Дэйра. 2. Искупление

Глава 6. Уставшие камни

Темница королевского замка ничем не отличалась от подземелья Эйдерледжа, где держали заключенных. Темно, сыро, безнадежно, воняет плесенью и отчаянием. Тусклые пятна света, бросаемые неровным пламенем факелов, выхватывали из темноты влажную каменную кладку, паутину, крупных, размером с кулак, насекомых, хищно поблескивающих хитином. Повсюду тихо, потому что стены такие толстые, что внутри них можно кричать, надрывая глотку, и все равно никто не услышит. На кладбище и то было легче.

Двое стражников долго вели Дэйру по бесконечному коридору, который плавно опускался вниз, местами превращаясь в лестницу, а местами в покатый спуск, где приходилось держаться за каменную кладку, чтобы не поскользнуться на дурно пахнущих ручейках, текущих вдоль стен. От них пахло дерьмом и кровью. На крыс она перестала обращать внимание уже давно. Толстые, размером с мелкую кошку, эти твари жадно следили за тремя людьми, которые осмелились вторгнуться в их царство. Когда Амрэль предложил свидание с матерью, Дэйра ожидала, что Ингару приведут в его кабинет, но она плохо знала Лорнов. Ей не раз закрадывалась в голову мысль, что светлый князь обманул ее и, на самом деле, давно знал, кто виноват в пропаже графа и королевского груза. Может, и не было никакой Ингары Кульджитской в этом подземелье, и сейчас Дэйра добровольно шла к своей будущей камере.

Она почти убедила себя, что стражники насильно втолкнут ее в клетку, и когда они остановились перед дверью в одной из низеньких ниш, то почти оглохла от грохота собственного сердца. Шум в ушах мешал думать, во рту стало сухо, а пальцы трусливо дрожали. Она не хотела в тюрьму. И еще меньше хотела, чтобы за этой дверью на самом деле оказалась ее мать, герцогиня, которая имела официальный статус ее родительницы, но с которой ее связывало еще меньше теплых чувств, чем с Поппи.

– У вас десять минут, – пробубнил охранник и открыл окошко в верхней части двери. – Руки в камеру не совать, приближаться тоже нельзя.

Стражники отошли на пару шагов, но Дэйра чувствовала их напряженные взгляды. Впрочем, они волновали ее меньше всего, потому что она услышала шаги. Дэйра узнала бы их, где угодно – в тюремной камере или в залах королевского дворца. Дома мать часто входила в ее комнату без стука, и чтобы не быть застигнутой врасплох, Дэйра выучила ее походку наизусть. Сейчас Ингара двигалась не так легко и плавно, как в Эйдерледже. Она хромала, и в голове Дэйры один за другим всплывали непрошенные образы. Кто повредил ей ногу? Чагары во время осады замка? Палачи? И только ли нога у нее была ранена? Сколько раз она думала, что ненавидит эту женщину, но обида и злость испарились, едва ей стоило услышать этот прихрамывающий шаг.

Ей не разрешили подойти вплотную к окну, чтобы попытаться разглядеть в темноте лицо Ингары. И сама герцогиня тоже к свету не спешила. Замерла в метре от двери, а Дэйре оставалось пялиться в темноту, глотать слезы, непрошено текущие по щекам, и проклинать свою магию, которая там, где не надо – например, в Белопутье, позволяла разглядеть даже узор на коре деревьев глубокой ночью, но сейчас, когда ей так хотелось увидеть мать, оставляла тьму непроницаемым мраком.

– Я горжусь тобой, – выпалила она, кусая губы. – Жалею только, что меня рядом не было. И папа бы тоже тобой гордился. Ты все сделала правильно.

Нет, не эти слова она хотела сказать, но порядок мыслей, который Дэйра тщательно выстраивала, пока спускалась в подземелье, сломался в миг, едва она услышала, как идет Ингара. Почему она не хотела показать лицо? Что они успели с ней сделать?

– Я тоже тебя люблю, – послышался тихий голос герцогини. Это была она и не она одновременно. Никогда Ингара не говорила, что любит ее, и никогда ее тон не был таким… сломленным?

– Десять минут бесконечно мало, чтобы сказать все, что я хочу, Дэйра, – продолжила Ингара. – Позаботься о Томасе…

– Ты сама это сделаешь, – почти грубо прервала ее Дэйра. – Я вытащу тебя отсюда. Просто верь мне.

Один из охранников за спиной хмыкнул, но ей было плевать. Пусть слушают.

– Ты не можешь, – спокойно произнесла Ингара. – И я тебя не прошу этого делать. Прошу другое. Не ввязывайся в эту войну. Я знаю, зачем ты приехала в Майбрак. Не ищи ничего, уезжай из Сангассии. В мире достаточно мест, где вы с Томасом сможете найти новый дом.

Дэйра снова хотела возразить, но тут Ингара торопливо добавила:

– У меня есть еще одна просьба. Убей меня, Белая Госпожа. Это в твоих силах, даже без первофлоры. Хочу к твоему отцу.

Дэйру называли Белой Госпожой много раз, но, когда эти слова прозвучали из уст матери, вот тогда ей стало, действительно, нехорошо. Будто ее назвали Дьяволом, тем самым, из бездны.

– Нет, – только и сумела вымолвить она. – И с папой все будет хорошо. Хан отпустит его из плена.

– Айбак прислал его голову в первый день осады Эйдерледжа, – сухо сказала мать. – Лорны скормили тебе очередную ложь. И раз мы затронули эту темы, то знай. Что бы тебе ни говорили другие, Фредерик Зорт – твой настоящий отец.

– Конечно, – кивнула Дэйра, чувствуя, что островки ее личного мира начинают сползать в пропасть.

– Если ты не убьешь меня – быстро и милосердно, это сделает Айбак – долго и мучительно, – продолжила своё Ингара. – Я много грешила, и ты получала от меня больше боли, чем материнской любви, но я хочу найти свое искупление. Найди его и ты. Не оставайся той, у которой я прошу смерти. Я растила тебя, как человека. Так будь им. Поверь, это гораздо сложнее, чем быть самым могущественным магом на свете.

Кем я пока не являюсь, тяжело подумала Дэйра. Но кем обязательно стану.

– Я не прощаюсь, – решительно сказала она и, повернувшись, первой зашагала вверх по коридору.

Стражники поспешили следом, а из камеры не раздалось больше ни звука.

***

– Молись, чтобы моя злость стала меньше, когда мы найдем хранилище! – Дэйра с трудом сдерживала себя, чтобы не наброситься на Нильса с кулаками. – Не отпирайся, ты знал и про смерть моего отца, и о том, что мою мать собираются отдать ханам на растерзание. Знал и не сказал ни слова! Как я теперь могу тебе верить?

Они оставили позади последний жилой квартал и направлялись к докам, намереваясь проверить старые причалы, по слухам, возведенные еще до строительства Майбрака. Туманы уползли – то ли спать, ли то по другим делам, и в ночном небе воцарилась почти полная луна, истекающая неприятным желтым светом. Впрочем, в другое время Дэйра обязательно бы на нее засмотрелась, но сейчас ей все было неприятно. Раздражали и лошадь, которую достал Нильс, пока она говорила сначала с князем, потом с матерью, и запутанные, похожие на лабиринт, улицы Майбрака, и выщербленная мостовая, гулко звенящая под копытами гнедой, и сам Нильс, который либо отмалчивался, либо шепотом шикал на нее, чтобы она говорила тише.

Но особенно Дэйру бесило время. Вот уже четыре часа прошло, а они не обошли и половины центральных кварталов столицы. О трущобах и пригороде даже думать не хотелось. Если бы не Нильс, который каким-то чутьем выводил их на новые улицы, Дэйра бы бродила кругами вокруг замка. Но признавать его заслуги она не собиралась, так как едва успокоилась после того, как он наотрез отказался вытаскивать Ингару из темницы.

– Ты это можешь, ты шпион, вон какой хитрый план придумал, чтобы втереться ко мне в доверие, – уговаривала она его. – Давай просто перебьем всю стражу. Я помню турнир, тебе не было равных.

В ответ он посмотрел на нее так, будто она попросила его украсть корону с головы Сандро Десятого.

– Я понимаю твою скорбь, но мои возможности не безграничны. Что бы изменилось, если бы я сказал тебе о смерти отца? Ты и так была убита горем после Нербуда. Лучше сосредоточься. Если продолжишь болтать, пропустишь хранилище.

Я тебе еще это припомню, пообещала себе Дэйра и, заткнувшись, попыталась собраться. Как близко должно было находиться хранилище, чтобы она его почувствовала? И что именно должно в этот момент прийти ей в голову? Бросит ли ее в жар или в холод, или она почувствует радость, а может, страх? Жаль, что она не догадалась подробнее расспросить Древнего. Впрочем, вероятно, Старик и сам не знал. Как бы там ни было, но Дэйру периодически бросало и в жар, и в холод, порой ее накрывал страх неудачи, а порой душа вспыхивала ликованием, предвкушая, как она освободит мать вопреки чагарам и Лорнам. Она надолго замирала, всматриваясь в спящие стены домов или в потертые камни мостовой, но образ хранилища, наполненного магической силой, продолжал оставаться недосягаемой мечтой.

Они прошли вдоль старой причальной стенки, побродили у закрытого Храма Морской Пены, обошли квартал со старинными особняками, даже забрались в частный сад, в котором Дэйре послышались какие-то звуки, и ни с чем вернулись на городскую набережную. Полоска неба над самым горизонтом у моря светлела. Если в начале ночи Дэйре постоянно мерещились разные голоса, запахи, мысли и непонятные ощущения, которые она принимала за тот самый знак, то под утро не чувствовала уже ничего. Лишь усталость и опустошение. Она все больше думала о цветке в стеклянном шаре, спрятанном в кабинете Лорна. Может, не стоило тратить эту ночь на поиски хранилища? В замке имелась первофлора, и ее должно было хватить на то, чтобы вызволить мать. Но от мысли, что это не она управляет магией, а магия ей, Дэйра едва не завыла от отчаяния. Все «чудеса» происходили неосознанно, а результаты подобного вмешательства частенько были смертельны для тех, кому Дэйра искренне хотела помочь.

Обратную дорогу они не разговаривали. Нильс не глядел в ее сторону, будто всем видом показывая, что разочаровался в ней. Но, скорее, правда была в том, что это она разочаровалась в себе. Дэйра сосредоточенно глядела на холку лошади, даже не стараясь следить за дорогой. Если уезжали они тайком, то вернулись уже открыто, сделав вид, что задержались на утренней прогулке. Нильс проводил ее до двери и попытался проникнуть следом – помочь сделать прическу и нарядиться, но Дэйра бесцеремонно его вытолкала. Он не настаивал, более того, даже не пытался ее утешить. По лицу Нильса было видно, что его мысли далеки от Дэйры и ее трагедии. Вероятно, он впервые задумался о том, что делать, если маркиза окажется не той, за кого он ее принял, а хранилище, если оно и правда существует, останется ненайденным.

Закрыв дверь на ключ и зачем-то подперев ее стулом, Дэйра распахнула створки окна, впуская в комнату утро и морозный воздух. Из ее комнаты был виден мост, соединяющий королевский замок с соседним утесом. Каменное полотно моста было добротным и надежным, а бушующие внизу волны казались крошечными и были похожи на пенку в чашке с кофе. Мост заканчивался грунтовой дорогой, которая скрывалась в темном подлеске. Все семь утесов Майбрака были соединены такими мостами, но Дэйру сейчас интересовал именно этот. Даже не напрягаясь, она разглядела выщерблины в камнях, которые были слишком незначительны, чтобы мостовые смотрители о них беспокоились. Магия, которая не захотела показать ей мать в темной камере, отчего-то решила обратить ее внимание на эти мелкие, незначительные трещины.

И Дэйра, не отрываясь, стала смотреть, боясь даже мигнуть, чтобы не потерять тонкую связь, которую ощутила с камнями моста – не со всеми, но с тремя, лежащими глубоко под основной кладкой. Она почувствовала их усталость и поняла, что найдет с ними общий язык. Усталость была знакомым чувством, а значит, они договорятся.

Когда над темным, еще спящим морем показался диск солнца, Дэйра успокоилась настолько, что смогла почувствовать не только прохладу шара, запертого в письменном столе Лорна, но и ощутить запах спрятанного в стекло цветка. Первофлора тянулась к ней, и Дэйра не стала ее отталкивать. Позволила невидимым нитям оплестись вокруг сердца и стала наблюдать за бегающими по мосту точками. То солдаты разгоняли торговцев, занявших с утра привычные места. Интуиция не подвела. Из королевского замка вилось не меньше десятка дорог в разных направлениях, но чагары вряд ли бы стали вести свою пленницу через центральные районы города. Им нужны окраинные пути, и мост, ведущий на утес, а дальше сразу в пригород, был идеальным вариантом.

Наконец, показался экипаж. Дэйра глядела на черные коробки карет в сопровождении королевских всадников и не чувствовала ничего. Ни жалости к тем людям, которые попадут под молот ее магии, ни страха за Ингару Кульджитскую, которая сама просила о смерти. Наверное, если бы Дэйра была человеком, тем самым, каким хотела вырастить ее мать, то никогда не смогла бы даже подумать о той просьбе. Но сейчас, следя за ползущими по каменному мосту точками и пытаясь нащупать в себе отголоски того чувства, которое испытала к герцогине в подземелье, она понимала, что Ингара проиграла. Дэйра выросла той, кем должна была стать, а человеческая любовь Белым Господам была чужда. Но если не было любви к матери, то имелось уважение – к той, что смогла сказать «нет», и ненависть – к тем, что брали, не спрашивая.

– Прощай, – прошептала она, и наконец, моргнула. Едва ее ресницы сомкнулись, уставшие камни вылетели из основания моста, увлекая за собой соседей. К тому моменту высоко над морем проезжали пять карет, восемь чагаров и двадцать королевских стражников, сопровождавших процессию. Люди, лошади, экипажи на миг будто замерли в воздухе, но неминуемое было не остановить. Дэйру накрыло волнами страха, боли, отголосками первых смертей, за которыми цепочкой потянулись жизни людей и животных.

Чагары умерли все. Камни хоть и были уставшие, но согласились не спешить падать в морскую бездну. Стиснув зубы, Дэйра заставила их размозжить чагарам головы задолго до того, как их тела попадали в воду. Стражников не тронула, оставив их лететь навстречу судьбе. С лошадьми тоже ничего не смогла сделать – ни спасти, ни ускорить смерть. Все внимание она уделила тюремной карете без окон. Камни выбили дверь еще в полете, но, как Дэйра не старалась, сильно задержать падение экипажа не смогла. Лишь чувствовала, что, когда карета врезалась в морскую гладь, Ингара была внутри. Последние силы Дэйра потратила на то, чтобы заставить другие экипажи упасть подальше от того места, где качалась и медленно тонула в воде тюремная карета. Она хотела увидеть, как выплывет мать, но первофлора в стеклянном шаре давно погибла, и острое зрение пропало первым. Одно утешало. Перед тем как рухнуть без сознания, Дэйра явственно ощутила: Ингара Кульджитская была жива.