Она хлопочет на кухне, что-то ставит подогреваться, но я не могу сконцентрироваться.
— Что? — спрашиваю едва слышно, потому что не могу говорить громче, чувствую, как силы уходят.
— Уехал он, Татусь, — также спокойно повторяет Ба.
— Куда? — выдавливаю из себя хрипло и хватаюсь рукой за горло, как будто это может помочь.
Ба оборачивается и внимательно смотрит на меня:
— Наталья. Ты чего такая бледная? На-ка попей водички, успокойся. — ставит передо мной стакан воды. — В Москву сорвался он. Ему еще утром позвонили, сорвали резко мальчишку, проблемы там какие-то по работе у него.
— Почему же он мне ничего не сказал? — спрашиваю безэмоционально, потому что сдулась, как воздушный шар, лопнула.
Бабушка устало вздыхает и подпирает кулаком лицо, смотрит снисходительно, но с теплотой.
— Дети вы еще, Наталь. Взрослые, но такие дети. Ему позвонили и Ярик сорвался. А потом у него какая-то беда с телефоном случилась, не включался. Он хотел к тебе бежать, объяснить все, да я сдержала. Это еще рано утром было.
— Почему же ты мне раньше ничего не сказала? — туман схлынул, и я начала злиться.
— Знаешь, что, деточка. У меня тут дел невпроворот, еще я не бегала за тобой. Сама-то скажи, чего так долго пряталась?
— Я не пряталась, — запротестовала я.
— Ну да. Ты снова втираешь мне чушь! — Ба возмущается, а после встает, подходит к плите, наливает тарелку борща и ставит передо мной.
Я машинально беру в руки ложку и зачерпываю борщ. Подношу ко рту, да так и замираю. Поднимаю глаза, в которых начинают собираться слезы:
— Он ведь так и не позвонил, Ба! — всхлипываю, роняю ложку, а следом закрываю руками глаза.
Бабушка тяжело вздыхает, передвигает стул и садится рядом. Обнимает меня за плечи и притягивает к себе, гладит по спине, как маленькую.
— И чего ты такая дурочка у меня? — говорит неожиданно.
— А? — я даже опешила.
Поднимаю взгляд и смотрю сквозь размытую картинку слез на Ба.
— Ревешь, говорю, чего?
— Он снова предал меня, — всхлипываю и размазываю сопли.
— Каким образом? Человек в Москву по делам уехал. Уехал, но обещал вернуться первым же рейсом. Вернется, а ты тут сырость развела. Ну сколько можно реветь?!
— А если не вернется, Ба? — подвываю и утыкаюсь лбом ей в плечо.
— Если да кабы. Ты простила его? — спрашивает с вызовом.
— Простила, — отвечаю тихо.
— Наталь, раз простила — доверяй. Как же без этого? Знаешь, в мои времена как было? Мы с твоим дедом поженились, а мне девятнадцать лет. Я тогда еще на фельдшера в другом городе училась. Уезжала в воскресенье на учебу, а возвращалась в пятницу. И так несколько лет. Без телефонов и мгновенной связи. Не отчитывался никто о каждом шаге и пуке.
Я всхлипываю в последний раз и вытираю мокрый нос.
— Он обещал, что свяжется с тобой, как только будет возможность. Просил передать тебе, что любит. Иди посмотри его комнату — вещи на месте, даже гитару оставил свою драгоценную.
Подрываюсь и лечу вглубь дома, заглядываю в комнаты. Наконец, захожу в ту, которую бабушка отвела Яру. Постель аккуратно заправлена, даже огромные перьевые подушки взбиты. В углу стоит гитара в чехле. Открываю шкаф — его вещи лежат на полке аккуратной стопкой.
Вдох-выдох. Успокаиваю бушующее море, ищу штиль. Как мантру повторяю себе: все хорошо, все хорошо. Все обязательно будет хорошо.
Возвращаюсь на кухню и плюхаюсь на свой стул.
— Успокоилась? А теперь быстро съела всю тарелку борща, — бабушка отстраняется и смотрит сурово.
— Не хочется что-то, — отвечаю и вздыхаю.
— Ты давай мне тут еще голодовку устрой! Любовь любовью, а борщ по расписанию! Лопай быстро! Я тебе тут год бока нагоняю, чтобы что? Вот так просто наблюдать, как ты снова становишься прозрачной?
— Я не прозрачная! — возмущаюсь я.
— Поговори мне тут.
Под пристальным взглядом Ба доедаю порцию, выпиваю чай с вареньем и с тоской гляжу в окошко. На улице практически полностью стемнело, а на телефон не пришло ни одного сообщения.
— Он не позвонит, — говорю уверенно и вздыхаю.
— Не позвонит — значит, приедет.
— Может, у него случилось что-то? — спрашиваю жалобно.
Бабушка демонстративно закатывает глаза:
— Наташ, угомонись, ну правда. Он приедет и сам расскажет тебе все. Ты его глаза вообще видела? Смотрит на тебя, как пёсель преданный. Не может он слинять так просто. И не накручивай триллер в своей голове. Не случилось с ним ничего. Иди ложись спать, на тебя нервов никаких не напасешься ведь.
— Всё-всё, ладно. Успокоилась, — сдаюсь я, целую бабушку и ухожу домой.
Собираюсь уйти, но в дверях останавливаюсь, оборачиваюсь и спрашиваю Ба.
— Бабушка, ты не считаешь наше решение быть друг с другом опрометчивым?
Ба как раз вытирала со стола, да так и замерла с тряпкой в руках:
— Я считаю вас молодыми дураками. Но это, знаешь ли, лечится временем. Оно и покажет, к чему приведут вас ваши же решения.
— А тебе он нравится? Ярослав? — спрашиваю, улыбаясь.
Бабуля разводит руки в сторону и выдает:
— Главное, чтоб нравился тебе. Но да, он хороший парень. Ирод, но хороший.
Возвращаюсь домой и решаюсь набрать Яра. В трубке ожидаемо роботизированный голос просит позвонить позднее. Видимо, с телефоном так и не получилось разобраться.
Злость начинает кипеть внутри. Обижаюсь на него за то, что послушался Ба и не пришел, не попрощался, не объяснился. Злюсь на себя за то, что поверила ему безоговорочно, и тут же одергиваю, успокаиваю. Приедет — объяснит, ну правда же. Ба тоже попадает под мысленную раздачу.
Отправляюсь спать. Вся ночь без сна. Кручусь, верчусь, места себе не нахожу. Телефон уже горячий от того, что не выпускаю его из ладони. Засыпаю лишь под утро, но сплю мало и тревожно из-за дурацких снов. Даже в них покоя найти не могу. Брожу, блужу по темноте, утыкаюсь в стены, а выхода нет.
В семь утра принимаю бодрящий душ, с досадой смотрю на экран смартфона и решаюсь пойти к бабушке. Может, он ночью приехал и не стал меня будить?
Решительно открываю дверь. Под ноги падает сонный Ярослав. До меня доходит — он спал, привалившись к входной двери.
Ударяясь спиной, распахивает глаза и медленно растягивается в улыбке:
— Доброе утро, Карасик.