Горькая сладость

Глава 11

Утром Мэгги проснулась в белом заснеженном мире: мела метель, окна запорошило снегом. Комок снега скользнул по стеклу, и Мэгги, не двигаясь, смотрела на оставленный им след, напоминающий тонкое кружево. Благополучно ли Эрик добрался домой? Позвонит ли он сегодня, как я просила?

В доме стояла тишина. Лежа в теплой постели, Мэгги слушала, как по крыше гуляет ветер. Пригревшись в своем уютном гнездышке, она вспоминала встречу с Эриком — его объятия, прохладу ткани снегоходного костюма, которую почувствовала, когда прижалась к Эрику лицом, его дыхание над своим ухом, свое дыхание на его плече и запах — ах! — запах зимы на коже мужчины.

Что они сказали друг другу за эти несколько драгоценных секунд? Ничего особенного, а вот их тела говорили гораздо больше. Что же теперь будет?

Где-то в соседнем штате жена Эрика ожидает посадки на самолет, чтобы прилететь домой на Рождество. В один из этих праздничных дней Эрик протянет жене большую серебристую коробочку и Нэнси достанет оттуда кольцо с изумрудом. Она сама наденет его себе на палец? Или Эрик? Как она отблагодарит его? Займутся ли они после этого любовью?

Мэгги зажмурилась и лежала, не открывая глаз, пока образы Нэнси и Эрика не исчезли. Пока она не отругала себя за свои желания, испытывать которые не имела никакого права. Пока ее сомнения не спрятались в надежное место.

Откинув одеяло, Мэгги набросила длинный, до полу, стеганый халат и прошла на кухню, чтобы приготовить вафли.

Около половины десятого на кухню пришла Кейти, одетая в пеньюар Мэгги и теплые гетры, которые болтались у нее на ногах, точно слоновьи хоботы.

— Здесь очень вкусно пахнет! Что ты делаешь? — Кейти обняла мать и посмотрела в окно.

— Вафли. Как ты спала?

— Как младенец. — Кейти отдернула занавески и воскликнула: — Боже, до чего светло!

— Это твое первое снежное Рождество.

Солнца не было, снегопад прекратился, но снег продолжал кружиться от порывов сильного ветра, взметавшего его выше крыши.

— А мои вещи? Как же я заберу свои чемоданы в такую пургу?

— Не знаю. Можно позвонить в дорожно-патрульную службу.

— Никогда в жизни не видела такого количества снега!

Мэгги тоже подошла к окну. Ну и вид! Никаких признаков человеческого присутствия — сплошное белое море, и повсюду — снежные горы. Только ветви деревьев были черными: снег не успевал налипнуть на них.

— Похоже, что мы полностью отрезаны от мира, и ты не скоро дождешься своих чемоданов.

Однако ровно через тридцать пять минут Кейти получила свой багаж. Они с матерью уже съели бекон и вафли и, сидя на кухне все еще в халатах, пили кофе и чай, когда, точно так же как и ночью, на подъездную дорогу, перевалив через сугроб, выбрался снегоход, проехал во двор и с ревом остановился в шести футах от заднего крыльца.

— Это Эрик! — радостно воскликнула Кейти, вскакивая со стула. — Он привез мою одежду!

Мэгги тоже вскочила и с бьющимся сердцем бросилась в ванную. Ночью ее голова была занята только беспокойными мыслями о Кейти, и потому она не обращала внимания на свою внешность. Теперь Мэгги яростно причесывалась и, стягивая волосы резинкой, прислушивалась к звуку открывающейся двери и приветственным возгласам Кейти.

— О, Эрик, вы просто ангел! Вы привезли мои чемоданы!

Послышался топот — Эрик стряхивал снег с сапог, затем дверь закрылась.

— Я подумал, что они вам нужны, а судя по тому, что метель продолжается, тягачи не скоро смогут вытащить вашу машину.

Мэгги накрасила губы и смочила выбившуюся прядь волос.

— Огромное вам спасибо, во-о-от такое, — восторженно верещала Кейти. — Я как раз говорила маме... Ма? — Не получив ответа, Кейти озадаченно повторила: — Ма? Ты где? — Обернувшись к Эрику, она объяснила: — Еще секунду назад была здесь.

Мэгги затянула пояс на халате, набрала в легкие побольше воздуха, выдохнула и прижала ладони к раскрасневшимся щекам. Затем наконец вышла на кухню.

— Доброе утро, — поздоровалась она.

— Доброе утро.

Мэгги казалось, что в своем серебристом снегоход-ном костюме, в котором он выглядел вдвое больше, Эрик занимает всю кухню. От него пахло зимой. Они улыбнулись друг другу, и Мэгги изо всех сил постаралась держаться спокойно. Но было совершенно ясно, что именно она делала в ванной: свежая губная помада, мокрые волосы, а сама Мэгги слегка запыхалась.

— Господи, тебе удалось хоть немного поспать? — спросила она, чтобы скрыть смущение.

— Вполне.

— Садись. Я сварю кофе. Ты завтракал?

— Нет.

— Пирожков я не пекла, но зато у меня есть вафли.

— Вафли? Это замечательно.

Кейти взглянула сначала на Эрика, а потом на мать, поспешно отвернувшуюся к плите, чтобы дочь не видела ее раскрасневшегося лица.

— Будешь есть бекон?

— Бекон — это хорошо, если тебе не сложно приготовить.

— Совсем не сложно.

Совсем не сложно приготовить для человека, в которого ты влюблена.

Эрик расстегнул «молнию» на куртке и придвинулся к столу. Боясь обернуться, Мэгги делала вид, что ищет в шкафу посуду. Она опасалась, что Кейти заметит больше того, что уже заметила.

— Как вы себя сегодня чувствуете? — спросил Эрик Кейти.

— Спасибо, хорошо. Я спала как убитая.

Мэгги услышала в ее голосе настороженность и догадалась, что дочь пытается понять, почему в кухне такая напряженность.

Мэгги все же удалось справиться со своим волнением, и, когда она обернулась, вид у нее был вполне спокойный. Однако, ставя чашку перед Эриком, она почувствовала, как ее сердце вновь подпрыгнуло. Лицо Эрика покраснело от мороза, волосы примялись от шлема. Он сидел, откинувшись на спинку стула, и улыбался, и Мэгги показалось, что, будь они одни, Эрик, наверное, обхватил бы ее бедра и притянул к себе. Мэгги поставила чашку с кофе и вернулась к плите.

Готовя для Эрика еду, Мэгги почувствовала себя так, будто она замужем. Непростительное ощущение, но иногда она действительно позволяла себе мечтать об этом.

Эрик съел пару вафель, четыре ломтя бекона и выпил четыре чашки кофе, а Мэгги, в своем розовом халате, все это время сидела напротив него и, когда он говорил, изо всех сил старалась не смотреть на его губы.

— Значит, вы ухаживали за моей мамой? — спросила Кейти.

— Угу.

— И вместе куролесили?

— Угу. С Бруки и Арни.

— Про Бруки я слышала, а кто такой Арни?

— Я с ним дружил. У нас была небольшая компания.

— Это ваша компания однажды подожгла сарай?

Эрик удивленно взглянул на Мэгги.

— Ты ей об этом рассказывала?

— Когда это я тебе рассказывала такое? — напустилась Мэгги на дочь.

— Очень давно, когда я была еще совсем маленькой.

— Я этого не помню, — оправдываясь, сказала Мэгги Эрику.

— Произошел несчастный случай, — объяснил Эрик. — Забыли загасить окурок. Никто и не думал нарочно поджигать сарай. Вовсе нет. Мы просто развлекались. А мама никогда не рассказывала тебе, как мы заманивали девчонок в какой-нибудь заброшенный дом и пугали их?

— И поили кошек валерьянкой, — напомнила Мэгги.

— Лично я никогда не поил котов валерьянкой. Это все Арни.

— А кто сбил камнем трубу с курятника старого Болэца? — спросила Мэгги, с трудом сдерживая смех.

— Ну... — Он махнул рукой, в которой держал вилку. — Ну, это просто...

— А кто в час ночи спустил с горы возле маслобойни пятьдесят пустых бидонов и перебудил чуть ли не весь город?

Эрик засмеялся и чуть не поперхнулся кофе. Откашлявшись, он сказал:

— Черт возьми, Мэгги, я был уверен, что об этом никто не знает.

Они совершенно забыли о Кейти, которая, пока они предавались воспоминаниям, с любопытством смотрела на них и с возрастающим интересом прислушивалась к шутливой перепалке. Поев, Эрик застегнул куртку, встал на коврик возле двери и улыбнулся Мэгги.

— Ты прекрасно готовишь. Спасибо за завтрак.

— Рада была тебя видеть. Спасибо, что привез вещи Кейти.

Взявшись за ручку двери, Эрик добавил:

— Счастливого Рождества!

— Тебе тоже.

Опомнившись, Эрик повернулся к Кейти.

— И вам.

— Спасибо.

Когда Эрик ушел, Кейти нанесла первый удар:

— Мама! Что у тебя с ним?

— Ничего, — ответила Мэгги и отвернулась, чтобы поставить тарелку Эрика в раковину.

— Ничего?! Это притом, что ты бросилась в ванную причесываться и красить губы? Давай признавайся!

Мэгги почувствовала, как краска заливает ее лицо, и потому не поворачивалась.

— Мы возобновили дружбу, и он помогал мне получить разрешение на открытие гостиницы, вот и все.

— А про какие пирожки вы говорили?

Мэгги пожала плечами и ополоснула тарелку.

— Он любит пирожки. Я это знаю еще с детства.

Неожиданно Кейти встала рядом, схватила ее за руку и заглянула в глаза.

— Мама, ты в него втюрилась, точно?

— Он женат, Кейти, — ответила Мэгги, продолжая мыть посуду.

— Я знаю, что он женат. О Господи, мама! Ты не должна встречаться с женатым человеком. Это неприлично. Я хочу сказать, что ты вдова и знаешь, как... Ну... Ты понимаешь, что я имею в виду.

Мэгги строго взглянула на дочь и поджала губы.

— Ты имеешь в виду всякие разговоры по поводу вдов, это ты хочешь сказать?

— Да.

Мэгги почувствовала, как в ней закипает ярость.

— И что же говорят?

— Господи, мама, не заводись!

— Мне кажется, я имею право. Как ты смеешь обвинять меня...

— Я не собиралась обвинять тебя.

— Может, мне показалось?

Неожиданно Кейти разозлилась.

— Я тоже имею право. И, в конце концов, после смерти папы не прошло и года.

Мэгги закатила глаза и, словно обращаясь к кому-то третьему, пробормотала:

— Не могу в это поверить.

— Мама, я видела, как ты на него смотришь и краснеешь...

Вытирая руки полотенцем, Мэгги повернула к Кейти разгневанное лицо.

— Знаешь, поскольку ты собираешься стать психологом, тебе следует научиться разбираться в человеческих отношениях и чувствах. Я любила твоего отца. И никогда больше не смей обвинять меня в том, что я его не любила. Но он умер, а я жива, и, если я решу полюбить другого человека или даже закручу роман, я и не подумаю спрашивать у тебя разрешения. Теперь я иду наверх, чтобы принять душ и одеться, и буду тебе очень благодарна, если за это время ты приберешься на кухне. А пока ты будешь убираться, подумай, не следует ли тебе попросить у меня прощения!

Мэгги демонстративно вышла, оставив недоумевающую Кейти в одиночестве.

Из-за этой вспышки гнева весь праздник был испорчен. Кейти не собиралась извиняться, и поэтому они почти не общались. Когда Мэгги вышла расчистить дорожки от снега, Кейти не предложила ей помощь. Уехав на тягаче вытаскивать свою застрявшую машину, она не попрощалась с матерью. За ужином они говорили только о необходимых вещах, после чего Кейти сразу же утыкалась носом в книгу и читала до тех пор, пока не приходило время ложиться спать. На следующий день Кейти заявила, что перерегистрировала билет и вылетит в Чикаго сразу же после Рождества, а оттуда полетит прямо в Сиэтл.

Рождество приближалось, и Мэгги чувствовала такое напряжение, что у нее даже болели плечи и шея. Она нервничала еще и потому, что Вера неохотно, но все-таки согласилась первый раз прийти в новый дом.

Они с Роем приехали в пять. Вера, ворча, протянула форму с желе, накрытую крышкой.

— Надеюсь, я не растрясла его по дороге. Я нашла самую высокую форму и попросила твоего отца на поворотах ехать потише, но когда мы въезжали на гору, крышка соскользнула, так что взбитые сливки, наверное, смазались. У тебя есть место в холодильнике? — Не дожидаясь ответа, Вера направилась к холодильнику, открыла дверцу и попятилась. — Боже мой, что за беспорядок! Как ты вообще можешь здесь что-нибудь найти? Рой, иди сюда и подержи желе, пока я найду место, куда его поставить.

Рой послушно подчинился. Мэгги стали раздражать приказной тон матери, тупая покорность отца, и она распорядилась:

— Кейти, возьми у бабушки желе и отнеси его на крыльцо. Папа, можешь положить подарки в гостиной. Там тепло, и Кейти может принести тебе стакан вина, а я пока покажу маме дом.

Все складывалось плохо с самого начала. Вера хотела, чтобы Рождество встречали у нее, но, поскольку Мэгги отказалась, мать всячески показывала, что пришла сюда не по собственной воле. Оглядев кухню, Вера скептически заметила:

— Боже милостивый, зачем мне смотреть на этот старый отцовский стол? Его надо было пустить на дрова еще сто лет назад.

По поводу ванной она сказала:

— Зачем ты поставила эту старомодную ванну на ножках? Ты об этом пожалеешь, когда придется ползать на четвереньках, чтобы вытирать под ней пол.

В «Бельведере», бестактно поинтересовавшись, сколько Мэгги заплатила за мебель, Вера заявила:

— Таких денег она не стоит!

И лишь в гостиной, обставленной современно, Вера с трудом выдавила из себя несколько одобрительных замечаний, впрочем очень незначительных. К тому моменту, когда мать вернулась к Рою и Кейти, Мэгги чувствовала себя так, словно по жилам у нее бежит тринитротолуол. Не прошло и минуты, как Вера пришла на кухню, где Мэгги вымещала свое раздражение на куске ветчины, которую резала с такой яростью, будто вместе с ветчиной нужно было отрезать и кусок разделочной доски. Мать подошла поближе. В руке она держала бокал с вином.

— Маргарет, я не хотела бы портить тебе настроение в рождественский вечер, но я твоя мать, и кому, как не мне, поговорить с тобой об этом?

Мэгги настороженно взглянула на мать и подумала: «Ты любишь портить настроение в любое время».

— О чем ты хочешь со мной поговорить?

— О том, что происходит между тобой и Эриком Сиверсоном. Об этом все говорят.

— Между мной и Эриком Сиверсоном ничего не происходит.

— Ты теперь живешь в маленьком городе, ты вдова, и тебе надо заботиться о своей репутации.

Мэгги вновь принялась кромсать ветчину. Уже второй раз люди, которые должны любить ее, напоминают ей, что она вдова и обязана думать о своей репутации.

— Я сказала, что между нами ничего нет!

— А флирт на Мэйн-стрит — это тоже «ничего»? Завтракать вдвоем прямо на скамейке, на виду у всего города — это тоже «ничего»? Маргарет, я считала тебя более благоразумной.

От гнева Мэгги даже не нашлась, что ответить.

— Ты забыла, дорогая, — продолжала Вера, — что ты была у меня в доме, когда он заехал, чтобы забрать тебя на заседание городского правления. И я видела, как ты наряжалась и как ты себя вела, когда он пришел. Я пыталась предупредить тебя еще тогда, но...

— Но решила подождать Рождества, да, мама? — Мэгги перестала резать ветчину и посмотрела на мать.

— Нечего на меня злиться. Я просто стараюсь предупредить тебя о том, что ходят всякие разговоры.

Мэгги вновь застучала ножом.

— Ну и пусть!

— А еще говорят, что его грузовичок стоял возле твоего дома и что вы вместе рано утром завтракали в Старджион-Бее. А Кейти рассказала, что он приезжал сюда в пургу на своем снегоходе!

Мэгги отшвырнула нож в сторону и всплеснула руками.

— О Господи, он предложил мне перевезти мебель в своем пикапе!

— Я не понимаю таких вещей, Маргарет!

— Он спас Кейти. И ты это знаешь!

Фыркнув, Вера скептически подняла одну бровь.

— Честно говоря, меня не интересуют подробности. Только помни, что ты уже не девочка, а у людей хорошая память. Они не забыли, что у вас был роман, когда вы учились в школе.

— Ну и что?

— У него есть жена, Маргарет!

— Я знаю.

— И всю неделю ее нет дома.

— Это я тоже знаю.

Поколебавшись, Вера решилась и спросила:

— И тебя все это не волнует?

— Меня не волнуют грязные сплетни. — Мэгги стала раскладывать ветчину на тарелке. — Он мой друг, друг — и ничего больше. А если кто-то болтает, значит, им больше нечем заняться. — И она с вызовом посмотрела на мать: в том числе и тебе, мама!

Плечи Веры поникли.

— Маргарет, ты меня расстраиваешь.

Стоя перед матерью с тарелкой ветчины для рождественского вечера, Мэгги тоже почувствовала, что расстроилась. Злость неожиданно пропала, на глаза навернулись слезы.

— Да, мама, я знаю, — сказала она покорно. — Я никогда ничем не могла тебя порадовать. Никогда.

И только когда она вытерла слезы, Вера подошла поближе и положила руку ей на плечо.

— Маргарет, ты ведь знаешь, что я желаю тебе счастья.

Когда это Вера желала кому-нибудь счастья? Что движет этой женщиной? Похоже, она не выносит счастливых людей. Но почему? Потому что сама не была счастлива? Или потому, что много лет так давила на собственного мужа, что теперь, хотя они живут рядом, у каждого из них своя жизнь: у нее — в доме, у него — в гараже? Или, может, все дело в зависти? Может, мать завидовала ее счастью с Филлипом? Ее успехам на работе? Ее образу жизни? Тому, что она смогла изменить эту жизнь? Или деньгам, которые Мэгги получила после смерти Филлипа, и той независимости, которую они дают? Или этому дому? Неужели Вера настолько мелочна и страдает, что ее дочь живет лучше, чем она сама? Или все дело в неиссякаемой жажде приказывать другим и заставлять их подчиняться своей воле?

Но какова бы ни была истинная причина, разговор, состоявшийся на кухне, наложил отпечаток на весь праздничный вечер. Они сидели и ели, желая, чтобы все поскорее закончилось. Потом с раздражением, плохо скрытым под маской вежливости, обменялись подарками. Прощаясь, Вера и Мэгги подставили друг другу лица для поцелуя, но даже не прикоснулись.

На следующий день Мэгги получила приглашение от Бруки, но Кейти отказалась проводить вечер с незнакомыми людьми и отправилась к Рою и Вере.

Когда Кейти уезжала, Мэгги пошла проводить ее.

— Мне жаль, что праздничный вечер получился таким неудачным.

— Ладно...

— И мне жаль, что мы с тобой поссорились.

— Мне тоже. Но, пожалуйста, мама, прекрати с ним встречаться.

— Я же сказала тебе, что не встречаюсь с ним.

— Но я слышала все, что говорила бабушка. И я сама не слепая. Я вижу, какой он красивый, и как вы смотрите друг на друга, и как вам нравится быть вместе. Все может случиться, мама, и ты это знаешь.

— Ничего не случится.

После Рождества, в течение долгих скучных дней Мэгги твердо следовала данному ей обещанию. Она вновь переключила внимание на обустройство дома и полностью погрузилась в работу, чтобы подготовиться к весне. Она обклеила обоями оставшиеся комнаты, посетила пару аукционов, заказала железную кровать, купила по каталогу покрывала и коврики. Инспектор здравоохранения проверил ее ванные, раковины, кладовку для продуктов и помещение для стирки. Затем инспектор по противопожарной безопасности проверил печь, камины, противопожарную сигнализацию и запасные лестницы. Наконец лицензия, разрешающая открыть гостиницу типа «Ночлег и Завтрак», была получена, и Мэгги, вставив ее в рамку, повесила над секретером в гостиной, где собиралась регистрировать постояльцев. Она получила весенние каталоги и заказала простыни, одеяла и полотенца; съездила в Старджион-Бей и на складе «Уорнер» оформила заказ на мыло, туалетную бумагу, одноразовые стаканчики, бумажные полотенца и моющие средства. Она проштудировала кулинарные книги, чтобы найти рецепты быстрого приготовления сдобных булочек и хлеба, пекла и то, и другое и пробовала, что получается, — одна или вместе с Бруки, которая часто заходила по пути в город, а также с Роем, с которым они завтракали по меньшей мере раза два в неделю.

Мэгги заметила, что, когда руки и голова заняты работой, ей легче справиться с постоянными мыслями об Эрике Сиверсоне. Но часто, делая перерыв, чтобы выпить чашку чая, она вдруг обнаруживала, что неподвижно стоит, глядя в окно, и ей мерещится, будто она видит лицо Эрика. По ночам, в самые беззащитные минуты, прежде чем Мэгги засыпала, его образ появлялся вновь. На нее опять накатывала волна восторженного ощущения, которое родилось с тех пор, как Мэгги увидела Эрика на пороге своего дома, и возникало легкомысленное желание оказаться в его объятиях, чтобы почувствовать прикосновение его широкой ладони к своей спине.

Но, вспоминая предостережение Кейти, Мэгги сворачивалась в клубок, как креветка, и прогоняла Эрика из своих мыслей.

Марк Броуди пригласил ее встретить Новый год у него в клубе, но Мэгги пошла к Бруки, где познакомилась с новыми людьми, играла в канасту, ела, пила и в конце концов провела там всю ночь и половину следующего дня.

В начале второй недели января Марк пригласил ее в картинную галерею в Грин-Бее. Мэгги снова отказала ему. Более того, она пропустила деловой завтрак, который устраивала торговая палата. Мэгги испугалась, что может встретиться там с Марком или Эриком.

Но однажды вечером, когда она, в своем красном свитере с надписью «Пепси», сидела на кухне, проглядывая деловую брошюрку, кто-то постучал в дверь.

Мэгги включила свет на веранде, подняла занавеску и оказалась лицом к лицу с Эриком Сиверсоном.

Опустив занавеску, она открыла дверь. На этот раз не было никаких широких улыбок, никакого проявления радости от встречи. Женщина сдержанно вглядывалась в озабоченное лицо мужчины.

Прошли долгие напряженные пятнадцать секунд, пока они смотрели в глаза друг другу. Наконец Эрик сказал:

— Привет! — Он произнес это покорно, точно человек, который только что проиграл битву с самим собой.

— Привет! — ответила Мэгги, не сдвинувшись с места и загораживая вход.

Эрик хмуро посмотрел на нее: большой красно-белый свитер, чулки на ногах, волосы собраны в хвост, из которого, словно искры бенгальского огня, разлетались во все стороны прядки выбившихся волос. Эрик молчал, чтобы дать себе и ей время разобраться в своих чувствах. Вина, желание, страх и надежда. Он был уверен, что, несмотря на прохладный тон и отчужденность, Мэгги сейчас испытывает то же, что и он.

— Можно войти?

— Нет, — сказала Мэгги, загораживая дверной проем.

— Почему? — очень тихо спросил Эрик.

Ей хотелось сжаться в комок, исчезнуть, заплакать. Но вместо этого она спокойно ответила:

— Потому что ты женат.

Эрик опустил голову, закрыл глаза и долго стоял, не двигаясь. Мэгги ждала, когда же он наконец уйдет и тем самым снимет с нее ярмо вины, которое она носила с тех пор, как мать и дочь обвинили ее. Уйдет и избавит Мэгги от искушения, исчезнет из ее памяти. Если это возможно.

Она все ждала и ждала.

Наконец Эрик тяжело вздохнул и поднял голову. В глазах было страдание, углы губ опущены. И такая знакомая поза — ноги широко расставлены, руки в карманах кожаной куртки с поднятым воротником.

— Мне надо с тобой поговорить. Пожалуйста! На кухне. Я сяду по одну сторону стола, ты — по другую. Пожалуйста.

Она посмотрела на его пикап, стоявший на горке между двумя сугробами. На дверях четко, точно газетный заголовок, были написаны имя и номер телефона.

— Знаешь ли ты, что я могу с точностью до дня и часа сказать тебе, сколько времени прошло с тех пор, как ты был здесь в последний раз? Не думай, что мне все это очень легко.

— Четыре недели, два дня и десять часов. И кто сказал, что тебе легко?

Мэгги вздрогнула, будто он дотронулся до нее, и вздохнула.

— Мне трудно говорить о том, о чем мы сейчас говорим, о том, что... что... — Она всплеснула руками. — Я даже не знаю, как это назвать. У меня какое-то предчувствие. Что происходит, Эрик?

— Я думаю, мы оба знаем, что происходит, и оба знаем, как это называется. И меня это ужасно пугает, Мэгги.

Внутри у Мэгги все дрожало, хотя она старалась держаться прохладно. На улице было три градуса, и Мэгги не могла больше стоять в дверях. Она понимала серьезность ситуации и, отступив, сказала Эрику:

— Входи.

Получив разрешение, Эрик засомневался:

— Ты уверена, Мэгги?

— Да, входи, — повторила она. — Мне кажется, нам все-таки надо поговорить.

Эрик зашел в дом и прикрыл дверь. Расстегнув куртку, он снял ее и повесил на спинку стула. На лице его по-прежнему было то же решительное выражение. Мэгги стала готовить кофе, не спрашивая, хочет он или нет, потому что знала — хочет. Для себя она достала пакетик с чаем.

— Чем ты занималась? — спросил Эрик, разглядывая разбросанные на столе линейки, кальку, вырезки и наклейки.

— Пыталась сделать макет рекламы для бюллетеня торговой палаты.

Эрик придвинул к себе макет и принялся рассматривать аккуратно размеченный текст и сделанный тушью рисунок, на котором был изображен дом Хардинга со стороны озера. Эрик чувствовал какую-то пустоту и растерянность. К тому же он был очень неуверен в себе.

— Ты не пришла на последний деловой завтрак торговой палаты.

Забыв, что держит в руке макет, Эрик следил, как Мэгги ходит по кухне, наливает воду, мелет кофе.

— Да, не пришла.

— Чтобы не встречаться со мной?

— Да.

Значит, он был прав. Она мучилась так же, как и он.

Мэгги зажгла конфорку, поставила на огонь кофейник, вернулась к столу, отодвинула в сторону бумаги и освободила место перед Эриком. Затем поставила на стол тарелку со сдобными булочками, масло, положила нож, взяла чашку с блюдцем, наполнила сахарницу. Кофе начал подниматься, и Мэгги сделала огонь поменьше. Покончив с делами, она повернулась к Эрику и встретила его страдающий взгляд.

Мэгги села напротив, положила руки на стол, сцепив пальцы, посмотрела ему в глаза.

— Как встретил Рождество? — спросила она.

— Дерьмово. А ты?

— Я тоже дерьмово.

— Сначала расскажи ты.

— Ладно. — Мэгги глубоко вздохнула, сложила вместе указательные пальцы и нацелила их на Эрика. — Мать и дочь обвинили меня в том, что я кручу с тобой роман, и после пары прекрасных скандальчиков, разозлившись, они обе уехали. С тех пор я их не видела.

— О, Мэгги, мне очень жаль! — Эрик взял ее за руки.

— Ничего. — Мэгги высвободила руки. — Хочешь верь, хочешь не верь, но мы поругались не столько из-за тебя, сколько из-за того, что я пытаюсь быть независимой. Им это не нравится. Собственно говоря, я лишь сейчас начала понимать, что моей матери не нравится во мне все, особенно то, что я могу быть счастлива. Она просто мелочная, и, когда я это поняла, меня перестала мучить совесть. Что же касается Кейти, то она все еще не пришла в себя после смерти отца. Сейчас она в таком возрасте, когда дети становятся очень эгоистичными. Со временем это пройдет. Ну, а теперь ты рассказывай о своем Рождестве, Нэнси понравилось кольцо?

— Да, понравилось.

— Тогда что же было плохо?

— Все. Ничего. О Господи, я не знаю. — Он положил руки на затылок и до предела запрокинул голову. Закрыв глаза, он глубоко вздохнул и медленно выдохнул. Затем выпрямился, опустил руки на стол и в упор посмотрел на Мэгги.

— Просто все рухнуло. Мой брак, наши отношения, будущее. Все стало бессмысленным. Я смотрю на Майка и Барб и думаю: вот как должно быть. А у меня не так, и я понял, что никогда так не будет.

В наступившей тишине Эрик, не отрываясь, смотрел на Мэгги. Страдальческие морщинки пролегли в углах его глаз и губ.

Кофе закипел, и кухня наполнилась его ароматом, но никто этого не заметил. Они неподвижно сидели по разные стороны стола, глядя друг другу в глаза и начиная понимать, что в их отношениях наступает решающий момент, который может изменить не только их жизни, но и жизни близких им людей. Они знали, что пути назад не будет, и боялись этого.

— У меня к ней не осталось никаких чувств, — тихо признался Эрик.

Значит, вот как это происходит, подумала Мэгги. Вот как рушится семейная жизнь и начинается любовная связь на стороне. Она встала в замешательстве, погасила конфорку, налила Эрику кофе, себе — кипяток и снова села. Эрик долго смотрел в чашку, потом наконец поднял глаза.

— Я хочу спросить тебя кое о чем, — сказал он.

— Спроси.

— Что это было — тогда, когда я привез Кейти и мы с тобой стояли в дверях?

Мэгги вспомнила, как она нарушила запрет, и при этом воспоминании на душе у нее потеплело.

— Это было недоразумение, — ответила она. — Прости. Я не имела права...

Продолжая смотреть Мэгги в глаза, Эрик заметил:

— Забавно. Мне казалось, ты имеешь право.

— Я очень устала и очень волновалась за Кейти. А ты вдруг привозишь ее домой целой и невредимой. Я была тебе благодарна...

— Благодарна? И все?

— А что ты еще хочешь от меня услышать?

— Я хочу, чтобы ты сказала то, о чем начала говорить несколько минут назад, когда я сюда вошел. О том, что мы просто влюблены друг в друга.

Мэгги вздрогнула так, будто ее ударило током. Она смотрела на Эрика, чувствуя, как бешено стучит ее сердце.

— Влюблены?

— Однажды мы это уже проходили. И теперь нетрудно догадаться, что с нами происходит.

— Мне казалось, мы говорим о том, что у нас... что у нас роман.

— Роман? Ты этого хочешь?

— Я ничего не хочу! Я думала, я... — Мэгги закрыла лицо руками. — Господи, какой странный разговор!

— Тебе страшно?

Мэгги опустила руки, чтобы взглянуть на Эрика. Страшно? Да она просто в ужасе. Мэгги кивнула.

— Мне тоже страшно, я тебе уже говорил.

Мэгги схватилась за чашку, чтобы хоть за что-нибудь держаться.

— Как все... цивилизованно! Сидим тут друг перед другом и обсуждаем, словно, кроме нас, это никого не касается. Но, к сожалению, касается, и я чувствую себя виноватой, хотя мы ничего плохого не сделали.

— А ты хочешь сделать что-нибудь плохое, чтобы не чувствовать себя виноватой напрасно? У меня есть на этот счет несколько идей.

— Эрик, будь серьезным, — рассердилась Мэгги, с трудом пытаясь побороть влечение, и это была самая страшная борьба в ее жизни.

— Тебе кажется, что это несерьезно? — Эрик протянул к ней дрожащую руку. — Посмотри, как меня трясет. Мне потребовалось почти пять проклятых недель, чтобы вернуться сюда. Я не знал, что мне делать. Видела бы ты меня час назад! Как я принимал душ, брился, выбирал рубашку — будто первый раз иду на свидание. Но я ведь не могу ухаживать за тобой, правда? А другой вариант делает мне еще меньше чести. Поэтому я просто сижу здесь и разговариваю об этом. Боже мой, посмотри на меня, Мэгги! Я знаю, о чем ты думаешь.

Мэгги подняла раскрасневшееся лицо, увидела его синие-синие глаза, по-прежнему страдающие, и сказала то, что должна была сказать:

— Я думаю, самое правильное — попросить тебя уйти.

— Если ты попросишь, я уйду. Ты ведь это знаешь?

Мэгги бросила на него полный боли взгляд и прошептала:

— Я не смогу... Ты ведь тоже это знаешь, правда?

Их руки лежали на столе рядом. Эрик опустил глаза и положил ладонь на ее правую руку, с золотым обручальным кольцом на пальце. Он погладил кольцо, потом палец и вновь поднял глаза.

— Я хочу, чтобы ты знала, что я не всегда так поступаю. То, что случилось пять недель назад, по сути мой единственный предательский поступок по отношению к Нэнси.

Мэгги поразило это признание, и она виновато посмотрела на их соединенные руки.

— Я хочу попросить тебя, — произнес Эрик очень серьезно. — Прости меня, Мэгги. Прости за всю боль, которую я тебе причиняю.

Он склонился над столом и поцеловал ее ладонь долгим поцелуем, и в такой позе он напоминал грешника, ожидающего отпущения грехов. Мэгги вспомнила, каким он был в семнадцать лет, вспомнила все те трогательные и очень дорогие для нее минуты, и ей стало жаль женщину, которая знала его так плохо, что не смогла оценить тонкость и глубину его чувств. Свободной рукой Мэгги дотронулась до затылка Эрика и коснулась червленого золота волос, потемневших с тех пор, как она в последний раз гладила их.

— Эрик, — тихо произнесла Мэгги.

Он поднял голову, и их взгляды встретились.

— Подойти ко мне. Пожалуйста, — прошептала она.

Не отпуская ее руки, Эрик встал и обошел стол.

Мэгги поднялась навстречу и, заглянув в его лицо, поняла, что он был прав: да, они влюбились друг в друга.

Мэгги положила руки ему на грудь, подняла голову, и его мягкие приоткрытые губы коснулись ее губ.

Ах, этот поцелуй, долгожданный поцелуй! Хрупкий, как только что появившийся бутон, изысканный в своей намеренной сдержанности. Они вложили в него чарующие воспоминания тех далеких времен, когда так робко познавали друг друга той волшебной ночью в саду Истли. Они позволили бутону раскрываться очень медленно, заставляя страсть нарастать постепенно, задерживая дыхание, пока их губы не раскрылись и языки не коснулись друг друга.

Эрик поднял голову, их взгляды опять встретились, и они оба поняли, что это не просто любовное приключение. Они закрыли глаза еще до того, как их губы встретились снова. Одним движением Эрик притянул Мэгги к себе, и она обвила его шею руками. Поцелуй наполнился воспоминаниями и желанием обладать друг другом, несмотря ни на что. Из языки встретились, это вызвало новый всплеск страсти, и они обнялись крепче. Эрик гладил Мэгги по спине, а ее руки лежали у него на плечах. Когда наконец они оторвались друг от друга, то с трудом перевели дыхание.

— Мэгги, я так давно мечтал об этом!

— Я тоже.

— В ту ночь, когда я привез Кейти... я хотел поцеловать тебя.

— А я тогда всю ночь волновалась за тебя. Ты уехал в такую пургу... Уехал от меня... И я жалела, что не поцеловала тебя. Я думала: а вдруг ты погибнешь и не узнаешь о моих чувствах?

Эрик поцеловал ее в горло и в щеку.

— Мэгги, не стоило волноваться.

— Когда женщина испытывает такие чувства, то всегда волнуется.

Он поцеловал ее рот — теплый, податливый, жадно ожидающий. Страсть продолжала нарастать, ощущения обострились до предела, приводя в движение руки. Они пробовали друг друга влажными, мягкими, нетерпеливыми губами. Эрик прикусил ее нижнюю губу, потом провел языком и сказал, не отрывая рта:

— Ты на вкус точно такая же, какой я тебя помню.

— И какая же я на вкус? — пробормотала Мэгги.

Он оторвался от ее губ и улыбнулся, глядя в глаза.

— Как сад Истли, когда цветут яблони.

Мэгги тоже улыбнулась.

— Значит, ты помнишь.

— Конечно, помню.

Мэгги неожиданно подхватил водоворот счастья, и она крепче прижалась к Эрику, так крепко, насколько могла — уткнувшись лицом в его шею, обхватив его руками, вжавшись грудью в его грудь и позволив себе наконец любить его.

— Мы были тогда так молоды, Эрик.

— Я очень страдал, когда расставался с тобой. — Эрик гладил Мэгги по спине, его руки оказались под свитером Мэгги и заскользили по теплой коже.

— Я думал, что мы обязательно поженимся.

— Я тоже.

— Но этого не случилось, годы прошли, и я решил, что забыл о тебе навсегда. А когда опять увидел, меня словно ударили под дых. Я не был готов к этому.

— Я тоже.

Мэгги просто надо было посмотреть ему в лицо. Просто посмотреть. Она отстранилась и подняла голову, продолжая прижиматься к нему.

— Это тебя здорово ошеломило?

— Да, здорово ошеломило.

Эрик коснулся ее груди, в то время как их глаза говорили друг другу о чувствах. Мэгги изогнулась, ощутив твердость его плоти, и почувствовала, как Эрик расстегнул под свитером лифчик, провел руками по ребрам и сжал ее груди... Теплые груди с возбужденными сосками. Мягко и нежно поглаживая... И все время вглядываясь в ее лицо.

Мэгги приоткрыла губы и закрыла глаза.

И снова они были молоды и полны сил. И он заехал за ней на машине, украшенной ветками цветущих яблонь. Сейчас они ощущали то же влечение друг к другу, что и тогда. Мэгги плавно покачивалась, пока Эрик ласкал ее, и улыбалась, не открывая глаз. Из горла у нее вырвался возглас восторга, не то слово, не то стон, что-то среднее.

Эрик встал на одно колено, и Мэгги подняла свитер. Опустив голову, она смотрела сверху, как его теплые и влажные губы открылись ей навстречу, и ее вновь захлестнули воспоминания. Эрик приблизил лицо, провел языком по соску и несильно сжал его зубами. Мэгги задохнулась, почувствовав сладкую судорогу в животе.

— А ты вкусная.

— Мне хорошо. Это было так давно, я так соскучилась.

Эрик потянулся к другой груди и точно так же провел по ней языком, затем потерся об нее волосами. Мэгги обняла его голову, покачивая, растворяясь в сладостных ощущениях. Наконец Эрик поднял лицо и сказал серьезным тоном:

— Мэгги, моя девочка, мне кажется, что твои кружевные занавески ничего не скрывают.

Мэгги обхватила ладонями его лицо, побуждая Эрика подняться.

— Тогда пойдем и ляжем в кровать, которую мы с тобой купили. Я хотела, чтобы мы оказались в ней, как только ты поставил ее у меня в комнате.

Хрустнув суставами, Эрик встал с колена и прижал Мэгги к себе. Обнимаясь, они выключили свет на кухне и неторопливо начали подниматься наверх, в то время как чувства в них бушевали.

В «Бельведере» Мэгги включила ночник. Ее тень качнулась на стене, когда она обернулась и увидела у себя за спиной Эрика. Он обхватил ее бедра, слегка прижал к себе и спросил:

— Ты волнуешься?

— Я просто умираю от волнения.

— Я тоже.

Улыбнувшись, он отпустил ее и начал расстегивать пуговицы своей бледно-голубой рубашки, вытаскивая ее из джинсов. Мэгги взялась за свитер, но Эрик поймал ее руку.

— Подожди! — Он улыбнулся. — Можно мне? Я никогда не делал этого при свете — только в темноте и наспех.

— Ты это делал днем на «Мэри Диар», и вовсе не наспех.

— Неужели?

— Да. И у тебя это хорошо получалось.

Эрик лукаво улыбнулся, потянулся к ней и пробормотал:

— Позволь мне освежить память.

Он стянул с нее через голову огромный свитер, и заодно — лифчик. Отшвырнув одежду в сторону, он посмотрел на Мэгги в свете ночника.

— Ты прекрасна.

Эрик ласково провел пальцами по ее груди и по кончикам возбужденных сосков.

— Нет, это не так.

— Ты прекрасна. Я всегда так считал и теперь тоже так считаю.

— А ты совсем не изменился. Ты всегда умел говорить приятные вещи и быть ласковым и нежным, как сегодня, когда ты целовал мне руку, или как сейчас, когда ты дотрагиваешься до меня, словно...

— Словно?..

От легких прикосновения Эрика ее ноги покрылись пупырышками.

— Словно я из фарфора.

— Фарфор холодный, Мэгги, — пробормотал Эрик, сжимая ее груди своими широкими ладонями. — А ты теплая. Сними с меня рубашку, пожалуйста.

Какое несказанное удовольствие — раздевать его, снимать голубую рубашку, потом белую майку, стягивать ее через голову, взлохматив ему волосы. Раздев Эрика до пояса, Мэгги, держа в руках его одежду, словно птичье гнездо, зарылась в нее лицом, вдыхая запах, вызывающий воспоминания. Невероятно растроганный этим простым жестом, Эрик положил руку ей на голову, и Мэгги подняла лицо.

— Ты пахнешь точно так же. Запах невозможно забыть.

Затем очередь дошла до ремня. За годы своей семейной жизни, Мэгги бесчисленное количество раз расстегивала ремень на брюках другого мужчины и успела забыть, какое удовольствие доставляет этот процесс, когда он не дозволен. Потянувшись к талии Эрика, она почувствовала, как жар охватил все ее тело. Она расстегнула тяжелую металлическую пряжку, подняла глаза, чтобы поймать его взгляд, и стала ласкать Эрика через выцветшую джинсовую ткань. Мягкая старая джинсовая ткань на твердой теплой мужской плоти. Почувствовав ее первое прикосновение, Эрик закрыл глаза. Но второе заставило его наклониться вперед, схватить ее и просунуть руки под ткань красных брюк.

— У тебя родинка, — прошептал он, проводя ладонью по ее животу. — Вот здесь.

Мэгги улыбнулась.

— Неужели ты помнишь?

— Мне всегда хотелось поцеловать ее, но я тогда был желторотым цыпленком.

Мэгги расстегнула его джинсы и прошептала ему прямо в губы:

— Поцелуй сейчас.

Они торопливо раздели друг друга. Эти первые мгновения, когда они оказались обнаженными, могли бы стать неловкими, но Эрик взял Мэгги за руки и широко развел их в стороны.

— Ого! — воскликнул он восхищенно, с улыбкой глядя ей в глаза.

— Ого! — воскликнула Мэгги, тоже восхищаясь им.

Эрик отпустил ее руки и стал очень серьезным.

— Не хочу врать и говорить, что любил тебя всю жизнь, но я любил тебя раньше и люблю теперь. Поэтому считаю, что должен сказать об этом сейчас, прежде чем...

— О, Эрик! — мечтательно произнесла Мэгги. — Я тоже люблю тебя. Я изо всех сил старалась забыть тебя, но у меня ничего не получилось.

Эрик подхватил Мэгги на руки и положил на кровать, касаясь тех мест, которые ласкал много лет назад: груди, бедер и там, где было уже влажно и горячо. Мэгги тоже ласкала его, разглядывая в золотистом свете ночника, заставляя Эрика трепетать и быть то сильным, то нежным. Он целовал ее там, куда не решался целовать, когда был юным, скользя губами по ее груди, рукам и ногам, золотистым от света, а Мэгги лежала, наслаждаясь его прикосновениями.

Она тоже впитывала вкус его тела, чувствуя трепетные ответы, и с каждым мгновением их страсть росла.

Когда они достигли предела, Эрик наклонился над Мэгги и спросил:

— Нам надо быть осторожными, чтобы ты не забеременела?

— Нет.

— Ты уверена, Мэгги?

— Мне уже сорок, и, к счастью для нас обоих, я могу не волноваться.

Их соитие было медленным и осторожным, настоящая гармония душ и тел. Эрик как только мог оттягивал момент проникновения, разжигая чувственность и продлевая наслаждение. Наконец они соединились и замерли, желая, чтобы это мгновение длилось вечно.

Прошло столько лет, и они снова стали любовниками.

Как восхитителен их порыв! Какой удивительный жар сжигает их!

Эрик отстранился и заглянул в широко открытые сияющие глаза Мэгги. Она обхватила руками его бедра и заставила двигаться, ощущая внутри себя сильные шелковистые толчки. Эрик нашел ее руки и прижал к спинке кровати, а Мэгги продолжала вглядываться в его лицо.

— Ты улыбаешься, — хрипло произнес Эрик.

— Ты тоже.

— О чем ты думаешь?

— О том, что ты стал шире в плечах.

— А ты в бедрах.

— У меня есть ребенок.

— Жаль, что не от меня.

Через некоторое время она притянула его голову, и улыбки исчезли, сменившись восхитительной серьезностью чувственности. Они дарили друг другу сладострастные ощущения, а потом Эрик, обняв Мэгги крепче, лег на бок. Не открывая глаз и оставаясь в ее теле, он произнес:

— Как хорошо!

— Это потому, что мы были первыми друг для друга.

— Такое ощущение, будто круг замкнулся и я наконец оказался там, где должен был быть все время.

— Ты когда-нибудь думал, как сложилась бы наша жизнь, если бы мы поженились?

— Очень часто. А ты?

— Я тоже, — призналась Мэгги.

Эрик опять лег сверху, и движения возобновились. Мэгги смотрела на него: волосы прилипли ко лбу, руки дрожали под весом его тела. Она стремилась ему навстречу — толчок за толчком, стонала от наслаждения, и Эрик отвечал тем же.

Он достиг разрядки первым. Мэгги увидела, как его глаза закрылись, горло выгнулось дугой, мускулы напряглись. На лбу заблестели капельки пота, мгновение — и восхитительный взрыв потряс его.

Потом тело расслабилось, и Эрик открыл глаза.

— Мэгги, прости, — прошептал он.

— Не огорчайся, — шепнула она в ответ, гладя его влажный лоб. — Ты был великолепен.

— Да?

— Конечно. И кроме того, — смущенно добавила Мэгги, — теперь я...

И это произошло.

И еще раз.

И еще.

И еще раз, и снова.