Хранитель ядов (СИ)

Глава 2. УКРАДЕННЫЕ ГРЕЗЫ

Стать пустотой мне уготовано судьбой

И в темень ночи рухнуть с высоты полета,

Пройти весь долгий путь рискованно одной,

Но я решусь тебя спасти от гнета…

Животные всегда пылали ко мне лютой ненавистью. А особенно лошади. Я была для них словно вожжа, постоянно находящаяся под хвостом, — нервирующая и раздражающая. Любой конь, на которого мне помогали взобраться, поначалу вел себя вполне спокойно, но как только мы оказывались предоставлены сами себе, норовил сбросить и втоптать в землю по самую макушку. Истинные причины этого феномена и по сей день известны лишь Первосоздателям.

И однажды случилось непредвиденное.

Один из самых страшных сезонов засухи пришелся на мой шестой год жизни. Отец в то время, будто одержимый, занимался лишь своим долгожданным первенцем. Не жалея сил, он обучал меня всему, что, по его мнению, в будущем могло понадобиться благовоспитанному отпрыску семьи Сильва. И, к сожалению, едва ли помнил, что худощавый ребенок с короткими смоляными волосами, жадно вслушивающийся в его наставления, — это его маленькая хрупкая дочь, а не будущий крепкотелый сын-наследник с несгибаемой волей

Роберт Сильва всегда мог быть легко захвачен моментом, и чем ярче сверкали непритворной заинтересованностью мои синие глаза сквозь черноту густой челки, тем сильнее будоражился он, придумывая для меня все новые и новые испытания, и горделиво улыбался, если мне удавалось пройти их с первого раза.

Учеба и нравоучения представлялись мне игрой, иных развлечений я не знала. В отличие от Эстера, чьим воспитанием занималась нянечка Мисси и чья маленькая светловолосая головенка частенько мелькала в глубине лабиринта пышной зелени позади нашего особняка, когда он и его добродушная воспитательница играли там в прятки. У меня же никогда даже камеристки не было. Самостоятельность — залог твердости духа.

На шестом году жизни отец начал активно учить меня ездить верхом. Сказать, что эта наука давалась мне с трудом, значит, просто промолчать. Каждый день я взбиралась в седло, как на эшафот, а конь-палач, лениво шевеля ушами, ждал моего последнего предсмертного слова. Но разве я могла разочаровать отца?

В один из самых душных дней лета мои уроки верховой езды закончились намного раньше, чем обычно. Отец отправился в соседнее селение по делам.

Жадная до отцовской похвалы я злобно пялилась на коня рыжего окраса, которого еще не успели расседлать после моей очередной неудачи. Животное стояло около конюшни и недобро смотрело в ответ.

Ведомая глупым детским упрямством я отвязала его чумбур и принялась обходить коня. Как только я исчезла из его поля зрения, животное успокоилось и так и продолжило стоять на месте непривязанным. Маленький рост да и обоюдная неприязнь не позволили бы мне самостоятельно оседлать зверюгу, поэтому я, взобравшись на невысокую пристройку конюшни, прыгнула в седло сверху. Хотя, скорее, рухнула плашмя.

Дикое яростное ржание, вопли испуганных слуг, и вот уже конь несет меня в неизвестном направлении. Перед глазами все слилось в единую красочную кляксу. Я подпрыгивала в седле, беззвучно кричала и ждала болезненного удара о землю. Но его все не было, а тряска продолжалась. В какой-то миг мне даже показалась, что на самом деле это я неслась по дороге, таща на спине громоздкую тушу коня.

А затем оскорбленное животное взбрыкнуло, и я вылетела из седла, словно ядро из пушки. Конь выбрал весьма удачный момент для мести: мое тело рухнуло с обрыва навстречу зубастому скоплению скал в самом низу.

Очнулась я от того, что кто-то тыкал мне холодным пальцем в щеку.

— Проснулся? — Мальчишка, по виду чуть старше меня с огромными голубыми глазами, в последний раз дотронулся до моей щеки и встал с корточек. — Чего это ты тут развалился?

Сразу ответить мне не удалось. Голова болела так, словно на лбу уместилось конское копыто и беспрестанно давило, чтобы, в конце концов, получить неприглядную лепешку. У корней волос и на правом виске ощущалось легкое щекотание, от которого по всему телу распространялся неприятный холодок. Кожу живота и правое плечо саднило.

— Я уж думал, ты мертвец, — продолжал разглагольствовать мальчик, с любопытством осматривая меня. Солнце светило ему в спину, и от яркого света шапка пушистых мальчишечьих кудрей приобрела оттенок халвы — любимого лакомства Эстера. — А ты что, прямо на скале поспать решил?

— С обрыва… — прошептала я, едва шевеля губами.

Мальчик нахмурился и снова присел около меня.

— С обрыва? Упал?

Последовавший за этим кивок привел его в бурный восторг.

— Честно? Честно-честно-честно? Не врешь?! А почему ты не умер?

Ответа у меня не было, а долгое молчание мальчик воспринял как нежелание рассказывать о чуде, которое позволило мне выжить.

— Ну и пожалуйста! — надулся он. — Не очень-то и хотелось знать!

Однако долго обижаться у него не получилось. Любопытство взяло верх.

— Я Дакот. Живу во-о-он там, в селении вниз по дороге. А тебя как зовут?

Виски сдавило с новой силой, отчего у меня получилось лишь дико вытаращить глаза.

— Ясно. — Не получая ответы на свои вопросы, мальчик мгновенно приходил к собственным умозаключениям. — От удара потерял память. Даже имени своего вспомнить не можешь. Тогда буду звать тебя «Мертвец». Только ты какой-то оживший. Смешно, да?

Я устало мигнула.

— Не видел тебя раньше здесь. Тут вблизи вообще из нашенских никого нет, ну как мы с тобой. Возраста нашего… — Дакот задумчиво почесал затылок. — Скучно. Даже поиграть не с кем. Вставать-то собираешься?

— Да…

— Тогда руку давай. — Дакот вцепился в мои запястья и потянул, помогая сесть.

Из моего горла вырвался натужный всхлип. С правой стороны от волос по виску, а затем по щеке потекла кровь, смешиваясь с дорожками из слез.

— Ого. Да ты точно почти Мертвец! — Дакот с интересом смотрел, как красные капли оканчивают путь, впитываясь в воротничок моей белой рубашки. — Тебе надо к Руаре. Она уберет кровь. А пока, — мальчик вытащил из заднего кармашка брюк серый носовой платочек с парочкой грязных пятен на краях и, проведя им по моим шее и щеке, с силой прижал грубую ткань вместе с челкой к ране, — на вот. Держи рукой. И не ной. Папа говорит, что мужчина не должен плакать. А если вдруг захочется, то только в одиночку.

Я положила пальцы поверх платка и громко шмыгнула носом. Перед глазами все плыло. Контуры мальчика двоились и троились.

— Пойдем. — Дакот взял меня подмышки и, резко дернув, поставил на ноги.

К горлу подкатилась тошнота, а кожа на животе вспыхнула жгучим пожаром.

— Живот… — простонала я.

— Тоже поранил? Давай-ка уберем лишнее.

Дакот опустился передо мной на колени. Меня дико шатало, и я, потянувшись к нему, оперлась свободной ладонью на его плечо. Грубая ткань рубахи мальчика и часть подтяжек на плече неприятно терлись о пальцы, но я лишь сильнее уцепилась за единственную опору, не дающую телу рухнуть навзничь.

Почему-то стало легче дышать. Я наклонила голову, равнодушно наблюдая за тем, как Дакот расстегивает последнюю пуговицу моего жилета.

— Руки в стороны. Эй, Мертвец, слышишь? В стороны! Ну что ты делаешь?! Не роняй платок! Эх, опять у тебя кровь!

Секунду спустя жилет был брошен на камень, а скомканный платок вновь прижат к моему лбу. Дакот, сердито сопя, осмотрел мою рубашку и, пожав плечами, дернул края вверх, обнажая живот.

— Всего пара ссадин, нюня. А ты расхныкался, как будто тебе камнем живот вспороли. Как свинка, которую режут.

— Я не свинка.

— Угу, ты Мертвец. — Дакот хотел уже отпустить края рубашки, но внезапно что-то привлекло его внимание. — Какие чудны́е у тебя родинки на пузе.

— Родинки?

— Раз, два, три… штук десять вокруг пупка. И цвет-то какой-то не такой. Как у украшений, которые в маминой шкатулке лежат. Аме… аме… аметисты. Фиолетовые. Только мама говорила, что у нее ненастоящие аметисты в украшениях. Настоящие дорого стоят. А мы себе это позволить не можем.

«У меня аметисты вокруг пупка?» — Мысль была слишком сложной для моего состояния, поэтому в тот день почти сразу выскочила из памяти.

— Мертвец, не засыпай опять. Нам еще до лавки Руары идти и идти. — Дакот отошел от меня и взял с камня маленькую потрепанную котомку, набитую сухими травами. Закинув ее себе на плечи, мальчик двинулся вперед.

Первый же самостоятельный шаг привел к плачевным последствиям. Скальная поверхность стала приближаться с немыслимой скоростью, и только руки Дакота, прыгнувшего ко мне с диким воплем, спасли мой лоб от новой боли.

— Ты прямо как Сантьяго после двух чашек наливки Руары. — Дакот усадил меня обратно на землю и с досадой сплюнул в сторону. Плевок не получился, и нить слюны, качнувшись, влепилась в подбородок. Мальчишка поспешно утерся рукавом и с подозрением покосился на меня — не смеюсь ли. — Даже стоять не можешь?

— Чуть-чуть посижу. — Левое веко поползло вниз, с правым еще удавалось как-то справляться. — Отдохну.

— Нет у меня времени ждать. — Сердито сообщил Дакот, обходя меня со всех сторон. Затем он наклонился, просунул руки под моим животом и, уцепившись с другой стороны за складки рубашки, поднял меня.

Дыхание перехватило. Всем весом я упиралась в руки мальчишки, а они, в свою очередь, сдавливали мне ребра и живот. Голова и ноги провисли. Кровь заструилась по щеке и закапала на камни.

— Неудобно, — пожаловался Дакот, больно впиваясь пальцами в мой левый бок в попытке удержать меня на весу. — Странно. Чукку таскать так было легче. Знаешь Чукку? Щенок. Ничейный. Все его подкармливают.

Когда он вновь опустил меня на землю, я едва ловила ртом воздух.

— Что же с тобой делать? — Дакот огладил пальцами подбородок, как это делали взрослые мужчины. — Ты совсем не мягкий. Чукку намного приятнее переносить с места на место.

Мне хотелось извиниться за свою «немягкость», но голос подвел.

— Ладно, Мертвец. Попробуем еще раз.

Мальчик приобнял меня за плечи, заставляя встать с четверенек, а затем, резко присев, подсек ребром ладони под коленями. Подставив руки, он дождался моего падения на них и тут же выпрямился.

— А вот так немного лучше, — удовлетворенно заключил Дакот, слегка сдвигая руку, чтобы она оказалась под сгибом моих коленей. — Кстати, Чукку этим способом не потаскаешь. У него сразу лапы кверху, и вообще он становится похож на волосатого младенца. Готов, а, Мертвец?

— Угу.

Мне было очень спокойно от тепла, исходящего от груди мальчишки. Я склонила голову на его плечо. Он не умолкал ни на секунду, легко взбираясь по каменистой тропе. Его голос отдавался глухим отзвуком в груди, убаюкивающим меня, словно колыбельная Мисси. От рубашки исходил легкий запах пота, но даже это успокаивало меня. Сжимая в кулачке грязный платочек, я чувствовала, как редкие капли все еще не остановившейся крови прочерчивают кривые линии на лбу и впитываются в рубашку мальчика. Но того, похоже, это ничуть не расстраивало.

— Знаешь, Мертвец, ты слишком легкий. — Дакот шел по дороге, беспрестанно подпрыгивая, отчего кончик моего носа чертил на его шее замысловатые узоры. — И худой. Мало ешь? Плохо. Папа говорит, мужчина должен хорошо питаться, чтобы иметь силу постоять за себя. А еще нужно много работать, чтобы быть крепким. А знаешь зачем? Чтобы носить на руках даму сердца.

— Даму сердца?

— Ну, это дама, которую ты любишь и готов носить на руках. У тебя есть дама сердца?

Я задумчиво прикрыла глаза, размышляя над вопросом.

Может, мама? Но мамы уже нет в живых. Я не смогу носить ее на руках. Тогда кто? Может, попросить Мисси стать моей дамой сердца? Она похожа на огромный воздушный шарик, но не выглядит очень уж легкой. Смогу ли я поднять ее на руки?

— Нет дамы сердца, — печально ответила я.

— Плохо. Придется найти.

— А у тебя есть?

— Неа. Но мама говорила, что в Витриоле много красивых дам. А она там жила, потому что работала в библиотеке. Очень умная была и меня учила, поэтому я знаю кучу умных слов. А знаешь, что такое «Витриоль»?

— Столица нашего Королевства.

— Фу-у-у, и тебя что ли кто-то учил? — Дакот разочарованно сложил губы «уточкой». — Ребята из соседнего селения даже слыхом не слыхивали это название. Деревенщины. Вот! Какие слова знаю!

На открытом пространстве нещадно пекло солнце. Я вспотела и сильнее вжималась щекой в плечо мальчика, пряча лицо в тени, падающей от его головы. Мы миновали несколько одиноко стоящих каменных домов с деревянными крышами.

— Так что, Мертвец, лучше всего искать даму сердца в Витриоле. О, давай на поиски вместе поедем?

БУХ!

На пушистую головенку радостного Дакота опустилась чья-то лапища. Пальцы, сместившиеся на его лоб, показались мне огромными, как у великана, и я с замиранием сердца взглянула вверх, ожидая увидеть жадно распахнутую пасть страшилища.

— Дакот, где тебя носило?

«Страшилище» улыбнулось, обнажая ряд крепких, но кривоватых зубов. Фигура гиганта закрывала солнце, и я всерьез опасалась, что он раздавит нас, как пару мошек.

— Сантьяго! — В отличие от меня, Дакот был рад гиганту. — За травами ходил. Руара послала.

— И кто это у тебя? — Надо мной склонилось смуглое лицо, по форме напоминающее дыню. Выгоревшие на солнце, изжелта песочные волосы были собраны в хвост, в маленьких карих глазках плясали озорные искорки, на огромном носу раздувались ноздри, похожие на жерла вулканов.

— Мертвец! — Меня гордо приподняли к самому лицу великана.

— Твой мертвец очень громко сопит, — хохотнул мужчина. — И что за игры у вас? В принцев и принцесс?

— Он не моя дама сердца, — насупился Дакот. — Он не мог идти, поэтому его пришлось тащить, как Чукку. У него кровь.

— Кровь? — мгновенно посерьезнел Сантьяго. Громадные пальцы легли на мой лоб и отвели в сторону челку. Я сжалась, с силой вцепляясь в рубашку Дакота. — Отец же тебе говорил не играть у скал. Сорвался твой приятель, да?

— Ага. Только мы там не играли…

— Неси его к Руаре. Она в лавке. И поторопись к отцу. Он тебя уже обыскался.

Вскоре я уже сидела на высоком стуле в помещении, где единственным источником света служили стеклянные фонари, наполненные дешевыми светоч-камнями — один из немногих артефактов, официально разрешенных на территории Утопии.

Вдоль стен на многочисленных полках размещались коробочки, банки и мешочки. В углу толпились корзинки с какими-то разноцветными кусками. С потолка свисали пряные букеты трав.

Рану под бинтом чуть-чуть жгло, живот все еще побаливал, но у меня появились силы кивать женщине с копной рыжих, будто спелая морковка, волос. Руара летала по лавке стремительным вихрем, переставляя товар, поправляя пучки трав и одновременно смахивая пыль со всего, до чего успевала дотянуться на такой скорости.

На стойку передо мной опустилась тарелка.

— Каша из пшеничной, гречневой и ячневой крупы. — Руара осторожно потрепала меня по волосам. — Кушай, сынок. Уморил тебя этот злодей Дакот. Скучно мальчонке. Вот и требует от нового друга всяких игрищ. Когда снова потащит тебя к скалам — тысячу раз подумай.

Мой взгляд блуждал по густой массе, размазанной по тарелке, и небрежным комкам, разбросанным тут и там по поверхности. И этокаша?

Однако желудок отказался привередничать, и пару минут спустя тарелка благополучно опустела.

Звякнул дверной колокольчик, оповещая о прибытии гостя — мужчины с курчавой черной бородой и блестящей залысиной. Он не успел и шага ступить, как за ним следом влетел Сантьяго.

— Сеймур! Я все гадал — ты или не ты. — Сантьяго пожал бородачу руку и потащил его вглубь помещения. — Руара, глянь, кто явился! Давно не виделись, старый разбойник. Как работается в гильдии? Освальд Каменщик не слишком лютует?

— Не жалуюсь, дружище. К кому-кому, а к рубежным торговцам, работающим под его началом, Освальд хорошо относится. Хотя и в его фаворитах личности отнюдь не первого сорта. Но шефу виднее, кому доверять.

Сеймур с грохотом присел на стул рядом со мной и отстраненно похлопал меня по голове. Подбежавшая к стойке Руара поставила перед гостем исходящую паром чашку.

— Горячие напитки, красавица? В такую жару?

— Не волнуйся. Добавленная смесь обладает особым эффектом и охладит организм.

Я заинтересованно встрепенулась.

Охлаждает организм? Особая смесь? А какие еще существуют смеси? И как их можно сделать?

— Надеюсь, это чай, красавица? — Мужчина приподнял кружку и с наслаждением вдохнул терпкий аромат.

— Конечно. Не одобряю дневные пьянки, ты же знаешь, Сеймур.

— Именно. Может и веником отлупить, — громким шепотом пожаловался Сантьяго.

— Ух, договоришься, пьянчуга ты мой ненаглядный.

— А у вас тут как всегда, — Сеймур отхлебнул чай и удовлетворено крякнул, — душевно.

— Так и живем. — Сантьяго придвинул к стойке стул. — Рассказывай, что в мире делается. Давненько к нам не наведывался.

— К сожалению, это не от меня зависит. Не я задания выбираю. Больше морем плавал — то в Королевство Рыб, то в Королевство Рака. Там-то все относительно спокойно.

— А где ж тогда беда? — Руара, любопытствуя, даже перестала носиться по помещению. — Неужто в нашем Королевстве какая напасть?

— Верно, красавица. — Сеймур хлюпнул чаем и заговорчески понизил голос. — Слышали о Крепости Изобретателя?

— Кто ж о ней не знает. — Сантьяго качнулся на стуле, повернулся к стойке спиной и оперся на нее локтями. — Наше местное чудо. У Королевства Рыб — известные на всю Утопию вазы, у Королевства Стрельца — стабильная экономика по экспорту волшебных камней, а у нас — Изобретатель с его безумными идеями. Кто б еще видел эти его изобретения. Небось, оружие какое-нибудь в нейтральные земли продает.

— Подождите-ка, — вмешалась в разговор Руара. — Разве в шахтах Крепости Изобретателя не добывают лиловый порошок? Его еще «аметистовым» кличут.

— Это который якобы чистую энергию дает? — Сеймур подавился смешком. — Добывать-то добывают, да весь порошок в саму Крепость уходит для экспериментов этого самого Изобретателя. Так что пшик нашему Королевству, а не чистая энергия. Как живем на привозных светоч-камнях, так и будем дальше.

— А что за беда с Крепостью?

— Взрыв на днях там случился. Фиолетово-лиловый столб взметнулся аж до небес. Жители местных поселков решили — все, Первосоздатели спустились на землю, чтобы всех наказать за их грешки. Доизобретался Изобретатель.

— Ужас какой. — Руара нахмурила рыжеватые бровки. — А что с работниками шахт? Пострадали?

— Судя по тому, что говорят в столице, все целы. — Сеймур огладил пышную бороду. — Взрывная волна пошла в другую сторону — аккурат на Город Смертников. Жертвы были там — среди заключенных.

— Что ж, смертники нас не интересуют. Их удел — влачить свое жалкое существование в этом городе-тюрьме, так что пусть возрадуются, получив столь быстрое избавление от тягот жизни.

— Ты очень циничен, дорогой, — неодобрительно заметила Руара.

— Не собираюсь жалеть преступников. — Сантьяго стукнул кулаком по колену. — Абы кого в Город Смертников не направляют. Лишь прогнивших насквозь личностей, чью гнусь уже не может спокойно носить наша святая земля.

— Тогда весьма удачно, что Крепость Изобретателя расположена в центре Города Смертников, — усмехнулся Сеймур. — Случись что снова, заключенных никто и жалеть не будет. Кто ж испытывает жалость к мусору?

— И как людям работается в этих шахтах? — Руара поежилась. — Вблизи Города Смертников — бр-р-р-р, от одной мысли волосы дыбом встают.

— Да что ты, родная. После десяти лет работы в шахтах любой утопиец получает ценные дары от самого правителя. Говорят, это земля и куча денег. Стимул как-никак. К слову, господин наш, чей особняк на пригорке возвышается, Роберт Сильва — как раз из числа тех «счастливчиков», что в свое время успешно отработали на шахтах. Он и его покойная супруга. Пусть земля ей будет пухом.

— Поинтересовался бы тогда у господина, что там за дары выдают за работу. — В глазах Сеймура сверкнула хитринка.

— Э нет, приятель. Мне здоровье дороже. Ни к чему нам господский гнев на себя навлекать.

— Да Первосоздатели с этими, с дарами. — Руара погладила меня по волосам. — Нам и без них хорошо.

— Признаюсь, у меня когда-то возникала мысль махнуть на восток на шахты. — Сантьяго, прищурив один глаз, залихватски прищелкнул пальцами. — Подзаработал бы деньжат. И мне бы их вручил сам правитель Кейденс Азэлстан! Мечта, черт побери.

— Я тебе махну. — Руара угрожающе приподняла мою тарелку. — По башке твоей дурьей махну, чтоб мысли дурные не лезли. Собрался он лиловый порошок добывать. Сиди дома!

— Хлопотно быть женатиком. — Сеймур одним глотком допил чай. — Другое дело — рассекать по свету в статусе рубежного торговца. Правовой иммунитет, без проблем пускают через границы, гильдия защищает, коли опростоволосишься — красота. Свобода, приятель. Свобода.

— Тоже тарелкой огрею, — нежно пообещала Руара. — Не забивай голову моего ненаглядного своей свободой, рубежный торговец!

— Хотя в наличии такой жены есть своя прелесть. — Сеймур привстал со стула, поймал Руару за запястье и чмокнул ее руку. — Огонь, а не женщина! Пылай и ты ей на радость.

— Пылаю, пылаю, — хохотнул Сантьяго.

«Горим!» — донеслось с улицы.

— Что там? — Руара поспешила к выходу.

За ней побежали мужчины. Я слетела со стула и бросилась следом.

— Сантьяго! — К нам присоединился крепкий мужчина в окровавленном фартуке. — Солома в пристройке конюшни загорелась. Вы же там все запасы держите?

Напротив лавки из окна деревянной пристройки рядом с длинным каменным домом шел дым.

— Святые Первосоздатели! — Сантьяго кинулся к конюшне. — Надо залить огонь!

— Вода в баке на самом дне. От жары вся высохла. Не хватит ее, да и погасить не успеем. Вытаскиваем мешки!

Мужчины принялись таскать из пристройки мешки, пока дым не заполнил все пространство непроглядной черной стеной.

— Жеребенок! — Взвизгнула Руара. — Мы же его туда утром отвели! Помрет животинка!

— Стой, поздно уже. — Сантьяго заскрежетал зубами. — Денег-то сколько пропадет. Ну и гарпия с ними!

Почувствовав чье-то присутствие, я обернулась. Рядом стоял Дакот. Он хмурился и кусал губы.

— Дакот! — Мужчина в фартуке кивнул на пристройку. — Справишься?

Мальчик, не задумываясь, кивнул.

— Тогда делай, как я тебя учил. Давай, Дакот. Выведи жеребенка!

— Хорошо, папа.

Мальчишка нырнул в охваченную пламенем пристройку. Повинуясь внутреннему порыву, я побежала следом и опомниться не успела, как очутилась в густом дыму.

Кашляя и отплевываясь, я рухнула на колени и поползла по разбросанной на полу влажной соломе. Руки беспорядочно шарили по деревянной поверхности, разум не желал подсказывать спасительные решения.

Совсем рядом послышалось фырканье. Из дыма показались копыта.

— Ты что тут делаешь?! — закричал на меня Дакот. — Сдохнуть решил?

Врезав ладонью по крупу жеребенка, отчего тот припустил к выходу, мальчишка одним рывком поднял меня на ноги. Мы впервые оказались лицом к лицу, стоя на полу, и оказалось, что я на целых полголовы выше Дакота. Он тоже это заметил и раздраженно чертыхнулся.

— Уходим, Мертвец!

Ноги не повиновались мне. Я зашлась в оглушительном кашле.

— От тебя одни проблемы, глупый Мертвец!

Дакот обнял меня за талию, и я тут же повисла на нем, обхватив коленями бока и цепляясь за его потную шею. Так он и вынес меня из пристройки — как дикую паникующую макаку.

— Что ж ты творишь-то, ребенок! — Руара прижала меня к себе. — Куда понесло тебя?!

— За другом увязался. — Сантьяго благодарно похлопал Дакота по плечу и с облегчением вытер пот со лба. — Приключений, видать, захотелось. Мальчишки — что с них взять.

— Сынка влияние. — Мужчина в фартуке ухватил Дакота за ухо и потянул вверх. Мальчик, взвизгнув, встал на цыпочки. — Да, шалопай?

— Ты его не кори, Рамиль, — попросила Руара. — Он у тебя молодец. Жеребенка вывел, приятеля на руках из огня вынес.

— Ох, и часто у вас тут пожары случаются? — Сеймур, отдуваясь, оттягивал воротник рубахи, чтоб хоть как-то охладить распаленное тело.

— Частенько. Засуха, будь она неладна. — Сантьяго с сожалением глянул на разваливающуюся на глазах пристройку. — Пусть догорает. Главное, что на конюшню не перекинется. Каменный заслон защищает.

— Засуха в Королевстве, благословенном Водой. — Рубежный торговец посмотрел на собственные руки и, чертыхнувшись, обтер их о брюки. — Расскажи кому за пределами Королевства — обсмеют.

— Нет, скажут, что согрешили. — Руара приподняла мою голову, удерживая за подбородок, и, достав из-за пазухи платок, принялась оттирать мои щеки от грязи. — Вот и не посылают нам Первосоздатели дождика.

— Глупости, женщина. — Сантьяго с досадой пнул ближайший спасенный мешок и сплюнул в траву. — Неужто мы хуже жителей Королевства Льва, к примеру? Или Весов? Или Водолея? За что нам такие напасти? — Мужчина осекся и смущенно потер затылок. — Прошу простить за упоминание Королевства Водолея. У них два года назад скончался правитель, так что жителям сейчас тоже несладко.

— К черту Водолея! — с чувством высказался Сеймур. — Мы не святые, чтобы заботиться о других.

Кто-то настойчиво потянул меня за рукав. Насупившийся Дакот, потирая ухо, безмолвно призывал меня следовать за собой.

— Погоди, Дакот. — Руара шлепнула его по тощему седалищу. — Дай ему передохнуть. Он сегодня всякого натерпелся. Да и мальчонке, наверное, уже домой пора. Хорошо бы еще лекарю показаться. — Повернувшись ко мне, женщина улыбнулась. — Понял, сынок? Обязательно сходи к лекарю. Где ты живешь, малыш? Дакот проводит тебя.

Я приняла это ответственное поручение с серьезным видом. Осмотревшись, чтобы сориентироваться, я указала на вершину холма.

— В особняке Сильва? — Сантьяго напрягся. — Ты сын прислуги?

— Для сына прислуги у него слишком добротная одежонка, — заметил Сеймур.

Все взгляды сконцентрировались на мне, теперь уже настороженно оценивая, словно увидели в первый раз.

— Рубашонка да штанишки от комплекта для верховой езды и явно не за медные хрипы куплены. Как минимум серебро. — Рамиль схватил Дакота за шиворот и, подняв в воздух, поставил рядом с собой — подальше от меня.

— Ребенок Сильва? — Лицо Сантьяго покрылось красными пятнами. — Сын Роберта? Эстер?

— Нет. — Руара схватила супруга за руку. Теперь ее взгляд выражал совершенно непонятный мне испуг. — Эстер светловолосый.

— Но у Сильва один сын. Тогда…

— Чертовы демоны бездны, — выругался Рамиль.

Голос Сантьяго понизился почти до шепота:

— Эк… Эксель?

Я встрепенулась, послушно реагируя на собственное имя.

— Это девчонка Роберта. — Рамиль снова чертыхнулся.

— Девчонка? — Дакот пялился на меня, вытаращив глаза — вот-вот выпадут из орбит и вприпрыжку покатятся по сухой траве.

«Почему они так на меня смотрят? У меня на лице грязь? Рубашка не заправлена? Я была не вежлива?»

Со стороны дороги донесся стук копыт и конское ржание.

— Если уж не везет, то до конца, — хмуро пробормотал Сантьяго.

Рядом с нами остановился гнедой жеребец. Наездник спрыгнул еще до полной остановки коня и направился прямиком ко мне. Кудри медового оттенка, что так удачно унаследовал Эстер, соперничали в красоте с самими лучами солнца. Ухоженная борода притихшим зверьком покоилась на груди. Торжественную степенность в каждом жесте не мог испортить ни слегка запыленный наряд — утратившая белизну рубашка с закатанными до локтя рукавами и не предназначенные для езды верхом брюки, а оттого и нещадно помятые (похоже, ринулся на поиски сразу, как вернулся), — ни заметная краснота на исчерченном морщинами лбу и щеках.

Как же Эстер напоминал отца! Этим необъяснимым внутренним сиянием, неспешным движением головы в периоды глубокой задумчивости, кусающимся холодом в глубоких синих глазах. Рядом с отцом и братом я была как коричный пряник среди леденцовых человечков — тусклая и невзрачная. Может, поэтому времяпровождение с отцом представлялось мне верхом наслаждения? Мне и только мне позволено было бесконечно купаться в сиянии его благородной величавости, внимать его мудрым замечаниям, добиваться его бесценного одобрения. Невзрачной мне, а не столь похожему на него Эстеру.

Я выправила осанку, компенсируя этим непотребство остального образа. Отец, не дойдя до нас, остановился. Он никогда не задавал лишних вопросов. Его бесстрастный взор задержался на бинте, белеющем сквозь мою челку, а затем продолжил блуждать по лицам присутствующих, оценивая степень вовлеченности каждого в проблему. Оставалось лишь ждать его вердикта.

«Правильно ли он все поймет?»

— Господин Сильва, — начал Сантьяго и тут же осекся, напугавшись острого, как бритва цирюльника, взгляда отца.

«Неправильно понял».

Я молча прошагала до отца и преградила ему путь. Разведя руки в стороны и таким образом закрыв собой жителей селения, я посмотрела отцу в глаза, а затем склонила голову, следя за тем, чтобы спина оставалась прямой. Бессловесная беседа, основанная на исключительном доверии между отцом и мной. Я никогда не врала ему, и этим поступком продемонстрировала, что полностью признаю за собой вину за содеянное. Иных виновных лиц попросту нет.

Подняла голову. На лице отца вновь господствовала холодная бесстрастность. Он поверил мне безоговорочно, а значит, никому из стоящих за мной людей больше ничего не грозило.

— От Эксель были проблемы? — Отец обратился к Сантьяго, предоставляя ему право говорить от лица жителей.

Правильно. Теперь отец выяснял, имелись ли у моих поступков последствия, устранять которые необходимо с помощью денег. Я восприняла это спокойно, как самобытную процедуру, важность которой мне была внушена отцом на одном из уроков жизни. Создал неудобства, стал причиной инцидента — компенсируй и не забудь принести извинения.

— Проблемы? — Сантьяго побледнел. — Нет, господин. Она — хороший ребенок.

— Благодарю. Прошу прощения за беспокойство.

— Да нет, что вы, господин…

— Прошу прощения. — Я старательно сымитировала отцовский тон и, дождавшись кивка отца, последовала за ним. Прежде чем он помог мне взобраться на коня, я оглянулась, широко улыбнулась — впервые за весь этот день, — и крикнула уже своим голосом: — Спасибо!

В моей памяти остались образы вытянутых от удивления лиц и щуплая фигурка Дакота, выбежавшего на дорогу вслед за нашим конем и еще долго находившегося там без единого движения. Может быть, стоя на пыльной дороге, он мечтал о том, как отправится в Витриоль на поиски своей дамы сердца?

Я сидела в седле впереди отца, зажатая его сильными руками, держащими поводья, и ждала, пока он озвучит условия, которые позволили бы мне искупить вину. Он никогда не ругал меня, считая, что нагоняи — бесполезная трата слов. Человек ценен действиями, конкретными поступками, и лишь проявление трудолюбия покажет искренность в желании исправить допущенные ошибки.

Не выдержав молчания, я задала вопрос, который занимал мой разум с того момента, как я попала в лавку Руары и Сантьяго:

— Знание — это сила, полноценность сознания и вооруженность, ведь так, отец?

Эта фраза постоянно крутилась в моей голове, потому что именно с нее начинался любой отцовский урок.

— Да, Эксель.

Я откинула голову на отцовскую грудь. Наблюдая за тем, как он щурил глаза от яркого солнца (вот и шляпу свою не захватил, а ведь он ужасно чувствителен к солнечным лучам), я без единой эмоции в голосе сообщила:

— Мое сознание неполноценно.

— Ты получаешь от меня достаточно знаний, — столь же монотонно возразил отец.

— Нет. Я не знала того, что знают те люди в селении. Их знания другие. — В поисках правильных фраз я лихорадочно перебирала в уме весь свой словарный запас. — Они мыслят по-другому. И смотрят по-другому. Умеют по-другому. Делают по-другому.

Я вздрогнула, услышав тихий смешок. Отец засмеялся?

— Твой вывод, Эксель?

Подумав, быстро выдала:

— Среди них с их знаниями я беззащитна и… неполноценна.

— Твое решение проблемы?

— Хочу постоянно быть и там.

Руки отца напряглись, поводья натянулись. Конь беспокойно задергал головой.

— Отклоняю. Предложи иное решение, Эксель.

— Нет.

Поводья снова натянулись.

— Эксель, их уровень жизни отличается от нашего, как и мировоззрение. Из-за твоего статуса и воспитания, тебе будет сложно понять их самих и их стремления.

— А тебе, отец? — Я наклонилась вперед и снова откинулась назад, легонько ударяя затылком отцовскую грудь. — Ты и мама — оба работали на шахтах, и поэтому теперь я и Эстер живем хорошо. Кушаем хорошо. Одеваемся хорошо. Это награда. Но не наша.

— А ты хочешь заслужить награду? Желаешь трудиться и получать знания, одновременно оценивая их с различных точек зрения?

Сложная мысль. В том возрасте я еще не могла ее осилить.

— Да-а… — неуверенно пробормотала я, надеясь, что мудрость отца позволила ему прийти к верному заключению.

— Желаешь быть полноценной? — смягчил он свой вопрос.

— Да!

— Твое решение проблемы, Эксель? — Суровость тона должна была настроить меня на серьезный лад.

— Хочу посещать лавку Руары и Сантьяго… тех людей. Слушать их. Учиться.

От тяжелого вздоха отца волосы на моей голове зашевелились. Его рука легла на мое плечо. От давления меня накрепко прижало к седлу.

— Я подумаю, Эксель. Я подумаю.

* * *

Дакот сохранял молчание всю дорогу назад. Я предпринимала жалкую попытку заговорить, когда мы были у реки, но он даже не взглянул на меня.

Холодная вода обжигала руки, пока я окунала их в прозрачную глубь, смывая результаты своей непростительной безответственности. Дакот, взяв у меня предложенный платок — тот самый, что много лет назад он прижимал к моему окровавленному лбу и который я всегда бережно носила с собой, — скрылся за раскидистым кустом, растущим у самой реки. Слыша каждый всплеск от опускаемого в воду платка, я терзалась чувством вины. Снова и снова вызывала в памяти картинку событий и никак не могла отыскать верное решение.

А как же житейское уверение о том, что безвыходных ситуаций не существует? Или я просто пересекла точку невозврата, пропустив множество развилок, где бы могла свернуть в верном направлении и сделать правильный выбор?

Я и забыла, как тяготит молчание. О Первосоздатели, да я даже не помнила, что Дакот умел злиться! Самый добродушный парень, которого я когда-либо знала (кроме Эстера, конечно же), мог притворно возмущаться моими поступками, но в то же время поддерживал каждое мое начинание, словно свое собственное. Моя ходячая совесть, воплощенная в крепком поджаром теле, моя опора и отчасти мое вдохновение. И я втоптала его доверие в грязь, словно кусок подгнившего мяса.

За размышлениями время прошло незаметно, и вот мы уже у лавки Руары и Сантьяго. Войдем, и у меня не получится объясниться с Дакотом до самого вечера.

— Подожди, пожалуйста. — Я удержала юношу за локоть, пока он не успел свернуть за угол и направиться к парадному входу.

Здесь, под тенью навесной крыши, меня впервые за всю жизнь охватило ощущение беспомощности — именно той, при которой приходит понимание, что изначальное положение вещей вернуть уже не удастся. Это не сломанная вещь, которую можно починить или заменить на абсолютно похожую. Это человеческие чувства — самое хрупкое и невосстановимое нечто. Нечто могло обратиться в ничто. Легко. Стремительно. Болезненно.

— Что?

От холодности Дакота меня передернуло — ему словно незнакомец докучал на улице.

— Извини меня, — пролепетала я.

— Ты уже извинилась. — Он повернулся, чтобы уйти, но мои пальцы лишь сильнее вцепились в его локоть, ощущая соприкосновение с кожей под хлопковой тканью.

— Но меня не устраивает твоя реакция!

Небесно-голубые глаза недобро сощурились.

— Да что ты? Странно, что не устраивает, — вкрадчиво прошептал Дакот.

Окончательно растерявшись, я выдавила:

— Не так… не так выразилась. Мне будет сложно вернуться в колею, если ты будешь злиться на меня. Я не выдержу этого. Только не от тебя. Моя вина неоспорима. Полностью признаю свои ошибки! Эликсиры — это не игрушки, и не следовало разбрасывать их в легкодоступных местах. Пожалуйста, не сердись!

Я ухватила руку Дакота и сжала, словно желая согреть ее своими ладонями. В голове вспыхнул образ: та самая рука — не маленькая, как у ребенка, а большая с широкой ладонью и длинными пальцами, рука уже взрослого мужчины, — лежит поверх моей, слегка сдавливая и опаляя внутренним жаром, и направляет ее по влажной пульсирующей и обжигающей плоти, — вверх-вниз, вверх-вниз, — выбирая ритм, который может принести больше…

Издав непонятный возглас, сразу угасший внутри меня, потому что губы не позволили ему вырваться наружу, я качнулась. Похоже, к нам с Дакотом одновременно пришло одинаковое воспоминание, потому что его переносица вспыхнула, и он, выдернув руку из сплетения моих, спрятал ее за спину.

— Извини…

— Бесконечные извинения утомляют, Эксель, — процедил он, едва разжимая губы, будто боясь сказать что-то лишнее.

— Нет, это необходимо. — Я, волнуясь, приложила пальцы к вискам и чуть надавила на них. — Мне следует извиняться, пока этому миру не придет конец. А если осмыслить поступок полностью, то станет легче и тебе, и мне.

— Не дури. — Дакот предостерегающе поднял раскрытую ладонь, пытаясь остановить поток слов. Но меня уже несла вперед свирепая волна отчаяния.

— Не имея на то морального права, я вторглась в твое личное пространство, практически заставила тебя сделать то, что ты не хотел. И что самое худшее, я осознаю, как тебе это было неприятно!

— Неприятно?

У меня перехватило дыхание от внезапной смены настроения Дакота. Перемена чувствовалась отчетливо, будто была материальной, как капли дождя, окропляющие щеки и скатывающиеся по коже.

Не успела я и глазом моргнуть, как уже была прижата к каменной стене лавки. Правый кулак Дакота уперся в исчерченную трещинами поверхность над моей головой, левая рука перекрыла мне путь отступления с другой стороны. Медленно приблизившись, будто делая отжимание от стены, он нагнулся, чтобы наши лица были на одном уровне, и без единого оттенка эмоций в голосе поинтересовался:

— Почему ты решила, что мне это было неприятно?

«Святые Первосоздатели! К чему он клонит? К чему? К чему? Первый раз вижу его таким отстраненным, но в то же время сосредоточенным».

— Потому… — Я с трудом сглотнула накопившуюся во рту слюну, успев спасти горло от полного высыхания. Казалось, что еще чуть-чуть и изо рта хлынет пустынный песок. — Потому что… неприятно. — Отвернувшись, сосредоточила взгляд на светлых волосках на его запястье. — Ужасно, если без твоего желания до тебя дотрагиваются. Так.

— И почему же ты решила, что мне былонеприятно? — с нажимом повторил Дакот.

— Знаю, знаю, знаю, что физиологически данный процесс всегда приносит удовольствие, — паникуя, я отчего-то начала тараторить. — Поэтому оценка «приятно-неприятно» здесь не уместна. Однако…

Прерывая меня, Дакот цыкнул и уронил голову, коснувшись макушкой моего подбородка.

— Да ты, верно, издеваешься.

— Нет! — пискнула я.

— Оцениваешь нечто настолько личное со своей позиции псевдоученого. Возомнила себя невесть кем…

— Нет, Дакот, я всего лишь хочу сказать, мне очень жаль, что тебе пришлось терпеть мои прикосновения. — Выпалив это, я шумно втянула носом воздух. — Даже если, в конце концов, это принесло удовольствие.

Дакот поднял голову и очень долго смотрел на меня, как будто в ожидании чего-то иного, а затем пробормотал:

— Ты такая бесчувственная, Эксель.

— А? — Я просто-напросто опешила. Неужто моя попытка извиниться с самого начала была одним сплошным фарсом? — Бесчувственная?

— Столь любимые тобой эликсиры заставили меня потерять контроль. — Над головой раздался хруст костей — Дакот с силой сжал кулак. — Признаюсь, ненавижу терять контроль. Да еще так внезапно.

Его пальцы коснулись моих волос на макушке. Я обратилась в неподвижное каменное изваяние, терзаясь сомнениями — стоит ли ему позволять это делать? Может, необходимо оттолкнуть его руку?

— Мне было приятно. Там, у изгороди.

От таких откровений мои уши запылали.

— Потому что эффект эликсиров слишком силен.

— Допустим. — Пальцы Дакота нырнули в неприглядную густоту моих волос, слегка лаская кончиками кожу головы. — А еще мне было вдвойне приятно оттвоегоприсутствия. Твоихприкосновений. Твоегодыхания.

«Опасно! Опасно! Опасно!»

— В тебе говорит остаточный эффект эликсиров. Я наблюдала воздействие «Шато» на мысли и чувства Нэнни, девушки Квина, в ее сознании, и, поверь, он подобен шторму.

— Тебе так легче?

— О чем ты?

— Когда ты начинаешь что-либо анализировать, то успокаиваешься. Как сейчас. Твой взгляд снова ясен, и ты прекратила мямлить.

— Естественно. Я нашла ответ, а поэтому проблему можно решить. Чем скорее из твоего организма выветрятся частички смешанных эликсиров, тем быстрее спадет с твоих глаз пелена.

Ободряюще улыбнувшись, я двинулась вперед, надеясь, что Дакот выпустит меня из плена своих рук.

— Решить проблему, говоришь… — В глубине юношеских глаз сверкнули молнии. Ладони Дакота скользнули на мою шею, надежно фиксируя голову в одном положении — ни повернуться, ни наклонить в сторону. Порывисто приблизившись, он прочертил кончиком носа на моей щеке полукруг. Слегка коснувшись губами полоски кожи над моей верхней губой, он выдохнул: — Эгоистичная госпожа, решите-ка эту проблему. От одного вашего присутствия я вновь начинаю впадать в неистовство. Прямо… сейчас…

Свободные от хватки руки, сложенные в замок, врезались Дакоту под дых. Выпучив глаза и надсадно кашлянув, он отскочил назад, сшибая ногами сложенные стопкой дрова у стены.

— Черт, вот же черт! — Дакот с каким-то сумасшедшим выражением на лице хохотнул, утерся рукавом — слишком детским, слишком умилительным жестом, — и криво улыбнулся. — Не стоило учить тебя самообороне. Умненькая госпожа, схватывающая все на лету, слишком быстро научилась бить со всей силы с близкого расстояния.

— Ты… — Я тяжело дышала, словно успела перетаскать на плечах половину запасов Руары и Сантьяго. — Ты говорил… что этот прием поможет, если вдруг… меня зажмут в угол.

— Верно. — Глаза Дакота все еще лихорадочно сверкали. — В следующий раз не забудь добавить удар сюда. — Он указал на свои брюки у паховой области. — Чтобы кое-кому было вдвойне «приятно».

Со стороны улицы послышалось шуршание.

— Вы чего это тут прохлаждаетесь? — Руара удивленно оглядела всклокоченную меня и растрепанного Дакота. — Ссоритесь?

— Уже нет. — Я огладила платье.

— О, хорошо. — Женщина с подозрением уставилась на юношу, видимо, раздумывая устроить ли ему нагоняй или отпустить с миром. — Матильду не видели?

— Нет.

— Ох лентяйка! Опять сбежала повилять перед кем-то хвостиком. — Руара тряхнула корзину, которую держала в руках. Разноцветные куски душистого мыла беспокойно подпрыгнули и вновь рухнули на плетеное дно. — Выпорю, ей-богу!

Бурча под нос ругательства, Руара поспешила к входу в лавку.

Я подошла к угрюмо молчащему Дакоту и накрыла ладонью место удара.

— Никогда. — Заглянув под пепельно-русую челку, я серьезно нахмурилась. — Я никогда не подвергну тебя этой унизительной боли. Не играй роль злодея. Ты слишком хорош для этого.

Дакот лишь безмолвно смотрел в ответ.

— Эксель! — донесся до нас голос Руары.

Вместе с нами в лавку ворвалась мрачная атмосфера.

— Ух, паршивцы, отрицательная энергетика, фу, фу, фу! — Руара замахала на нас веником. — Что за лица? Хотите, чтобы все клиенты разбежались? У нас их что — куры не клюют?

— Извини. — Я, виновато понурившись, встала у стойки и, не зная чем занять руки, ухватилась за миниатюрную корзинку с сухими цветами.

— Ты, — Руара ткнула пальцем в Дакота, — бери мешочки с сахарным песком и расставляй у дальней стены. Шустрее, шустрее! — Дождавшись, пока юноша скроется за полками, хозяйка лавки нагнулась к стойке, подметая ее краями накинутого на плечи платка, и взглянула на меня исподлобья. — Что стряслось? — Говорила вполголоса, опасаясь, что Дакот может услыхать. — У него же на лице ни кровиночки. Чувствую, сердится. И это наш добродушный мальчишка! Его ж не рассердить, как ни старайся. А тут — Святые Первосоздатели! — злющий, как чертенок. Ты, деточка, постаралась? Мастерство.

— Не горжусь этим, — буркнула я, растирая между пальцами сухой лепесток. Кусочки сыпались на стойку желтовато-серым ливнем.

— Ваше, конечно, дело. Но ссоры до добра не доводят. — Руара покачала головой и, видимо, решив, что уроков воспитания на сегодня достаточно, вернулась к излюбленному руководительскому тону. — Работа не ждет. А звенящие серебряные и золотые хрипы с неба не сыплются. Ах да, Эксель, — женщина нырнула под стойку, и через две секунды на деревянную поверхность шлепнулся полупрозрачный мешочек с набором трав. — Твоя смесь для чая многим пришлась по вкусу. Успокаивает — люди подтверждают. Желают добавки, поэтому выше нос и скрути-ка еще пару десятков таких мешочков!

— Неожиданно. — Перышки радости защекотали внутренности живота. — И представить не могла, что именно этот набор трав станет популярным.

— А я могла. — Руара с притворной суровостью погрозила мне пальцем. — Не отлынивать. Шустрее, шустрее.

— Схожу за травами.

Успех на миг перекрыл гложущее чувство вины, и в самом что ни на есть приподнятом настроении я зашагала по коридору, расположенному за дверью позади стойки. Хозяева экономили светоч-камни, поэтому в коридоре господствовал абсолютный мрак. Ориентируясь по собственной памяти, я нащупала слева дверную ручку и, держась за нее ради равновесия, толкнула дверь плечом.

Необходимость задержки дыхания отпала сама собой. Небольшое помещение, которое я легко могла пересечь за пять шагов, а до стен дотянуться, просто разведя руки в стороны, встретило меня прохладной свежестью. Дакот успел проветрить помещение, но так и не сумел избежать губительных паров моих эликсиров. Я бросила быстрый взгляд на маленький столик у стены, а затем на пол. Ни одного осколка. Прибрал за собой.

Зубы потянулись куснуть внутреннюю сторону щеки. Выходит, самая плохая здесь я.

Возвращение в коридор сопровождалось бурными мысленными поисками оправдания себя любимой. Тщетно. Один из основополагающих уроков отца звучал как «никогда не смей жалеть себя». Однозначно, Эксель Сильва нынче главный разбойник.

Легонько стукнувшись лбом о дверь основного подсобного помещения, где хозяева держали все свои запасы, я шагнула прямо в дневное сияние. Благодаря большому застекленному окну в потолке трата светоч-камней на эту пристройку была упоительно минимальной.

— Надо же. — Мои брови поползли вверх от представшей передо мной сцены.

Около ближайшей деревянной балки, удерживающей потолок, стояла огромная бочка. Хотя любой бы на моем месте, скорее, обратил внимание на полногрудую деву, оседлавшую бочку, будто золотой трон.

Роскошные локоны Матильды ныне были заплетены в скромную, но не менее роскошную косу, ниспадающую по плечу и теряющуюся в складках юбки платья, которая, к слову, обнаружилась намного выше установленных границ приличия — где-то у талии. Острые оголенные коленки белели в лучах солнца и находились в весьма печальном отдалении друг от друга. Между разведенных ног местной искусительницы расположилась чья-то курчавая голова. Спустившись чуть ниже и проигнорировав не очень уж интересную спину, задрапированную атласным жилетом, взгляд натыкался на приспущенные брюки, щедро одарившие неожиданного зрителя в лице меня образом молочно-белых ягодиц — гладеньких блестящих, словно наливные яблочки.

Я старательно хлопнула дверью и неспешно двинулась к букетикам трав, висевших на веревке у боковой стены. Судя по всему, мой визит был преждевременным — процесс, так сказать, только начался.

— Ты не вовремя, неженка, — пропела Матильда, недовольно морща носик.

— Вижу.

— О Святые Первосоздатели, ох, нет, — запричитал обладатель наливных ягодиц, стараясь спешно натянуть брюки.

Любопытствуя, я всмотрелась в его лицо, то и дело в страхе поворачивающееся в мою сторону, и вмиг узнала Рональда — сына учителя из соседнего селения. Ему восемнадцать исполнилось буквально на днях. И, конечно же, Матильда тут же заловила мальчонку в свои сладкие сети.

— Не отвлекайся, — мурлыкнула Матильда, сжимая колени и накрепко удерживая голову юноши у себя между ног.

— Но здесь Эксель, — проблеял бедняга, роняя брюки и дергаясь, как бабочка в паутине, в попытке освободиться от захвата.

— Не обращай внимания на эту холодную господскую дурнушку. — Матильда сильнее сдавила Рональду голову и засмеялась звонким колокольчиком.

— Но… но… но…

— Не придуши мальчонку, Матильда. — Я сняла с веревки пару букетиков.

— Мальчонку? Он уже совершеннолетний мужчина. Да, душечка? — Девушка наклонилась и вцепилась ногтями в курчавую голову невезучего героя-любовника. Тот издал неясный возглас. — А ты, Эксель, говоришь, как старая дева. Мальчонка, мальчонка, мальчонка! Тебе ж самой только девятнадцать, а ведешь себя, как церковная старуха!

Обижаться на Матильду — пустая трата времени. Рассказывать ей о том, что ты на нее обижен — двойная потеря времени. Это вечно веселое создание — королева своего собственного мирка, а остальные — всего лишь слуги.

— В любом случае не задуши его своей страстью. — Я понюхала букетик, удостоверяясь, что выбрала верный набор. — Смерть между девичьих бедер — довольно изысканный способ покинуть бренный мир, но, к сожалению, не столь героический для мужчины.

Матильда фыркнула и раздвинула колени, отпуская Рональда. Юноша оперся руками о пол и, еле дыша, отполз от жестокой пассии.

— Жалкое зрелище. — Матильда положила ногу на ногу и оправила платье.

Дождавшись, пока сконфуженный Рональд натянет ни в какую не желающие удерживаться на бедрах брюки и выскочит, наконец, за дверь, я бесстрастно сообщила:

— Руара тебя повсюду ищет. Злится.

— Кого волнует? — Матильда лениво осмотрела свои ногти и, заметив под ними грязь, принялась с остервенеем выковыривать ее.

— Тебе следует ответственнее относиться к своим обязанностям.

— Издохни, господская неженка. Ты меня выводишь из себя. Какого дьявола ты вечно отираешься тут? — Матильда бросила на меня злобный взгляд и постучала кулачком по голове. — Без мозгов совсем? У тебя папочка богатенький, море красивейших нарядов и куча слуг, а ты притворяешься одной из нас — прозябающих в нищете и вынужденных работать день и ночь. Дуреха тощая.

— Не думаю, что обязана объяснять тебе смысл моих действий.

— А мне и плевать с дворцовой колокольни на всякие твои глупости. — Матильда спрыгнула с бочки и плавным движением перебросила тугую косу через плечо. Хищно улыбнувшись, она подошла ко мне и больно ткнула пальцем в грудь. — Хочешь поиграть, изображая бедную селянку — пожалуйста, подавись и не смей пищать. А ко мне не лезь. Хочу свободы. Я молода и желанна, и мне хочется развлекаться с симпатичными невинными мальчиками, преклоняющимися передо мной, словно перед богиней.

— Невинными? — Моя левая бровь поползла вниз, а правая скользнула ввысь. Согласна, меня уж очень перекосило, но какую реакцию еще можно ожидать от столь бесстыдного заявления?

— Да, неженка. — Матильда мечтательно закатила глаза, чуть ли не исходя слюной. — Такими сладкими, как еще не распечатанная конфетка. Только-только стали совершеннолетними и еще не осознали свою взрослость. Неопытные птенчики, которых так забавно направлять. — Она наклонилась к моему уху и слегка подула. — Кроткие, а потом вдруг неистово дикие и… голодные. А потом снова испуганные и послушные. Делают все, что им скажешь. Некоторым хватает даже вида одной оголенной ножки, представляешь? — Хмыкнув, Матильда отстранилась. — Хотя тебе-то почем знать.

— Любишь же ты разбивать юные сердца. — На меня ее речь не произвела особого впечатления. — Помнится, на той неделе тебя интересовали исключительно мужчины в самом соку.

— Угу, было дело. — Матильда вытащила из букетика в моих руках пару травинок, понюхала и, брезгливо поморщившись, кинула на пол. — Быстро утомляются. Да и изо рта пованивает дерьмом.

— Не скажи. — Я двинулась к выходу. — Не стоит слишком уж утрировать.

— А? Что за мудреные слова, белобрысая? — Матильда нехотя поплелась за мной.

— Ты преувеличиваешь. Вот, что я хочу сказать. И прекрати дерзить, а то привыкнешь и ляпнешь что-нибудь оскорбительное кому-нибудь, кто не будет столь доброжелателен к тебе, как я. Поверь, в этом мире наказывают даже самых хорошеньких и соблазнительных девиц.

Тяжелая рука Матильды легла на мое плечо и, собрав в складки ткань платья, дернула меня на себя. Всегда проявляющаяся ни к месту неустойчивость дала о себе знать, и я завалилась назад, рухнув затылком прямо на мягкую грудь девушки.

— Мне твои подачки ни к чему, неженка! — прошипела она, обдавая мой лоб горячим дыханием. — О себе лучше подумай.

— Только тем и занимаюсь, что размышляю. Но, боюсь, не о себе — неинтересно думать о ком-то столь неинтересном.

Стоять в полусогнутом положении было неудобно. Я подняла голову, намереваясь оценить настрой собеседницы.

— Твой взгляд говорит «придушить бы ее», — спокойным тоном заметила я, изучая некрасивые морщины, прорезавшие лоб Матильды.

— Мечта и только, — буркнула она, скидывая меня со своей груди.

Пожав плечами, я продолжила путь к двери, но меня снова остановили.

— Если не о себе думаешь, то о братце своем ненаглядном? — Интонации Матильды вернулись к привычным протяжно мягким, будто у мурлыкающей и ластящейся к ногам кошки.

Я замедлила шаг. Сдерживая рвущиеся наружу волны раздражения, я резко сжала челюсть, нечаянно царапнув зубами внутреннюю часть нижней губы.

— Почему же Эстер больше не заходит в гости? — изливалась патокой Матильда, трогая кончиком языка левый уголок губ. — Ему ведь уже исполнилось восемнадцать? Такой нежный золотистый сахарок на тонких ножках. Я бы его научила пару фокусам. Облизала бы с головы до пяточек. Он бы извивался подо мной, как…

Резко развернувшись, я сделала выпад и, будто мечом, ткнула в нос Матильде букетом из трав. У той перехватило дыхание от терпкого запаха, и она принялась чихать.

— Чтоб тебя… чи-и-ху!.. чтоб тебя демоны забрали!.. Чи-и-и-ху!.. Украли … гарпии!.. Чи-и-иху!..

— Будет жаль, если они заберут меня. — Я похлопала букетом по ладони, изображая, что очищаю травы от запаха Матильды. — Помрут же от скуки.

— Неудивительно, что мужчины держатся от тебя подальше. — Недовольная девушка последовала за мной в темноту коридора, не прекращая покашливать и осыпать меня унизительными речами. — Вот и женишок твой недолго продержался. Отвадила от себя, страшила. Вы с Джином хоть успели вдоволь наиграться или его сразу начало тошнить от одного твоего присутствия?

На самом деле я никогда и не собиралась выходить замуж за Джина. Он был сыном знакомого отца из столицы. Внешне нахальный и самоуверенный, но на самом деле — стеснительный и неопытный. Наши отношения напоминали хорошо продуманную стратегию по взаимовыгодному сотрудничеству. Мы одаривали друг друга тем объемом внимания, которое было необходимо для нашего взаимного удовлетворения и усыпления бдительности наших родителей, абсолютно уверенных, что подыскали выгодную партию для своих чад.

Джин был славным парнем, однако взаимной удовлетворенности от общения (и более интимных занятий) слишком мало для того, чтобы терпеть человека рядом с собой всю жизнь. Да и Джин не был в восторге от моей страстной привязанности к фармацевтике и экспериментам с эликсирами. Ему все это напоминало зловещие ведьмовские увеселения. Но, несмотря на некоторую опаску, ему и в голову никогда не приходило донести на меня воинам Святой Инквизиции, за что я его искренне уважаю до сих пор.

Матильде, не знающей особенностей наших с Джином отношений, казалось, что жених просто сбежал от своей невзрачной невесты, словно от чумы. И, конечно же, вся вина лежала исключительно на мне, потому что… А вот причины в количестве, превышающем сотню, могла озвучить только сама Матильда. Ведь самая прелестная дева во всей округе обладала чудеснейшим воображением. К сожалению, это воображение работало лишь в одном направлении, связанном с ее неповторимой исключительностью и красотой, а также отсутствием оного у «страшил и уродин вокруг».

Игнорируя провокационный вопрос, я вытянула руки, чтобы не натолкнуться на дверь в конце коридора.

— Молчишь? Молчи, молчи! — торжествовала Матильда. Распалилась она не на шутку. Судя по всему, не получив дозу ласк от Рональда, девушка из мести призвала всю природную вредность и теперь намеревалась докучать мне до вечера. — Молчи, Эксель. И лучше вообще не выходи из дома. От твоего вида не поднимется даже колосок на поле, не то что у мужика достоинство!

Слева что-то промелькнуло. Мгновенно среагировав, я пригнулась и бросилась вперед. За отменную реакцию стоило поблагодарить всех тех лошадей, которые предпринимали многочисленные попытки выбить из меня дух копытами.

БАБАХ!

Седалище Матильды, которое многие мужчины находили «довольно аппетитным», со смачным хлопком встретилось с пышной шевелюрой тетиного веника.

— Чьи там колоски больше не поднимутся? — грозно поинтересовалась Руара, снова замахиваясь веником.

— Что ж ты творишь, тетя?! — Матильда, пунцовая от обиды, обежала прилавок и спряталась за спиной Дакота. Тот стоял у прилавка и сосредоточенно массировал запястья.

— Ух, блудница! Прямо сюда удумала своих хахалей приглашать?! А работать кто за тебя будет, а?!

— Но Эксель тоже отлынивает! — возмутилась Матильда, прожигая меня пламенным взором из-под локтя невозмутимого Дакота.

— Эксель-то как раз справилась со всеми своими обязанностями еще до обеда! А ты, лентяйка, все расхаживаешь да слюнявых дурачков к себе подманиваешь!

— Тетя!

— Поможешь Эксель с чайными мешочками, а потом уберешься во втором подсобном помещении. — Отдав распоряжения, Руара повернулась ко мне. Черты ее лица смягчились. — Мы с Сантьяго все-таки решили позволить тебе занять его.

— Правда? — Мое сердце пойманной птичкой забилось в груди. — Честно?!

— Да. Там и будешь возиться со своими смесями. И, Эксель, — женщина лукаво ухмыльнулась, — мы ждем навар.

— Конечно, конечно. — Я едва сдерживалась, чтобы не запрыгать от радости. У меня наконец-то будет свое собственное помещение для работы! Да еще совсем рядом с потенциальными покупателями! Еще чуть-чуть и мой запертый на замок ящичек в столе пополнится звенящими золотыми хрипами. Я смогу уехать и этим сумею заставить отца уважать своего более преданного ребенка. Без сомнения, не пройдет и месяца, и он назначит преемником Эстера.

Пока Руара гремела банками в другом конце лавки, я, раздуваясь от гордости, скручивала в комочки душистые травы и передавала их попеременно то Матильде, то Дакоту, которые, в свою очередь, рассовывали их по мешочкам. От обоих исходила темная аура, и сложно было определить, кто зол больше.

— Радуешься, неженка? — пропыхтела Матильда, воротя нос от комочков из трав и небрежно запихивая их в мешочек. — Все-то у тебя гладенько, все прилизано, все просчитано.

— Радуюсь, — подтвердила я, не утруждая себя дальнейшим обменом любезностей с сердитой прелестницей.

— Противная она, да, Дакот? — Матильда бросила на прилавок смятые в лепешку комочки и скользнула за спину юноши. Он сидел на стуле, и, воспользовавшись этим небольшим преимуществом в росте, она налетела на него сзади, как хищная птица, прижалась губами к уху и запустила руки в ворот его рубахи. — Ледяная и неуютная. А я такая теплая и, — она потерлась грудью о его плечо, — мягкая.

Я прекратила скручивать травы и, прищурившись, смотрела, как руки Матильды скользят под рубашкой Дакота. Плавно, будто подгоняемые ветром бумажные кораблики по водной глади. Или словно корни ожившего дерева под поверхностью земли. Или — черви-паразиты под кожей.

Встретившись со мной взглядом, Дакот скривил губы, как делал это в детстве, если вдруг я отказывалась играть в предложенную игру. Видимо, того, что он ожидал, на моем лице так и не отразилось.

Увлекшаяся процессом Матильда не заметила перемен в настроениях, а потому гигантский спрессованный клубок из раздражающих ее обоняние трав, сунутых ей под нос, стал для нее полной неожиданностью. Охнув, она закашлялась и кинулась прочь от нас, на выходе едва не сбив с ног Сантьяго.

— Ого, как разбежалась-то, — изумился мужчина.

— Что? Опять отлынивает? Чертовка! — в сердцах выкрикнула Руара, выходя навстречу супругу. — Привязать ее к стойке. Может, за ум возьмется.

— Сомневаюсь. — Сантьяго добродушно осклабился и, заметив Дакота, оживился. — Ты-то мне и нужен, парень. Поможешь с ящиками? С полсотни надо в погреб перетаскать.

— Конечно. — Дакот поднялся, но прежде чем уйти, привалился к стойке и небрежно взлохматил мне волосы. — А с тобой мы еще поговорим.

Многообещающе. Желает поговорить — уже хорошо.

Полчаса я в одиночку занималась лишь смесью для чая, упиваясь радужными фантазиями о будущих удачных продажах, об успехе и о новых открытиях. В моем воображении возмужавший Эстер гордо рассказывал мне о том, как замечательно складываются его отношения с отцом и как он им гордится. Идеальные мечты не совсем идеальной леди.

Дверной колокольчик, обычно заливающийся энергичным перезвоном, истошно звякнул и резко смолк, словно боясь радоваться вновь прибывшему.

По полу покатились уроненные коробки с чаем. Руара медленно отступила от гостя.

— Господин… господин Сильва?

— Отец?

Первый раз за мою недолгую жизнь я видела отца таким обеспокоенным. Первый раз? Забавно. Сегодняшний день принес с собой столько открытий. Как много всего мне пришлось увидеть, услышать и прочувствовать в первый раз. Новые знания. Новыедля меня. Значит, я все еще продолжаю быть неполноценной.

Мешочки, аккуратно подвязанные ажурными ленточками, посыпались вниз тяжелым градом. Я продолжала удерживать в кулаке комочек травы, пока отец, до боли вцепившись в запястье, тащил меня к выходу — мимо вычищенных до блеска полок Руары, мимо ящиков, банок, мешков, ставших для меня привычным антуражем в той же мере, что и роскошная обстановка моей комнаты в особняке.

«Что-то случилось?» — вопрос, который, возможно, застрял в глотке или запутался в языке, потому что так и не был задан вслух. Он был бессмысленным изначально, ведь человек не станет пересекать территорию жилого селения, прижимаясь к стенам, словно какой-то вор, и заглядывать в каждую темную нишу и за каждый угол, будто ожидая увидеть там толпу неведомых опасных тварей, если пребывает в здравом уме. А Роберта Сильва никому никогда и в голову не пришло бы назвать сумасшедшим.

Снаружи нас ожидала открытая повозка. Что странно, это был не роскошный экипаж отца, на котором он с комфортом ездил до соседних селений, а старая потрепанная повозка, даже просто стоя на месте издававшая поскрипывания. И где же его любимцы — караковые жеребцы? Я знала всех отцовских лошадей, потому что каждое из этих животных хоть раз да пробовало раздавить копытами мою голову. В повозку же был впряжен незнакомый мне гнедой конь.

Возницу я узнала. Наш конюх Тори обеспокоено проследил за тем, как мы забираемся в повозку, и, подражая отцу, повертел головой, оценивая обстановку.

Да что происходит?

Повозка тронулась. А мой лимит доверия исчерпал себя.

— Отец!

Вздрогнув, он наконец обратил свой взор ко мне.

— Эксель. — Отец положил руку поверх моей, чего ранее никогда не делал. Проявление нежности — это награда. А награду нужно заслужить успехами в обучении. — Мы ненадолго уедем отсюда.

— Уедем? Но…

— Твои вещи собраны.

Я уставилась на саквояж в ногах, на который указал мне отец. Взяли и собрали вещи без моего ведома?

— Куда мы едем?

— Эксель, — руки отца опустились на мои плечи, — доверие. Доверие, Эксель.

Безмолвный договор о доверии. Да, я должна его соблюдать. Должна послушно следовать отцовской воле. Вот только…

— Мы двигаемся в противоположную от особняка сторону. — Я встала с сиденья, опасно кренясь то в одну, то в другую сторону.

— Вернись на место! — Отец начал хватать меня за правую руку, желая усадить обратно.

Повозка подскакивала на неровной дороге. Я смотрела, как удаляются дома селения, а за ним — и наш особняк. Ветер бил мне в спину, словно ревнивая супруга, дергая волосы в разные стороны.

— Где Эстер?

— Доверие… — прохрипел отец.

— Где Эстер?

— Эксель!

Я ощутила, как в глубинах сухой почвы моего сознания просыпается обжигающе ледяное спокойствие. «Невозмутимость Мертвеца» — так называл это состояние Дакот, — представляла собой мрачный сгусток из хладнокровной апатичности и равнодушного самообладания, полностью отграничивающий мой разум от таких сдерживающих факторов, как страх, голос рассудка и инстинкт самосохранения. Именно Невозмутимость Мертвеца пригвоздила меня к месту, когда будучи семилетним первооткрывателем, я вывела из себя жеребца, принадлежащего Руаре и Сантьяго, и тот встал на дыбы. Или когда устраивалась на осыпающемся краю обрыва и тянулась вперед всем телом, рассматривая дно. Или когда добавляла дымящееся нечто в колбу с исходящей паром примесью.

«Дурная! Убиться хочешь?! — кричал на меня Дакот и немедленно спасал от очередной, по его мнению, глупости. Не стоит и говорить, что он ненавидел это мое состояние. — Порой кажется, что ты готова на все…»

Чушь. Отец не стал бы лепить из меня преемника, если бы я не обладала здравомыслием. Правда?

— Где Эстер? — Я встала на самом краю. За моей спиной шуршали камни, сбитые колесами повозки. Шаг назад — и полет спиной вперед.

— Постой! — Лицо отца побелело. Он вскочил. Повозку тряхнуло, отец неуклюже завалился на сиденье. — До… доверие… доверие, Эксель!

А я будто к месту приросла. Волосы, подол платья жили свое собственной жизнью, повинуясь забавам ветра.

— Тори, останови повозку, — приказала я.

Конюх оглянулся на меня и сжался, видимо, уже неоднократно пожалев о том, что согласился поработать возничим.

— Эксель, — взмолился отец.

— Останови, или, клянусь, я спрыгну!

— Тори, останови!

Откинув с лица распушившиеся волосы, я приблизилась к отцу и схватила его за воротник рубашки. В голове мелькнуло воспоминание: еще до встречи с Дакотом и другими жителями селения отец часто вот также вцеплялся в воротник моей рубашонки и приподнимал над землей хрупкое детское тельце. Мои ноги безвольно провисали — в воздухе я даже не смела дергать ими. Дыша через раз и тараща глаза, я с трудом вслушивалась в громкий шепот отца:

«Доверие — хрупкая вещь, понимаешь, Эксель? Хватит ли у тебя силенок заслужить его? У нас будет договор. Если кто-то из нас задаст вопрос, другой не солжет. Никогда. Сумеешь продержаться? Или слабовата для моего доверия?..»

— Доверие — хрупкая вещь. — Я потянула воротник сильнее, заставляя отца приподняться над сиденьем. — Не нарушай правила, которые же сам и установил.

— Сильная хватка, — просипел он, накрывая потной ладонью мою руку. — Чему же учили тебя селяне все эти годы?

— Оценивать жизнь с иной позиции.

Мне показалось или от моего холодного тона в глазах отца мелькнул страх?

Без предупреждения я отпустила пропитанный насквозь потом воротник рубашки. Как и отец когда-то, не дожидаясь, пока его маленькая дочь прекратит заходиться в кашле, задавал вопросы, ожидая правдивые ответы, так и я, наклонившись к нему и не обращая внимания на красноту его щек и повлажневшие от кашля глаза, спросила:

— Сумеешь продержаться, а, отец? Или слабоват для моего доверия? Начнем заново. Куда мы направляемся? Почему Эстера нет с нами?

— Ты не понимаешь. — Держась за горло, отец выпрямился и вздернул подбородок. — Все на благо семьи.

— Солги и договор о доверии будет расторгнут.

Вряд ли кто-то когда-либо видел Роберта Сильва в таком состоянии. Что за выражение завладело его лицом? Неуверенность?

Мое изумление было столь велико, что Невозмутимость Мертвеца вмиг вернулась на покой. Человек передо мной не был похож на того, кого я знала всю свою жизнь — уверенного господина, всегда держащего все под контролем. Что-то разбило оболочку, явив миру вязкое неприглядное нутро.

— Эстер там, где ему положено быть, — тихо проговорил отец.

— К сожалению, не вижу его здесь. Рядом с нами.

— Знаешь, Эксель, раньше твои волосы были как у матери…

— ОТЕЦ! Где, черт возьми, Эстер?!

Его губы задрожали. Он согнулся, словно собираясь распрощаться с не успевшим перевариться обедом, и обхватил голову руками.

До меня донеслось неясное бормотание:

— Я просто соблюдаю договор. Это в моем характере — соблюдать договор. Любой. Но тогда я обязан соблюсти и наш с дочерью договор. Дочь задала мне вопрос… Должен ответить на него правдиво…

О Первосоздатели, неужто он и правда тронулся умом?

Не собираясь больше бездействовать, я повернулась спиной к отцу, желая поскорее выбраться из повозки. Его слова — уже более четкие и осмысленные — поймали меня на полпути.

— Изначально я не был богачом. Как и твоя мать, я принадлежал к низшему слою этого мира — беднякам, день ото дня борющимся за выживание.

Отца больше не трясло. Спокойствие охватило его, восстанавливая обычное состояние. Он вольготно расположился на сиденье, выпрямил спину, в его взгляд вновь вернулась прежняя суровость. Он взял себя в руки и отбросил то, что смогло ослабить его — хоть и ненадолго. И я просто умирала от желания узнать, что же сумел побороть в себе этот единственный столь ярко сияющий для меня человек.

— Юный и бедный, проще говоря, обреченный с рождения. В мою юность во всей Утопии лишь наше Королевство Скорпиона предлагало для таких, как я, зверски заманчивую перспективу: шахты Крепости Изобретателя. Ни в то далекое время, ни даже сейчас никто из тех, кто проработал в шахтах, не сможет сказать, кто такой на самом деле этот Изобретатель. Но кому какое дело? Десять лет, состоящих из непрекращающейся добычи лилового порошка, цель использования которого известна одним только Первосоздателям, — вот славная судьба для любого бедняка Королевства Скорпиона. Ведь иное будущее сулило одну лишь смерть. А затем великий правитель удостаивал выдержавших сей тяжкий труд честью получить великие дары…

— Мне известна история твоего успеха. Не нужно пересказывать. Бесполезная трата времени. Я хочу знать, где…

— Тебе необходимо это услышать!!

Холодок пробежал по моему позвоночнику. Вспышка ярости? У отца? Где-то на краю разума зародилось плохое предчувствие.

— Десять долгих лет Лилианна, твоя мать, и я работали бок о бок. Мы были уже женаты, когда получили свою долгожданную награду. — Отец нахмурил брови и отвернулся от меня. — Клочок нетронутой земли недалеко от Витриоля.

После сказанного отец смолк.

Еще одно задание на сообразительность. Я разъяренно сжала в кулаке ткань платья. Как смеет он поучать меня даже сейчас, когда предчувствие ужаса так и витает в воздухе? Мы не на одном из его чертовых уроков!

Постойте-ка…

— Клочок земли?.. А деньги? Как же невероятная денежная сумма, которую ты получил в дар от правителя Азэлстана? Начальный капитал? С помощью него ты смог разбогатеть и… — Я подавилась словами, потому что увидела выражение лица мужчины, которому доверяла всю свою жизнь.

Вина, сожаление, страх. Вечные спутники лжи?

— Единственный дар, который получает человек, отработавший на шахтах, — это жалкий непаханый клочок земли, Эксель.

— Конечно же. — Я навалилась всем весом на край повозки, грозя выпасть из нее. — Ты и мама сумели довести этот жалкий клочок до ума, ведь так? Главное, полагаться на… свой интеллект. Да. Ты умный! И мама была умной! Я знаю.

Меня бросало то в жар, то в холод. Жалкий лепет, что воспроизводили мои губы, заставляли уши стыдливо гореть. Красивую сказочку — именно это я создавала прямо сейчас, заглушая доводы отточенного годами здравого смысла.

«Мамочка, папочка, они сильнее всех на свете, — пищал детский голосок внутри меня. — Они умеют все! Они сами добились всего!»

«Знание — это сила, полноценность сознания и вооруженность. — Грубый бас отца бился в черепной коробке, словно камень, оставляя глубокие вмятины. Когда-то он успешно заглушал никчемные детские желания вроде веселой возни с куклами или игры в прятки с Эстером. — Знания позволят тебе ясно оценивать поступки людей, их слова, взгляды, жесты. Твой главный противник — сама жизнь. Анализируй, Эксель. Анализируй или проиграешь войну с жизнью».

— Десять лет на шахтах Изобретателя. Дарована земля. Год спустя рождение Эксель Сильва. — Я монотонно перечисляла факты, как если бы просто считала от одного до десяти. — Семья Сильва проживает в ветхой хижине. Еще год спустя рождение Эстера Сильва. Семья переезжает жить в глубинку вдали от столицы. Итог: меньше двух лет на взлет от бедняка до богача. Невыполнимая задача, особенно, для тех, кто привык прогибать спину, а не работать головой.

— Твой вывод? — сухо спросил отец, словно мы действительно были на нашем с ним чертовом уроке.

— Богатство — результат незаконных действий или чей-то жест доброй воли. На роль преступника ты не годишься, в ином случае не стал бы отрабатывать положенный срок на шахтах. Значит, вмешался кто-то посторонний. У семьи появился покровитель. Какая-то столичная шишка решила поддержать бедную семью. Однако мы не в райских кущах, чтобы верить в искреннюю щедрость. Поэтому вам наверняка поставили условие. Помощь взамен… чего?

Прежде чем я успела осознать смысл того, что сказала, отец взвыл, будто раненый зверь. Я отшатнулась.

— Нет, нет, нет. — Крик отца полоснул мой разум острым клинком, вынуждая его истекать иллюзиями, терять их, как живительную кровь. — Ты сам говорил, что ни при каких обстоятельствах нельзя становиться должником кого-либо. Говорил, чтобы я держалась подальше от этой клоаки! От Витриоля! Должна быть сама по себе, надеяться только на себя!

— Эксель… — Отец опять терял самообладание. Его подбородок задергался.

— Хорошо. — Я вдохнула сухой воздух, провела языком по зубам, ощущая твердость крупинок песка, принесенных ветром. — Мы у кого-то в долгу. Самое, демоны побери, худшее, что могло случиться. Не твои ли слова, отец? И мы, получается, просто-напросто сбегаем, да? Как трусливые грызуны!

— Долг отдан.

— Что?

— Сегодня долг отдан.

— Как… — Я растерянно помотала головой, пытаясь сосредоточиться, но злость мешала.

— Восемнадцать лет назад Лилианне и мне достаточно было и одного клочка земли для полного счастья. Ветхая лачуга, скудная еда, работа на дарованной земле и наша любимая дочь — не это ли рай? Все испортила новая беременность Лилианны. — Отец поднял кулак ко рту и с отчаянием вгрызся в кожу большого пальца. — Моя любимая жена заболела. Казалось, что ребенок высасывает из нее все силы. А после освобождения от него Лилианна уже не могла встать с постели. Ее тело высыхало на глазах, будто растение без влаги. И, в конце концов, она покинула этот мир. В страхе и в агонии. А я ничего не смог сделать.

— Папа…

— Но за месяц до ее кончины к нам в дом явился этот юнец. Представился Хранителем ядов. Понятия не имею, титул это или что-то другое. Еще не мужчина, быть может, младше тебя, но с этаким лоском и подавляющей уверенностью в глазах. Этот его взгляд… Будто постоянно что-то оценивал, высчитывал, анализировал… Без единой эмоции. В первый раз я столкнулся с таким пугающим хладнокровием. Он задавал мне вопросы, а я просто безропотно отвечал. Мне казалось, что, если не отвечу, случится что-то страшное. Смерть уже поджидала своего часа. Она умиротворенно сопела около постели Лилианны, нетерпеливо касаясь ее лица своими костлявыми пальцами… Это был нескончаемый кошмар! Чем мы заслужили такую учась? Почему Первосоздатели прокляли нас?

А еще юный граф… черный посланник темных сущностей. Он сказал, что занимается врачеванием и хотел бы осмотреть Лилианну. Я не позволил ему. Тогда он спросил, работала ли она на шахтах Крепости Изобретателя вместе со мной. Услышав ответ, графеныш остался доволен. Он попросил дозволения осмотреть Эстера, и я дал согласие. И графеныш снова казался довольным. Тебя он не видел, Эксель. Я спрятал тебя, спрятал наше с Лилианной маленькое сокровище.

А потом этот дерзкий мальчишка сравнил наше жилье с хлевом. Он усмехался и утверждал, что такое жилье не позволит Лилианне выздороветь, а потому он готов осыпать меня золотыми хрипами, пока я не стану задыхаться, будто под толщей воды. Но только если я окажу ему одну маленькую услугу. Лилианна умирала, и я правда думал, что деньги помогут дать ей лучшее лечение. Мое согласие было столь поспешным, что даже этот чертов графеныш удивился. Он посмотрел на меня своим непроницаемо жестким взором и сказал: «А я полагал, что уговорить вас на услугу будет сложнее всего. Однако ошибся. Интересно… и забавно».

— Отец, что за…

— И юнец покинул наш дом. — Глаза отца горели, по лбу стекали капли пота. Следы от укуса на пальце налились кровью. Его трясло, словно в преддверии болезненного припадка. — Я поверил ему. Поверил, глядя на его дорогую одежонку, ухоженный вид, людей, которых он с собой приволок. Я дал согласие, и он осыпал меня золотыми хрипами. Но дьявол!.. Лилианна все равно покинула нас! Все, что я мог, это продолжать принимать помощь от этого человека, потому что больше не в силах был смотреть, как моя любимая дочь проживает в… в… хлеву… Я увез тебя и… Эстера вглубь Королевства и стал тем, кем являюсь сейчас. Изредка я ездил в банк в Витриоле, где на мое имя открыт счет. Банковская ячейка безостановочно пополнялась… как и обещал тот гаденыш. — Отец поднял голову и улыбнулся мне какой-то диковато дьявольской улыбкой. — Но все в прошлом. Долг отдан. Мы свободны от этого человека.

К горлу подкатилась тошнота. Мысли запутались в тугой ком.

Анализируй или проиграешь войну с жизнью…

Подушечки больших пальцев соединились с подушечками указательных. Сосредоточенность. Нельзя поддаваться эмоциям.

— Это условие связано с Эстером?

— Да.

— Что ты обещал графу?

— Отдать ему Эстера, когда тому исполнится восемнадцать лет.

Воцарилась тишина. В ушах глухо звучали барабанные отзвуки моего стучащего сердца, качающего никчемную кровь в никчемном теле.

Роберт Сильва, человек, некогда казавшийся мне воплощением божественной сущности на бренной земле, неуютно завозился на сиденье.

— Эксель, ты сможешь понять. Это был хороший договор, — быстро-быстро забормотал он. — Из-за Эстера погибла твоя мать. Мальчишка забрал ее жизнь.

— Как и я.

— Нет, что ты такое говоришь?

— Как и я. — Отведя в стороны невесомые лазурные нити волос, я ткнула пальцем себе в висок. — Этородилось первым. Этозабрало ее жизнь.

— Ты ошибаешься, родная. Твоей вины тут нет. Это мальчишка. Его вообще не должно было существовать. Он все испортил.

Наверное, я спала и видела кошмар. А, может, моя сущность застряла в чужом кошмаре? Возможно ли, что я злоупотребила Вторжением и теперь обречена просматривать одно жуткое сновидение за другим? Мой замечательный, идеальный во всех смыслах отец, который всегда был рядом и научил меня всему, никогда бы так не поступил — не продал бы родного сына.

— Где Эстер?

— В особняке…

— Значит, мы возвращаемся в особняк.

— Не позволю. Тори, я твой господин. Исполняй только мои приказы. А ты, — отец вцепился в мое запястье, — сядь и позволь мне увезти тебя подальше, чтобы защитить!

— Как ты мог так поступить?!

— За свои грехи я отвечу в Аду… Стой, Эксель!

Я спрыгнула с телеги и, запутавшись в подоле платья, рухнула на колени. Ткань затрещала. Царапая сухую почву и собирая под ногтями мелкие камешки, я поднялась и, яростно вскрикнув, принялась искать булавку, чтобы освободить разрез на платье.

— Бесполезно. Ты не успеешь. Его наверняка уже забрали.

— Отберу.

— Эксель, послушай отца…

— ХВАТИТ!

Ярость, так не свойственная его послушной доченьке, покоробила его. Он беспомощно протянул ко мне руку и, не ощутив отклика, уронил ее.

Совершенно опустошенный, он спрятал в ладонях лицо и задал последний вопрос на сегодняшнем уроке жизни:

— Твое решение проблемы?

Обучение окончено. Время войны с жизнью.

— Отныне доверять только себе.

* * *

Если бы перед Сантьяго предстали тысячи восставших трупов, он не был бы так напуган, как при виде меня. Не знаю, что привело его в больший ужас: всклокоченные волосы, запачканное платье (пока добиралась до селения, умудрилась упасть не меньше пяти раз) или мертвецки бледное и перекошенное лицо.

— Эксель, что стряслось? — Сантьяго поддержал меня за локоть, и я с благодарностью повисла на нем. — Руара сказала, что ты уехала с господином Сильва. В большой спешке.

Дыхание восстановить никак не удавалось. Я открывала рот, слюна стекала по подбородку, но мне не доставалось ни одного глотка воздуха. Таким темпом своим ходом до особняка точно не добраться.

— Сантьяго, — выдавила я, хватаясь за его плечи, чтобы не повалиться на землю. — Мне нужен Бахча.

— Бахча? Он оседлан, но что ты собираешься?.. — Сантьяго приложил ладонь к моему лбу. — Да тебя лихорадит!

О, это было мягко сказано! Я пылала, как поднимающаяся из недр земли лава. Разочарование душило меня крепкой удавкой, но ярость придавала сил.

Оттолкнувшись от Сантьяго, как от стены, я побрела к конюшне.

— Да что же это! Эксель, ты же не в ладах с лошадьми! Обожди, я найду Дакота.

«Нет времени», — прошептала я, приваливаясь к стене конюшни.

Внутри меня встретила душная полутьма и вытянутая морда солового дьявола.

— Ну, здравствуй, Бахча. — Я смотрела исподлобья на желтовато-золотистого жеребца, чувствуя, как меня охватывает знакомый с детства страх. — Скалишься? Снова? Почему только на меня? Ого, и уши прижал? Угрожаешь? Чем я не угодила вашей братии, а, Бахча?

Я принялась медленно подходить к жеребцу спереди. Конечно, правильно было бы приблизиться сбоку, но, к сожалению, не в моем случае. Если Бахча возжелает испробовать кусочек моей плоти, ему будет все равно, с какой стороны я к нему подойду.

— Что ж, Бахча, угощение я не принесла. Не до того. Но это не значит, что тебе позволено будет погрызть это хилое тело.

От моего голоса жеребец еще сильнее обнажил зубы и вытянул шею.

— Злишься? А уж как я злюсь, ты бы знал. Ненависть взаимна, представь себе. Но сейчас наши отношения не имеют значения. С тебя должок, помнишь? Кто составил тебе компанию во время той страшной грозы? Запамятовал? — Я огляделась и, заметив железное ведро у стены, пнула его. Бахча нервно дернул ушами и злобно уставился на меня. — Помнишь звук? Сколько раз я тогда запиналась в темноте о точно такое же ведро? А помнишь, как успокаивала тебя после каждого удара грома? Гладила гриву на свой чертов страх и риск. Чуть всех пальцев не лишилась, плотоядная ты морда!

Продолжая ворчать, я встала прямо перед конем. Мои действия были так далеки от норм вежливого обращения с лошадьми, что я бы даже не удивилась, если бы Бахча вдруг встал на дыбы и отправил меня в полет. Впрочем, они все так делали. Лошади. Точнее, пытались. Соблюдаю я правила или нет, моя роль оставалась неизменной. Ломкая мишень.

Стараясь не злить коня еще больше, я встала у левого плеча животного и, проверив подпругу, принялась разматывать поводья под конской шеей.

— Отвези меня к брату, и я позволю тебе втоптать меня в грязь.

— Эксель!!!

Мой бесславный герой явился, но на этот раз не вовремя. Запыхавшийся Дакот встал на выходе из конюшни, преграждая нам путь.

— Немедленно слезай, чокнутая!

— Дакот, твоя сверхзабота мешает.

— Это твое безумие мешает, Эксель! Забыла, что за зверь под тобой?! Как он вообще позволилтебесебя оседлать?

— А ты бы позволил? — Обескураженное лицо Дакота заставило меня тут же пожалеть о вырвавшихся едких словах. — Расслабься. Не ему суждено загубить мою жизнь. С дороги!

Все повторялось. Беспомощность жертвы, дикая горящая энергия, бурлящая подо мной и готовая в любой момент погасить мой собственный огонь, беспощадные пощечины ветра, озлобленный свист в ушах, как будто все грани мира разом воспылали ко мне лютой ненавистью. Шестилетний несмышленыш вновь испытывал судьбу, и на этот раз Смерть уж точно не будет жалеть зарвавшегося глупца.

Бахча слился с вихрем, позволяя и мне ощутить себя его частью. Подъем был преодолен, и перед глазами выросли белокаменные стены особняка за кованой оградой. Не думала, что мы настолько быстро осилим весь путь, а поэтому абсолютно не знала что предпринять дальше.

И уж, конечно, я не была готова к резкой остановке. Комья земли взметнулись ввысь из-под дьявольских копыт. Бахча разъяренно тряхнул крупом. Беззвучно взвыв, я полетела вперед. Маленький кусочек сознания, не замутненный гневом и паникой, выплеснул на поверхность часть воспоминания: Сантьяго, свернувшийся в три погибели, сидя на земле, демонстрировал мне подходящую позу для падения с лошади.

«Представь, что ты мячик, — предлагал он. — И голову не забудь втянуть. Запомни, у мячика нет шеи».

Рухнув на бок, я проехалась пару метров, сметая телом стойкие отряды травинок. Жутко больно! Если на пострадавшем боку еще осталась кожа, то я, наверное, сладко сплю. В реальности такого везения попросту не существует.

Откинувшись на спину, я уставилась в голубые небеса.

Не время отдыхать, никчемное создание! Вставай!

Чья-то огромная фигура закрыла мне обзор. Бахча стоял надо мной, угрюмо рассматривая. Шаг. Левое копыто опустилось у левого уха, придавив лежащие на траве волосы. Еще шаг. Другое копыто вгрызлось в землю у моего бока. Конь неспешно прошествовал надо мной, вдавливая ткань юбки в траву.

— Не хочу… умирать. — На мой шепот Бахча отреагировал нервным подергиванием ушей.

На секунду остановившись, конь фыркнул, будто говоря «уважай нас, человечишка», и, отвернувшись, помчался галопом обратно в селение.

Дорожки из слез поделили щеки на неравные частички. Прижав тыльную строну ладони к переносице и до боли сжав зубы, я гнусаво всхлипнула.

— Долг отдан, дьявольская ты скотина.

* * *

Взмах рукой, и идеальный порядок был уничтожен. Я рылась в сундуке, выискивая то, что могло бы сгодиться в качестве оружия.

Гребень? Зеркало? Браслет? Так и знала! Нужно было бежать на кухню, схватить нож и… И что? Разве я смогу использовать оружие против человека? Кого-то ранить? Окропить руки каплями крови?

С улицы вновь донесся крик. Тихонько вторя этому отчаянному воплю, я привалилась спиной к сундуку и обхватила колени руками. Полутьма и тишина комнаты успокаивали. Другой мир — без криков и предательства, без ответственности и лицемерия.

Может быть, стоит просто остаться тут? Превратиться в тень и забыть обо всем?..

Я успела к разгару представления. Их было трое. Люди, явившиеся за Эстером, носили черные плащи, пряча под ними крепкие тела. Любой из них мог бы легко переломить моего брата пополам — одной рукой.

Когда я прокралась к воротам, обнаружила там лишь одного мужчину. Он стоял у экипажа и ленивым движением открывал и закрывал дверцу, ожидая, пока приведут «ценный груз».

Причина такой долгой задержки выяснилась, как только я проскользнула на территорию особняка. Со стороны цветущего лабиринта раздавалась громкая ругань. Трещали ветки, чертыхались грубые голоса, время от времени слышались звуки падения. Судя по всему, мой хрупкий братец не собирался сдаваться на милость незнакомцам и, как дикий зверек, отстаивал свою свободу. Сметливый Эстер загнал преследователей в единственное место, где мог иметь хоть какое-то преимущество, — зеленый лабиринт.

Время — союзник и враг, и Эстер выиграл для меня пару минут.

Особняк встретил меня гнетущей тишиной. Отец разогнал всех слуг.

Теплый и уютный, родной и надежный. Дом или то, что я безосновательно называла «домом», веря в иллюзорную мечту об идеальном убежище. Сейчас стены, когда-то дарившие покой, ужасали своей переоцененностью. Ни один камень в этом доме, ни одна доска, ни один кусочек стекла не стоил того, чтобы мой брат был передан какому-то безнравственному столичному уроду. Эстер бесценен.

В кованом сундуке рука нащупала сумку — подарок Руары. Ее глубины скрывали сотни кармашков, вмещающих бесчисленное количество колбочек, миниатюрных травяных связок, флакончиков и лишь Первосоздатели знали чего еще.

Из бокового кармана на ладонь выпал прямоугольник, обтянутый блестящей кожей. Карточка-паутинка — удостоверение личности, которым должен обладать каждый утопиец. Я невесело хмыкнула. Без моей карточки-паутинки отец не смог бы увезти меня далеко. Все-таки я ошибалась насчет него: он вовсе не воплощение божества и вовсе не герой моего детства. Он всего лишь запуганный человек, сломя голову несущийся прочь от прошлого. Усталый, слабый и не желающий бороться. Возможно, его война с жизнью уже проиграна.

Повесив на бок сумку, я нырнула в сундук с головой. В углу приютился белесый гладкий корень, по форме напоминающий вытянутого человека, сложенного пополам. Редкая вещичка. Корень от растения, именуемого «лунный стон». Три дня подряд рыскала по скалам, пока искала его. Ложилась животом на холодный камень, подползала к самому обрыву и заглядывала под нависший край, пытаясь найти хотя бы один «лунный стон». Белесый корень и основная часть растения обычно висели в воздухе, держась исключительно на одном красном стебельке, который ломался при малейшем прикосновении.

«Никудышная из меня дочь».

Бечевкой я примотала корень «лунного стона» к деревянной миске, в которой обычно толкла травы, чтобы увеличить общий вес. Помогая себе зубами, я тянула бечевку, одновременно создавая с десяток крепких узлов.

«Никчемный друг».

Веревка прожигала кожу на ладонях, царапала десны до крови.

«Ужасный фармацевт».

Зажигая свечу, я прислушалась к шуму. Крики и ругань приблизились, а значит, Эстера поймали и тащат вдоль стен особняка к воротам. Время вышло. Подержав корень с привязанной к нему миской над огнем, я дождалась легкой чадящей дымки и отвела руку.

«Плохой работник».

Когда я появилась у ворот, Эстера небрежно запихивали в экипаж, словно какой-то чемодан. Откусив краешек корня, я положила горький кусочек под язык и крепко сжала губы.

«Трусливый человек».

Подняв руку с зажатым в ней корнем высоко над головой, я бросила «лунный стон» под ноги мужчинам. Еще в полете корень ярко вспыхнул и, упав на землю, начал испускать густые клубы дыма.

«Никуда не годная сестра».

Отчаянно давя языком кусочек корня во рту и проглатывая выделяющийся мерзкий сок, я нырнула в густую дымку. Благодаря этому притупляющий сознание эффект от дыма «лунного стона» был мне не страшен. Знание — это сила, полноценность сознания и вооруженность.

Справа показалась фигура, захлебывающаяся от кашля. Без раздумий я выставила плечо и врезалась в мужчину боком. Его неустойчивость позволила мне добавить следом пару скользящих ударов — в грудь, в живот. Слабовато, но, избавившись от излишней агрессии, я начала мыслить намного быстрее.

Из нутра кареты в мои объятия рухнул Эстер. Испуганные синие глаза пробежались по моему лицу. Прожив столько лет бок о бок с сестрой, которая обожала возиться с дымящимися и ядовитыми смесями, не лишенный сообразительности Эстер пришел к единственному верному выводу: если не доверяешь воздуху вокруг себя — не вдыхай. Вот и сейчас он обеими руками зажимал себе лицо, пряча нос и рот и через раз лишь позволяя себе приоткрывать глаза, чтобы оценить обстановку.

Золотисто-медовые волосы были в беспорядке рассыпаны по плечам. По бледной коже стекал пот, на подбородке повисли блестящие капли слез. Щеки пестрили черными пятнами, будто кто-то раз за разом вдавливал свои грязные пальцы в нежную юношескую кожу. Черт бы побрал этого Хранителя ядов!

— Ты еще кто?! — гаркнули мне прямо в ухо, сопровождая крик мокрым кашлем и харканьем.

Я и пикнуть не успела, а мне уже вывернули руки и вцепились в волосы. Лицо Эстера передо мной начало краснеть.

Задыхается?

Боль на секунду заглушила все позывы разума, и я едва не завизжала, грозя потерять драгоценный кусочек корня. Шумно дыша носом и пытаясь не обращать внимания на то, что в попытке удержать меня, негодяй почти выдрал мне волосы, я вытолкала языком кусочек «лунного стона» наружу и удержала зубами от падения.

Призывно поморгав Эстеру, я дернула подбородком. Как и ожидалось, брат понял меня без слов. Плаксиво сощурив глаза, юноша резко отнял руки от лица и сделал рывок вперед, разгоняя грудью клубы матово-черного дыма.

В мои намерения входило просто передать весь кусочек противоядия брату, но Эстер внезапно обхватил мои щеки ладонями и прижался губами к моим.

— Какого?.. — Держащий меня мужчина, не переставая кашлять, потянул меня за волосы сильнее, одновременно нажимая на заведенные за спину руки.

Я застонала, почти слыша, как от давления скрипят лопатки. Показалось, что мое тело вот-вот поломают.

Эстер наклонил голову, неуклюже куснул мою нижнюю губу, а затем вцепился зубами в кусочек корня. Быстро сориентировавшись, я сжала челюсть, откусывая свою часть. Прежде чем Эстер отстранился, меня снова дернули, и мы ударились зубами.

Хорошая новость: противоядие теперь было и у Эстера. Плохая: я вот-вот лишусь рук.

Внезапно надо мной раздался вопль. Пришедший в себя, брат разъярился не на шутку и вцепился ногтями в лицо держащего меня мужчины, оставляя глубокие кровоточащие царапины.

— Как по-девчачьи, Эстер, — прохрипела я, сползая на землю и радуясь возвращенному контролю над руками. Откинувшись назад, я уперлась ладонями в землю и выбросила вперед ноги, целясь противнику в голень. Наградой мне послужил полный страдания вопль.

— Как по-мужицки, Эксель.

Мое сердце радостно затрепетало в груди, когда брат схватил меня за локти и дернул вверх. С ним все в порядке. Слава Первосоздателям!

Из дымки мы буквально выкатились, цепляясь друг за друга, как два не умеющих плавать человека.

— Что это за дым?

Губы Эстера дрожали, будто он желал улыбнуться, но отчего-то позабыл, как это правильно делать. Брат отчаянно жался ко мне, поэтому я приобняла его за шею, позволяя ему по-геройски тащить меня на себе.

— Корень «лунного стона». — Я потерлась щекой о копну мягких медовых волос, скользящих по моему плечу от каждого движения Эстера. — При нагревании выделяет дым, который в считанные мгновения замедляет работу мозга. Эти ослы еще не скоро очухаются.

— Грубиянка. — Он издал то ли всхлип, то ли смешок.

Что ж, брат отлично держался. Похоже, я его недооценивала.

— Даже спорить не буду. Еще и ругаться могу, — похвасталась я и дернула брата в сторону, намечая целью ворота нашего особняка. Только бы добраться до дома, а дальше уж какая-нибудь свежая идея да придет в голову. — Экзотично и грязно.

— Эксель… — У Эстера на миг подкосились ноги, и мы едва не распластались на земле, как мертвецки пьяные селяне. — Эксель… Отец… Он сказал, что эти люди должны увезти меня куда-то… Я обязан подчиниться… Увезти к какому-то человеку, потому что…

— Бред. — Я высвободилась из объятий Эстера и прижала ледяную ладонь к его разгоряченной щеке. — Ты никому ничего не должен. Пускай отец и дальше наслаждается своим фарсом, но, клянусь, ты за это отвечать не будешь.

Синева глаз Эстера начала переливаться блеском сапфирных драгоценностей, скрытых под водой. Мой младший брат готов был вот-вот зарыдать.

— Спасибо… Спасибо! Спасибо!

— Ну что заладил.

— Не бросай меня. Не бросай меня, пожалуйста, Эксель!

— Глупое создание. — Я схватилась одной рукой за объемный цветок, украшающий ворота, а вторую руку небрежно водрузила на голову брата. Невероятные ощущения: будто запустила пальцы в корзинку, наполненную цыплячьим пухом. — Куда же я денусь? Кому, кроме тебя, я нужна? Ты подумай, глупое создание.

Эстер по-детски шмыгнул носом, глядя на меня своими доверчивыми синими глазами. О боги, почему это существо родилось юношей? Ему бы так подошла роль «прелестной девы в беде».

— То угощение было горьким. — Эстер тоже воспользовался воротами как опорой и, наклонившись ко мне, уткнулся лбом в плечо.

— Где ж это видано, чтобы противоядия имели вкус сласти? — неловко пошутила я и тряхнула плечом, чтобы заставить брата продолжить путь. Мы все еще не достигли укрытия. — Природа любит одаривать гадостью. Гадость от гадости…

— У тебя укус.

От неожиданности я прикрыла плечо рукой, едва не задев ею Эстера. Тот пристально вглядывался в одну точку, теперь уже скрытую моими пальцами.

— Кто тебя укусил?

Нашел время для подобного рода вопросов!

— Явно не тот, кто обслюнявил меня, как дворовый пес, — огрызнулась я.

Эстер зарделся — нежные лепестки маков расцвели на по-детски нежных щечках.

— Прости. Я не умею целоваться.

Ладонь, обхватившая цветок на воротах, внезапно вспотела, и пальцы, скользя, начали терять опору.

— Это был не поцелуй, глупое создание. И уж точно не мне тебя этому учить!

Соседний с моим цветок на воротах вдруг ни с того ни с сего разлетелся на куски. Острые крошки впились в руку.

Что происходит?

Движение воздуха между нашими головами, свист, резанувший по слуху, а затем земля впереди разверзлась, словно открытая рана. Мягкую поверхность что-то пропороло, как хорошо заточенный нож, резанувший по маслу.

Я оглянулась.

Вопреки моим уверениям, с людьми, пришедшими за Эстером, еще не было покончено. Все трое благополучно выбрались из дымной ловушки, отделавшись лишь надсадными хрипами, бледностью и осоловелым взглядом.

Гадство! Корень был слишком мал, чтобы завалить всех троих. Сопротивление лишь раззадорило мужчин, заставляя прибегнуть к крайним мерам.

— Огнестрельное оружие. — Эстер сглотнул. — Они стреляли по нам.

Моя челюсть издала хруст — так сильно я сжала зубы.

Человек, стоящий впереди, тот самый, чье лицо брат исполосовал ногтями, сжимал блестящий вытянутый предмет. Черное дуло было направлено на нас. Огнестрельное оружие я видела лишь на графических иллюстрациях книг, но форма предмета, положение пальцев противника на корпусе и недавний наблюдаемый эффект, скорее всего, полученный от воздействия пуль, не вызывали сомнения в том, что предстало перед нашими взорами.

Огнестрельное оружие — удовольствие не из дешевых. Да и на троих у них, похоже, был лишь один экземпляр. Но кем же нужно быть, чтобы иметь возможность обеспечивать своих людей подобным видом оружия? Что же за человек этот Хранитель ядов?

— Стоять. — Человек, держащий оружие, утерся свободной рукой, избавляясь от темных подтеков на подбородке. «Лунный стон» не отключил сознание, но его воздействие, видимо, все-таки скажется на здоровье этих гадов. — А ты, бесовская дрянь, видать, сдохнуть желаешь?

От пуль не сбежать. Неужели все так и кончится?

— Дернетесь — и я стреляю, — предупредил главарь, медленно приближаясь. — А ты знатно нам подгадила, девка. Может, стоит сразу избавиться от тебя?

Холодный ствол прижался к моему лбу. Руку, держащую оружие, потряхивало. Однако не неуверенность лишало хватку твердости — хладнокровия и безжалостности во взгляде мужчины было в избытке. Дрожь в конечностях обеспечил ему отравляющий дым «лунного стона». Жаль, но это обстоятельство не лишало его возможности разнести мою голову на тысячу кусочков.

От картинки, вставшей перед глазами, сдавило горло. Гримаса, появившаяся на моем лице, позабавила мужчину. Он усилил давление, буквально ввинчивая кончик оружейного ствола в кость. Страх быстро сдавшейся жертвы неизменно подстегивает хищника — его охватывает непреодолимое желание позабавиться с добычей, растянуть момент молчаливой агонии, чтобы задержать миг, приносящий обреченному реальную боль.

Это ведь будет очень больно? Судя по всему, пули в этом оружии разрывные. Все, что я так скрупулезно собирала с самого детства в своем сознании в попытке обрести ощущение полноценности, разлетится кровавым фейерверком вместе с мозгами и костями. Наверняка так и будет. Интересно, после выстрела месиво, которое окажется на траве, будет походить на тот розовато-багровый фарш, что обычно дожидался своего котлетного часа в огромном корыте Руары?

Страшно. Нижние веки обожгли слезы. Первые горячие капли прижали ресницы к коже, собираясь скатиться по щекам — вниз к дрожащим губам и ходящему ходуном подбородку.

Внезапно мое тело оказалось в кольце рук. До слуха донесся тихий скулеж. Ужас, граничащий с безумием, завладел лицом прижавшегося ко мне Эстера. Как и мне, эффект от использования огнестрельного оружия был ему прекрасно известен. Он обладал чудесным воображением, но именно это сейчас сыграло с ним злую шутку. Мой маленький добродушный братец. Что за жуткие сцены мелькали в его разуме? Отчего слезы текли по его грязным щекам непрерывным потоком, словно источником им служило само море? Тяготили ли его в этот момент наши с ним общие знания?

Приобретение знаний — одна бесконечная попытка выжить в этом жестоком мире, но порой лишь неведение придает смерти привкус легкости.

Мир жесток. До сих пор я пренебрегала этим фактом, предпочитая оставаться наивной курицей.

Глупая девка. Глупая девка, слезы которой только что высохли. Эстер исчерпал наш общий лимит слез.

Наверное, мужчина почуял во мне изменение, потому что оружие мгновенно сместилось вниз и теперь упиралось мне промеж глаз.

— Что-то не вижу в твоем взгляде сожаления, тварь, — прошипел он. Из левого уголка его губ протянулась черная склизкая линия, которая оканчивалась мерзкой каплей, покачивающейся на подбородке. — Зря ты вмешалась.

Может быть. Но я действительно не сожалела о сделанном выборе.

Из глубин сознания выплыло давнишнее воспоминание — мудреный разговор одиннадцатилетних искателей приключений. В тот раз я решила попробовать себя в новом деле. Рубка дров казалась мне занимательным времяпровождением, тем более что у коротышки Дакота это получалось с завидной легкостью. Гордость господской дочери, уверенной в своем превосходстве, не позволяла мне хоть в чем-то уступать бойкому мальчишке.

Однако первая же попытка едва не привела к катастрофе. Все-таки ступни мне были еще нужны.

— Дура! Дай я сам! — Дакот, злясь, выхватил из моих рук топор. — Стоило отвернуться, а ты уже тут как тут со своей инициативностью. Стой там. Сам нарублю.

— Хочу научиться.

— Это мужское занятие.

— Где это закреплено?

— Что?

— В каком документе? В каком томе Закона? Или в монографии? Это аксиома?

— Да нигде. И что еще за акси… аксен… Это… это… так всегда бывает. Тяжелую работу должен выполнять мужчина. Это часть защиты женщины. А мужчина всегда должен защищать женщину.

— Отец мне о таком не рассказывал.

— А вот мой папа всегда говорит, что защита — прерогатива сильных. О, какое слово выучил! Пре-ро…

— Что значит «сильных»?

Дакот опустил топор на землю и глубоко задумался.

— Точно объяснить не смогу. Но вроде как нужно оценивать с позиции твоих возможностей. Если ты способен позаботиться о себе — ты не слаб, но и сильным тебя не назовешь. А уж если ты можешь позаботиться о ком-то и защитить кого-то еще, кроме себя, — то да, ты сильный.

— Если мои возможности позволяют мне защищать кого-то еще, то для чего мне это вообще делать?

— Отец говорит, что существуют две причины. Долг или любовь. Вот, например, я не позволяю тебе заниматься тяжелой работой, потому что это мой долг как мужчины.

— Значит, ты сильный?

— Конечно!

— Я тоже должна быть сильной.

— А ты уверена, что сумеешь защитить кого-то еще?..

«Уверена!» — Я шагнула вперед, увлекая за собой все еще поскуливающего брата. От неожиданности мужчина отступил, чиркнув мне оружием по носу.

— А ну стой, девка!

Мелькнувшего гаснущей искрой воспоминания оказалось достаточно для пробуждения моей Невозмутимости мертвеца. На сей раз смерть не страшила меня. Ведь я уже давно Мертвец, не так ли?

— Сто… стой, дрянь!

Мое равнодушие озадачило мужчину.

Игнорируя трясущийся палец, возложенный на спусковой крючок, я хладнокровно рылась на аккуратных библиотечных полочках в своей голове.

«Лунный стон». И как я могла забыть об еще одном интереснейшем свойстве этого корня? Дым от него обладал не только усыпляющим и притупляющим разум свойством, но и галлюциногенным. Нет, находящиеся под его воздействием не видели ярких образов, которых на самом деле не существовало. Разум жертв просто-напросто расслаблялся настолько, что отдельные их мысли и даже эмоции можно было с легкостью заменить на искусственные. В свое время это свойство привело меня в дикий восторг. Это ж какие перспективы открывались! Я даже подумывала сделать «лунный стон» главным составляющим «Шато», пока здравый смысл не подсказал мне, что подделывать или заменять чувства и эмоции людей с помощью эликсира будет весьма походить на настоящую ведьмовскую магию.

— Какова причина вашего нападения? — Мой голос был подобен шелесту листьев, порождаемому легким ветерком.

Гипноз — дело тонкое. Уговорить отравленный разум воспринимать образы в иной перспективе не входило в круг того, чем я активно занималась все годы сознательной жизни. Но кое-что я все-таки умела.

— Нам нужен Эстер Сильва, чтобы отвезти к хозяину. — На лице мужчины отразилось замешательство. Видимо, его ужасно удивила собственная разговорчивость.

Я плавно наклонила голову к плечу, удерживая в поле зрения переносицу мужчины. Бархатистый голос, слегка приправленный твердостью и чуть протяжными полутонами, был мной наработан стараниями Сантьяго, все последние годы не оставляющего надежды научить меня ладить с лошадьми. К сожалению, приобретенный навык так и не лишил лошадиную братию желания прикончить меня. Но сегодня он неожиданно пригодился.

— Вам не нужен Эстер Сильва. — Я почти пропела эту фразу. — Здесь вам никто не нужен.

Мужчина снова отступил от меня и иступлено потер лоб.

— Нам нужен… нужен Эстер Сильва.

— Вам здесь никто не нужен, — усилила я давление.

— Эстер Сильва, — настаивал противник, размазывая пальцами черный поток, внезапно хлынувший из носа. Остальным тоже было несладко. Мой голос в совокупности с дымом, проникнувшим в их тела, давил на разумы метафизическим прессом.

— Никто не нужен.

— Эстер… Эстер Сильва.

«Слишком мало корня. Устойчивый образ не желает стираться из их сознания. А что если?.. Просто заменить?»

— Наша цель — Эстер Сильва, — прорычал главарь.

— Ваша цель — Эксель Сильва, — четко проговорила я.

— Эстер Сильва.

— Эксель Сильва.

— Эс…

— Эксель.

— Эксель Сильва. — Мужчина откинул голову и взревел. — Заткнись, девка! Наша цель — Эксель Сильва!

Мои губы сложились в ухмылку.

— Кто ж спорит, господа?

Хватка Эстера ослабла. Брат, издавая глухие всхлипы, съехал по мне, словно по стволу дерева, и замер у талии так, что его голова оказалась у меня под левой подмышкой. Его руки накрепко сомкнулись на моей талии.

Возложив левую руку на макушку брата, правой я потянулась к сумке, висящей на боку.

— Без глупостей. — Мужчина, болезненно щурясь, вновь направил на меня оружие.

Одарив его беспечной улыбкой и продолжая нежно поглаживать дрожащего Эстера по волосам, я извлекла из бокового кармана карточку-паутинку и неспешно, чтобы не провоцировать противника, приподняла ее на уровень его лица.

— Удачный расклад. — Я подождала, пока мужчина вчитается в строчки удостоверения. — Ведь Эксель Сильва — это я.

Не глядя, я приложила указательный палец к правому нижнему углу карточки — местоположение невидимого магического символа, активируя санкционированную магию опознавания отпечатков. Голубая искра, вспыхнув под пальцем, рухнула вниз, но погасла, так и не долетев до земли. Голубой цвет — подтверждение принадлежности карточки-паутинки хозяину, красный — отпечаток не совпадает. Система проста.

Работы мысли пришлось дожидаться чуть дольше, чем того требовала ситуация, но благодаря заторможенности противников я успела осознать какую невообразимую глупость только что совершила.

— Взять ее, — приказал главарь.

Эстер протяжно взвизгнул, когда его принялись отрывать от меня. Брат звал меня по имени и отчаянно цеплялся за мою руку. Главарь, недовольный заминкой, перехватил оружие за ствол и с размаху ударил Эстера рукояткой в висок.

Теперь уже визг вырвался из моего горла. Выгнувшись дугой в жестоких руках, сдавливающих грудную клетку, я принялась беспорядочно пинаться, удерживая в сознании одну-единственную цель: нанести как можно больше урона.

Несмотря на отчаянное сопротивление, мое барахтающееся тело все-таки донесли до экипажа. Прежде чем меня втолкнули внутрь, я успела заметить, как лежащий на дороге Эстер слабо шевельнулся.

О, хвала вам, Первосоздатели!

Устав от нескончаемых воплей, я замерла на полу, не смея шевелиться, пока все трое с интересом разглядывали меня.

— Поглядите-ка, — один из мужчин цокнул языком, — бестия не носит панталон. Да и нижних юбок тоже. Видать, одна из приверженцев современной моды.

— Сами же нарываются, блудницы. — Второй грязно осклабился. — Если уж оголяются, то пусть хотя бы польза будет.

— Ага, в дело пойдет, — хохотнул первый. — Ишь, как эта бедрышком светит. Зовет же, не иначе. Может, того. Развлечемся? Ушатала, стервозина, сил нет. Вот и мы ее отблагодарим по полной.

— Ну-ка отвалили. — Главарь оттеснил похотливо пялящихся на меня мужчин от дверцы. Сплюнув в сторону, он сердито замахнулся на них. — Если что случится с «грузом», хозяин нас всех удавит. Так что держите свои «благодарности» в штанах.

Дверца за спиной захлопнулась. Громко щелкнул замок. Я облегченно выдохнула.

Крытая телега с единственным зарешеченным оконцем на задней стенке. Твердое сиденье, смрадная духота, почти полная изолированность. Тюремный экипаж! Откуда у людей Хранителя ядов настоящий тюремный экипаж? Насколько же влиятелен этот гад?

Забравшись с коленями на сиденье, я вцепилась в решетку и выглянула наружу.

Эстер сидел в пыли на дороге и тер глаза.

Только бы он поднял голову до того, как экипаж тронется.

Будто почувствовав мой призыв, брат уставился прямо на оконце, широко открыв глаза. Моя умничка.

На этот раз Вторжение получилось жестким. У меня не было времени рассчитывать силы, поэтому, вместо того, чтобы мягонько отпереть итак уже незапертую «дверь», я вломилась в сознание, будто сумасшедший грабитель. Благо, Эстер всегда позволял делать все, что мне заблагорассудится.

Моя взбудораженная сущность вмиг заполнила сознание брата, разгоняя светящиеся завихрения его мыслей. Если человек осознает, что в его сознании кто-то есть, то способен контролировать себя и того, кто вторгся. Ведь все-таки хозяин здесь он. Ему и устанавливать правила игры.

— Эксель.

Мрачное пустое пространство. Зеркальный пол под ногами, ничего не отражающий, но испускающий свет, словно источник был заключен где-то глубоко внутри. Так сознание Эстера справлялось с шоком. Отторжение. Убежище. Тишина.

Я сделала пару шагов по прозрачному полу. Эстер придал моей сущности форму моего обычного тела. Как и себе. Сам брат лежал чуть поодаль, сжавшись в комочек.

Остановившись рядом, я присела у его тела. Отличное воображение. Чудесная концентрация. Если бы не гул в ушах и пространство, уходящее в никуда, ни за что не догадаться, что сейчас мы всего лишь часть мысленных потоков друг друга.

— Тебя схватили, — всхлипнул Эстер. — А я ничего не сделал.

— Глупое создание. — Я протянула руку, но пальцы прошли сквозь лоб брата. Эстер нахмурился, и моя рука приобрела чувствительность, а его лоб твердость. Хозяин сознания — творец и владыка. Здесь его собственная волшебная страна, где может сбыться любая мечта. — Нашелся силач. Тебя бы раздавили как букашку.

— Но… тебя увозят!

— Справлюсь. Всегда справлялась.

— Не уходи. Останься со мной. Я не могу без тебя!

— Эй, глупое создание. Не распускай нюни. Забыл? Ты всю жизнь был без меня. Я все время проводила с отцом. А с тобой мы вообще недавно только начали ладить.

— Неправда!

Его горячность меня удивила. Я любила и ценила брата, но мы никогда не были очень уж близки. Его отзывчивость, смышленость, кротость, мягкие черты лица, грациозность движений, добрая улыбка будили во мне нежность. Однако я держалась на расстоянии, потому что не умела показывать свою привязанность. Словно лютый преследователь, прячущийся по углам, я жадно следила за этим хрупким созданием, испытывая странноватое чувство, похожее на зависть. Зависть к ласковому отношению к нянечке, приветливому к слугам, уважительному к животным. Теплое золотистое солнышко согревало всех, кроме сестры. Меня не было рядом. Постоянно порознь, следуя воле отца. Я могла лишь издалека нежно любить это сияющее Солнышко. И была просто уверена, что эта любовь односторонняя. Но тогда почему?..

— Не уходи. — Эстер, беспрестанно всхлипывая, хватался за мои руки. — На самом деле ты ведь всегда была рядом. Ты следовала наказам отца, проводила много времени в селении, занималась своими эликсирами, но я знал, что, как бы далеко ты ни уходила, ты обязательно вернешься домой. Ко мне. А сейчас… Тебя увозят!

— Тихо, тихо. — Я не позволила ему себя обнять даже тут, в его мыслях, боясь, что сама расплачусь и потеряю ясность мышления. — И хорошо, что увозят. Пока они не осознали, что произошла подмена, нужно увеличить расстояние между ними и тобой. А ты должен где-нибудь укрыться. Слышишь меня?

— Не хочу. — Эстер предпринял еще одну попытку обнять меня, но я уперлась ладонями ему в грудь. — Мне все равно. Пусть заберут меня!

— А мне не все равно! — повысила я голос. Эстер затих. — О, Первосоздатели, за кого ты меня принимаешь? Считаешь, я, великая Эксель Сильва, не сумею выбраться из этой переделки?! Думаешь, пропаду?! Да и моргнуть не успеешь, как я вернусь! И тогда возьму и отшлепаю тебя, глупый мальчишка, за твое недоверие!

Как же я лукавила. Как же сложно было воплощать в своей сущности бодрость в чужом сознании. Но я должна была хоть как-то успокоить брата.

— Эстер! Эй, Эстер!

Знакомый голос.

— Мне нужен полный контроль над твоим телом, — не терпящим возражения тоном сообщила я брату.

— Ты можешь делать с моим телом все, что тебе захочется. — Эстер, стоя на коленях, все-таки обнял меня, уткнувшись лицом в живот.

— Только не говори столь двусмысленные вещи посторонним. — На секунду ко мне даже вернулась веселость, и я легонько стукнула кулачком по макушке брата. Надо же, я все еще ощущала каждое прикосновение, будто оно было реальным. Эстер идеально контролировал собственное сознание.

Пространство вокруг нас изменилось, обратившись бесцветной и бесформенной пустотой. Брат полностью ослабил контроль, предоставляя мне управлять собой.

Интересно, смогу ли я когда-нибудь управлять чужими телами без согласия хозяев? Но тогда это будет насильственным захватом? И…злоупотреблением?

Я поморгала, фокусируя взгляд чужих глаз. Получилось не сразу, потому что кто-то, вцепившись в плечи, очень сильно тряс тело Эстера.

— Эстер! Да что с тобой? Ты видел Эксель?

Образ передо мной сложился в ясную картинку, и в первый момент я отпрянула, увидев прямо перед собой обеспокоенное лицо Дакота. Сказывались воспоминания о сегодняшнем дне и наших не совсем благополучных похождениях.

— У тебя кровь на виске. Кто тебя ударил? — Дакот выпрямился, увлекая меня за собой. За его спиной соловый Бахча взбудоражено бил копытом по земле.

Лихорадочно перебирая все возможные варианты, я повернула голову, ища экипаж. Тот уже почти спустился с холма. Еще чуть-чуть, и я потеряю связь с сознанием Эстера. Нужно правильно воспользоваться оставшимся временем.

— Что там? — Дакот проследил за моим взглядом. — Эксель там? Скажи мне, Эстер! Она там?!

Я поспешно закивала. Дакот тут же отпустил меня и повернулся, чтобы броситься к Бахче.

«Мое решение проблемы?»

— Стой, сын мясника! — выкрикнула я.

Дакот замер.

— Эксель?

— Слушай, Дакот, у меня мало времени. Тебе нужно…

— Эксель, да что за чертовщина происходит?! Почему ты в сознании Эстера?

Скрипнув зубами от досады, я приблизилась к Дакоту и, схватившись одной рукой за воротник его рубашки, притянула к себе. Была бы я в своем теле, Дакоту пришлось бы изрядно нагнуться.

— Можешь помолчать пару минут, а, мальчишка?

Юноша выпучил глаза, но через секунду плотно сжал губы и быстро кивнул.

— Семья Сильва долгие годы жила припеваючи вовсе не потому, что ее глава благородно отработал свое богатство на шахтах. Он получил лишь клочок земли, а остальное обеспечил кто-то другой. И этому кому-то отец пообещал в обмен Эстера. Для каких целей, не имею понятия. Но черта с два я позволю кому бы то ни было забрать у меня брата. Так что я обманула похитителей с помощью своих средств и внушила, что их цель — я.

— С ума сошла?! — Разозленный Дакот попытался вырваться, но моя хватка стала лишь крепче. — И теперь твое тело в том экипаже? Дьявол, Эксель! Я был уверен, что в случае опасности твое здравомыслие все-таки возьмет верх. Но чувство самосохранения тебе чуждо! Мы должны вытащить тебя оттуда.

— Нет. Пока внушение действует, они должны быть уверены, что везут к хозяину правильного пленника, потому что…

— Да плевать мне на их уверенность!..

Шлеп. Я ударила пальцами по губам Дакота. Тот изумленно заморгал.

— Потому что, — мой голос стал на тон выше, — у тебя будет больше времени, чтобы спрятать Эстера.

— У меня? Нет. Сначала вытащу тебя.

— Да поразмысли ты своей башкой, мальчишка! — Я рванула Дакота на себя, и мы стукнулись лбами. — Роберту Сильва теперь нельзя доверять, а значит, Эстеру не на кого полагаться. Он пропадет один. А я ушлая, злобная, дрянная и запросто искупаюсь в любой грязи. Не сгину, понимаешь? Позабочусь о себе. А брата им отдавать нельзя. Пожалуйста, увези его. Пожалуйста.

— Эксель… — На лице Дакота отразилась горечь.

— Только не возвращай его отцу. Обещаешь? Эстер должен исчезнуть на время, слышишь? Когдатот человеквновь отправит за ним своих псов, то ни черта не найдет! Обещаешь? В моей комнате в особняке в сундуке найдешь часть моих накоплений. Остальное — в шкафу в ящике для белья и в плетеной корзинке куклы на софе. Этого хватит на вас обоих. Позаботься о нем, пожалуйста.

«Эксель!»

Брат прекрасно слышал весь разговор и, конечно же, был категорически против моего решения. Он яростно пытался вернуть себе контроль над телом, чтобы прекратить мои уговоры, а я, в свою очередь, не позволяла ему сделать это. Отпихивая от себя изливающееся мольбами сознание Эстера, словно бездомного пса, я тяжело дышала и сильнее вцеплялась в рубашку растерянного Дакота.

— Давай же, сын мясника, — процедила я сквозь зубы. — Ты все равно желал броситься на мое спасение. Так просто перенаправь свою энергию на другое. Пожалуйста. Обещай… Защитишь его?

Образ Дакота начал мерцать. Грудь сдавило удушьем. Мою сущность отрывало от тела Эстера, словно пиявку от кожи. Похоже, экипаж отъехал на максимально возможное расстояние и лимит был исчерпан.

— Ты сильный, Дакот. — Я провела пальцами по щеке юноши. — По-настоящему сильный. Сумеешь позаботиться о ком-то, кроме себя. Как заботился обо мне… Обещаешь?

— Эксель, пожалуйста…

— Обещаешь?! — Мой голос сорвался на крик.

От мученического выражения на его лице у меня перехватило дыхание. Какая же я мерзкая. Жестокая.

— Прошу тебя. — Подбородок Эстера безвольно упал на грудь. — Ну же, Дакот, я едва удерживаю связь.

— Обещаю! — Дакот схватил меня за плечи. — Обещаю! И обещаю, что потом спасу тебя. Скажи, к кому они везут тебя?

— Не знаю, — соврала я. Правильно. Неведение для его же блага. — Значит, до встречи. — Последняя слабая улыбка на чужих губах. — Не волнуйся. Я справлюсь.

— Эксель. Не уходи, ведь я тебя…

Возвращение в тело было болезненным. Свернувшись на жестком сиденье, я прерывисто дышала и прижималась лбом к прохладной поверхности. В ушах стоял крик Эстера.

Что хотел сказать Дакот? Я не успела услышать. Но одно знала точно: он сдержит свое обещание.

А что до меня… Я справлюсь? И снова их увижу? Справлюсь? Справлюсь…

Сжав зубы, я сползла на пол и тонко взвыла.

Мне так страшно. Боже, не оставляйте меня одну… Пожалуйста. Не оставляйте! Не оставляйте меня одну!