Хороший брат (СИ)

Глава 39 Я мог спасти тебя

Он поднимает глаза и смотрит на меня. Я его не боюсь, но мне хочется сжаться в маленький комок и спрятаться под столом.

На самом деле, он дико странный. Я никогда не могла понять, что у него на уме. Его взгляд всегда прожигает, будто сканирует, анализирует тебя. Вгрызается в самую суть, читает мысли и просчитывает ходы.

Пока Ярослав пытается привести себя в чувства в душе, я ставлю перед Маратом, не сводящего с меня взгляд, тарелку, наполненную едой, и отхожу подальше.

Для опасного маневра нужно безопасное расстояние.

— Почему ты так смотришь на меня, Марат? — спрашиваю смело, в упор, хотя на самом деле у меня дико трясутся поджилки.

Я бы отправила его к бабушке, но та как всегда в самый неожиданный момент ушла из дома.

— Как? — спрашивает хищник, сидящий передо мной в расслабленной позе, но с дико напряженным выражением лица.

Его не волнует горячая еда, только свежее мясо и горящая, дрожащая от страха кровь.

— Как будто тебе есть что сказать мне, — рискую, но без этого никак.

— Есть? — переспрашивает он, а я киваю вместо ответа.

Ну давай же. Скажи, что я сошла с ума и мне привиделось. Плод моего больного воображения и больной фантазии. Он может соврать, успокоить меня, но это не тот человек, который будет заботиться о твоем внутреннем мире.

— Ты простила его, Наташа? — задает вопрос, а у меня сердце выскакивает из груди.

— Кого? — я так разнервничалась, что даже не поняла, о ком он говорит. — Ты о Ярославе? Простила.

Он смотрит и смотрит, а мне кажется, что даже стрелки на часах замерли в ожидании что же будет дальше?

— А меня?

Он спрашивает, а я вообще путаюсь во всем. Возможно, я не знаю чего-то?

— За что мне прощать тебя, Марат?

Он молчит, только темные глаза пьют каждую мою нервную и дерганную эмоцию, при этом он сам выглядит странно. Желваки ходят, руки сжимаются в кулаки.

— За то, что не спас, — отвечает не сразу.

А у меня будто все пазы становятся разом. Тогда, год назад, я грешным делом подумала, что, возможно, не безразлична ему. Подумала, что, может быть, он испытывает ко мне что-то? Ведь он приезжал. И не раз. Заботился обо мне. Как мог — грубо, сухо. Бесцеремонно появлялся на пороге, будто и не было ничего. Будто он не видел моего падения и всей этой грязи. Будто не он подобрал меня на обочине босую, растоптанную и уничтоженную. Будто не он привез меня домой, в тепло и безопасность.

А он спасал меня.

Раз за разом спасал. Пока один топтал, другой протягивал руку. Вытягивал. И уходил.

Спасал на дороге, когда со мной могло случиться все, что угодно. Спасал, когда я загибалась дома от болезни. Даже увезти меня из города хотел. Спасал ведь.

— Ты спас меня, Марат, — отвечаю ему без тени улыбки.

— Ты действительно так считаешь? — чуть вскидывает брови.

— Ты мог пройти мимо. Не приехать ко мне домой, не вызвать врача. Но ты сделал все это.

Он качает головой, не соглашаясь со мной:

— Я выполнял просьбу друга. Он попросил меня отвезти тебя, а потом приехать к тебе. Это не было моей инициативой.

Примерно так я и думала.

— Разве это что-то меняет? Ты мог отказаться, — я уже гораздо спокойнее пожимаю плечами. — И еще — если бы он не попросил тебя об этом одолжении, ты бы остался в стороне?

Мар снова медлит с ответом. Мы смотрим испытующе друг на друга. Так, будто находимся на очной ставке, только кто из нас двоих преступник?

— Я мог спасти тебя от Яра, — отвечает тихо, и я вижу в его глазах червя, который изводит его.

Ест живьем изнутри, душит мерзкими щупальцами, мешая дышать и существовать.

— Винишь себя? — спрашиваю его, хотя ответ уже и так мне известен.

— Да, — отвечает он.

И у меня впервые за этот разговор с плеч падает каменная плита, которая больно давила на позвоночник. Я-то думала, что он влюблен в меня и сейчас, убедившись в отсутствии романтических чувств, я испытываю огромное облегчение:

— Не вини, — уже без боязни подхожу к столу и сажусь напротив друга Ярослава. — Ты бы не смог ничего сделать, я бы все равно летела на этот огонь, пока не спалила бы себя живьем. Видимо, это должно было случиться, чтобы мы поняли, что друг без друга нам с Яром никак. Ты в этой ситуации постороннее лицо, а мы взрослые люди, которые ошиблись. Или нет. Я больше не хочу вспоминать прошлое.

Отважившись, кладу свою рук поверх его рук, сцепленных в замок:

— Посмотри на наше с Ярославом настоящее. Мы счастливы, собираемся пожениться. Впереди целая жизнь из ошибок и прощения, падений и взлетов. Ты не сможешь всегда нам стелить соломку, Мар. Но можешь быть рядом и протянуть руку помощи, когда поймешь, что она действительно необходима.

Марат улыбается уголками губ, вытаскивает свою руку из-под моей и накрывает сверху:

— Договорились.

Я искренне улыбаюсь и даже подмигиваю ему.

— Так-так. Мне уже начинать ревновать? — Ярослав заходит в кухню и наигранно упрекает нас.

— Тебе теперь предстоит делать это всю оставшуюся жизнь, — парирует Мар, и я впервые вижу на его лице широкую улыбку.

Мы размыкаем наши руки, я встаю с места и подхожу к Яру. Он ожидаемо распахивает для меня объятия, и я ныряю в них, трусь носом о его разрисованную грудь и счастливо улыбаюсь.

— Ну что, Карасик, готова начать спасательную операцию двух заблудших душ?

— Конечно, садись, все готово.

Ярослав усаживается за стол и приступает к еде, а Марат, будто опомнившись, спрашивает:

— Кстати, а где остальные мушкетеры?

Я сажусь рядом с Яром, замираю и начинаю хохотать:

— Так вот как вы прозвали друг друга? Мушкетеры…

Гогочу не сдерживаясь, я парни прячут улыбки и обмениваются заговорщическими взглядами.

— Ваши коллеги по ансамблю, они же хор синих мальчиков-зайчиков, они же, как вы выразились, мушкетеры, оказались посильнее вас, так как уже распивали живительную воду дяди Сережи и выработали, так сказать, иммунитет. Поэтому они погрузили ваши вмиг отключившиеся тела, а сами отправились домой. Кстати, Петя уже звонил мне. Он уточнял — будет ли у Ярослава мальчишник и если все-таки будет, то попросил Ярослава обойтись без жидкостей собственного производства Сергея Палыча.

Ой не могу. Ну детский сад, ей Богу.

— Так и что, будет мальчишник-то? — жалобно спрашивает Марат.

— Да погоди ты. Дай воскреснуть для начала, — отмахивается Яр и начинает уплетать свой ужин, кидая на меня виноватый взгляд.