Горькая сладость

Глава 3

На следующий день после беседы с Бруки и Эриком телефон Мэгги решил компенсировать свое обычное молчание. В первый раз он зазвонил в шесть утра.

— Привет, мам.

Мэгги быстро поднялась и посмотрела на часы.

— Кейти, у тебя все хорошо?

— У меня все прекрасно, и ты могла бы узнать это еще вчера, если бы твой телефон не был занят так долго.

— О, Кейти, прости. У меня были две замечательные беседы со школьными друзьями.

Она вкратце пересказала Кейти разговор с Бруки и Эриком, спросила, где та была, получила обещание позвонить вечером и попрощалась, не ощутив одиночества, которого ожидала.

Следующий звонок раздался, когда она побалтывала своим первым в тот день пакетиком чая. Звонила Нельда.

— Тэмми начинает выздоравливать, и доктор Фельдстейн говорит, что ей было бы полезно нас увидеть.

Мэгги приложила руку к сердцу, вздохнув:

— О, благодарю Бога! — День обещал быть радостным.

В половине одиннадцатого раздался следующий звонок, совсем неожиданный.

— Алло? — ответила Мэгги.

И услышала голос из прошлого:

— Мэгги, это Тэйни.

Подпрыгнув от удивления, Мэгги улыбнулась и обхватила трубку двумя руками.

— Тэйни... О, Тэйни, как ты? Боже, как приятно слышать твой голос.

Их разговор длился сорок минут. Затем прошло не больше часа, как Мэгги опять ответила на звонок. На сей раз она услышала писклявый голосок мышки из мультфильмов, не узнать который было невозможно.

— Привет, Мэгги. Узнаешь?

— Фиш? Фиш, это ты, да?

— Да, это рыбка1.

— О, мой Бог, я не верю этому. Бруки звонила тебе, правда?

Когда позвонила Лайза, Мэгги почти не удивилась. Она красилась, собираясь в клинику, чтобы навестить Тэмми, когда телефон вновь зазвенел.

— Привет, подруга, — раздался мелодичный голос.

— Лайза... О, Лайза.

— Прошло много времени, не так ли?

— Слишком много. О, силы небесные... я не удивлюсь, если сейчас разрыдаюсь. — Она смеялась и плакала одновременно.

— Я сама немного обалдела. Как ты, Мэгги?

— А как бы чувствовала себя ты, если бы все четверо твоих самых дорогих старых друзей пришли на выручку сразу, как только ты позвонила? Я потрясена.

Через полчаса, когда они ударились в воспоминания и увлеклись, Лайза сказала:

— Мэгги, у меня есть идея. Ты помнишь моего брата Гари?

— Конечно. Он женат на Марси Крейг.

— Был. Они развелись более пяти лет назад. Так вот, на следующей неделе Гари женится второй раз, и я приеду в Дор на свадьбу. И у меня возникла мысль, а что, если бы ты выбралась домой, подъехали бы Тэйни и Фиш, и мы все вместе высадились бы у Бруки.

— О, Лайза, я не могу. — В голосе Мэгги звучала досада. — Это чудесно, но меньше чем через две недели я уже должна выйти на работу.

— Как раз получится короткое путешествие.

— Я боюсь, что оно окажется не столь коротким, а для начала такого семестра, как этот... Прости, Лайза.

— Черт подери. Вот досада-то.

— Я понимаю. Было бы, наверное, очень весело.

— Ладно, подумай все-таки. Даже если это будет всего лишь уик-энд. Как было бы здорово опять собраться вместе.

— Хорошо, — пообещала Мэгги, — подумаю.

И она думала по дороге в клинику — о Бруки, которая позвонила всем девочкам; о том, как все они после стольких лет разлуки забеспокоились и сразу связались с ней; и о том, что у нее за столь короткий срок появились такие радужные планы. Она размышляла о странных переменах в жизни и о том, как поддержка, только что оказанная ей, может дать ей надежду на эту перемену.

Без пяти три она сидела в комнате для отдыха блока интенсивной терапии клиники Вашингтонского университета, листая страницы журнала «Хорошая домашняя хозяйка», и ожидала, когда ее пригласят. Небольшой телевизор бормотал с полки на дальней стене. В углу у окна отец с двумя сыновьями ожидали известий о матери, перенесшей операцию по шунтированию. От ниши в стене из жаростойкого пластика «формайка» по комнате разносился крепкий запах кофе.

Быстро и бесшумно вошла медсестра, худенькая, симпатичная, в мягких белых туфлях.

— Миссис Стерн?

— Да? — Мэгги бросила журнал и вскочила.

— Вы можете войти и повидать Тэмми, но лишь на пять минут.

— Спасибо.

Мэгги не была готова к тому, что увидела в палате Тэмми. Много аппаратуры. Какие-то трубки и бутылочки; экраны, на которых высвечивались данные о состоянии организма; и тонкая, изможденная Тэмми, опутанная сетью проводов с датчиками. Ее глаза были закрыты, руки лежали запястьями вверх, все в фиолетовых синяках. Ее светлые волосы с абрикосовым оттенком, предмет ее гордости, за которыми она ухаживала с особой тщательностью и укладывала примерно в том же стиле, что и Кейти, были теперь похожи на птичье гнездо.

Мэгги некоторое время стояла около кровати, прежде чем Тэмми открыла глаза и увидела ее.

— Привет, малышка. — Мэгги нагнулась и коснулась губами щеки девушки. — Мы все очень беспокоимся за тебя.

Глаза Тэмми наполнились слезами, и она отвернулась.

Мэгги убрала ее волосы со лба.

— Мы очень рады, что ты осталась жива.

— Но мне так стыдно.

— Не надо. — Взяв в ладони лицо Тэмми, Мэгги осторожно повернула его к себе. — Ты не должна стыдиться. Смотри вперед, а не назад. Ты сейчас собираешься стать сильнее, а мы все будем действовать вместе, чтобы доставить тебе радость.

Слезы продолжали наворачиваться на глаза Тэмми, и она попыталась поднять руку, чтобы их вытереть. Рука, опутанная проводами, дрожала, и Мэгги, взяв салфетку из коробки, осторожно промокнула Тэмми глаза.

— Я потеряла ребенка, Мэгги.

— Я знаю, милая, я знаю.

Тэмми отвела взгляд, Мэгги коснулась ее виска.

— Но ты жива, и счастье, что все мы можем заботиться о тебе. Мы хотим видеть тебя опять здоровой и улыбающейся.

— Почему кто-то должен беспокоиться за меня?

— Потому что ты — это ты, ты личность, притом особенная. Ты столкнулась с такими жизненными обстоятельствами, которые помешали тебе реализовать себя. Каждый из нас, Тэмми, живет так же. Каждый из нас является ценностью. Можно тебе рассказать кое-что? — Тэмми опять повернулась к Мэгги, и та продолжала: — Вчера вечером мне было так плохо. Моя дочь уехала в колледж, и ты попала в клинику, и дом был таким пустым. Все казалось бессмысленным. Поэтому я позвонила одной моей старой школьной подруге, и знаешь, что случилось?

В глазах Тэмми появился проблеск интереса.

— Что?

— Она связалась с другими нашими подругами, и пошла эта удивительная цепная реакция. Сегодня мне позвонили три из них — замечательные старые подруги, которых я не слышала давным-давно. Люди, в которых я никогда не сомневалась, беспокоились обо мне и хотели, чтобы я была счастлива. Так будет и с тобой. Вот увидишь. Когда я собиралась выйти из дома, чтобы ехать к тебе, я уже не надеялась, что телефон перестанет звонить.

— Правда?

— Правда. — Мэгги улыбнулась и получила в ответ слабую улыбку. — А теперь послушай, малышка... — Она осторожно села, чтобы не повредить ни одной из пластиковых трубок. — Мне сказали, что я могу побыть здесь лишь пять минут, и я думаю, мое время закончилось. Но я приду опять. А ты пока подумай о том, что тебе принести, когда ты перейдешь в свою палату. Какие-нибудь напитки, журналы... Что ты хочешь?

— Я уже сейчас знаю.

— Так скажи.

— Не могла бы ты принести мне шампунь «Нексус» и восстановитель для волос? Больше всего мне хочется вымыть голову.

— Конечно. И фен, и щипцы для завивки. Мы сделаем тебе такую красоту, как у Тины Тернер.

Тэмми почти засмеялась.

— Мне очень нравятся вот эти ямочки. — Она поцеловала Тэмми в лоб и прошептала: — Мне пора уходить. Держись!

Выйдя из клиники, Мэгги ощутила, что ее переполняет оптимизм: если двадцатилетняя девушка просит принести ей шампунь, значит, опасность миновала. По пути она остановилась у дамского салона и купила для Тэмми то, что та просила. Войдя в дом, она прошла на кухню и услышала, что телефон снова звонит.

Она пересекла комнату, подняла трубку и, немного запыхавшись, ответила:

— Алло?

— Мэгги? Это Эрик.

Сюрприз застал ее врасплох. Она прижала бумажный пакет с шампунем к животу и стояла, лишившись дара речи целых пять секунд, прежде чем осознала, что должна как-то ответить.

— Эрик? Ну, небеса, вот это сюрприз!

— Как ты?

— Я? Немного запыхалась, но теперь все нормально. Я только что пришла.

— Я разговаривал с Бруки, и она рассказала мне об истинной причине твоего звонка.

— Истинной причине? — Мэгги медленно поставила пакет на буфет. — О, ты про мою депрессию?

— Я не мог понять этого прошлой ночью. Хотя чувствовал, что ты звонишь не только для того, чтобы сказать «привет».

— Мне сегодня намного лучше.

— Бруки сказала, что кто-то из твоей группы пытался покончить с собой. Я просто очень испугался — я имею в виду... — Он глубоко и шумно вздохнул. — Боже, я не знаю, что я имею в виду.

Мэгги коснулась трубки свободной рукой.

— О, Эрик, ты имеешь в виду, что я тоже могла находиться на грани самоубийства? Вот почему ты звонишь?

— Ну... я не знаю, что думать. Я просто, черт, не мог сегодня целый день опомниться, спрашивая себя, почему ты позвонила? В конце концов, я спросил у Бруки, и, когда она рассказала мне о том, что у тебя депрессия и ты лечишься, мое сердце сжалось. Мэгги, когда мы были молоды, ты всегда смеялась.

— Я не собиралась покончить с собой, даже не думала об этом. Ей-богу, Эрик. Это была молодая женщина по имени Тэмми, я только что навещала ее в клинике. И она тоже больше не собирается делать этого, мне даже удалось вызвать у нее улыбку, почти смех.

— Это радует.

— Прости, что я была не до конца искренней с тобой прошлой ночью. Может быть, я должна была бы сказать тебе, что занимаюсь в группе. Но, когда ты взял трубку, я почувствовала, что не знаю, как это описать. Думаю, я просто смутилась. С Бруки было немного легче, а с тобой... Получалось, будто я навязываюсь: позвонила через столько лет и жалуюсь на свои трудности.

— Навязываешься? Что за глупость!

— Может быть. Как бы то ни было, спасибо за такие слова. Послушай, отгадай, кто еще сегодня звонил? Тэйни, и Фиш, и Лайза. Им позвонила Бруки. А теперь вот ты.

— Как они? Чем занимаются?

Мэгги рассказала ему о девочках, об их разговорах, и скованность, мешавшая ей прошлой ночью, исчезла. Они немного повспоминали. Посмеялись. Мэгги вдруг обнаружила, что стоит, согнувшись над шкафчиком, опираясь на него локтями и непринужденно болтает. Эрик рассказывал ей о своей семье, она ему — о Кейти. Когда наступило временное молчание, оно было спокойным. Эрик прервал его, говоря:

— Я много думал о тебе сегодня, когда плавал на лодке.

Она обвела пальцем голубой силуэт, нарисованный на кофейной банке, и сказала:

— Я тоже думала о тебе. — Произнести это на расстоянии оказалось легко и безопасно.

— Я смотрел на воду и видел тебя в голубом с золотом свитере, приветствующей «Гибралтарских викингов».

— Ужасный пучок начесанных волос и глаза, накрашенные, как у Клеопатры.

Он хмыкнул:

— Да, точно.

— Хочешь узнать, что я вижу, когда закрываю глаза и думаю о тебе?

— Боюсь услышать.

Мэгги повернулась и оперлась спиной на шкафчик.

— Я вижу, как ты в светло-голубом свитере танцуешь под музыку «Битлз» с сигаретой в зубах.

Он рассмеялся:

— Сигарета исчезла, но я до сих пор ношу голубую рубашку, только сейчас на кармане вышито «Капитан Эрик».

— Капитан Эрик?

— Клиентам нравится. Это создает иллюзию, что они отправляются в кругосветное плавание.

— Держу пари, что тебе она идет. Держу пари, что рыбаки тебя любят.

— Ну, я обычно могу заставить их посмеяться и сделать все, чтобы им захотелось опять прийти в следующем году.

— Тебе нравится то, чем ты занимаешься?

— Я это люблю.

Она устроилась у шкафчика поудобнее.

— Расскажи про то, как выглядел Дор. Было солнечно, ты ловил рыбу? Много парусников было на воде?

— Было великолепно. Помнишь, как ты вставала утром, а туман был настолько густым, что ты не могла разглядеть парк через гавань?

— Мммм... — ответила она мечтательно.

— Сегодня был густой туман, потом взошло солнце над деревьями и небо окрасилось в пурпурные тона, но к тому времени, когда мы оказались на воде, небо стало таким же голубым, как поле цикория.

— О, цикорий! Цветет он сейчас?

— В полном цвету.

— Ммм, я вижу его, целое поле цикория. Выглядит так, будто обрушилось небо. Я любила это время года, когда жила дома. У нас здесь нет цикория, не то что в Дор. Продолжай. Ты поймал рыбу?

— Сегодня восемнадцать: пятнадцать лососей и три форели.

— Восемнадцать? Здорово, — прошептала она.

— Мы ходили под парусом.

— Ура! Там были паруса?

— Паруса... — поддразнил он, сохранив свою давнюю привычку добродушной насмешки по этому поводу: когда они родились, в Дор-Каунти на смену парусным лодкам пришли моторные: — Кто это спрашивает о парусах?

— Я.

— Да, я припоминаю, что ты всегда была тряпичницей.

— А ты всегда был вонючкой.

Мэгги улыбнулась, представив себе, как он тоже улыбается.

— Я так давно не была на воде.

— Раз ты живешь в Сиэтле, у тебя должна быть лодка.

— У нас есть. Парусная шлюпка. Но я не плавала на ней с тех пор, как умер Филлип. Я ведь не ловлю рыбу.

— Тебе нужно приехать домой и попросить меня, чтобы я взял тебя с твоим отцом на рыбалку. Мы поймаем тебе большую рыбу весом в двадцать четыре фунта, и ты получишь свою долю за один улов.

— Ммм, звучит заманчиво.

— Тогда приезжай.

— Не могу.

— Почему?

— Я учитель, а школа скоро начинает работать.

— О, верно. А что ты преподаешь?

— Домоводство — кулинария, кройка и шитье, семейная жизнь. Этакие разношерстные дела и проблемы. Мы иногда ходим с ребятами с факультета в детский сад, чтобы старшие дети помогали малышам развиваться.

— Представляю, какой при этом стоит шум!

Она пожала плечами.

— Иногда.

— А тебе нравится то, чем ты занимаешься?

— Я легко устанавливаю контакт с детьми и, мне кажется, веду занятия интересно. Но... — Она замолчала.

— Но что?

— Не знаю. — Она опять повернулась и наклонилась над шкафчиком. — Я делаю одно и то же столько лет, что появляется некоторая инертность. А с тех пор как Филлип умер... — Она приложила руку ко лбу. — Господи, я так устала от этой фразы. С тех пор как Филлип умер. Я повторяю ее так часто, что невольно думаешь, не началось ли в этот день новое летоисчисление.

— Похоже, тебе нужны перемены.

— Может быть.

— Со мной такое произошло шесть лет назад. Этот поступок оказался самым полезным из всех, которые я когда-либо совершал.

— Что же ты сделал?

— Вернулся обратно в Дор из Чикаго, где жил с тех пор, как окончил колледж. Когда я уезжал отсюда после школы, то полагал, что это самое последнее место на земле, куда я вернусь, но, просидев за письменным столом столько лет, я почувствовал, что у меня начинается клаустрофобия. Отец умер, и Майк приставал ко мне, чтобы я вернулся и плавал вместе с ним. Возникла идея расширить дело, купив вторую лодку. Поэтому в конце концов я сказал «да» и ни разу не пожалел об этом.

— Ты производишь впечатление очень счастливого человека.

— Так и есть,

— В браке ты тоже счастлив?

— В браке тоже.

— Это замечательно, Эрик.

Наступило молчание. Видимо, они сказали все, что нужно было сказать. Мэгги выпрямилась и взглянула на часы.

— Слушай, лучше я отпущу тебя. Черт возьми, мы уже долго разговариваем.

— Да, я догадываюсь... — Было слышно, как он потянулся и крякнул. — Я до сих пор в доме Ма, а Нэнси, по всей вероятности, ждет меня к ужину.

— Эрик, огромное спасибо за звонок. Я была рада поговорить с тобой.

— Я тоже.

— И, пожалуйста, не беспокойся. Мне сейчас намного лучше.

— Приятно слышать. Пожалуйста, звони в любое время. Если меня не окажется дома, позвони сюда и поговори с Ма. Она любит тебя.

— Может, я и позвоню. И передай ей привет. Скажи, что никто в мире никогда не пек такой вкусный хлеб, как она. Помню, мы приходили к вам после школы и вмиг разделывались с половиной каравая.

Он засмеялся.

— Она до сих пор печет и до сих пор заявляет, что покупной хлеб меня убьет. Она задерет нос, но я тем не менее передам ей твои слова.

— Еще раз спасибо, Эрик.

— Не надо благодарить. Я получил удовольствие от нашего разговора. Понимаешь, что я хочу сказать.

— Да.

Они оба замолчали, впервые за полчаса беседы.

— Ну... пока, — сказал он.

— Пока.

Помедлив, Мэгги повесила трубку. Долгое время она стояла, глядя на телефонный аппарат. Лучи послеполуденного солнца косо падали на кухонный пол, с улицы доносился приглушенный стрекот газонокосилки. Из далекого прошлого пришел образ солнца, сияющего над другими лужайками, над верхушками других деревьев, отражающегося в другой воде — не Пьюджет-Саунда, а Зеленой бухты. Мэгги медленно отвернулась от телефона и побрела к двери, ведущей во внутренний дворик. Открыв ее, она замерла, вспоминая. Его. Их. Дор. Последний школьный год. Первую любовь.

Ах, ностальгия.

Но ведь он теперь счастливый женатый мужчина. И если бы она увидела его вновь, а он, вероятно, растолстел и начал лысеть, то была бы рада, что он женат не на ней.

Но как бы то ни было, а разговор с ним воскресил в ее памяти дом и то, как она стояла вечером в саду, широко раскрыв глаза, и видела не крышу, окруженную вечнозелеными растениями, а лишь высушенный солнцем ковер небесно-лазоревого цикория. Не было ничего столь же насыщенного синего цвета, как поле цветущего цикория, простирающееся под августовским солнцем. А под вечер оно становилось фиолетовым, иногда создавая иллюзию, будто сливаются небо и земля. «Кружево королевы Анны» было в полном цвету, буйно разрастаясь на роскошных загородных полях и по обочинам, украшая каменистую землю с «Черноглазой Сьюзан» и белым тысячелистником. Существует ли на земле место, где полевых цветов так же много, как в Дор?

Мэгги увидела красные амбары с покатыми крышами, зеленые ряды хлебов и столетние лачуги с окрашенными в белый цвет затычками щелей; разбитые изгороди и каменные стены, заросшие множеством оранжевых лилий. Белые паруса на голубой воде и нетронутые берега, которые протянулись на много миль. Она ощутила вкус домашнего хлеба и услышала грохот моторов на лодках, возвращающихся домой в сумерках; почувствовала аромат ухи, поднимающийся над поселками в субботние ночи, такие же, как эта, тянущийся с задних дворов ресторанов, где играли гитары и ветер трепал красные с белым клетчатые скатерти.

На расстоянии двух тысяч миль Мэгги вспомнила все это и ощутила прилив тоски по родине, на которой она не была многие годы.

Она подумала, что надо позвонить домой. Но могла ответить мать, а если кто и способен испортить хорошее настроение, так это она.

Мэгги отошла от двери и направилась в маленькую комнатку, где достала книгу под названием «Путешествия в Дор-Каунти». Почти полчаса она сидела в рабочем кресле Филлипа, перелистывая страницы с красочными иллюстрациями, пока глянцевые фотографии маяков, старых лачуг и пейзажей не побудили ее в конце концов поднять трубку. Набирая номер родителей, Мэгги надеялась, что ответит отец.

Но она услышала голос матери:

— Алло?

Скрывая свое разочарование, Мэгги сказала:

— Алло, мама.

— Маргарет?

— Да.

— Ну, пора бы тебе позвонить! Прошло уже больше двух недель, как мы говорили с тобой, и ты обещала, что дашь нам знать, когда приедет Кейти. Я все ждала и ждала, что ты позвонишь!

Не «Алло, дорогая, я рада тебя слышать», а «Пора бы тебе позвонить!» вынуждало Мэгги начать беседу с извинений.

— Прости, мама, я знаю, что должна была позвонить, но была занята. И я боюсь, Кейти не сможет остановиться у вас. Ей не по пути, она едет с подругой, их машина загружена доверху, поэтому они решили, что лучше ехать прямо в общежитие.

Мэгги закрыла глаза, ожидая взрыва недовольства, который, она была уверена, должен за этим последовать. Верная себе, Вера успешно с этим справилась.

— Ну, я не буду говорить, что расстроена. После того как я всю неделю готовила и пекла. Я положила два яблочных пирога в морозилку и купила огромный кусок говядины на жаркое. Я не знаю, что делать с таким большим куском мяса, если его придется доедать только нам с твоим отцом. Кроме того, я вымыла твою бывшую комнату сверху донизу, починила постельное белье и занавески, и все это, черт возьми, приготовлено для глажки.

— Я знаю, мама.

— Я догадываюсь, что у современных молодых людей не находится времени для их бабушек и дедушек так же, как в ту пору, когда я сама была девочкой, — раздраженно заметила Вера.

Мэгги приложила руку ко лбу, чувствуя, что у нее начинает болеть голова.

— Она сказала, что приедет из Чикаго на пару недель, после того как все уладит в университете. Возможно, это будет в октябре.

— На чем она едет? Ты купила ей этот автомобиль с откидным верхом?

— Да.

— Маргарет, девочка еще слишком мала, чтобы иметь такой экстравагантный автомобиль! Ты должна была купить ей что-нибудь попроще или, еще лучше, заставить ее подождать до окончания колледжа. Как же она сможет научиться ценить вещи, если ты все ей преподносишь на серебряном блюде?

— Я знаю, что Филлип хотел купить ей такую машину, и, видит Бог, я обязана была так поступить.

— Это не причина, чтобы баловать Кейти, Маргарет. И кстати, о деньгах. Будь осмотрительна. Разведенные мужчины как раз подыскивают богатых вдов. Они выманят у тебя все, что есть, и твои деньги пойдут на оплату алиментов. Запомни мои слова!

— Я буду осмотрительна, мама, — утомленно пообещала Мэгги, чувствуя, что головная боль усиливается.

— Да ведь я помню, как несколько лет назад, когда Герхард умер, этот, который занял его место, был каким-то туристом, плывшим из Луизианы на дешевом судне. Говорят, видели, как они ласкались на палубе в субботу ночью, а наутро в воскресенье он появился в церкви такой набожный, чистенький, с женой и детьми. Если бы Бетти Герхард знала, что...

— Мама, я сказала, что буду осмотрительна. Я даже не хожу ни с кем на свидания, так что тебе нечего беспокоиться.

— Ну, ты не умеешь быть очень осторожной, сама знаешь.

— Да.

— И кстати о разведенных, Гари Идельбах опять женится, в следующую субботу.

— Я знаю, я говорила с Лайзой.

— Ты? Когда?

— Сегодня. Я недавно общалась со всеми девочками.

— Ты мне не говорила об этом. — Голос Веры прозвучал холодно, будто она ожидала, что ей должны рассказывать о событиях еще до того, как они произошли.

— Лайза хотела, чтобы я приехала на свадьбу. Ну, не обязательно на свадьбу. Она сама приедет из Атланты и думает, что все девочки могли бы собраться вместе у Бруки.

— Ты приедешь?

Тогда ты сможешь использовать свое говяжье жаркое и яблочный пирог, не так ли, мама?

— Нет, у меня не получится.

— Почему? Что еще ты собираешься сделать со всеми этими деньгами? Ты же знаешь, что мы с папой не можем позволить себе летать на самолете, и, в конце концов, ты не была дома уже три года.

Мэгги вздохнула, мечтая повесить трубку и закончить на этом.

— Дело не в деньгах, мама, а во времени. Школа скоро открывается и...

— А мы не становимся моложе. Твой отец и я по достоинству оцениваем визиты, которые ты наносишь нам время от времени.

— Я знаю. Где папа?

— Где-то здесь. Минутку. — В трубке раздался глухой звук и крик Веры: — Рой, где ты? Маргарет звонит! — Ее голос зазвучал громче, когда она вернулась и подняла трубку. — Подожди. Он занимается какой-то ерундой в гараже, опять точит сенокосилку. Поразительно, неужели трудно оставить эту штуку с лезвиями, когда он и так гробит на нее уйму времени. Вот он идет.

Потом Мэгги услышала распоряжение Веры:

— Держи свои руки подальше от стола, они у тебя грязные!

— Мэгги, милая!

В голосе Роя, в отличие от Веры, была сердечность. Услышав его, Мэгги почувствовала, что ностальгия возвращается.

— Привет, папа.

— Какой приятный сюрприз! Знаешь, я сегодня вспоминал о тебе, о том, как ты, маленькая, ходила вокруг меня и просила монетку в пять центов, чтобы купить вставные чашечки в бюстгальтер.

— И ты всегда мне давал, правда?

Он засмеялся, и Мэгги представила себе его круглое лицо, лысину, слегка сутулые плечи и руки, никогда не остававшиеся без работы.

— Кто же может устоять перед просьбой прелестной девочки. Как я рад тебя слышать, Мэгги!

— Я подумала, что лучше позвонить тебе и сообщить, что Кейти не приедет. Она едет прямо в университет.

— Ну, она будет рядом с нами четыре года. Мы еще увидимся, когда она выберет время.

Так было всегда — незначительные проблемы Вера раздувала до невероятных размеров, а Рой сглаживал.

— Как ты? — спросил он. — Я думаю, тебе одиноко там без нее.

— Ужасно.

— Ну, милая, ты выйди из дома. Сходи в кино или еще куда-нибудь. Ты не должна субботний вечер проводить в одиночестве.

— Не буду. Я собираюсь пообедать в клубе, — солгала Мэгги, чтобы успокоить отца.

— Хорошо... хорошо. Я рад это слышать. Совсем скоро откроется школа, да?

— Меньше чем через две недели.

— Здесь тоже. Тогда опять всю неделю на улице будет тихо. Ты помнишь, как это было. Мы проклинаем туристов, когда они здесь, и скучаем по ним, когда все уезжают.

Мэгги улыбнулась. Сколько раз в своей жизни она слышала такие замечания.

— Я помню.

— Милая, мама ждет, чтобы еще поговорить с тобой.

— Целую тебя, папа.

— И я тебя тоже. Будь умницей.

— До свидания, папа.

— До свид...

— Маргарет? — Вера забрала трубку, не дав Рою возможности закончить.

— Я здесь, мама.

— Ты уже избавилась от своей парусной шлюпки?

— Нет. В гавани есть агент, и мы все еще пытаемся установить цену.

— Не ходи туда одна!

— Не буду.

— И поосторожней с тем, кто пойдет с тобой получать деньги.

— Хорошо. Мама, мне нужно идти. Я собиралась пообедать в клубе и уже немного опаздываю.

— Ладно, но обещай, что позвонишь.

— Обещаю.

— Ты же знаешь, что мы бы сами звонили чаще, если бы могли, но тарифы на междугородние переговоры совершенно неприемлемы. Теперь слушай: если будешь говорить с Кейти, передай ей, что мы с дедушкой очень хотим, чтобы она приехала.

— Передам.

— Ну тогда до свидания, дорогая. — У Веры была привычка в конце их разговора добавлять немного небрежной ласки.

— До свидания, мама.

К тому времени, когда Мэгги повесила трубку, ей уже требовалось горячее питье, чтобы успокоить нервы. Она налила чашку травяного чая, перенесла ее в ванную и начала яростно причесываться.

Разве можно было вообще рассчитывать на то, что мать спросит о здоровье дочери? О ее радостях? Ее друзьях? Ее тревогах? Вера, как всегда, думала только о себе. Тяжелая работа Веры. Разочарования Веры. Настойчивые просьбы Веры. Вы должны считаться с ее желаниями, прежде чем что-нибудь сделать!

Вернуться в Дор-Каунти? Да еще во время отпуска? Ни за что!

Мэгги продолжала терзать волосы, когда снова зазвонил телефон. Это была Бруки.

— Мы все обсудили, — заявила она без предисловий. — Лайза приезжает во вторник и проведет неделю или около того у своей матери. Тэйни сейчас в Зеленой бухте, а Фиш требуется лишь три часа, чтобы добраться из Брюсселя. Поэтому мы все вместе собираемся в моем доме в среду, в полдень, и рассчитываем, что ты тоже приедешь. Что скажешь? Сможешь?

— Только если это будет не меньше, чем за сотню миль от моей матери! Нет! Категорически!

— Ого! Похоже, я позвонила не вовремя.

— Я разговаривала с мамой. Только что положила трубку.

Бруки шутливо спросила:

— Как старая дубина?

Мэгги невольно рассмеялась.

— Бруки, она же моя мать!

— Ну, это не твоя вина. И это не должно мешать тебе приехать домой и увидеть своих друзей. Представь себе: все мы впятером, несколько бутылочек вина, немного смеха и долгая групповая пьянка с болтовней. Все, что нужно, это взять билет на самолет.

— О, черт, звучит здорово.

— Тогда скажи, что приедешь.

— Но я...

— Чушь собачья. Просто приезжай. Брось все и беги на самолет.

— Черт с тобой, Бруки!

— Я ведь дьявол, правда?

— Да. — Мэгги топнула ногой. — Я жутко хочу приехать.

— И что же тебе мешает?

Оправдания Мэгги посыпались так, будто она пыталась убедить саму себя.

— Все это слишком неожиданно, и у меня только пять дней, а преподаватели должны вернуться в школу на три дня раньше учеников, мне придется остановиться у своей матери, а я не могу говорить с ней даже по телефону и мечтаю, чтобы меня кто-нибудь удочерил!

— Ты можешь остановиться у меня. Я всегда в состоянии бросить спальный мешок на пол и еще одну мясную косточку в суп. Черт, в этом доме так много тел, что еще одно трудно будет заметить.

— Я не могу так — проделать весь этот путь до Висконсина и остановиться в твоем доме. Я никогда не соглашусь на такое.

— Тогда ночуй у матери. Пойми, что ты будешь уходить на весь день. Мы будем плавать и гулять до острова Кэй, толкаться в антикварных магазинах. Черт, мы можем делать все, что захотим. Это моя последняя неделя отпуска перед тем, как начнутся занятия, и я потеряю свою постоянную няню. Боже мой, я просто сбегу. Мы прекрасно проведем время, Мэгги. Что скажешь?

— О, Бруки. — Чувствовалось, что решимость Мэгги ослабевает.

— Это я уже слышала.

— Ох, Бруки-и-и-и!

Даже когда они смеялись, лицо Мэгги выражало то сомнение, то страстное желание.

— Думаю, у тебя полно денег и на билет хватит, — добавила Бруки.

— Так много, что ты велишь мне заткнуться, если я начну рассказывать.

— Здорово! Так приезжай! Пожалуйста.

Мэгги устала бороться с искушением.

— Ох, ладно, ты — чума, я приеду!

— Ий-йоу! — Бруки оборвала разговор, чтобы леденящим душу воплем оповестить кого-то, стоящего рядом: — Мэгги приезжает! Я освобождаю тебе телефон, — сказала она Мэгги, так что можешь звонить в аэропорт. Сообщи мне сразу же, как приедешь, а лучше даже сначала заверни ко мне, а потом уж пойдешь к своим родственникам. Увидимся во вторник!

Мэгги положила трубку и произнесла, обращаясь к стене:

— Я собираюсь в Дор-Каунти. — Она поднялась с кресла и сообщила стене, изумленно разводя руками: — Я собираюсь в Дор-Каунти! Послезавтра я собираюсь ехать в Дор-Каунти!

Чувство изумления осталось. В воскресенье Мэгги не сделала толком ничего. Она упаковала и распаковала пять комплектов одежды, в конце концов решив, что ей нужно купить что-нибудь новое. Она меняла прическу и даже отважилась на поход в парикмахерскую. Она позвонила и оформила заказ на билет в первом классе. В банке на счете Маргарет Стерн лежало почти полтора миллиона долларов. И Мэгги приняла решение — раз и навсегда: наступил момент, когда она начинает получать от этих денег удовольствие.

На следующий день в салоне Джин Джуарез она попросила дизайнера по прическам:

— Создайте какое-нибудь произведение искусства. Я еду домой для встречи со школьными подругами первый раз за двадцать три года.

Когда она вышла, у нее был такой вид, словно ее прокипятили и сушили вниз головой. И что странно, она развеселилась, как не веселилась уже многие годы.

После этого Мэгги отправилась в магазин Нордстрома и спросила продавца:

— Что могла бы надеть моя дочь, если бы собиралась на концерт Принца?

Она вышла с тремя парами выстиранных в кислоте голубых джинсов и набором маек с ремешками, которые выглядели так, что их с удовольствием носил бы старик Ниекдзвески, продающий подержанные автозапчасти у себя во дворе.

Мэгги купила пару изысканных платьев, одно — для поездки, другое — на всякий случай; принюхалась к аромату известных духов, завернула в дешевый магазин Чик, где с удовольствием заплатила два доллара девяносто пять центов за бутылку своего любимого вина «Эмерюд».

Во вторник утром в международном аэропорту «Си-Тэк» Мэгги попала под проливной дождь, через четыре часа высадилась в Зеленой бухте, где ослепительно сияло солнце, и взяла напрокат автомобиль, все еще не веря, что это происходит именно с ней. Они с Филлипом всегда планировали свои поездки заранее, за несколько недель или месяцев. Импульсивность была для Мэгги новым ощущением, и это возбуждало. Почему она не поступала так раньше?

Мэгги поехала на север с обновленным восприятием окружающего мира и пересекла канал у бухты Старджион, чувствуя приближение дома. И вот наконец Дор-Каунти, а вдалеке, на расстоянии нескольких миль, вишневые сады. Деревья, уже лишенные своего богатства, маршировали строем по стелющимся зеленым лугам, обрамленным известняковыми стенами и зелеными лесами. Яблоневые и сливовые сады были увешаны тяжелыми плодами, сверкающими под августовским солнцем, как сигнальные огни. Вдоль автострады на открытом воздухе расположились базары и на всеобщее обозрение были выставлены разноцветные корзины с фруктами, ягодами, овощами, соками и вареньем.

И конечно, повсюду виднелись амбары, рассказывающие о национальности тех, кто их строил: бельгийские амбары из кирпича; английские — каркасной конструкции, с щипцовыми крышами и боковыми дверями; норвежский вариант — из прямоугольных бревен; немецкий — из круглых; высокие финские двухъярусные амбары; немецкие насыпные амбары, земляные, некоторые — наполовину из древесины с пространствами между бревнами, заполненными кирпичом или дровами. И один великолепный амбар с цветочным узором на красном фоне.

В Дор-Каунти бревенчатые конструкции были так же распространены, как и каркасные. Иногда целые фермы оставались такими же, какими были сотни лет назад, бревенчатые домики любовно оберегались, старым постройкам придавали очарование современные окна и слуховые окошки в мансардах, белые двери и рамы. Дворы окружали изгороди из расщепленных реек и цветы краснодневов, посаженные грандиозными желтыми и оранжевыми пятнами; на обочинах наклонили свои яркие стебельки петунии и розовые алтеи.

Возле гавани Эг Мэгги, поражаясь, сбавила скорость, чтобы рассмотреть, как она выросла. Повсюду слонялись туристы, облизывая мороженое в конусообразных стаканчиках, толпясь на тротуарах перед витринами антикварных лавок и в дверях магазинов рыболовных принадлежностей. Мэгги проехала мимо ресторана «Голубой ирис» и дома с куполом, высокого, белого, не изменившегося, наполнившего ее душу ощущением близости дома. Мэгги направилась дальше, прямо к Рыбачьей бухте — через богатые желтовато-коричневые пшеничные поля, фруктовые сады и величаво стоящие березы, похожие на меловые черточки на зеленом бархате.

Она добралась до высокого утеса над ее родным городом, миновала последние вишневые сады, затем по круто спускающейся дороге у основания отвесной известняковой скалы въехала в сам город. Этот момент всегда приятно поражал. Только что ты находишься в сельскохозяйственном районе наверху, совершенно не подозревая, что внизу лежит город, потом замираешь, затаив дыхание, глядя на искрящиеся впереди воды гавани Зеленой бухты и на Мэйн-стрит, протянувшуюся слева и справа.

Все было точно так, как она помнила: везде туристы и автомобили, медленно двигающиеся параллельно, и пешеходы неосторожно переходят улицу, где им только вздумается; ярко оформленные витрины магазинов, расположившихся в старых домах вдоль тенистой Мэйн-стрит, восточный и западный концы которой просматривались с того места, где находилась Мэгги. Сколько времени прошло с тех пор, как она жила в городе без светофора и пешеходной дорожки? С тех пор как жители Мэйн-стрит должны были летом косить траву, а осенью чистить улицу граблями? Где еще обычная бензозаправочная станция выглядит, как коттедж Гоулдилока? Где еще найдется пекарня с терраской? И проложенные между зданиями дорожки, которые нужно регулярно поливать, чтобы лучше росли петунии и герань?

На Мэйн-стрит на здании со старым декоративным фасадом внимание Мэгги привлекла вывеска «Универсальный магазин Зеленой бухты». Здесь работал ее отец. Мэгги улыбнулась, представив, как он, стоя за длинным белым прилавком, режет мясо и делает сандвичи. Эту картину она помнила с детства.

— «Привет, папа, — мысленно произнесла она. — Я возвращаюсь!»

Она повернула на запад и поехала с черепашьей скоростью вдоль обсаженного кленами проспекта, мимо цветочных газонов и домов, переделанных в сувенирные магазины, мимо гостиницы «Свистящий Лебедь», громадного обшитого досками белого здания с большой верандой, на которой стояли плетеные стулья. Мимо кондитерской фабрики и площади Основателей, и коттеджа Эйза Торпа, основателя города, и общинной церкви, во дворе которой по-прежнему ходили голуби, а солнце бросало блики на покрытые пятнами стекла окон. Миновав гостиницу «Белая Чайка», Мэгги доехала до конца дороги, где у входа в парк Сансет-Бич стояли высокие кедры. Деревья расступались, открывая величественный вид на Зеленую бухту, сверкающую в лучах послеполуденного солнца.

Мэгги остановила машину, вышла, и, прикрыв от солнца глаза рукой, замерла, любуясь парусниками — множеством парусников — вдали на воде. Она опять дома.

Вновь сев в машину, Мэгги продолжила путь.

Транспорт еле полз, пятна автостоянок встречались редко. Мэгги удалось припарковаться перед сувенирным магазином под названием «Голубиное гнездо», откуда она пешком вернулась на полтора квартала назад, проходя мимо каменных стен, у которых, потягивая прохладительные напитки, сидели туристы.

Подняв руку, чтобы приостановить движение, она проскользнула между бамперами двух машин на другую сторону.

Бетонные ступеньки «Универсального магазина Рыбачьей бухты» были такими же обшарпанными, как и всегда. Освещения внутри не хватало, полы скрипели, а запах сразу переполнил Мэгги воспоминаниями: о перезрелых фруктах, негодных для продажи, о домашней колбасе, о машине, которой пользовался Альберт Олсон, убираясь по вечерам.

В пять часов здесь было многолюдно. Мэгги прошла мимо оживленной очереди у прилавка, помахав рукой суетливой Мей, жене Альберта, и та удивленно крикнула ей:

— Привет!

Мэгги направилась в другой конец зала, туда, где покупатели обступили прилавок с мясом и холодными закусками. За прилавком хлопотал ее отец, одетый в длинный белый передник с нагрудником. Покупатели зачарованно смотрели, как он орудует мясным ножом.

— Парное? — переспросил он, перекрывая жалобный вой машины. — Да я сегодня в шесть утра сам вышел и убил эту корову. — Он остановил двигатель и сразу же, не теряя напрасно ни мгновения, переключился на другое: — Вот, пожалуйста, со швейцарским сыром и горчицей, разведенной уксусом. Вот хлеб из непросеянной ржаной муки с горчицей и американским сыром. — Он порезал французский рулет, взял два ломтика хлеба и, намазав их толстым слоем масла с горчицей, бросил на них по два ломтя соленого мяса, открыл стеклянную дверцу витрины, очистил два куска сыра, шлепнул сверху и сунул готовые сандвичи в пластиковую упаковку. Весь процесс занял у него не более тридцати секунд. — Что-нибудь еще? — Он стоял, положив на прилавок сильные руки.

— Наши картофельные салаты — самые лучшие из всех, что можно найти на берегах Мичигана. Моя бабушка сама выращивала для них картофель. — Он подмигнул паре, которая ждала свои сандвичи.

Покупатели рассмеялись:

— Нет, этого достаточно.

— Расплачиваться проходите дальше. Следующий! — крикнул он.

Мужчина в шортах и махровой пляжной рубашке заказал два сандвича с копченой говядиной.

Наблюдая отца за работой, Мэгги вновь поразилась тому, сколь не похож он на того человека, каким его привыкли видеть дома. Он был и забавным, и потрясающе собранным одновременно. Люди просто влюблялись в него. Он умел рассмешить их и заставить прийти еще раз.

Мэгги стояла в стороне, не привлекая к себе внимания, глядя, как отец работает на публику, будто зазывала в интермедии, который появляется на мгновение между номерами. Она прислушивалась к шуршанию оберточной бумаги, к шлепкам кусков говядины для жаркого и к звукам, которые издавала вращающаяся тяжелая дверца витрины — той самой, что существовала еще, когда Мэгги была ребенком. У этого прилавка летом всегда были очереди. Однако даже в самое напряженное время отец владел ситуацией благодаря расторопности и умению показать товар лицом.

Понаблюдав несколько минут, Мэгги улучила момент, когда отец повернулся к ней спиной, и подошла к прилавку.

— Мне нужен пятицентовик, чтобы купить бюстгальтер «дикси», — произнесла она тихо.

Отец оглянулся через плечо, и на лице его отразилось удивление.

— Мэгги! — Он повернулся, вытирая руки о белый передник. — Мэгги, голубушка, уж не чудится ли мне?

Она рассмеялась, довольная, что пришла.

— Нет, я действительно здесь.

Если бы витрина с мясом была чуть ниже, отец, наверное, перепрыгнул бы через нее. Вместо этого он обогнул прилавок и сгреб Мэгги в охапку дрожащими руками.

— Вот это сюрприз.

— Для меня тоже.

Он отстранился, удерживая ее за плечи.

— Что ты здесь делаешь?

— Бруки уговорила меня приехать.

— Мама уже знает?

— Нет, я приехала прямо в магазин.

— Ну и правильно. — Он радостно рассмеялся, опять крепко обнял ее, затем вспомнил о своих покупателях. Положив руку ей на плечо, он повернулся к ним. — Если кто-то думает, что я грязный старикашка, то знайте: это моя дочь Мэгги из Сиэтла. Она решила преподнести мне сюрприз. — Отпустив ее, он спросил: — Ты сейчас собираешься домой?

— Думаю, да.

Он взглянул на часы.

— Ну, мне осталось еще сорок пять минут. Дома я буду в шесть. Ты надолго?

— На пять дней.

— Всего?

— Боюсь, что да. Я должна вернуться в воскресенье.

— Ну, пять лучше, чем ничего... Ты поезжай, а мне нужно еще поработать. — И он вернулся к своей вахте, крикнув Мэгги вслед: — Попроси, чтобы мама позвонила, если ей понадобится для ужина что-нибудь особенное.

Как только Мэгги завела машину и направилась домой, ее энтузиазм иссяк. Она медленно ехала, размышляя о том, почему всякий раз по приезде домой ее ждет разочарование. Остановившись перед домом, в котором выросла, Мэгги, прежде чем выйти из машины, несколько минут всматривалась в него. Двухэтажный, с пологой шатровой крышей и сильно нависающим венчающим карнизом, он был квадратным, не считая переднего крыльца с тяжелыми опорами из чистого известняка. Прочный и массивный, с кустами, растущими по обеим сторонам каменных ступеней и подогнанными под одну высоту вязами, дом выглядел так, будто все происходило сто лет назад.

Мэгги выключила двигатель и некоторое время сидела, вспоминая, как ее мать, заслышав любой звук с улицы, бросалась к окну. Вера любила стоять за занавесками и наблюдать за соседями, когда те выходили из машины или вынимали покупки. А за ужином рассказывала об этом подробно и с осуждением.

— Элси должна бы сегодня быть в Старджион-Бее. Она несла пакеты от «Пиггли-Уиггли». Зачем она покупает в этом магазине, ума не приложу. Продукты там никогда не бывают свежими. Но вы, конечно, ничего ей не говорите.

Или так:

— Тоби Миллер посреди бела дня привел домой дочь Андерсона, а мне отлично известно, что в это время его мать была на работе. Им всего лишь по шестнадцать лет, они оставались в доме одни добрых полтора часа — Джуди Миллер хватил бы удар, узнай она об этом!

Мэгги захлопнула дверцу автомобиля и заставила себя пойти к дому. Возле крыльца в двух каменных чашах росла такая же, как и везде, розовая герань и вились стебли барвинка. Деревянный пол блестел свежей серой краской. Коврик перед дверью выглядел так, будто на него еще не ступал ни один ботинок. На декоративной решетке двери виднелась все та же буква «П». Прислушавшись, Мэгги тихо открыла дверь и зашла в коридор. Где-то в глубине дома негромко играло радио, на кухне бежала вода. Жилая комната была тихой, чистой и обставлена со вкусом. По-другому она никогда и не выглядела, поскольку Вера предупреждала всех, что туфли следует оставлять у двери, ноги держать подальше от журнального столика, а курить рядом со шторами запрещено. Возле камина лежала все та же поленница березовых дров, что и тридцать лет назад, потому что Вера никогда не позволяла их жечь: иначе образуется зола, а зола — это грязь. Металлическая подставка для дров и веерообразный каминный экран не потускнели от дыма, а светло-коричневые кирпичи не закоптились. Каминная доска из красного дерева блестела, а на видневшемся сквозь сводчатый проход столе лежала все та же кружевная скатерть и стояла все та же серебряная ваза — подарок к свадьбе Веры и Роя.

Эта неизменность успокаивала Мэгги и угнетала одновременно.

Свет из кухни отражался на покрытом лаком полу. Слева наверх вела лестница из красного дерева и на площадке с высоким окном делала поворот направо. Тысячу раз Мэгги сбегала по ней вниз и всегда при этом слышала приказывающий голос матери:

— Маргарет! Не бегай по ступенькам!

Мэгги стояла, разглядывая окно на лестничной площадке, когда на другом конце коридора появилась Вера. Она подошла поближе и вскрикнула от неожиданности.

— Мама, это я, Мэгги.

— О, Бог мой, дочка, ты меня напугала до смерти!

Вера прислонилась спиной к стене, схватившись за сердце.

— Прости, я не хотела.

— Как ты здесь оказалась?

— Я просто приехала... — Мэгги развела руками и пожала плечами. — Просто села в самолет и прилетела.

— Но, Господи, можно же было сообщить! А что с твоими волосами?

— Я решила попробовать что-нибудь новое.

Мэгги поднялась наверх, бессознательно пытаясь сгладить неловкость, ведь еще только вчера она чувствовала себя такой беспечной.

Вера принялась обмахивать лицо рукой.

— Боже, у меня сердце так и скачет в горле. От такого потрясения человек в моем возрасте мог бы получить удар. Стоять напротив двери, там, где даже не видно твоего лица!.. Я разглядела только торчащие волосы. Ведь это мог быть вор. В последнее время уже ничего не поймешь. В этом городе полно чужих. Человек просто вынужден держать свои двери на замке.

Мэгги направилась к Вере.

— Можно мне тебя обнять?

— Конечно.

Вера очень любила свой дом, прочный, приземистый, всегда чистый, не подверженный влиянию моды. Сама Вера с 1965 года носила одну и ту же прическу — начесанный французский валик с двумя аккуратными завитками на лбу. Прическа раз в неделю покрывалась лаком в салоне «Укромный уголок красоты» самой Би, у которой было столь же мало фантазии, как и у ее клиентки. Одевалась Вера однообразно: трикотажные слаксы цвета морской волны, белая блузка и белые тапочки, как у медсестры, на толстой каучуковой подошве, очки без оправы и фартук.

Мэгги обняла мать, и ее объятие получилось более крепким, чем у Веры.

— У меня руки мокрые, — объяснила та, — я чистила картошку.

Мэгги почувствовала разочарование, какое испытывала всякий раз, когда тянулась к матери за каким-либо проявлением ее любви. С отцом Мэгги часто ходила бок о бок, под руку, с матерью же — только порознь.

— Здесь вкусно пахнет. — Мэгги все еще старалась сгладить неловкость.

— Я готовлю свиные отбивные и суп-пюре из шампиньонов. Надеюсь, что на ужин нам хватит. Лучше бы ты предупредила меня, Маргарет.

— Папа сказал, чтобы ты сообщила, если тебе что-нибудь нужно, и он принесет.

— О, ты его уже видела?

В ее голосе послышалась ревность по отношению к Рою.

— Всего минуту. Я остановилась у магазина.

— Ну, сейчас уже слишком поздно, чтобы положить твои отбивные вместе с остальными. Они не будут готовы вовремя. А я считаю, что просто обязана поджарить их для тебя.

Вера направилась к телефону, стоящему на кухне.

— Нет, мама, не беспокойся, я могу съесть сандвич.

— Сандвич! Не глупи!

Мэгги теперь редко ела свинину и с большим удовольствием предпочла бы сандвич с индейкой. Однако Вера уже звонила Рою в магазин, и Мэгги не успела сообщить ей об этом. Разговаривая по телефону, Вера протирала фартуком и без того безупречно чистый аппарат.

— Привет, Мэй! Это Вера. Не могла бы ты передать Рою, чтобы он принес домой две свиные отбивные? — Протерев аппарат, Вера принялась за крышку стоящего рядом кухонного стола. — Нет, двух достаточно, и скажи ему, чтобы принес к шести, иначе все пересохнет, как это случилось вчера. Спасибо, Мэй. — Вера повернулась к раковине и безо всякого перерыва быстро продолжила свою работу. — Клянусь, твой отец не смотрит на часы. Он должен выходить в шесть, минута в минуту. А его абсолютно не волнует, придет ли он вовремя или опоздает на полчаса. Я ему как-то сказала: «Рой, если обслужить покупателей для тебя важнее, чем прийти домой вовремя, то, может быть, тебе следует жить где-нибудь в другом месте?» И знаешь, что он сделал? — Двойной подбородок Веры задрожал, когда она опять принялась чистить картофель. — Он, не сказав ни слова, ушел в гараж. Ты не представляешь, как мне здесь живется и что твой отец мне иногда говорит. Теперь он все время торчит в гараже, даже взял туда телевизор, чтобы смотреть эти свои соревнования по бейсболу, пока занимается там всякой ерундой.

Возможно, он и смотрел бы телевизор в доме, мама, если бы ты позволяла ему ставить тарелку с воздушной кукурузой там, где он хочет, и класть ноги на твой драгоценный журнальный столик.

Возвращаясь в царство своей матери, Мэгги каждый раз поражалась, как только отец смог терпеть их сосуществование сорок с лишним лет. Мэгги находилась в доме лишь пять минут, а нервы ее были уже на пределе.

— Ну ладно, ты приехала домой не для того, чтобы слушать мои жалобы, — произнесла Вера таким тоном, что Мэгги поняла: в последующие четыре дня она услышит намного больше.

Вера закончила чистить картофель и поставила кастрюлю на плиту.

— Может, пока я буду накрывать на стол, ты возьмешь из машины вещи и отнесешь их наверх?

Мэгги испытывала сильное желание сказать: «Я остановлюсь у Бруки», но пренебречь Вериным гостеприимством было нельзя. Даже в сорок лет Мэгги не хватало мужества противоречить матери.

Наверху она, забывшись, положила чемодан на кровать, но через секунду стащила его на пол и, взглянув предусмотрительно на дверь, разгладила покрывало, успокоившись лишь тогда, когда убедилась, что на нем не осталось никаких следов.

В этой комнате ничего не изменилось. Если Вера покупала мебель, она покупала ее на всю жизнь. Кровать Мэгги и туалетный столик стояли на тех же местах, что и всегда. Обои с нежным рисунком из голубых цветочков, те самые обои, в которые Мэгги не позволялось втыкать кнопки, могли служить еще долгие годы. Ее письменный стол также находился на прежнем месте. Когда Кейти была совсем маленькой, Вера поставила здесь и детскую кроватку.

Воспоминания внезапно вызвали приступ тоски. Подойдя к окну, Мэгги отодвинула занавеску и уставилась на аккуратный задний двор.

Филлип, мне так не хватает тебя. Когда ты был рядом, всегда было легче встречаться лицом к лицу с мамой.

Она вздохнула, задвинула занавеску и опустилась на колени, чтобы распаковать чемодан.

В стенном шкафу рядом со старыми отцовскими костюмами висел запечатанный полиэтиленовый мешок с ее вечерним платьем для выпускного бала. Розовое платье. Эрик просил ее носить розовое и подарил ей букетик из чайных розовых роз.

Эрик женат, а ты, как великовозрастная дурочка, стоишь здесь и пялишься на пыльное старое платье.

Мэгги сняла свой дорожный костюм и надела новые джинсы «Гее», две связанные в резинку фуфайки-безрукавки — белую и поверх нее голубую. На шею она повязала хлопковый шарфик и, чтобы усилить впечатление, нацепила пару огромных ромбовидных клипсов.

Когда Мэгги вошла на кухню, Вера взглянула на ее наряд и произнесла:

— Такая одежда для тебя чересчур молодежна, тебе не кажется, дорогая?

Мэгги бросила взгляд на свои «вареные» джинсы и ответила:

— Когда я ее покупала, на ярлыке не было ограничений по возрасту.

— Ты не поняла, что я имею в виду, дорогая. Иногда женщина средних лет может выглядеть нелепо, пытаясь казаться моложе.

От бешенства у Мэгги заклокотало в горле, и она поняла, что если не уйдет немедленно, то не сможет держать себя в руках и четыре последующих дня станут невыносимыми.

— Сегодня вечером я собираюсь к Бруки. Сомневаюсь, что ее волнует, как я одета.

— Собираешься к Бруки? Не понимаю, почему надо бежать туда, пробыв дома всего минуту.

«Нет, мама! Тебе не удастся сделать это», — подумала Мэгги и решительно направилась к двери.

— Что-нибудь нужно принести из сада? — спросила она с наигранным спокойствием.

— Нет, ужин готов. Единственное, чего не хватает, это — твоего отца.

— Я все равно выйду.

Мэгги тихо выскользнула из дома, побрела по безукоризненно чистому дворику и мимо аккуратных рядов ноготков, тянувшихся вдоль дома, прошла в гараж, где в строгом порядке располагались отцовские инструменты. Пол был нелепо чистым, а телевизор стоял высоко над верстаком на специальной полке.

Бедный папа.

Закрыв дверь гаража, Мэгги пошла вдоль огорода, где торчали засохшие стебли бобов и гороха и подсыхали верхушки репчатого лука. Мэгги никогда не видела, чтобы ее мать откладывала какую-нибудь работу, если ее нужно было сделать. Почему-то сейчас ее возмутило даже это.

Вера крикнула в открытую дверь:

— Я подумала хорошенько и поняла, что мне нужны два спелых помидора. Подбери, пожалуйста, дорогая, такие, чтобы можно было порезать на дольки.

Мэгги пробралась между колышками и сорвала два подходящий помидора. Но когда она, неся их на кухню, прошла по коврику, Вера проворчала:

— Сними туфли, дорогая. Я только вчера натерла полы.

К тому времени, когда пришел Рой, Мэгги уже готова была взорваться. Она встретила его на дорожке, ведущей к гаражу, и они под руку направились к дому.

— Как приятно, что ты встречаешь меня здесь, — произнес Рой с нежностью.

Мэгги улыбнулась и крепко сжала его руку, чувствуя, что раздражение проходит.

— Ах, папа! — вздохнула она, подняв лицо к небу.

— Я думаю, твой сюрприз внес разнообразие в жизнь твоей мамы.

— Ее чуть не хватил удар.

— У твоей мамы никогда не будет удара, она этого не допустит.

— Ты опоздал, Рой, — заявила Вера. Она стояла в дверях и нетерпеливо, с раздражением указывала на белый сверток в его руке. — Я должна успеть поджарить эти отбивные, так что поторопись.

Он вручил ей сверток, и Вера исчезла. Рой пожал плечами и печально улыбнулся дочери.

— Давай пройдемся, — предложила Мэгги. — Покажи мне, что нового ты смастерил.

В гараже пахло свежей древесиной.

— Почему ты позволяешь ей так обращаться с собой, папа? — спросила Мэгги.

— Твоя мама — хорошая женщина.

— Она хорошая кухарка и хорошая домашняя хозяйка. Но нас обоих она сводит с ума. Ты как хочешь, а я больше не могу. Почему ты это терпишь?

Он немного помолчал и сказал:

— Вероятно, я просто никогда не считал, что из-за этого стоит волноваться.

— И вместо этого ты приходишь сюда.

— Ну, я неплохо провожу здесь время. Недавно сделал несколько скворечников и кормушек для птиц, может, продам их.

Мэгги взяла отца за руку.

— Неужели у тебя никогда не возникало желания попросить ее замолчать и позволить тебе самому подумать о себе? Папа, она же вертит тобой, как хочет.

Он поднял обструганную дубовую деревяшку и погладил ее пальцами.

— Ты помнишь бабушку Пиерсон?

— Да, смутно.

— Она была такой же. Командовала моим отцом, как сержант на строевой подготовке новобранцами. Я привык так жить.

— Но это неправильно, папа.

— Они умерли, когда уже отпраздновали свою золотую свадьбу.

Их взгляды встретились.

— Это стойкость, папа, а не счастье. Это разные вещи.

Рой перестал гладить деревяшку и осторожно отложил ее в сторону.

— Так живет мое поколение.

Пожалуй, он был прав. Пожалуй, он чувствовал себя спокойно здесь, за работой в своей мастерской. Жена содержала дом в идеальном порядке, следила за тем, чтобы еда была вкусной, а одежда — чистой. Обычные обязанности жены, выполнение которых требовалось от женщины его поколения. Если отцу этого достаточно, то к чему Мэгги раздувать его недовольство?

Она коснулась его руки.

— Забудь о том, что я говорила. Пойдем ужинать.