Игра в любовь

Глава 15

Калхотанд-сквер, Мейфэр,

3 августа 1806 года

Самое трудное – это ожидание, решила Шарлотта четыре дня спустя, вдевая голубую шелковую нитку в ушко иголки. Она столько времени потратила на изучение чертежей перестройки замка Сент-Лайона, что могла бы сделать их копии по памяти. Она знала до мелочей, куда выходит каждое окно и куда ведет каждый служебный коридор, какие шкафы имеют достаточную глубину, чтобы в них можно было спрятаться, какие двери ведут на лестничные клетки и где находятся потайные комнаты. Сделав все это, она старалась заполнить время чем могла.

Но рукоделие ей наскучило, чтение утомило, и она была сыта по горло общением с самой собой, а единственным человек, с которым ей хотелось бы поговорить, укрылся в какой-то квартирке на Бедфорд-сквер и изображает из себя отвергнутого любовника – по крайней мере так сказала ей Джинни. Он пьет, играет в азартные игры и распутничает – во всяком случае, она предполагала, что он распутничает, – тогда как она вышивает подушки!

Это несправедливо. Правда, она получала приглашения. Приглашения прокатиться в экипаже за город, подышать ночным воздухом в каком-нибудь увеселительном публичном саду или поужинать тет-а-тет с богатым джентльменом. Ей было так скучно, что она чуть не приняла одно из последних подобных приглашений, полученное от одного начинающего приобретать известность политика. С ним, возможно, было бы интересно поговорить. Но с другой стороны, он едва ли стал бы разговаривать о политике.

Поэтому она никуда не поехала. Она сыграла в вист с Джинни во время своего ежедневного визита к куртизанке и теперь стояла у окна, барабаня пальцами по подоконнику, смотрела на небольшую площадь напротив дома и думала о Дэнде. Ей хотелось быть с ним. Она принялась практиковаться в произношении некоторых из его колоритных словечек.

Наконец она глубоко вздохнула, поняв, что этим ничего не изменишь и что ей надо думать о совсем других вещах. О том, например, что Сент-Лайон к этому времени, наверное, получил письмо Джинни и предположительно ответил на него. Что, если он не попадется на эту наживку? Нет, быть того не может. Это было бы крушением всех планов, и она не желала даже думать об этом.

Итак, поскольку она не разрешала себе думать о Дэн-де и его заслуживающем презрения времяпрепровождении, но не осмеливалась думать о том, что все, что она сделала, было сделано напрасно, ей оставалось лишь вышивать наволочки!

Отложив рукоделие, Шарлотта уныло побрела к столику, где стояла коробка конфет, которую прислал кто-то из поклонников. В коробке уже освободились от кондитерских шедевров из миндального теста несколько золотистых гнездышек. «Неудивительно, – с мрачным юмором подумала она, – что многие женщины, запятнавшие свою репутацию, на которых мне указали в оперном театре, были толстушками».

Едва успела она выбрать марципановую розочку, как дверь в гостиную распахнулась. В дверях стояла Джинни, опираясь на элегантные костыли. Ее миловидное личико выражало радостное оживление. Она размахивала листком бумаги, словно флажком во время празднования королевского дня рождения.

– Пришло! Твое приглашение! – воскликнула она и, изящно развернувшись, одним костылем захлопнула за собой дверь. – Я вошла в дом одновременно с курьером и взяла на себя смелость расплатиться с ним за доставку. Я узнала его почерк, Шарлотта. Это от Сент-Лайона! – Громко стуча по полу костылями, она подошла к Шарлотте и бросила ей письмо. – Читай!

Шарлотта взяла письмо и, не потрудившись найти нож для вскрывания конвертов, взломала печать, подсунув под нее палец. Радуясь тому, что у нее не дрожат руки, она извлекла сложенное письмо и стала читать.

– Что он пишет? – спросила Джинни. Не сказав ни слова, Шарлотта протянула ей письмо.

«Дорогая мисс Нэш!

Я был очень расстроен, узнав о том, что за последнее время вы подвергаетесь отвратительным, гнусным нападкам. Кому, как не мне, понять, что вы, должно быть, переживаете, потому что сам я некогда был насильственным образом лишен всего, что знал и любил, хотя потом оказался в совсем иной и, спешу заметить, далеко не худшей ситуации.

Трудно пережить это, не впав в отчаяние, особенно если человека не окружают верные друзья, готовые предложить ему не только поддержку и сочувствие, но также дружеское общение и веселое времяпрепровождение, чтобы напомнить, что жизнь, со всеми ее взлетами и падениями, по-прежнему остается приключением для тех, кто достаточно смел, чтобы идти на риск. Прошу вас, нет, умоляю вас позволить мне предложить вам воспользоваться в это смутное время моим замком и моим гостеприимством.

Если вы не пришлете отказ с моим кучером Джеффри, то в воскресенье утром я отправлю за вами свой экипаж, с тем чтобы привезти вас в мой замок.

Всем сердцем надеюсь, что вы примете мое предложение, и предвкушаю удовольствие, которое получу от вашей очаровательной компании.

Морис, граф Сент-Лайон».

– Ну вот! – воскликнула Джинни. – Мы это сделали, Шарлотта! Завтра утром он присылает за тобой экипаж.

– Так скоро? – пробормотала Шарлотта.

– Ну что ж, дорогая моя, это лишь говорит о его пылкости. Ты должна быть польщена.

– Да, – сказала Шарлотта. – Должна. – Она расправила плечи, как будто физически принимая на них новое бремя, но взгляд ее был непреклонным. – Теперь, когда самая трудная часть плана выполнена, остается лишь просто отыскать письмо и заменить его фальшивкой, – сказала она. – Ну и, наверное, мне придется изображать из себя привлекательную гостью, чтобы удерживать внимание Сент-Лайона. Но не настолько привлекательную, чтобы он ни на шаг не отходил от меня, потому что на поиски письма мне потребуется время. – Она улыбнулась какой-то новой, более напряженной улыбкой. – Хочешь не хочешь, а придется мне найти какие-нибудь способы подавления моей невероятной притягательной силы.

Джинни ее бравада не ввела в заблуждение. Куртизанка слишком хорошо знала Шарлотту. Взгляд ее темных глаз наполнился жалостью. Но сейчас Шарлотте не нужна была жалость. Ей была нужна сила.

– Как только найдешь письмо, – сказала Джинни, – ты должна придумать какой-нибудь предлог и уехать оттуда немедленно.

– Ты имеешь в виду в мгновение ока? – холодно перепросила Шарлотта. – Вероятнее всего, этого мгновения у меня не будет, и мы обе знаем это.

Джинни, закусив нижнюю губу, повернулась к ней.

– Он... тактичный любовник, Лотти, – тихо сказала она. – Он бывает нежен... в моменты интимной близости.

Нежен? Шарлотта даже вздрогнула, услышав это слово.

Она не хотела нежности Сент-Лайона. Какую бы нежность ни проявил Сент-Лайон к ее телу, его отношения с ней не смогут быть более интимными, чем ее отношения с Дэндом. Она в течение нескольких недель изображала, что влюблена в Дэнда Росса, и на самом деле влюбилась в него, не желая даже думать о том, что на его месте может быть какой-то другой мужчина.

Она знала все вариации цвета глаз Дэнда: от теплого янтарного до почти черного цвета пережаренного кофе. Она знала каждый шрам на его руках, знала, как он поднимает брови, прежде чем улыбнуться; знала ленивую грацию его движений, его скрытую силу; его целеустремленность, прикрытую кажущимся равнодушием.

Она понимала, какой острый ум скрывается под небрежностью, какой суровый реалист скрывается под личиной бесшабашного повесы. Она знала его на вкус и знала, как от него пахнет. Стоило ей закрыть глаза, как все ее органы чувств, словно сговорившись, воссоздавали его образ в мельчайших подробностях.

Как можно было представить себе более интимные отношения с кем-то другим? Только разве с помощью физиологического акта близости.

Она была ошеломлена тем, что до сих пор это не приходило ей в голову; она все еще была девственницей, и Сент-Лайон сразу же поймет, что она еще ни с кем не состояла в интимных отношениях.

В комнате было душно и жарко, но, поскольку косой дождь барабанил в восточное окно, нельзя было оставить его открытым. Ночное небо за окном было плотно затянуто низкими черными тучами, обещавшими, что настоящая буря еще впереди.

С раздражением, которое редко у него бывало, он содрал с себя рубашку и, швырнув ее на стул, улегся на узкую кровать. Скрестив ноги в сапогах и заложив руки за голову, он уставился на паука, который усердно плел паутину прямо над его головой. «Уж нет ли в манипуляциях этого паука какого-то дурного предзнаменования?» – невесело подумал он.

Неужели все, что происходило с ним за последние шесть лет, было всего лишь частью задуманного Господом плана, имеющего целью заставить его сдаться?

Вполне возможно.

Несмотря на все усилия, ему не удалось сделать так, чтобы его жизнь не была тесно связана с жизнью Шарлотты Нэш. Он улыбнулся в темноте. Черт бы ее побрал, эту маленькую озорницу! Он думал, что, разыгрывая славного малого, который всегда под рукой, ему удастся исподтишка наблюдать за ней, ловко удерживая ее в стороне от всех других аспектов своей жизни. Ишь чего захотел! После этого она лишь стала доверять ему. Она позволяла себе расслабляться с ним, не заботясь о собственной безопасности.

Боже милосердный, если бы она только знала, на какие мучения обрекали его ее невинные ласки, если бы понимала, какую физическую боль он испытывал, когда она по-свойски целовала его или вздыхала; как приходилось ему до предела напрягать самоконтроль, чтобы сдержаться и не отреагировать в полной мере на все эти невинные провокации! Если бы она все это знала, то не стала бы даже оставаться с ним вдвоем в одной комнате, не то что жить в одном доме!

Он не просто хотел ее, он хотел ее целиком и полностью. Он сердито зажмурил глаза, на челюстях задвигались желваки. Ему нужно было остерегаться подобных сложностей, этого желания, этой...

Любви, с горечью подумал он.

У него было мало времени. Самая худшая заключительная сцена этого фарса разыграется, если его на этих берегах застукает Рэм, хуже может быть только в том случае, если его обнаружит здесь Кит Макнилл. К тому времени, как они возвратятся в Англию, ему следует отсюда исчезнуть, а, судя по сообщениям его осведомителей, это произойдет скоро. И что потом? Потом он не сможет вернуться, пока не упадет занавес после заключительного акта.

Он не должен отвлекаться мыслями о Шарлотте, ожидающей приглашения от Сент-Лайона. Граф – человек практичный. И осторожный. Даже если он решит послать за Шарлоттой, то, вероятнее всего, сделает это только после аукциона, на котором продаст письмо. Но тогда исчезнет и стимул, вынуждавший ее лечь в постель графа. Однако что, если граф...

– Месье Руссе! – послышался голос служанки, стучавшейся в дверь. – Вам записка, сэр.

Наверное, ему следовало бы надеть рубашку, чтобы не оскорблять своим видом чувства служанки, но ему было жарко, а девушка, наверное, видела за свою короткую жизнь и более интересные вещи, чем обнаженный мужской торс с клеймом в виде розы. Он спустил ноги с кровати, встал и открыл дверь. Его не удивило, что пришла записка. Он все еще продолжал собирать информацию от лондонских осведомителей, большинство которых предпочитало анонимность письменных сообщений риску разоблачения, возникавшему при личной встрече. Правда, записка была написана на бумаге непривычно хорошего качества.

Вскрыв конверт, он сразу же обратил внимание на изящный женский почерк без излишних украшательств, которых можно было бы ожидать от почерка такой экстравагантной особы, как Шарлотта Нэш.

«Пожалуйста, приди сегодня вечером».

Накинув рубашку, он бросился вниз по лестнице, перепрыгивая через две ступени, и, схватив плащ, выбежал под дождь.

Монастырь Сент-Брайд,

весна 1799 года

– Никто не должен знать, куда вы отправляетесь. Ни другие мальчики, ни монахи. Им будет сказано, что вам надоела монастырская жизнь и вы решили отправиться искать приключений в злачных местах Эдинбурга, – сказал отец Таркин, останавливаясь перед каждым из юношей и заглядывая в каждую пару глаз пытливым взглядом. – Эта история ни у кого не вызовет сомнения. Ведь вы четверо чуть ли не десяток лет живете душа в душу.

– А как насчет Джона Гласса? – поинтересовался Кит Макнилл.

– Почему ты спрашиваешь? – насторожился отец Таркин.

– Он что-то подозревает. Он приставал к Дугласу с расспросами о том, куда мы ходим после утренней службы и зачем Рэм так усердно работает над французским произношением.

– Что же ты ответил ему, Дуглас? – спросил отец Таркин, обращаясь к русоголовому юноше, стоявшему в конце шеренги.

– Я сказал ему, что мы планируем удрать из монастыря и добиться для себя славы и известности, – усмехнулся Дуглас. Дэнд видел, как он возбужден, как ему не терпится приступить к заданию, которое сформулировали отец Таркин, брат Туссен и загадочный посетитель из Франции. – И это не слишком далеко от истины.

– Нет, если все пойдет так, как мы рассчитываем, – сказал отец Таркин. – А в этом случае никто никогда не узнает, кто вы такие. Как и сейчас. – Его взгляд многозначительно задержался на Дэнде, чего остальные парнишки, казалось, даже не заметили.

Дэнд запомнил совет, который дал ему много лет назад старый грабитель разбившихся судов перед тем, как отец Таркин подобрал его на обочине дороги. Прошло много лет, прежде чем он открыл мудрому настоятелю свое происхождение. Конечно, к тому времени это едва ли могло иметь большое значение. Из его ближайших родственников никого не осталось в живых, а те, кого могло заинтересовать его местонахождение, не знали, где его искать. К тому же не было никаких доказательств того, что он именно тот, кем себя считает.

Только он об этом не забыл. Никогда не забывал. И не забудет.

– Я знаю, кто я такой, – со спокойной уверенностью заявил Дуглас. – И я знаю людей, которые рядом со мной. Мне не нужно знать их происхождение, чтобы понять, какие превосходные это люди.

Отец Таркин одобрительно взглянул на него и кивнул:

– Хорошо сказано, Дуглас.

– Остается надеяться, что это окажется правдой, – пробормотал брат Туссен, с сомнением окидывая взглядом четверых молодых людей. – Кит слишком импульсивен, Рэм слишком нежен – себе во вред, Дугласу необходимо забыть о том, что он выполняет какую-то благородную миссию, а что касается Дэнда... – он покачал головой, – то я не знаю, о чем он думает. И никогда не знал.

– Чаще всего Дэнд и сам не знает, о чем думает Дэнд, – заявил Дуглас, хлопая по плечу Дэнда и разряжая напряжение. – К счастью для него, мы втроем позаботимся о том, чтобы ему было чем занять свои мысли.

Все рассмеялись. Даже Туссен, сам того не желая, улыбнулся.

– Не тревожьтесь, брат, – сказал, успокаиваясь, Дуглас. – Вы еще будете нами гордиться, клянусь вам.