шоссе на узкий ухабистый проселок.

— Мы скоро приедем? — Крис забрался на сиденье с ногами, натянув ремень безопасности.

— Да, скоро.

Спустились в низину, затем поднялись на вершину холма, и перед глазами открылся пейзаж, при виде которого захватывало дух. Внизу, насколько хватало глаз, тянулся белый песчаный пляж. Крис разинул рот от изумления.

— Это южный пляж, малыш. Он великолепен. А перед тобой Атлантический океан.

Южный пляж — отмель, разделявшая океан и Большие пруды острова. Коттедж отца стоял у одного из таких прудов. Это был летний дом, типичный для Новой Англии 20-х годов: с верандой, с двориком, усыпанным светлой галькой, и дикими розами вдоль ограды. Вокруг дома росли сливы, жимолость, молодые дубки и, конечно же, море полевых цветов. Воздух был пропитан сладким ароматом.

Они подъехали к дому и остановились возле крыльца.

— Все, приехали.

Крис облокотился на приборную доску и взглянул на дом.

— Мне здесь нравится, — сказал он по-взрослому серьезно. Затем улыбнулся. — А у дедушки есть парусник?

Флоренс проследила за его взглядом. Он смотрел на пруд за домом, где в лучах полуденного солнца сверкали белые паруса. Она улыбнулась:

— Нет, маленький. У него только весельная лодка. Но я не уверена, спустил ли он ее на воду этим летом.

Она снова перевела взгляд на дом… Веранда… Дверь, в которую сейчас войдет. Шесть лет… Прошло шесть счастливых, наполненных смыслом лет. Почему же такая печаль? Откуда взялось это беспокойство?

А если Дуглас вдруг появится здесь? Ведь тогда вспомнятся все старые обиды. Ладно, в конце концов, всем подросткам свойственны душевные переживания. Все это в прошлом.

Дуглас и Долли поженились той же осенью и уехали в Вирджинию, в университетский городок. Отличная пара, как сказала тогда Патриция… Они, должно быть, счастливы. Он всегда был великолепен. И конечно, сейчас у них самый роскошный дом и самый изысканный круг друзей. Она, наверное, никогда бы не узнала, что их ребенок родился мертвым, не проговорись случайно отец.

Но это все, что ей известно о них. На следующий день после рождения Криса позвонил отец, трубку взяла Элизабет и велела своему бывшему мужу «не сообщать больше ничего о семейных дрязгах, Флоренс это ни к чему».

Тогда ей все же хотелось знать, как живет Дуглас, но гордая и упрямая мать категорически запретила кому-либо даже упоминать его имя. А вскоре после рождения Криса заболел Остин, и думать о Дугласе стало некогда.

— Пошли, Крис. Берем сумки, и в дом.

Она взошла на крыльцо, нашарила в сумочке ключ, который прислал ей отец, и сунула его в скважину. От этого легкого толчка дверь бесшумно распахнулась.

Ошарашенная Флоренс замерла на пороге.

— Что это? — прошептала она и осторожно вошла в холл.

В доме царила тишина, все вещи были на своих местах: даже яркие дождевики на вешалке и удочки в углу. Она осторожно направилась на кухню.

— Есть здесь кто-нибудь? — Голос прозвучал робко. Крис почувствовал настроение матери и посмотрел на нее. — Все в порядке, — успокоила она. — Хочешь, устроим экскурсию по дому?

Он кивнул, но на всякий случай взял ее за руку.

— Вот смотри. Это гостиная.

Она ввела его в просторную комнату. Стены, отделанные дубовыми панелями, кирпичный камин, над ним часы в виде старинного корабельного колокола, которые били каждый час. Рядом с мягкой софой — кофейный столик. Флоренс поймала себя на том, что пристально смотрит на удобное кресло радом со столиком, в котором когда-то давно выслушала сообщение о жестоком обмане Дугласа. Она увидела себя, сидящую в этом кресле: растерянную, униженную, дрожащую, Флоренс тряхнула головой и, сделав усилие, вернулась к реальности.

— А эта дверь ведет в столовую, мою любимую комнату.

Центр комнаты занимал огромный дубовый стол и восемь удобных стульев вокруг. Сбоку располагался массивный буфет, заставленный морскими раковинами. На стенах — множество барометров и корабельных колоколов и морские пейзажи кисти местных художников. Флоренс подошла к телефону, стоявшему на столике около лестницы, и тут же в воображении всплыл Дуглас, болтающий с какой-то очередной поклонницей. Улыбка исчезла с лица. Черт бы побрал эти призраки прошлого! Они обступали ее со всех сторон.

— Крис, видишь эту дверь? Она снова ведет на кухню.

Это озадачило мальчика. Он отпустил ее руку и осторожно открыл дверь. И тут же понял, что комнаты располагаются по кругу, в центре которого камин. Поэтому из кухни можно попасть в гостиную, затем в столовую, потом вновь на кухню.

Пока Крис знакомился с обстановкой, Флоренс открыла дверь, ведущую на веранду, откуда открывался вид на пруд. Там стояли стол и плетеные стулья, и было чисто и прохладно. Но стоило осмотреться повнимательнее, как прежние опасения вернулись. На веранде в горшках росли герань и папоротник. Растения зеленели вовсю. Неужели отец просил кого-то поливать их? Может быть, соседа, который по рассеянности забыл запереть дверь? Такое объяснение показалось правдоподобным. Она вздохнула с некоторым облегчением и вернулась к сыну.

— Как ты смотришь на то, чтобы отнести сумки в нашу комнату?

— Хорошо! — Крис был полон энтузиазма.

Они поднялись в комнату, где Флоренс жила подростком. Уютная комната с видом на океан, две деревянные кровати и два шкафа, на стенах — сиреневые обои в цветах.

Флоренс распахнула окно, достала постельное белье и взглянула на сына. Он был весьма деловит — вывалил всю свою одежду из сумки на кровать и теперь раскладывал по полкам в «своем» шкафу.

Флоренс, поняв, что он полностью поглощен этим занятием, вышла в холл и заглянула в комнаты отца и Пат. Сомнение еще не оставило ее, но и их комнаты оказались в полном порядке.

На цыпочках она прошла через холл к комнате, где раньше жил Дуглас. Дверь была закрыта. Она взялась за ручку и вдруг отпрянула, такой шквал воспоминаний внезапно налетел на нее.

Через минуту это прошло и показалось настолько глупым, что она отругала себя. Повернула ручку и открыла дверь.

Ее словно ударило током, сердце остановилось.

В комнате на кровати в одних шортах спал Дуглас Лоран собственной персоной.